Текст книги "Понять хищника"

Эдгард

Тот случай на съемках «Маргариты Назаровой» – это, конечно, ЧП. Когда мне позвонили и сказали, что брата порвали, это было ужасно. Во-первых, потому что звонок был не от него и даже не от кого-то из своих. Позвонили журналисты. А меня в тот день как раз не было на съемочной площадке – снимали последние эпизоды сериала, я не был нужен и поехал по делам. И вот – случилось нападение.

Представьте себе, журналисты по телефону говорят: «Брата порвали». И тут же в голове возникает самая худшая картинка и единственная мысль: выживет или нет. Конечно, я бросился сам звонить Аскольду и тем, кто был с ним на площадке, – начал действовать, стал разбираться. Выяснил, что тигрица зацепила брату ноги. И все идет нормально – остается просто проконтролировать, чтобы не попала инфекция, чтобы хорошо зашили раны. Я ведь знаю, что брата такие вещи не сломают – не первый шрам на его теле! – поэтому в этом плане мне было спокойно. А дальше уже дело техники: как сделать так, чтобы он выздоровел поскорее, чем помочь… И параллельно с этим – работа над ошибками: почему получил такую травму, в чем его вина, в чем вина людей, которым он доверил свою жизнь.

В принципе, если говорить о Маргарите Назаровой, то я озвучу, пожалуй, не самую популярную мысль. На мой взгляд, дрессура хищников – абсолютно не женское дело. Девушке придется стать настоящей «железной леди», чтобы совладать с этими опасными ребятами. При этом я понимаю, что, если наши дочери захотят, я не смогу им запретить, но в любом случае рядом с ними должен будет присутствовать мужчина. Предположим, когда Стефании исполнится 18, мне будет 53 года, я буду в неплохой форме и смогу вывести изящную, красивую дочь в клетку, чтобы она сделала несколько женских трюков и украсила аттракцион. При наличии природной женственности дрессировать хищников попросту не получится, я в этом глубоко убежден. Хищники требуют к себе отношения вожака, серьезной силы духа, когда ты можешь психологически и энергетически задавить льва или тигра.

Женщины-дрессировщики – это, скорее, исключение из правил, к тому же рядом с ними всегда есть сильное мужское плечо. Например, замечательная дрессировщица Карина Багдасарова всегда находилась в клетке с мужчиной: сначала с отцом, теперь – с братом. Она знает, как это работает, тут совсем иная философия. Аналогичный пример – Маргарита Назарова, рядом с ней всегда был Константин Константиновский. Только они начали расходиться – и у Назаровой появились серьезные проблемы при общении с животными. Мужского плеча в клетке не было только у одной женщины – у Ирины Бугримовой, но все цирковые понимают, что это была женщина с мужским характером, сильная и волевая, и потому она могла справляться с хищниками одна.

Я ни разу не философ, но иногда начинаю рассуждать сам с собой о подобных вещах – ради интереса. И как-то раз понял, что я против гендерного равенства. Понятно, что права человека должны быть соблюдены во всем, что они должны быть равны для всех. Но когда женщины на полном серьезе начинают говорить, что они – такие же, как мужчины, именно такие же, что мы во всем одинаковы, просто разные половые признаки, – я начинаю рассуждать.

Например: а почему ни одна женщина не может наравне с мужчиной сыграть в шахматы и эти виды спорта существуют раздельно для женщин и для мужчин? То есть, если взять чемпиона мира по шахматам и чемпиона мира по шахматам среди женщин и свести их за одной доской – бесполезно, тут даже ловить нечего. И на протяжении всей человеческой истории не было такого соперничества между мужчиной и женщиной. (Женщины, пожалуйста, без обид.)

