Текст книги "Приступить к ликвидации (сборник)"

С людьми приветлив, вежлив. Факт положительный. Но ни с кем не дружит, скрытен, о себе ничего не рассказывает, что есть факт отрицательный.

Доложил о нем начальнику отделения угрозыска капитану Платонову как о человеке подозрительном. Обещал разобраться. Квартплату вносит вовремя. Говорит по телефону с Минском, Брестом, Баку. Недавно купил трофейную радиолу и пластинки, отдал семь тысяч. Купил с рук. (Откуда такие деньги? Факт отрицательный.)

Все, на этом записи о Судине кончались. Данилов еще раз перечитал их и мысленно поблагодарил человека, которого никогда не видел. Эту тетрадь необходимо передать генералу, пусть покажет деятелям из отдела службы, как работает настоящий участковый. А то некоторые из них только за порядком в магазинах следят да паспортным режимом интересуются. В порядке паспорт – живи, делай что хочешь. Спасибо тебе, Соколов, большое спасибо.

Данилов набрал номер ОРУДа.

– Воробьев, – ответила трубка.

– Боря, – сказал он замначальнику, – мне тут две машины установить нужно, только срочно.

– А у вас все срочно. Тут мне Муштаков звонил, прямо скандалил: мол, установи номер эмки-пикап. И что ты думаешь, на ней всего лишь с пивзавода бочку пива увезли. А мы два дня бегали.

– Боря, – устало сказал Иван Александрович, – ты же знаешь, что у нас пивом не интересуются.

– Да, твоя контора посерьезнее. Давай.

– «Виллис» Д 107-02 и эмка МТ 51–50.

– Так у тебя и номера есть, это дело минутное.

– Я жду.

– Жди, я быстро.

Данилов снова начал перечитывать документы, делая выписки в блокнот. Он обещал утром доложить начальнику МУРа свои соображения. Дневник убитого участкового стал именно той деталью, которая наконец соединила цепочку Судин – Валиева – Кузыма – «полковник». Теперь можно выстроить первоначальную версию и начать обработку оперативных данных. Он уже прикинул, кто из сотрудников займется каждым из фигурантов по делу. Надо немедленно подготовить спецсообщение в отношении номерных знаков денег и госклейм золотых пластин. Наверняка от них потянется ниточка, которая приведет поиск к тем, кто передал их Судину. И главное, версия «полковника», ею он сам займется, лично.

Воробьев позвонил через полчаса:

– Слушай, Иван, я все выяснил. С «виллисом» глухо.

– То есть?

– Машина эта отдельного инженерного батальона МВО. Водитель – старший сержант Луценко. Но видишь ли, две недели назад, перед самым Новым годом, он погиб в катастрофе. Сбил ограждения моста и сорвался в Москву-реку в Ильинском.

– Причины?

– Экспертиза установила сильную степень опьянения.

– Ясно.

– Эмка, тебя интересующая, из спецавтохозяйства Метростроя. Шофер Калинин Владимир Данилович.

– Он давно работает на этой машине?

– Семь лет.

– Почему не в армии?

– Метрострой же бронированный. Записывай адрес.

«ГУББ НКВД МУР ОББ Данилову

СРОЧНО!

ВЧЕГРАММА

Машина «Дуглас», бортовой знак 1276 Бакинского УГВФ. Командир – пилот II класса Рахимов Батыр Рахимович. Время вылета 10.00. Посадка для заправки в Астрахани. По нашим данным, никто во время заправки машину не покидал.

ГУББ НКВД. Курин».

«УББ АзССР МУР ОББ Данилову.

СРОЧНО!

ВЧЕГРАММА

Машина «Дуглас», бортовой знак 1276 – командир Рахимов Батыр Рахимович – совершила посадку в Баку в 0.15 местного времени. Гр. Валиева З.В. взята под наблюдение. Путем оперативных мероприятий устанавливаем связи. Ждем вашего сотрудника.

