Текст книги "Понять хищника"

Их постоянное стремление к большему – это очень похвально. Вся их семья, понимая это, помогала им достичь своих целей, потому что все знали, что все равно эти ребята добьются того, чего хотят. Запашные никогда не плыли по течению, они хотели достичь большего, и именно таким людям хочется помочь.

Тогда, в 1996 году, они еще не работали с хищниками – это делал их отец, Вальтер Михайлович. И делал это на невероятном уровне! Честно говоря, тогда я не очень любила смотреть такие номера – все же есть в цирке жанры, к которым я отношусь равнодушно, и «клетки» меня всегда немножко грузили. Однако, посмотрев на работу их отца, я в корне поменяла свое мнение: я уважаю такие номера, которые хочется посмотреть еще раз, и сама всегда к этому уровню стремлюсь. И увидев тогда работу их отца, я захотела посмотреть снова.

Еще я помогала Аскольду дрессировать обезьян, а потом он отдал этот номер мне. Сначала я работала одна, потом взяла Лену Петрикову мне помогать. На самом деле Аскольд дал мне очень серьезную базу дрессировки: я уже поняла всю степень ответственности за животное. До этого я сама работала с лошадьми, но в какой-то момент Запашные сказали, мол, смотри, как хорошо и заботливо ты относишься к животным – может, выберешь себе каких-то для работы? Я очень долго сомневалась, потому что для меня это очень большая ответственность, и, когда я выбрала попугаев, Запашные сказали: «Давай, не вопрос!» – и купили попугаев. «Теперь занимайся, сама изучай их нравы, психологию». Как они всегда говорят, в дрессуре все идет от простого к сложному. Это одно из ключевых правил. И я с самого начала дрессуры поняла, что такой подход действительно дорогого стоит.

Потом я ходила на репетиции братьев с молодняком – маленькими львятами и тигрятами. Мы с ними играли, у меня даже есть специальные кожаные штаны, которые я доставала из чемодана перед тем, как к ним заходила. Ведь даже маленький тигренок может серьезно царапаться, а мне как девочке не хочется ходить с царапинами на ногах. В таком общении с молодняком немного другой смысл, чем у дрессуры, это скорее приучение к людям – маленьким нужно много заботы, а сам дрессировщик не всегда справляется с этим один. Кроме того, нужно приучать животных к разным людям, чтобы они нас понимали и видели, что от людей в целом исходит добро. Я со своими попугаями потом так же сделала, и получилось замечательно.

Конечно, отдельный предмет гордости – то, что я придумала имя одному из тигров Запашных. Это забавная история. Приехал этот тигренок, а точнее их было двое – белые тигры. И одному из них долго не давали имя – много спорили, а потом как-то махнули на это рукой. По-моему, тогда мы были на фестивале в Ижевске, Запашным было некогда назвать тигренка, а я как раз с ним возилась. И подумала: а давай ты будешь Барпет, «Бараненко и Петрикова». Так и назвала, они сначала посмеялись, мол, такое дурацкое имя. Я начала называть его так все время, возилась с ним, как с маленьким ребенком, мне он очень нравился. Ну, он был не малек, а такой приличный уже тигр, и Запашные каким-то образом упустили момент, когда уже все служащие начали называть его Барпет. Сначала Татьяна Васильевна сказала, мол, это бред какой-то, ну что ты, Баранка, за шутку опять придумала. Но братья уже на репетиции выходили с ним, и нужно было как-то тигра подзывать. Так и сами стали спрашивать, где Баранкин Барпет. Настолько привыкли, что признали – все, это уже и правда его имя.

Я невероятно рада, что я его так назвала, очень счастлива, честно говоря. Сама назвала, не они, – Запашные упирались какое-то время, называли меня дурочкой и ненормальной. Обычно они называют животных в честь известных исполнителей: Майкл (Джексон), Курт (Кобейн), Жанна (Фриске). А тут спорили постоянно, потому что и на этого похож, и на того, будем путаться, а это имя, если на зрительный зал работать, будет, возможно, грубо звучать. Барпет все же прекрасно звучит, и сам тигр классный, но своеобразный: в нем как будто борются Бараненко и Петрикова. Тут уж как корабль назовешь, так он и поплывет.