И такие примеры наталкивают нас на определенную мысль, которая вряд ли понравится женщинам. Я ни в коем случае не намекаю на то, что у нас с ними разные интеллектуальные способности – сам могу привести массу хороших примеров женщин-писателей, поэтесс, ученых. Однако опять же: ключевое слово – ученые. На протяжении долгих лет Нобелевские премии, награды за развитие науки, медицины в основном получают мужчины – их подавляющее большинство, больше 90 %. Это, пожалуй, говорит нам о том, что женщина все-таки ориентирована на иные ценности. То время, которое мужчина посвящает науке, женщина тратит на другое – она, прежде всего, остается женщиной. Есть семейные обязанности, есть обязанности по продолжению рода, и это все, конечно, этапы жизни, которые просто-напросто отвлекают. Может быть, причина в этом.

И еще: когда женщины начинают ругаться на своих мужчин, мол, вот ты домой не пришел, ты с мужиками в гараже был, – я задаю всегда очень простой вопрос: «Скажите, пожалуйста, милые мои дамы, а какой вид спорта вас объединяет?» Пускай мне хоть одна женщина назовет хоть один вид спорта, который бы объединял женщин в принципе. Для мужчин я могу привести несколько таких примеров: в футбол, например, играют многие – вот так просто, во дворах, на футбольных полях, еще где-то. Дальше – бокс. Те, кому надо выплеснуть свою энергию, идут бить друг друга, любительские бойцовские клубы организовывают. Еще есть хоккей – пусть даже просто в качестве обсуждения: мол, как вчера «Спартак» с «Ак Барсом» сыграл.

Правильно? Все это лежит на поверхности. А вы хоть раз видели, чтобы женщины собрались, пять-десять человек, – и обсуждали, как наша сборная по волейболу выступила? Пусть даже это женская сборная? Конечно, это тоже заставляет задуматься о том, что мы – разные.

Наши интересы порой различаются кардинальным образом. И я говорю даже не про отдельную страну или народность, а в целом, в планетарном масштабе – ведь действительно на всей планете нет ни одного вида спорта, который безоговорочно нравился бы всем женщинам и за которым они бы следили. Футбол – это игра номер один. Дальше идет бокс, хоккей, баскетбол, другие виды спорта. Для нас это ясно. А у женщин такого нет, даже рейтинг невозможно выстроить: какой вид спорта у них на первом месте, какой на втором. Понятно, что кто-то болел за Плющенко, кто-то – за Ягудина, а кто-то за сборную, но пятьдесят тысяч женщин в «Лужниках» точно не собрать, чтобы они пришли болеть за сборную России.

Мы разные, и это прекрасно. Нам ведь неинтересны женские мероприятия: шоппинг и сплетни, например, а женщинам неинтересны наши посиделки в гараже и бег с мячом или с палкой в «Казаки-разбойники» во дворе. Опять же, в большинстве случаев видные политические деятели – тоже мужчины. Понятно, что была Маргарет Тэтчер, была Ангела Меркель, но это одна женщина на несколько сотен политиков-мужчин – скорее точечное историческое событие, нежели правило. Понятно, если у девушки есть политические амбиции, силы, харизма, то она может стать хорошим политиком. Но это редкое явление.

Значит, женщины другие, они занимаются чем-то другим, отвлекаются – и именно по этой причине у многих не получается, или просто цели мужские многие себе не ставят. Мужики все равно любят прийти домой порассуждать, действия президента обсудить, особенно президента другой страны. А наши красавицы обсуждают, какого цвета у него галстук и что у него сегодня с прической. Совершенно разные вещи: нам важно, что он сказал, а им важно, как он выглядел в это время. То же самое, что с футболистами – болеют за тех, кто красивее, не тех, кто голы забивает красивые. А из Роналду и Месси выбирают Роналду, потому что он более статный, импозантный. Вот и всё.