УББ АзССР. Ибрагимбеков».

«ПИНСКИЙ ОУНКВД БСС МУР ОББ.

СРОЧНО!

СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Задержанный вами гр. Кузыма С.К. в нашем городе не проживает. Считаем паспорт фальшивым. По получении дополнительных данных, высланных вами, немедленно сообщим.

Пинский ОУНКВД БССР. Грязновский».

Муравьев

Игорь просидел в кабинете около часа. Он находился в странном состоянии полудремы, в том самом, когда все становится расплывчатым и в реальность врываются какие-то странные картинки, появляются чьи-то лица, слышатся непонятные голоса. Он вдруг снова увидел кухню и лежащего Судина, а на подоконнике сидел Мишка Костров, веселый, наглый Мишка, но почему-то он был в очках и кутался в оренбургский платок.

– Ну что, Игорь, – хохотнул Костров, посверкивая золотой фиксой, – тяжело, брат, без меня… – хохотнул и исчез. И кухня расплылась, осталось одно окно, а за ним бесконечные льды, уходящие к горизонту. Игорь с ужасом подумал, что стекло не выдержит напора, лопнет, и он останется один на один с ними. Лед за окном крошился с пронзительным и длинным звоном…

Муравьев тряхнул головой, открыл глаза. На столе заливался телефон.

– Муравьев.

– Игорь, – услышал он голос жены, – это я.

– Иннуля, ты что?

– Хочу узнать: ты домой придешь?

– Ты понимаешь…

– Я понимаю, но приехал Петя.

– Какой еще Петя?

– Сестры твоей, между прочим, муж. Он всего до утра. Мы собрались все. Может быть, ты хоть на минутку заглянешь? – В голосе жены слышалась надежда. Но вместе с тем Игорь уловил и металлические нотки. – Кстати, папа на что уж занят, и то приехал. Он с тобой поговорить хочет.

В начале войны его тесть, Александр Петрович Фролов, был директором оборонного завода. В прошлом году его назначили замнаркома, и жизнь у Игоря сразу же испортилась. По управлению немедленно пошли слушки, и его иначе, как «зять Межуев», за глаза не называли. Вот поэтому Муравьева и майорские погоны не очень обрадовали. Знал, что начнется опять: «Служишь как медный котелок, а все в капитаны не выбьешься, а тут без году неделя в МУРе, и уже нате вам – майор. Жениться надо с умом».

– Игорь, – прервал его мрачные раздумья голос тестя, – ну как ты там?

– Все нормально, Александр Петрович.

– У тебя всегда все нормально. А у нашей бабушки чуть карточки сегодня не украли, – засмеялся в трубку Фролов, – она тебя ждет не дождется. Имеет точные приметы злоумышленника. Ну ладно, ты приходи. Вся семья в сборе. Неудобно. Хочешь, я Маханькову позвоню?

«Вот оно, начинается», – с тоской подумал Игорь.

– Что молчишь, не бойся, шучу. Я же понимаю все. Но все-таки вырвись хоть на часок, я свою машину могу тебе прислать, – продолжал тесть.

– Александр Петрович, я постараюсь, а пока дайте Инне трубку. Слушай, малыш, я тут ход один придумал. Ты позвони шефу, пригласи его, а?

– Сейчас.

Данилов зашел минут через десять.

– Решил по мне из главного калибра ахнуть? Жену вперед пустил. Сам-то что?..

– Ох, Иван Александрович, муж сестры с фронта приехал, Петька. Ну, они там и устраивают какое-то гульбище.

– Это какой Петька? Карпунин?

– Он самый.

– Твой живой укор?

Игорь усмехнулся. Он вспомнил июль сорок первого и хилого очкарика Петьку в военной форме с петлицами старшего политрука. Встреча с ним оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения Игоря. Чуть не плача, он прибежал тогда в управление и написал рапорт начальнику МУРа с требованием немедленно отправить его на фронт.