Мы с Леной близко дружим, у нас с ней прекрасные, замечательные отношения, мы с ней партнерши, но мы совершенно разные. Из-за этого и сошлись, наверное.

С Аскольдом у нас были прекрасные отношения в течение десяти лет, я их, правда, берегу и храню. Мы остались прекрасными друзьями, я крестная мама обеих его дочерей – и Евы, и Эльзы. Конечно, у нас были сложные периоды в жизни, но мы все это преодолели, поэтому вот от этой части наших отношений я отмахиваюсь.

Главным качеством Аскольда я бы назвала то, что он все делает очень обдуманно. В своей жизни он принимал не так много спонтанных решений. Конечно, бывало, я не спорю, но прежде, чем что-то сделать, прежде, чем что-то сказать, он всегда очень хорошо подумает. У него невероятное качество – это усидчивость, чего немного не хватает Эдгарду Вальтеровичу. Тот более напористый и любит сделать по принципу «пришел, увидел, победил», а Аскольд скорее олицетворяет скрупулезность и усидчивость. С одной стороны, честно говоря, нас иногда его педантичность бесит, потому что он настолько придирчив к каждому маленькому нюансу в спектакле, что думаешь: «Господи, ну можно же без этого обойтись». Он все равно добивается своего, делает по-своему, и потом ты понимаешь, что он был прав, что он не мелочен, а именно скрупулезен в вопросах качества. Что мне еще очень нравится – то, какой он друг. Однако они оба очень надежные друзья: если я делаю ошибку, то мы можем даже поругаться, не сойтись во мнениях, в основном по работе, очень редко по жизни, но через время оно как-то само рассеивается. Нет каких-то долгих напрягов из-за того, что что-то не получилось в профессиональном плане. Однажды меня заклинило в жонглировании, я после работы даже расплакалась, понимая, что у меня что-то не идет. Аскольд зашел в гримерку, очень хорошо меня успокоил, придал уверенности, что на следующий день обязательно получится. Оба умеют найти слова, но каждый в своем стиле, используя свой подход.

Хотя оба бывают и просто невыносимыми. Характеры у них разные, сложные, но друзья они замечательные. Бывают требовательными, противными, но всегда остаются надежными: я всегда знаю, что если у меня что-то случится, я первым делом позвоню им. И тут доходит до смешного: у меня панель в машине показала, что что-то не так, я позвонила Эдгарду, он сказал просто: проверь масло. Понятно, позвонила Аскольду, он разжевал: мол, давай быстренько возьми вот такую штуку, проверь масло. Правда я не сразу поняла, что это за штука. Мне иногда неудобно сказать, что я вообще не понимаю чего-то, но они всегда помогут, предложат: хочешь, я приеду, проверю. Поэтому первый порыв, когда что-то случилось, это позвонить и сообщить Аскольду или Эдгарду в зависимости от ситуации. И этим я очень дорожу в течение многих лет.

Еще у нас ценится здоровое разделение: работа – это работа, а все, что за пределами цирка, – это уже другое. Иногда, конечно, мы можем позлиться друг на друга, но это в основном бывает из-за самоедства, можем разругаться на манеже, можем даже во время выступления психануть. Зритель этого не увидит, но мы взглядами все скажем друг другу. Можем уйти с манежа и не общаться какое-то время. Не бывает такого, что мы поругались на манеже, вышли и тут же целуемся. Мы переварим это несколько часов, и только потом выходим совершенно спокойными людьми. Назавтра, возможно, эта проблема на манеже повторится, но тем не менее нет такого, что «ты плохо отработал, и, значит, ты плохой». У каждого могут быть небольшие ошибки.

При этом такое самоедство больше свойственно Аскольду, а Эдгард быстрее вспыхивает и остывает. Аскольду, чтобы вспылить, нужно время: он накапливает внутри, но потом заведется так, что несколько дней ты в шоке, потому что, если уже психанул Аскольд, это серьезно. А Эдгард, бывает, психанет из-за тебя, а уже через час подходит, мол, Бараночка, Леночка, пойдем чаю попьем. А ведь ты была в раздумьях и весь этот час нервничала, а это уже все прошло. То есть мы высказались, все выяснили, и всё.