В работе с животными это сразу видно – они чувствуют разницу между людьми, в том числе между мужчиной и женщиной. Просто так устроена природа: животные очень быстро понимают, каков ты на самом деле. Возьмем, например, обезьян. Вы знаете, кто меньше всего пользуется у них уважением? Люди, которые за ними ухаживают, ассистенты дрессировщика, которые убирают за ними, кормят их, но при этом не имеют права давать животному указания. Достается, конечно, порой серьезно: обезьяны могут кидаться в ассистентов предметами, кусать их, хватать, демонстрировать полное и принципиальное неповиновение. При этом их не заботят габариты: они могут это делать и с физически сильным человеком! Очень простая логика: «Ты не можешь мне ничего сделать, значит, ты никто!» При этом совсем другая реакция на появление дрессировщика, который может быть меньше ассистента в два раза: тут обезьяны понимают, что это крутой человек, он сильнее и главнее.

С приматами в принципе особый разговор. Меня, например, очень сильно порвала обезьяна – еще в Китае, в 1994 или 1995 году. Буквально впилась клыками в ноги, когда я зашел в вольер убраться. При этом это был свинохвостый макак, а у них клыки острые сзади – у тигров и у собак, например, конусообразные, а у этих конус с заточкой сзади.

У нас был самец по кличке Парис, любимая моя обезьяна, до сих пор даже скучаю по нему, и он никогда не проявлял агрессию по отношению ко мне, я для него всегда был в авторитете, а до меня он уже сильно порвал парня, нашего служащего. Буквально провел клыками по икре – стоило немного отвести кожу в стороны, и было видно кость. Мы зашивали рану, серьезный шрам остался – ровно половину икры он так вскрыл. И тут я зашел в вольер к этой обезьяне, начал водой убирать всю грязь, которую он там развел, и вдруг он подошел ко мне, начал дурачиться по-своему: за ногу меня взял, попытался обнять, а я его ногой откинул. Не ударил, а именно откинул, он на ноге держался.

И вдруг этот Парис, обезьяна весом 21 кг, так на меня прыгнул, что я понял: сейчас меня будут рвать. Он схватился зубами за ногу, потом – за вторую. И я начал с ним драться, прямо в небольшом вольере, 3×3 метра. Понял, что не убегу, – в вольере небольшая дверца, как в зоопарках, нужно пригнуться, чтобы в нее пройти. Подумал: вот нагнусь, а он мне в горло вцепится. Парис бегает вокруг меня, прыгает, неистовствует, прямо как в фильмах ужасов. Оставил на мне порезов двадцать – «боевые шрамы». Проткнул обе икры, загнал клык прямо в мышцу. И вот это был единственный раз в жизни, когда я убегал от обезьяны. Убежал, весь порванный, в крови, стою за кулисами. Слава богу, брат услышал крик, прибежал ко мне. Меня отвезли к врачу, зашили. А с Парисом я еще лет десять отработал потом.

Тогда я не был готов к такому развитию событий. Понял, что в дальнейшем не нужно будет оставаться с ним один на один: чтобы Парис видел, что у меня есть еще соратники. Осознал, что атака может повториться, и лучше быть готовым ко всему, не доверять ему полностью. До этого инцидента я мог Париса на шею себе посадить, ходил с ним в обнимку, мы с ним ради шутки даже в ночной клуб могли съездить. А здесь я понял, что, если он мне в шею вцепится, меня уже никто не спасет.

Аскольд

Когда мы рассуждаем о животных, я всегда говорю, что они гораздо честнее. Даже если они совершают поступки, которые нам кажутся подлыми, то и они – искренние, потому что просто так надо – и всё. И таких случаев было много.

Философы жизни

Эдгард

Для меня очень важно жить сегодня и сейчас, не выключаться из происходящего. Порой не хватает актуальных вопросов со стороны журналистов в этом плане. Хотя, с другой стороны, по многим важным событиям многие публичные лица с многомиллионными аудиториями не дают комментариев, просто отмалчиваются. Например, в августе 2018 года Лайма Вайкуле заявила, что ни за какие деньги не поедет в Крым. Отреагировали на это заявление по большому счету только Олег Газманов, Иосиф Пригожин и я, а весь цех молчит – не хотят ссориться, создавать себе ненужные проблемы. «Как бы чего не вышло» – прямо как у Салтыкова-Щедрина. Мне от этого становится грустно. Однако я привык к решительным действиям – и, понимая, что вряд ли мне зададут этот вопрос, сам опубликовал запись со своим мнением в Instagram[1]1
  Запрещено в РФ.