– Ну, что замолчал? – Данилов вынул партсигар. – Помнишь, какую ты мне истерику тогда закатил? Теперь не жалеешь, что я тебя не отпустил?

– Теперь нет. У каждого своя война. – Игорь задумался. – У Петьки своя, у Мишки Кострова тоже своя, у пацанов, которые вместо взрослых на заводах к станкам стали, тоже своя. Я ведь помню, как вы сказали в сорок первом, что армия наступает тремя эшелонами. А мы четвертый, мы ее тыл охраняем. Нет, не жалею я. Мы в своей войне за других не прячемся.

– Вот и дожил я до светлого часа, – Данилов тяжело опустился на диван, – начали меня на старости лет цитировать. Ну что ты на меня так смотришь? Хоть в двадцать три часа по гостям не ходят, но, принимая во внимание военное время, можно зайти на пару часов. Погоди, ну погоди же ты. Ох и заматерел ты, Игорь, раздавишь начальника. На. – Данилов достал из кармана новенькие серебряные погоны с двумя просветами и желтыми звездочками. – Смени погоны-то. Пусть твой свояк видит, что и мы не зря командирский паек получаем.

Он встал, подошел к столу, снял телефонную трубку:

– Дежурный? Это Данилов. Мы с Муравьевым будем по телефону Д1-31-19. Если что, немедленно звони туда. Ясно? – Иван Александрович повернулся к Игорю: – Ты не думай, что я водку пить иду. У меня корысть своя есть. Тесть мне твой нужен, инженер-генерал-лейтенант, замнаркома Фролов.

– Зачем еще? – настороженно спросил Игорь.

– Руководить – значит предвидеть. Ясно?

– Пока нет.

– Ты вот проект приказа подготовил о командировании старшего лейтенанта Белова в Баку. Подготовил?

– Да.

– А как он туда добираться будет? На обычном-то поезде он больше недели по нынешним временам протрясется. А дело спешное.

– Все равно не понимаю.

– В наркомате твоего тестя своя авиация. Я выяснил, что в Баку они ежедневно летают.

– Понял теперь.

– А раз понял, мы с ним договориться должны, чтоб его летуны Сережу прихватили.

– Я…

– Ты сиди молча. Я говорить буду. Думаю, он не откажет. Не за урюком же мы его посылаем. А теперь звони домой. Инна что-то насчет машины говорила.

В городе начиналась метель. Снег крутился в темноте улиц, хлестал по стенам домов. Они стояли у входа в управление, спрятав лица в поднятые воротники полушубков. Наконец из крутящейся мглы вырвалась занесенная снегом большая черная машина. Данилов, прежде чем сесть в нее, посмотрел вверх. Неба не было. Все смешалось. Была только клубящаяся холодная темнота.

И как же приятно было после холодной улицы войти в чистую, теплую квартиру. После темноты свет в ней казался особенно ярким, а радостные лица встречающих – необыкновенно красивыми.

– Петька, – сказал Игорь и засмеялся, – собака, да тебя совсем не узнать. – Он сгреб Карпунина, прижал к своему мокрому полушубку. – Постой-ка!

Он с удивлением взглянул на его погоны с медицинскими эмблемами.

– Ты же политработник. С каких пор ты в доктора попал?

– А я и есть политработник, – смущенно ответил Карпунин, – меня после ранения замполитом санитарного поезда назначили, вот какие дела.

– Ну молодец! Майор. Ордена…

Игорь ревниво посмотрел на его китель. Два ордена Отечественной войны, орден Красной Звезды, четыре медали, нашивка за тяжелое ранение. Перед Игорем стоял совсем другой Карпунин. Не тот неловкий и застенчивый Петька, который упрашивал Таню не класть ему в вещмешок конфеты «Душистый горошек».

– Что смотришь? – Карпунин поправил очки.

– Подтянула тебя война, товарищ майор медицинской службы.