Как партнерам обоим братьям можно доверять просто безоговорочно. У нас был однажды интересный случай на репетиции с лошадьми. Честно говоря, я очень переживала, накатывали страх и неуверенность – скоро уже нужно работать, а времени отрепетировать не хватало, не все получалось, так как лошади шли плохо и иногда подрывались, а мы, соответственно, валились. И в один ужасный день, потому что прекрасным его не назовешь, я полетела с лошади. Это было ужасно. Я буквально кувыркнулась через Аскольда, и он поймал меня за ногу. А потом поставил на лошадь и что-то наговорил. Я была такая счастливая: уже успела подумать, что все, было очень страшно. Однако это объяснимо: во-первых, я не очень большая, а во-вторых, он качается, и поэтому смог меня так поймать.

Кстати говоря, так же один раз в работе на спектакле «Садко» меня поймал Эдгард. Я стояла на жонглировании у него на плечах – на которых прежде стояли другие люди (один мальчик травмировался, я встала вместо него). И вот мы жонглируем, а он, кажется, просто не почувствовал моего веса после мальчика и вдруг резко повернулся – видимо, забыл про меня даже. А я не ожидала, что он повернется, лечу с него и вдруг чувствую, что он поймал меня у самой земли. У них есть такое: поймать и позаботиться о партнере. Вот в этом и заключается их надежность.

Другой раз мы репетировали на канате. И вдруг в процессе репетиций парень, который нес меня на плечах в этом номере, куда-то уехал. Эдгард вдруг сам вызвался заменить его, хотя он не профессионал в ношении человека на пуантах на голове. В то же время он многостаночник, и тут его профессионализм зашкаливает. И вот Эдгард взял меня и понес настолько аккуратно, что мне даже больше понравилось ходить с ним, чем с тем профессионалом. Мы с ним не падали, он всегда подбадривал меня, хотя мог и отругать, если что-то было не так, но тем не менее.

Запашные всегда смеются над моими ритуалами перед работой. У меня очень много таких. А они подкалывают по-доброму, мол, все ли ты успела сделать, все обряды провести? Возможно, это дает мне внутреннее спокойствие перед выходом в манеж, возможно, я какая-то зацикленная. Братья говорят, что у них ничего такого нет, но я думаю, что есть, они просто не сознаются. Но перед выходом на манеж как будто делаю все и за них тоже.

Я постоянно что-нибудь забываю, но для меня не проблема вернуться, это не страшная примета – зайти обратно в гримерку, например. Еще я люблю целовать булавы перед жонглированием. Если у меня все нормально сложилось в работе, я вспоминаю, что именно сделала перед этим. А где-то мне объективно нужна помощь: например, перед жонглированием какое-то время Аскольд посыпал мне руки тальком. Я сама сыпала или слишком много, или слишком мало, руки были липкие, а он – ровно столько, сколько нужно. И я думала: ну вот, Аскольд посыпал, и я хорошо отработала, пусть тогда и завтра посыплет. Возможно, мне это нужно было просто для внутреннего спокойствия, чтобы какая-то была уверенность, что у меня булава не выскочит. Братья к такому всегда относятся с пониманием, тем более что спустя какое-то время сами стали проверять, все ли я сделала перед выходом на манеж. Конечно, они сами будут всё отрицать. Но мне кажется, они все равно уже привыкли к моим ритуалам и сами не могут без них жить.

Забавное наблюдение о том, насколько братья разные. Аскольд больше тянется ко львам, находит с ними общий язык, а Эдгард – с тиграми. Аскольд мог найти общий язык с обезьянами, а Эдгарда они немного напрягали. Меня, конечно, тоже, но я более терпеливая. Мне кажется, даже вкусы в еде у них разные: нет такого, что нравилось бы обоим, у каждого свои предпочтения. И на женщин у них разные вкусы, я всегда наблюдаю, что одному нравятся такие, а второму – другие. У них восприятие всего разное.