[Закрыть]. Потому что мне есть что сказать, для меня это важно, и благодаря интернету я распространил свое мнение.

Могу сказать, что я в 90 % случаев открыто высказываю все, что думаю, не скрываю своих мыслей и намерений. Оставшиеся ситуации – те, в которых я понимаю, что так поступать не стоит, потому что я как директор Большого Московского цирка ответственен за целое предприятие, за десятки людей и животных. Получается, что, вызвав огонь на себя, я могу причинить неприятности им. Поэтому случается, пусть и редко, что, посоветовавшись с братом, я сдерживаю и одергиваю сам себя. Также бывает, что не хочется создавать себе скандальную славу – разражаясь комментариями по каждому поводу, вы можете стать «в каждой бочке затычкой» и откровенным скандалистом.

Таких людей автоматически перестают слушать, потому что у них имидж уже такой: этот скажет что угодно о чем угодно, просто потому что хочет попиариться. Например, кто сейчас всерьез цитирует Садальского, хотя он дает десятки комментариев по любому поводу?

Пожалуй, это тоже родом из детства – я привык говорить напрямую. Однако до определенного момента не был ни говорливым, ни достаточно решительным. Во многих случаях мне не хватало смелости начать, сделать первый шаг – много времени уходило на самоуговоры, лишние мысли. Так было, например, с первым поцелуем – помню, как стою, считаю про себя «10, 9, 8, 7…», вот-вот, сейчас это случится, – а потом понимаю, что девушка уже ушла! Когда мне было лет двадцать, я всерьез задумался о том, что эта медлительность – мой серьезный минус, моя слабость, и стал бороться с ней.

По прошествии лет могу сказать, что мне удалось натренировать в себе это качество: быстро принимать решения, оперативно реагировать, порой не вдаваясь в лишние детали. Недавно услышал, как брат признался в одном интервью, что считает моим достоинством умение быстро принимать решения и предпринимать решительные действия. Хотя он нечасто по-настоящему хвалит меня в СМИ. При этом, если я делаю шаг, я иду до конца.

Для себя я определяю это так: главное в любом вопросе – послевкусие и побочные эффекты. Перед тем как действовать, быстро подумай: какие будут побочные эффекты и какое останется послевкусие. Если ты готов жить дальше с этим, действуй! Я живу так.

Бывает, что проигрываю в голове гипотетические ситуации – тренирую мозг, готовлю его к тому, чтобы быстро принимать решения. Случается, ставлю себя на место других людей – например, Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина – и понимаю, что в определенных случаях принял бы другие решения, более радикальные, хотя пост и обязывает к сдержанности.

При этом подобные размышления были и насчет личной жизни – будь у меня возможность сохраниться и вернуться к определенному моменту в прошлом (кнопка «Escape»), я бы использовал ее несколько раз для того, чтобы посмотреть, с кем из женщин я был бы по-настоящему счастлив. Я человек неженатый, и мне бывает очень интересно: вдруг я упустил свое счастье. Меня порой одолевало такое детское любопытство, смотрел на чужую женщину, чью-то жену и размышлял: а вдруг с ней я был бы счастлив?! Красивая, неглупая, трудолюбивая, интересная. Была бы та самая заветная кнопка – попробовал бы, интересно же!

Анализ и моделирование различных ситуаций – обязательный элемент работы специалистов опасных профессий. Как дрессировщик я постоянно этим занимаюсь: проигрываю в голове гипотетические ситуации, конструирую возможные варианты развития событий. Например, сейчас у меня растет сын, и, хотя он еще совсем маленький, я уже начинаю думать: как он будет заходить в клетку, какие трюки будет делать.