Карпунин посмотрел на Игоря, стаскивающего полушубок. Увидел его новые майорские погоны, орденскую колодку над карманом кителя. И ему стало тоскливо. Уж слишком привычно сидел на Игоре китель, слишком подчеркнуто светлой была портупея. И весь он словно родился для погон, оружия и наград. Нет, не таким хотел видеть Игоря он, Карпунин, когда женился на его сестре Татьяне, когда иногда, отрывая от себя, покупал ему, мальчишке, книги. Он хотел, чтобы Игорь пошел в университет. Выбрал себе профессию, связанную с умными книгами и добрыми людьми. Чтобы мысли у него были светлы и прекрасны. Нет, не он виноват в том, что брат жены пошел в училище НКВД. Он отговаривал тещу, сестру. И если Татьяна была согласна с ним, то теща, вступившая в партию еще под Перекопом, просто требовала, чтобы сын шел по стопам отца.

– Ну, здравствуй. – Петр приподнялся на носках и крепко поцеловал Игоря.

В прихожей Игоря целовали сестра, Инна, ее бабушка. На Данилова пока никто не обращал внимания. Он радовался этому, и на душе у него хорошо стало: все-таки очень здорово, когда такая дружная семья. Он вообще-то почти всю жизнь прожил один. Мать умерла давно, отец работал по сей день лесничим на Брянщине и ни за что не хотел бросать работу и переезжать в Москву. Женился Иван Александрович поздно, детей у него не было. А какая же семья без детей? И сейчас, глядя на чужую радость, он вдруг остро позавидовал Муравьеву и от этого почему-то смутился.

Наконец дошла очередь и до него. Он поцеловался с Инной, пожал руку бабушке, щелкнув каблуками, блеснул галантностью и приложился к пахнущей тестом ручке матери Инны.

– Знакомьтесь. – Игорь повел рукой в сторону Петра.

– Данилов. Иван Александрович.

– Карпунин. Петр Ильич.

Они крепко пожали руки друг другу. Петр понял, что этот человек и есть начальник Игоря. Знаменитый Данилов, о котором ему только что рассказывала взахлеб Инна. Карпунину этот человек представлялся другим. Скорее как Игорь. Стремительным, энергичным, властным. Теперь же он увидел иного Данилова. Высокий, седоватый, интересный, сдержанный. Данилов тоже был в форме, но сидела она на нем иначе, чем на Игоре, в нем все было в меру, и именно это придавало его облику особую элегантность.

– К столу, к столу!

В прихожую вошел отец Инны во всей красоте генеральского мундира. Он одобрительно взглянул на новые погоны Игоря, ничего не сказал, только хлопнул его по плечу и, широко улыбаясь, пошел навстречу Данилову.

– Рад, рад, гость редкий, вот уж действительно счастливый случай. Молодец, дочка, – он обнял Инну за плечи, – а то еще бы четыре года прошло, и не зашел бы.

Четыре года. Да, действительно. А много это или мало? В сорок первом они праздновали здесь свадьбу Игоря и Инны. Ваня Шарапов, Степа Полесов… Ваня погиб в сентябре, через несколько дней после свадьбы. Горячий кусок свинца, выпущенный из пистолета сволочью Широковым, оборвал его жизнь. Степу Полесова они похоронили в сорок втором на кладбище подмосковного райцентра. Данилов по сей день помнит тот жаркий день и сухую землю могилы. Нет, он давно уже разучился исчислять жизнь днями, месяцами, годами. Он исчислял ее потерями.

За столом было так же радостно. Все говорили только об Игоре и Петре. Данилов сидел в стороне и радовался, что о нем забыли. Он никак не мог отделаться от воспоминаний. Мертвые входили в эту комнату, садились рядом с живыми и вели свой, особый разговор, слышный только одному ему, Данилову.

Через некоторое время мужчины вышли покурить в кабинет Фролова.

– Александр Петрович, – Данилов присел поближе к Фролову, – у меня к вам дело есть.