Однако сейчас они – наши руководители. Если раньше мы называли Эдгарда Гариком, то сейчас, когда он стал директором, а я – главным администратором, все изменилось. Если я прихожу, а у него сидят люди, я не могу ему сказать просто «Эдгард», он же директор! Хочется мне или нет, приходится говорить «Эдгард Вальтерович», и даже на репетициях так. Аскольда как называла Аскольдом, так и называю. Он художественный руководитель – ранг выше моего, но не генеральный директор же. Мне кажется, допустимо называть его просто по имени, без отчества.

Кроме того, конечно, мы ближе, ведь я – крестная мама Евы и Эльзы. На самом деле для меня сначала такой статус казался бредятиной, могу сказать честно. Однажды ко мне стала приходить Ева, когда мы жили по соседству. Она, когда была маленькая, однажды пришла, по-моему, даже родители не знали, я в тот момент ела, как сейчас помню, пельмешки. Она спросила, можно ли поесть со мной. Конечно, я ответила, что можно. Прямо на кровати, как я люблю, руками, за просмотром телевизора. Мама ей не разрешала есть на кровати, а я – разрешала, ей ведь тоже нравится это.

Я тогда еще не особо общалась с Аскольдом и его женой Элен. И вот Ева стала возвращаться – пришла второй раз, третий. И мне передали, что она теперь только у меня кушает, дома уже не хочет. Видимо, для нее это был отдельный мирок. Потом Ева заболела, и позвали меня: она сказала, мол, только Бараненко сделает мне укол, я никому больше не доверю, и мне пришлось прийти. Потом Элен через Татьяну Васильевну передала, что заметила, как ребенок ко мне тянется. Предложила стать крестной мамой. Конечно, я согласилась.

Могу подтвердить: Аскольд очень заботливый отец. Ему нравится возиться с детьми, он иногда их жалеет, но в то же время достаточно строг: он чувствует, когда ребенок действительно не может что-то сделать, а когда – не хочет, и тогда, конечно, заставляет. Он многое умеет делать просто с помощью слов и взгляда – бывает, так посмотрит, что всё. И с детьми так же: то он плюшевый, позволяет на себе ездить, может потратить все деньги, что у него есть в конкретный момент, на игрушки и на развлечения, но может и быть требовательным. Я думаю, что он все это делает в меру. Девочки папу уважают, безумно его любят, могут ответить на что-то: «Вот мы папе всё скажем». Когда они жалуются, то никогда не знают, как он отреагирует: или пожалеет (когда понимает, что это нужно ребенку), или, наоборот, накажет.

Я думаю, тут сказываются навыки дрессуры. Они оба хорошие отцы и хорошие дрессировщики, которые правильно дрессируют животное. И поэтому получается красивое шоу, животные, сразу видно, холеные, потому что у дрессировщиков есть возможность их содержать, они умеют выстроить правильное воспитание, найти подход, обеспечить кормление и так далее. Хороший дрессировщик, наверное, будет хорошим отцом. Дрессировщики ведь берут животных еще совсем маленькими и ведут их. Так же и с ребенком – вот он родился, и ты его воспитываешь. И это животное, и этот ребенок зависят от тебя. Конечно, ребенок вырастет и больше не будет так в тебе нуждаться, а животное, даже когда вырастет, – будет, и это большая ответственность. Животные в молодом возрасте совсем как дети – балуются так же, всё ломают, везде писают. Потом ты рассказываешь, что делать можно, а что – нельзя, объясняешь все правильно – не ударами палкой, а словами и мягкими действиями.