Конечно, он не должен целиком копировать папу и дядю, поэтому я вспоминаю, например, как папа рассказывал о трюке, в котором артист разбегался и, оттолкнувшись от трамплина, прыгал через пять-шесть лежащих на манеже хищников, исполняя сальто-мортале. И я начинаю анализировать: какова вероятность того, что дрессировщик не пострадает? Такая вероятность крайне мала, потому что в полете ситуация становится неконтролируемой – лежащий под тобой тигр может выкинуть лапу и намеренно сбить тебя или, наоборот, неосознанно отпрыгнуть и задеть тебя, а приземление в кучу хищников – практически верная смерть! Нужно оценить, стоит ли овчинка выделки, оценит ли зритель такой трюк и не будет ли риск напрасным – о подобных вещах я задумываюсь сильно заранее.

Или вот еще пример. Август 2018 года, финальное представление «ЭпиЦЕНТР мира» перед отпуском – я понимаю, что будет двухнедельный перерыв. Я делаю трюк: прыжок на скачущую лошадь с флагом России – и как раз за день до финального шоу неудачно приземляюсь, поскальзываюсь и понимаю, что чудом не порвал связки на ногах. Финальное шоу, ко мне подходят коллеги-артисты и уговаривают не делать трюк, потому что видно, что болевые ощущения сохраняются, я хромаю и, не дай бог, в этот раз порву связки, спрыгивая с лошади. Я начинаю анализировать и осознаю, что есть два возможных варианта: первый – разбегаюсь, прыгаю, все проходит отлично, ухожу в отпуск с хорошим настроением, потому что все сделал; и второй – падаю, рву связки и… раз уж есть две недели, лечу в Германию на операцию, успею восстановиться до выхода в манеж, по крайней мере, с костылей точно слезу. Если второй вариант, значит, придется менять билеты – не в Сочи с дочками, как планировал, а в Германию к докторам. Что поделать, такая работа! Иду на трюк.

Будучи дрессировщиком хищных животных, я понимаю, что в любой момент может произойти абсолютно непредвиденная ситуация. Во время одного из представлений получилось так, что белая тигрица Жанна буквально «продрифтовала» мне под ноги, а за мгновение до этого ассистент крикнул, что у меня за спиной с места без команды поднялся тигр Курт. Абсолютно непредвиденная ситуация – меня буквально зажимают два тигра, это невозможно отрепетировать и предвидеть.

Я вам скажу честно: живот я втянул до самого позвоночника, буквально превратился в вопросительный знак. И наступил один из этих моментов предельной концентрации: я понял, что первостепенная задача – увернуться, потому что лапы уже летят ко мне. И в такие моменты я понимаю, что уже опоздал, – если когтистые лапы уже летят в твоем направлении, значит, ситуация уже выходит из-под контроля и времени думать просто нет, нужно мгновенно реагировать.

Тогда я справился.

В последнее время модно стало ставить знак равенства между дрессурой и насилием. Я глубоко убежден в том, что это абсурд и провокация. Дрессура – это то же самое, что мы называем воспитанием в человеческом обществе. У нас, по сути, дрессированный мир: нас всю жизнь дрессируют, мы в какой-то момент дрессируем. Нас дрессируют (читай: воспитывают) родители, воспитатели, учителя, а потом – депутаты, министры и президент. Постоянно возникают ситуации, в которых мы учим подопечных: это хорошо, а это плохо. Нам говорят: плати налоги, не нарушай правила дорожного движения.

Однако дрессировать человека сложнее – у нас зачастую возникает вопрос: «Почему?» Если подчинение «социальному дрессировщику» изначально не держится на доверии, этот вопрос начинает звучать все чаще, порой даже в грубой форме, а иногда и выливается в митинги и демонстрации.