– Всегда готов помочь.

– Ваши самолеты ходят до Баку?

– Конечно.

– Вот какой вопрос. Могли бы вы помочь улететь нашему сотруднику?

– Что, Иван Александрович, дело действительно срочное?

– Как вам сказать, от этой командировки зависит судьба очень сложной операции. А у нас, как у хирургов, каждая операция людей спасает.

– Понял. Сейчас прямо и позвоню. Только не обижайтесь, дорогие родственники и гости, мне надо в одиночестве это сделать.

Через несколько минут он вышел к ним в коридор.

– Плохо дело, Иван Александрович, пурга, нет летной погоды. Синоптики обещают не раньше чем через пять дней. Тогда первым рейсом отправлю вашего офицера.

– Пять многовато. Ну что ж, спасибо. Будем думать.

– Решайте и помните, что первый рейс ваш.

– Простите, – вмешался в разговор Карпунин, – завтра в семь уходит мой поезд. Как раз на Баку. Он литерный, пойдет почти без остановок. Через три дня будем на месте. Я мог бы прихватить вашего товарища.

– Вот спасибо! Игорь, ты оставайся до пяти, ровно в пять – в управление, – Данилов увидел радостное лицо Инны, – отвезешь Белова. А мне пора.

Когда за Даниловым закрылась дверь, Фролов позвал Игоря к себе в кабинет.

– Садись, да не сюда: рядом со мной, на диван. Кури. – Он помолчал, внимательно разглядывая Игоря. – Быстро растешь, твой начальник подполковник всего, а старше тебя на двадцать лет.

– Время такое, Александр Петрович, война. Людей опытных нет.

– А ты, значит, опытней всех?

– Я же не сам себе эти цацки вешаю. – Игорь щелкнул ногтем по погону. – Начальство, а ему виднее.

– Понятно. Только как ты сам считаешь, по праву тебе дают звания и выдвигают?

– Я об этом, Александр Петрович, не думаю. У меня от другого голова болит.

– Так, может быть, мне позвонить кое-кому, переведем тебя в наркомат, работу найдем поспокойнее?

– Я, дорогой тесть, этого, как говорит мой начальник, телефонного права не признаю. Я свои погоны и ордена не по звонкам получал… – зло выпалил Игорь.

– Не сердись. Это я Инне обещал поговорить с тобой, вот, и сам понимаешь… – В голосе тестя послышались извиняющиеся нотки.

– Она пусть в аспирантуре учится, а со своими делами я сам разберусь.

– Ладно, ладно, мир. Скажу честно, другого не ждал. – Фролов положил руку Игорю на колено. – Все-таки молодец твой Данилов. Большой человек. Ты понял, почему он сегодня такой грустный сидел?

– Устал, видно, сердце у него шалит.

– Ничего. Проживешь подольше, поймешь. Ну ладно, иди, а то жена заждалась.

Данилов

Он вышел из подъезда и на всякий случай переложил пистолет в карман полушубка. Мало ли что. Все-таки ночь. Можно, конечно, было вызвать машину, только зачем? От Белорусского до Петровки переулками и проходными дворами пятнадцать минут ходьбы. Правда, теперь все дворы проходные. Опасаясь зажигалок, дежурные ПВО снесли заборы. Иван Александрович вспомнил довоенную Москву. Что же изменилось? Да почти ничего. Все на месте. А все-таки город был другим. Вот здесь, по Грузинской, в это время трамвай еще ходил. Он плыл по улицам, скрежеща на стыках, и синие искры мертвенным светом заливали темные переулки. Иван Александрович любил Москву. Иногда летом Данилов садился в красно-желтый второй вагон, прицепной, выходил на заднюю площадку и ехал через весь город в свои любимые Сокольники. Трамвай нырял в кривые, горбатые переулки, пересекал шумное Садовое кольцо и снова прятался в зелень маленьких улиц. За окнами мелькали утонувшие в деревьях дворы, когда-то каменные, а теперь похожие на выношенный, но все еще элегантный фрак, особняки, красные или серые коробки новых домов. Их Данилов терпеть не мог. Читая в газетах о снесенных старых улицах или застроенных пустошах, он искренне огорчался. Он любил Москву такой, с которой впервые встретился в девятнадцатом году, с ее базарами, бульварами, церквами. Вся его жизнь была связана с этим городом. Он знал его весь, наизусть. Его окраины и центр, проходные дворы и скверы. Иногда Данилов мысленно шел от Патриарших прудов до Колпачного переулка, восстанавливая в памяти все дома, деревья, решетки заборов, скамейки, такая уж у него была игра.