Конечно, это очень живучий миф – что дрессировщики используют грубую физическую силу, электрошокеры или что-то еще. Но на самом деле все обстоит по-другому: ударь животное электричеством, и оно больше близко к тебе не подойдет. Это примерно то же самое, что ударить электричеством человека, а потом попросить его что-то сделать. Какой будет реакция? Что человек, что животное или затаится, или сбежит. И тут тоже иногда доходит до смешного: у Аскольда заболела спина, и я ее намазала какой-то мазью перед работой. Он вошел в клетку, а тигры врассыпную. Конечно, он понять ничего не мог, прибежал ко мне, начал кричать: «Какого черта ты мне ее вмазала? Она же воняет! От меня животные шарахаются, никого даже подозвать не могу!» Видимо, тигры этого резкого запаха боялись, и он правда никого не мог к себе подозвать: даже для того, чтобы мясо дать. Откуда же я могла знать? Все же когда животное спокойно к тебе подходит и взаимодействует с тобой, это и есть великое искусство дрессуры.

Есть еще один урок дрессуры от Запашных: чем сильнее ты животное ударишь, тем быстрее и жестче оно ответит. Оно может затаить обиду в себе, но потом обязательно тебе все вернет. Можно ведь как-то иначе показать, чтобы животное поняло, что сделало что-то неправильно. Как мы учим ребенка? Мы делаем это разговорами, словами. Так же нужно и с животными. Однако животным иногда недостаточно только слов. Например, львы или тигры выходят и начинают точить когти об манеж. Как им объяснить, что не надо так делать? Приходится стеком (маленькой палочкой дрессировщика) бить слегка по лапам и говорить, что нельзя так. Все же рукой ты тигру так не сделаешь – это серьезный хищник, даже молодой отмахнется и покалечит.

Цирковое искусство – в принципе травмоопасное. Однако мы – большая семья и всегда приходим друг другу на помощь. Например, когда Аскольда в Венгрии ударила тигрица, я первым делом, конечно, побежала звать врачей, скорую помощь. Когда Эдгард слетел с лошади и порвал крестообразные связки, я тоже побежала за врачами. Тем не менее в основном травмы случаются не во время представлений, а на репетициях. Запашные в свое время очень серьезно пострадали от обезьян – их часто кусали. Даже от тигров у братьев меньше шрамов: пару раз всего зацепили их. Потому дрессировщики и используют палку: чтобы не подставлять свои руки и ноги, чтобы не было вот этих противных, небольших травм. Зачем это нужно?

Признаюсь, у меня до сих пор каждый раз, когда слежу за их работой, сердце в пятки уходит. Я правда волнуюсь. Вот я стою за кулисами и смотрю на наш экран в напряжении. Сейчас в каждом цирке ставят специальные экраны, чтобы видеть, что происходит на манеже – так можно сориентироваться, когда выходить следующему и не случилось ли что-то. Или, бывало, выпуская тигров и львов, я понимала, кто из животных на взводе; хищники ведь порой друг с другом ругаются и начинают драться, и это безумно опасно. Запашным нужно их разнять, и они сами могут попасть в эту драку. Такое очень часто бывает весной, когда животное загуляет. Поэтому, конечно, каждый раз я боюсь, когда смотрю на них. Точнее, не боюсь, а волнуюсь. Не дай бог что-то такое произойдет: вот ты сидишь в гримерке, одеваешься, слышишь вдруг громкий рык, музыка затихает… И, конечно, сразу бежишь туда, потому что понимаешь: это значит, что случилась драка или еще что-то плохое. В любую минуту может произойти катастрофа.

Всякое бывало. Например, как-то раз у нас сбежал лев – мы все вместе держали заграждения. Животные побежали, львы и тигры, начался хаос, а мы преграждали им путь специальными решетками, чтобы они не дрались. И вот один лев вырвался, тогда мы все разбежались кто куда: кто в гримерку, кто в конюшню, кто в контейнер залез. В этой ситуации мне бежать было никак нельзя, нужно было сдерживать хищников. А потом подбежали Запашные и увели этого льва в вольер.

Был еще случай, когда Эдгарду пришлось прибежать за кулисы и разнимать хищников прямо во время представления – мы просто ничего сделать не могли уже. Когда запускали их в клетку, одна девушка не успела вовремя перекрыть доступ, пропустила сразу двоих тигров, и они начали драться прямо там – в коридоре из клеток.

И вот Эдгард прибежал с манежа, оставив Аскольда там одного, и помог разнять тигров, разогнал в разные клетки, потому что иначе они бы поубивали друг друга. Это уже не шутки: они реально убивают друг друга, хищники.