Дрессура (и воспитание, которое я приравниваю к дрессуре) строится на построении четких границ и правил. Главный принцип можно описать стишком: «Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: – Что такое хорошо и что такое плохо?»

И я стал все чаще замечать подобные моменты. Например, вижу, что во время финального комплимента многие люди стали потихоньку выходить из зала – очевидно, чтобы успеть в гардероб. Не люблю обобщать, но я понимаю, что девять из десяти таких зрителей поднялись с дешевых мест. Простая логика: если человек купил дешевые билеты, значит, скорее всего, жизнь такая – нет достатка; если нет достатка, значит, вероятно, он недоволен своей жизнью и состоит в группе «критиков», которые постоянно жалуются. Они жалуются, что получают мизерные зарплаты, пока олигархи жируют, однако у самих не хватает банальной культуры и воспитания посидеть еще две минуты, поблагодарить артистов. Ведь шоу тебе понравилось – ты же отсидел эти три часа и не ушел! Но на благодарность, на аплодисменты тебя не хватает. Максимум, на который ты способен, – это хлопать, уже шагая по лестнице к выходу. Просто потому, что не хочется стоять в очереди. Какой недостаток культуры! Повторюсь, не люблю обобщать, но здесь все же посоветую: начните менять мир именно с себя.

Конечно, бывают разные ситуации. Бывает, что ходишь на работу как на пытку, потому что ненавидишь ее, но нужно работать, ведь нужно себя обеспечивать. Жизнь так устроена: хочешь поесть – иди заработай, хочешь что-то купить – иди заработай. Если человек не нашел своего места и страдает на нелюбимой работе, он глубоко несчастен, это настоящее горе. Это необязательно его вина – порой сами обстоятельства против нас.

Поэтому я всегда испытываю искреннее удовольствие, когда вижу человека, занимающегося любимым делом. Заходишь в дендрарий и видишь, как счастливый человек копается в земле – весь в грязи, но с улыбкой до ушей. Как же не улыбаться – ему дали заниматься любимым делом, и он по-настоящему кайфует от этого.

Поэтому я очень благодарен своим родителем за эту цирковую «инфекцию». Я сейчас с огромным удовольствием захожу к хищникам и рискую жизнью, я с огромным удовольствием прыгаю на лошадь, даже понимая, что могу получить серьезную травму. Это настоящее счастье.

Когда ты любишь свое дело, ты постоянно стремишься к большему: ставишь себе цели и задачи, изучаешь огромные массивы информации, анализируешь, куда идти дальше и что еще подтянуть. Я очень люблю общаться с такими людьми, с мастерами своего дела – они ведь самые интересные собеседники, они могут тебе рассказать про галстуки-бабочки или кору дерева так, что просто с открытым ртом будешь слушать!

Аскольд

Во время подготовки к любому интервью мы привыкли продумывать список возможных вопросов. Этот список всегда зависит от целей конкретного интервью, от аудитории, для которой оно берется, или аудитории, с которой я непосредственно общаюсь. От этого зависит, в том числе, мое желание раскрыть ту или иную тему.

Если я общаюсь, например, с детьми, то, соответственно, разговариваю на просветительские темы – мне хочется донести им какую-то информацию. Если дети не очень хорошо знают, что такое цирк, я им рассказываю о нем. Если они не очень хорошо понимают, что такое дрессура, например, то мы говорим об этом. Если я вижу, что этим детям можно, в том числе, пользуясь случаем, заложить какую-то идею – например: «Дети, вы должны защищать тех, кто слабее», – то я делаю это. Потому что я понимаю, что говорю фактически с обществом будущего – теми, кто будет расти и вырастать в кого-то, и мне хочется заложить зерна патриотизма, любви к жизни, уважения к старшим, любви к животным. Хочется пообщаться с ними о том, о чем, на мой взгляд, в современном обществе нечасто говорят.