И сейчас, шагая сквозь снежную ночь, Иван Александрович мысленно дорисовывал в памяти скрытые темнотой детали зданий.

«Если доживу до пенсии, – подумал он, – напишу книгу о Москве, как Гиляровский».

Подумал и усмехнулся горько. Нет, не получится его книга простой и доброй. У Гиляровского другая профессия была, он к хитрованцам на рынок за типажами ездил, а Данилов – за краденым.

Нет, если уж писать книгу, так чтоб она была суровой и жесткой. Пусть те, кто прочтет ее, вспомнят людей, погибших ради счастья других в этих зеленых палисадниках и скверах. Мир, в котором жил Данилов, виделся ему в двух измерениях. Один – красота и тишина. Второй – жестокость и мужество. Они жили в его душе параллельно, не пересекаясь никогда. Из мира тишины он входил туда, где ее разрывали выстрелы из наганов, но все же всегда возвращался обратно. Потому что иначе можно озлобиться и очерстветь душой.

Занятый своими мыслями, Иван Александрович и не заметил, как дошагал до Петровки.

– Товарищ подполковник, – доложил дежурный, – пока все тихо. Вас никто не спрашивал. Только вот письмо пришло, личное. Патологоанатомы акт прислали, я его на стол вам положил под стекло.

– Спасибо. – Данилов сунул письмо в карман, поднялся к себе. Уходя, он опять забыл открыть форточку и выбросить окурки из пепельницы, поэтому в кабинете стоял отвратительный и горький запах табака. «Трубку, что ли, начать курить, – подумал Иван Александрович, – вон у Муштакова в комнате как приятно пахнет».

Он приподнял стекло, достал акт патологоанатомов. Посмотрим, что же они нашли у покойного Судина. Ага, вот главное:

«В организме найдены следы большой дозы барбитуроновой кислоты, из чего можно заключить, что гр. Судин был предварительно усыплен сильнодействующим снотворным…»

Вот тебе и на! Вот тебе и гражданка Валиева! Прямо Сонька Золотая Ручка. Стало быть, она ему поначалу в вино снотворного насыпала, а потом уж, когда он уснул, пустила газ. Про отпечатки она в книгах, видимо, вычитала, все вытерла. Кухню обыскивала, поэтому спящего к плите и прислонила, да не заметила, как заколка выпала. Нет, она не профессионалка. Обыскала квартиру, бумаги забрала. Ну, вещи от жадности. Психология спекулянтки, от нее никуда не денешься. Только не сама она на это решилась. Ей приказал кто-то. Вот кто? Белов узнает. Он паренек въедливый.

Данилов позвонил дежурному и приказал немедленно вызвать Белова. Потом достал из кармана письмо.

«Дорогой Иван Александрович! Пишет Вам небезызвестный Михаил Костров. Хочу пожаловаться Вам на мою невезучую жизнь. После нашей встречи в ноябре сорок четвертого попал я опять на фронт, на Будапештское направление. Служил по своей армейской специальности в разведке на должности старшины. Но вот опять не повезло мне. Попал в перепалку, и контузило меня, да так, что пришлось лечь в госпиталь. Прокантовался я там две недели, и комиссия признала меня негодным для фронтовой службы.