Мы всегда должны помнить о том, что хищник – это хищник, он всегда может укусить. Лично я к любому животному отношусь с большой опаской, даже к своим попугаям. Сегодня он тебя встречает с радостью, тянется, целуется с тобой, а завтра настроение плохое будет, и вдруг он тебя цапнет. Даже несмотря на то, что я их воспитываю с младенчества. И причины могут быть самые разные: птица ведь не знает, как объяснить тебе что-то. Может, у него голова или живот болит, может, просто не выспался. А я пришла с ним репетировать. Как ему объяснить что-то? Вот он меня и укусит, чтобы показать: отвяжись, отойди. Я ко всем животным отношусь как к личностям и понимаю, что у них тоже бывает плохое настроение.

Элен Запашная-Райхлин

Наше знакомство – довольно странная, но известная история. Я просто пришла с друзьями в цирк, где у нас был общий знакомый, цирковой артист, и после представления мы зашли за кулисы. Из братьев мы общались в тот день только с Эдгардом. Аскольд в тот вечер к нам даже не подходил, но, поскольку был рядом, увидел меня. Потом он начал узнавать у общих друзей, что это была за девушка. Вот тебе и «просто сходила в цирк».

Тот парень, к которому мы пришли, был мужем моей подружки, одноклассницы и единственной моей связью с цирком, я тогда ничего не знала о том, что значит «цирковые». Я до этого в цирке-то была лишь в раннем детстве, папа меня водил туда лет в пять или шесть, и всё. Признаю́сь, и Аскольд в курсе, что я тогда не знала, кто такие братья Запашные, не знала, что они у нас в Минске гастролируют, просто мы отдыхали компанией, и вот муж подружки предложил нам всем пойти в цирк.

В итоге Аскольд достал мой номер телефона, притом выпрашивал его недели две-три, потому что в тот период я встречалась с другим парнем, с которым и была тогда в цирке. Но Аскольд был очень настойчив, он несколько раз звонил моему другу, выпытывал, а тот спрашивал у меня разрешения. Я давала, естественно, отрицательный ответ: нет, не хочу с ним знакомиться. Но он все равно пошел до конца, так и прошло несколько недель.

В итоге эта настойчивость меня отчасти и подкупила, просто стало интересно, что за молодой человек так делает. Он был очень не похож на других парней, с первого дня нашего знакомства проявлял заботу. Я больше всего опасалась в том числе того, что он будет приставать: Аскольд ведь артист, он привык, что все девушки падают к его ногам, у проходной караулят полночи. А он безумно красиво ухаживал и совершал ради меня поступки. Скажу честно, все закрутилось очень быстро, и уже буквально после месяца-двух с момента нашего знакомства появилась тема, которую я ранее никогда категорически не поднимала. Это тема замужества и детей. Мы с ним уже мечтали, как скоро мы с ним поженимся, какие у нас будут дети, какие у них будут носики, кто будет красивый, как мама, умный, как папа. При этом я всегда была против раннего замужества, потому что я совершенно западный человек – хоть и не родилась в Израиле, но очень маленькой туда переехала, и раньше тридцати лет никакого замужества и детей не планировала, даже в самых потаенных мыслях мечты никогда такой не было. И на всех своих однокурсниц, которые выскакивали замуж, я смотрела со страхом, потому что мне тогда казалось, что это очень рано, я еще ребенок.

Однако Аскольд меня поразил и покорил. Он из Москвы в Минск на машине приезжал, чтобы меня забрать, мы пили кофе и через полчаса разъезжались. Это для меня было настоящим безумием, так и есть до сих пор, и я считаю, что Аскольд мог бы этого и не делать, понимаете? Проехать семьсот с лишним километров, забрать девушку, выпить с ней кофе и поехать назад. При этом Аскольд мне рассказывал, что он самый счастливый, ни капли не устает, поэтому для меня это был настоящий поступок. Еще он делал мне подарки – мелочи, которые я храню до сих пор.