Студенты – это совсем иная аудитория. Они могут быть достаточно дерзкими, со своими сложившимися взглядами, иногда у них проявляется определенная агрессия относительно каких-то вещей и убеждений. Им кажется, что они уже хорошо знают, куда им нужно идти, знают, за что бороться – у них обострено чувство социальной справедливости. Соответственно, с ними складывается совсем другой разговор.

Далее, если это интервью для телевидения, других средств массовой информации – также необходимо учитывать специфику и аудиторию. Есть много вопросов, на которые я хотел бы ответить, много тем, на которые можно было бы порассуждать, но здесь главное – не начать распыляться, говоря обо всем и ни о чем.

* * *

Нужно четко разделять страх и панику. Паника – это клин, который может привести, например, к оцепенению. Страх мы испытываем постоянно – к примеру, человек переходит улицу, и вдруг у него перед носом проносится лихач на бешеной скорости. И этот страх, перехваченное дыхание от осознания того, что он чуть не погиб, заставляет его сделать выводы. В будущем он уже будет с большей осторожностью ступать на проезжую часть. Осторожность – это разумное поведение: не шагнуть с моста, не броситься под машину, не совершить опасную глупость. А значит, страх – это вполне естественная и разумная реакция.

Если это осознавать, то страх можно контролировать. Я придерживаюсь очень простого правила в своей жизни: если чего-то не знаешь, постарайся узнать. Когда ты узнаешь что-то новое, тебе становится легче, приходит смелость, и жить становится проще, потому что знание – это сила.

Если ваша профессия связана с опасностью, то работает простое правило: чем больше вы получаете драгоценного опыта, тем меньше вы боитесь. После того как на меня напала тигрица Шакира и буквально повалила, как ни странно, я стал меньше бояться. Потому что понял, что это не настолько страшно, насколько я себе представлял. Я понял, каково это – быть в когтях зверя, и это частичка драгоценного опыта. В следующий раз, когда произойдет нечто подобное, у меня не будет страха перед неизвестностью, потому что уже включается механизм обезвреживания угрозы. Я заранее думаю о том, как не допустить опасных ситуаций. Кроме того, у меня есть опыт поведения в обстоятельствах, когда что-то все же случилось.

К этому необходимо прибавить и выводы, сделанные на основе чужого опыта – учиться нужно не только на своих ошибках. Мы имеем возможность увидеть множество ситуаций со стороны и, не подвергая свою собственную жизнь опасности, вынести из них урок. Например, мы могли всю жизнь безбоязненно ходить и ездить по мостам, а потом узнать о том, что в Генуе обрушился огромный пролет моста. Подобные новости предупреждают нас о возможной опасности, о том, что мы можем пострадать или даже умереть совершенно неожиданно, и в то же время заставляют нас с большей осторожностью ходить и ездить по мостам.

В целом анализ чужого опыта – процесс, построенный на сочувствии, – все равно уходит корнями в эгоизм. Например, когда мы видим человека, который стоит на крыше высотного здания и не может выбраться оттуда, мы совершенно искренне можем ему сочувствовать, но все равно невольно ставим себя на его место и пытаемся понять, каково это, как избежать такой ситуации и что делать, если она все же произошла. Это эгоизм, через который мы можем перешагнуть лишь в крайнем случае, когда перед нами самый дорогой нам человек – например, ребенок или возлюбленная. Это редкость, но именно в такие моменты нам плевать на самих себя, мы готовы пожертвовать жизнью. В остальных случаях мы почти всегда эгоисты.

Хотя даже в случае с ребенком это можно рассмотреть через призму эгоизма – ведь мы зачастую переживаем за людей, которые очень важны для нас, мы не хотим их потерять из страха неизвестности и боли от такого события. Ребенок – продолжение нашего рода, самый важный для нас человек, и когда он попадает в опасную ситуацию, в нас включается родительский инстинкт – мы хотим сохранить наше собственное будущее. Или мама – мы можем пожертвовать жизнью ради мамы, потому что она очень многое нам дала в жизни. Анализируя этот вопрос, я пришел к интересному выводу: даже среди самых близких людей мы можем расставить приоритеты. Если что-то будет происходить с одним из них, мы задумаемся: стоит ли рисковать и отдавать все силы ради одного, жертвуя интересами других в той или иной степени. Получаются очень странные весы, хотя, конечно, такие ситуации редки.