Я уж с врачами лаялся и на глотку их брал, и на страх. Ничего. Теперь отправляют меня в тыл в Белоруссию служить комвзвода в истребительном батальоне. Когда я в строевой части скандал устроил, мне майор-кадровик сказал: «Неизвестно, где ты свою голову сложишь раньше, там или на фронте». Мол, буду я бороться в Белоруссии с бандитами. Мол, что у меня большой по этой части опыт работы, он, дескать, обо мне справки наводил. Так что еду я в Белоруссию, а там посмотрим. Большой привет Наталье Константиновне, начальнику, Серебровскому, Муравьеву, Самохину и Сереже Белову.

До свидания, дорогой Иван Александрович.

Ваш друг, младший лейтенант Михаил Костров».

Данилов читал письмо, и на душе у него стало хорошо. Ай да Мишка! Младший лейтенант. Вот что значит жизнь! Когда-то этот младший лейтенант много крови попортил Данилову. Был Мишка Костров удачливым и наглым квартирным вором. Три раза сажал его Данилов. Сколько говорил с ним, сколько нервов потратил! Но все же добился своего. Завязал Костров. Начал работать, женился, ребенка завел, школу-десятилетку окончил. Во время войны дважды помог Данилову. Первый раз в сорок первом, когда брали банду Широкова, потом они в районе встретились в августе сорок второго, был Мишка уже старший сержант, имел две медали «За отвагу», и тогда он помог ему в ликвидации банды «ювелиров». Оставался у Кострова «блатной авторитет», его кличку Червонец многие еще произносили со страхом и уважением. Тогда хотел Данилов оставить его в истребительном батальоне НКВД, но Костров не согласился, уехал на фронт. Перед его отъездом они с начальником долго думали, чем наградить Мишку. С трудом разыскали золотые часы, сделали гравировку: «Старшему сержанту Кострову М.Ф. за борьбу с бандитизмом от МУРа».

Потом как снег на голову Мишка появился в ноябре прошлого года. После госпиталя ему дали пять дней отпуска. Он ходил по коридорам управления, нагловато поблескивая золотой фиксой, демонстрируя сотрудникам свои шесть наград, среди которых были две Славы и четыре медали. И вот на тебе – младший лейтенант.

Иван Александрович аккуратно сложил письмо, спрятал его в стол. «Значит, теперь Костров едет в Белоруссию драться с бандитами. Странно все-таки складывается жизнь. Третий раз всплывает Белоруссия. К Широкову шли люди оттуда. Братья Музыка – ювелиры из Бреста. Теперь вот Кузыма – та же знакомая республика. Ну что ж, жизнь покажет, может быть, и удастся встретиться с Мишкой в Белоруссии, кто знает. Подождем ответа из Пинска».

Он посмотрел на часы – два. Белов вызван на пять, значит, есть еще три часа. Данилов раскрыл шкаф, вынул подушку и одеяло, бросил их на диван и начал стаскивать сапоги.

Белов

– Зайдем в транспортный отдел милиции, – сказал ему Игорь, – я уточню насчет эшелона.

Транспортный отдел был похож на штаб казачьей сотни. По коридору ходили милиционеры в косматых папахах, тяжелые шашки стучали по голенищам сапог.

Дежурный сидел за столом, шашка его лежала на скамейке. Он внимательно прочитал удостоверение и встал, застегивая воротник мундира.

– Слушаю вас, товарищ майор.

– На каком пути стоит литерный 6-бис?

– Сейчас уточню.

Через пять минут выяснилось, что санитарный поезд Петра на втором пути.

– Я вам милиционера дам, он проводит, а то вы не найдете. Козлов! – крикнул дежурный. – Вот проводи товарищей из ОББ к 6-бис кратчайшей дорогой.

Действительно, без Козлова они вряд ли нашли бы санитарный поезд. Он повел их мимо здания вокзала, они обошли какие-то пакгаузы, вышли на пути.