Мы общались по «аське» и по почте, по-моему, тогда даже Skype еще очень плохо работал. Он постоянно присылал мне какие-то маленькие посылочки с плюшевыми мишками, открытками – я до сих пор это все храню, ведь это самые дорогие для меня подарки. Потом он мне прислал диск с записанными стихами, музыкой. Постоянно получала от него приятные мелочи. Я и дочкам всегда показывала это все и рассказывала, какой их папа молодец.

Я могу сказать, что наши отношения подстроились под все обстоятельства, ведь мы долгое время были на расстоянии. С момента нашего знакомства Аскольд был в Минске только месяц и потом уехал. После того и вплоть до нашей свадьбы мы с ним проводили вместе по три-четыре дня раз в полгода, а все остальное время общались по «аське», потому что СМС-ки тогда можно было слать в ограниченном количестве, мессенджеров, естественно, еще не было, никакой видеосвязи – все же 2005 год. Поэтому только телефонные звонки, переписка в ICQ и почта.

Еще были невероятные свидания на моих каникулах между сессиями, я мчалась к нему в какой-нибудь далекий город России, мы там проводили несколько дней, и я спешила обратно домой. Вот так у нас и построились отношения. И даже в день нашего бракосочетания в 2007 году мы с ним приехали в ЗАГС, расписались и сразу же разъехались. А жить мы начали вместе только когда я закончила учебу и была уже глубоко беременна.

При этом расписались мы тайно, потому что родители с обеих сторон были против. Очень долго скрывали, что мы муж и жена. И сразу после окончания моей учебы в 2009 году он меня забрал к себе в Москву. Только тогда, когда мы были уже мужем и женой два года официально, мы начали потихонечку узнавать друг друга и осознавать, что значит жить под одной крышей вместе.

Тогда у нас все только начиналось, мы изучали, что к чему, кто кого раздражает в определенные моменты. Но тогда уже было поздно высказывать, что нас друг в друге нервирует, поэтому так много лет мы это храним в глубине души и не трогаем друг друга дома. У меня по этому поводу очень четкая позиция.

А еще я называю его вождем. А я – жена вождя. Это пошло от одного подарка: по-моему, как-то на Новый год художник Никас Сафронов подарил Аскольду какой-то очень интересный молот – он сам деревянный, а наверху кожаный переплет и написано «Вождь», – и еще тарелку, на которой написано «Жена вождя». И мы сделали совместную фотографию со всем этим, с тех пор появился такой хэштег. Муж – вождь, а я – жена вождя. Нашей семье это подходит, потому что для меня Аскольд и правда вождь.

В конце концов потихоньку стали решать вопросы с родителями и принятием того факта, что мы теперь муж и жена. При этом с моими родителями было намного проще, потому что Аскольд достаточно быстро их обаял. Хотя и конфликты были – моя мама пыталась вмешиваться в наши отношения. Хотя это в основном касалось воспитания Евы, когда дочка только родилась. Потому что когда мама узнала, что мы с Аскольдом официально женаты, то ушла от темы, что Аскольд мне не пара, и перешла к теме «вы неправильно воспитываете ребенка». Как часто бывает. Были некоторые семейные конфликты, но они очень быстро поутихли, потому что я очень четко маме объяснила, что мы ее любим и уважаем, но в том, что касается нашей семейной жизни, все просто: если мы не просим у нее совета, то не надо настаивать. Мы можем ее услышать, но будем ли мы прислушиваться, это уже только нам решать.

С родными Аскольда было намного сложнее. Они очень долго меня не принимали. Но я всегда придерживалась позиции спокойствия, не лезла к ним, как я это называю, не бежала впереди коляски. Я знаю семьи, в которых «не принятые» новыми родственниками жена или муж как будто пытаются детьми проложить себе дорогу, спекулировать на этой теме. У нас были такие времена: я уже жила в цирковой гостинице и гастролировала с Запашными, но была неприятна семье Аскольда. Я принципиально не приходила в цирк, специально не гуляла с Евой перед ними, мол, «вот, я тоже Запашная, теперь принимайте меня». Это была их территория.