Представляя гипотетическую ситуацию, в которой мой брат находится в смертельной опасности на манеже и у меня есть выбор: броситься спасать его и, возможно, погибнуть самому или ничего не предпринимать, – я понимаю, что брошусь вперед и вряд ли успею даже подумать об этом, взвесить все «за» и «против». Я – профессионал и, конечно, сделаю все возможное для того, чтобы все закончилось хорошо, я надеюсь, что не погибну, потому что понимаю, что это реальная жизнь, здесь все зависит от нас самих. Это не случай из кинофильма, когда маньяк направляет на тебя пистолет и приказывает сделать выбор: там он принимает решения. К счастью, в манеже не случалось ничего подобного, хотя мы с братом неоднократно спасали друг другу жизни.

Самое интересное, что даже наиболее опасные критические ситуации по прошествии времени кажутся безобидными. Как-то раз в цирке что-то вспыхнуло, я первым заметил пламя и просто затоптал его. Потом, рассуждая об этом случае, я понял, что могло случиться что угодно – вплоть до серьезного пожара, в котором погибли бы сотни людей. В этом вся уникальность гипотетических рассуждений – когда анализируешь отдельные случаи постфактум, порой по-настоящему покрываешься мурашками и холодным потом от осознания, что все могло закончиться трагедией. И это тоже драгоценный опыт.

Делать выводы на будущее – важнейшая задача для выживания, поэтому мы сначала набираем собственный опыт, а параллельно анализируем чужой. Больше всего свой собственный опыт используют дети – для них важно испытать различные ощущения на себе. Я как родитель всегда говорю, что ребенок обязательно должен упасть, ощутить боль, ошибиться, съесть гадость – и почувствовать тошноту. Однако важно контролировать подобные моменты и не допустить по-настоящему опасных для жизни ситуаций – наглотался таблеток, упал с большой высоты или сунул пальцы в розетку.

Мы, люди, чаще всего сначала испытываем на себе, ощущаем реальную опасность, а затем смотрим на других и размышляем над гипотетическими опасностями. Наш мозг анализирует всю эту информацию и в опасные моменты запускает механизм обеспечения собственной безопасности.

Когда я впервые пытался прыгнуть на банджи с семидесяти четырех метров, я на себе ощутил, как организм не дает мне перевалиться вперед и потерять равновесие, мозг по-настоящему бунтовал. И я понял, что в такие моменты необходимо опередить свой собственный организм, пока не запустился механизм страха, иначе – не сможешь. Тогда на банджи пытался прыгнуть парень, которого горячо поддерживали внизу, он и сам был воодушевлен и чувствовал себя крутым. Однако, когда его подняли в точку прыжка, он не смог себя пересилить. Не прыгнул он и во второй раз, когда его повторно подняли. Потому что организм включает тот самый механизм – когда ты теряешь равновесие и заваливаешься вперед, возникает очень странное ощущение.

Ты испытываешь то, чего не мог испытать гипотетически – в теории, по всем врожденным биологическим программам, ты падаешь с высоты со стопроцентным летальным исходом. Однако современные технологии и человеческая фантазия позволяют нам прыгать с огромной высоты и оставаться в живых, это просто удивительно! Во время прыжка тебя захватывает столь яркая гамма чувств и эмоций, что это сложно описать. Ощущение свободного падения непривычно для человека – мозг автоматически считает, что это последние мгновения жизни, ведь ты летишь с высоты к земле. Почувствовать то, чего ты гипотетически не мог почувствовать, к примеру, прыгнув с парашютом или покатавшись на американских горках, – невероятное удовольствие, особенно в первый раз.