Потом все постепенно образовалось. Прошло время, и довольно долгое, но в душе я всегда знала: когда Татьяна Васильевна увидит, какая я на самом деле хозяйка, как я забочусь о ее сыне и о нашей семье, она изменит свою точку зрения, просто нужно терпение. Я никогда к ней не лезла, не набивалась, вела себя уважительно, всегда старалась находиться в стороне. Но тем самым и я ей обозначила границы: все, что касается наших деток, решаем только мы с Аскольдом. Я думаю, что поэтому она и зауважала меня, видя, как я трепетно отношусь к ее внучкам и сыну. И мы сейчас очень близки с Татьяной Васильевной. Я не жалею ни о чем.

Конечно, в этом вопросе нам очень помогло рождение Евы. Бабушка познакомилась с ней, когда Еве уже было полгода. Большой плюс был в том, что дочка была очень похожа на Волохатову – это девичья фамилия Татьяны Васильевны. И когда она увидела Еву в первый раз, ее сердце растаяло, и на следующий же день бабушка побежала покупать кучу детских вещей. Мы с ней тогда и не общались особо еще, она держала дистанцию. Еще очень большой вклад внесла тетя Оля. Сестра Татьяны Васильевны, наша тетя Оля, с которой мы сразу нашли общий язык, всегда меня поддерживала, помогала советами по хозяйству: как готовить, как за малышкой ухаживать. Ольга Васильевна и правда душа нашей семьи.

Она очень сильно помогала мне с Евой, и, думаю, потом дома рассказывала, какая я хозяйка, что в моей семье все хорошо. Прошло время, и теперь все правда замечательно. На самом деле мы с Татьяной Васильевной так и не говорили о том, что было, и я считаю, что нет смысла об этом говорить: что было, то было. Она имеет полное право на другую точку зрения, ведь это ее сын. Но сейчас мы с ней в очень хороших отношениях.

Я всегда уважала ее позицию, потому что она мама, как и я сейчас. Если мне не понравится выбор Евы или Эльзы, то я тоже, скорее всего, буду бунтовать, потому что я очень эмоциональная. Я не знаю, сколько сил нужно будет приложить для того, чтобы, когда что-то не по-моему, я оставалась спокойной.

Эдгард тоже не сразу меня принял, но это было уже так давно, что нечего и вспоминать. Мы с ним об этом тоже не говорим, просто хорошо общаемся теперь. Забавно, что он меня постоянно называет агентом Моссада. Наверное, потому что я вижу то, что, возможно, не видят другие. Я могу озвучить то, что другие не хотят, и я, как правило, на пару шагов вперед все просматриваю.

В целом все началось с Евы. Именно она сделала так, что мы начали общаться с Леной Бараненко. Лена осталась жить с нами в общем доме, поэтому деваться нам было некуда, мы с ней все равно какую-то часть времени проводили на одной кухне, на гастролях пересекались, она очень близкий друг семьи, и я в этом ничего плохого не вижу. Мне пишут и спрашивают: «Почему она с тобой на фотографиях постоянно?!» А я искренне не понимаю, что здесь такого, потому что выросла в еврейской семье и у меня было, например, три пары бабушек и дедушек. Со своей первой женой мой отец развелся, когда у них уже было двое деток. Тетя Света уехала в другой город, а дети остались с папой в Могилеве. Он потом, года через три, женился на моей маме, и родилась я. И самое интересное, поскольку все-таки родители первой жены моего отца, бабушка с дедушкой моих брата и сестры, участвовали в их воспитании, они воспитывали и меня тоже. И только в очень позднем возрасте я поняла, что третья пара моих бабушек и дедушек мне не родные. В нашей семье, когда люди расходятся, они как-то очень культурно это делают. В Израиле, когда люди разводятся, то дети могут находиться одинаковое время и у отца, и у матери: суд обязует обоих родителей сделать детские комнаты. У моих друзей, которые разошлись со своими женами и заново строят свою личную жизнь, всегда есть комната для деток, и более того, люди стараются приобретать или снимать такие квартиры, чтобы детям было близко в школу добираться, чтобы они могли неделю пожить у папы, а следующую – у мамы.