– Сюда, – сказал Козлов и начал подниматься на тормозную площадку товарного вагона. Шашка мешала ему, и он зажал ее под мышкой.

– Слушай, – спросил его Игорь, – зачем тебе шашка? Ты ее хоть раз из ножен-то достал?

– Мне она как зайцу модная болезнь, товарищ майор, мы до прошлого года были люди как люди, так вот кому-то понадобилось нам новую форму ввести. Мне тут один старичок, проезжий, говорил, что точно так же до революции казаков обмундировывали. Так казак же на лошади, а нам попробуй побегай по вагонам с этой селедкой. Я поначалу с непривычки прямо на перроне падал под смех трудящихся. Станет проклятая между ног, и все тут. Сейчас пообвык.

– Н – да, – Игорь закрутил головой, – видок у вас, братцы, действительно допотопный. Но зато консервный нож не нужен.

– Так что ж мы, банки рубить, что ли, будем? – обиделся Козлов. – Вы уж скажете тоже.

Они еще минут десять плутали в темном лабиринте тормозных площадок, лазили под вагоны.

– Вот ваш эшелон, – наконец, тяжело отдуваясь, сказал Козлов. – Разрешите идти?

– Спасибо большое, идите.

В темноте Сергей увидел длинный хвост вагонов.

– Так, – глубокомысленно изрек Игорь, – полдела сделано. Теперь надо найти Петьку.

Из темноты прямо на них налетели две облепленные снегом фигуры в шинелях.

– Эй, служивые, где нам Карпунина разыскать? – поинтересовался Муравьев.

– У паровоза, – ответил звонкий девичий голос.

– А паровоз-то где?

– Спереди. – Девушки засмеялись.

– Да мы тут уж минут двадцать блуждаем.

– Туда идите. – Девушка махнула рукой.

Они еще минут десять шли вдоль вагонов, спотыкаясь о шпалы, скользя в мазутных пятнах.

– Скорей бы светомаскировку отменили, а то темно, как у негра в желудке, – зло сказал Игорь. – Я еще вдобавок фонарик в машине оставил. Твой-то где?

– В чемодане, – виновато ответил Сергей.

– Учи вас, учи… О, слышишь, сопит. Значит, скоро паровоз.

– Я хочу вам сказать, Александра Яковлевна, как начальнику поезда: так больше продолжаться не будет… – услышал вдруг Игорь знакомый голос.

– Петька! – крикнул он.

– Игорь, – от вагонов отделилась темная фигура, – где же ты? Мы через десять минут отправляемся.

– Да вот человека в командировку собирали. Паек, литер, деньги. Попробуй за час выбей. Знакомьтесь. Это майор Карпунин, Сережа, в некотором роде мой медсвояк.

– Как, как? – удивился Петр.

– Очень просто, – засмеялся Игорь, – медсестры есть, медбратья тоже были, я где-то читал об этом. А ты мой медсвояк. Ну ладно, передаю тебе старшего лейтенанта, только ты его с девушками в одно купе не сажай, он у нас скромный.

– Для него место подготовлено. Вы поедете с нашим врачом, капитаном, очень милым человеком, – повернулся Карпунин к Сергею.

Данилов

О том, что Муштаков идет по коридору, все узнавали заранее. Сначала помещение наполнял медовый запах трубочного табака, потом из-за поворота, где в «пенале» располагался его отдел, появлялся подполковник Муштаков. Данилов никогда не видел его в форме. Даже зимой сорок первого, в момент наивысшего напряжения сил, когда не то чтобы побриться, поспать некогда было, Володя Муштаков всегда появлялся в белой крахмальной рубашке, прекрасно сшитом костюме и модном галстуке. Таким же точно предстал он сегодня перед Даниловым. Муштаков шел по коридору в потрясающем синем костюме с трубкой в зубах. Данилов оглядел его всего, от безукоризненного пробора до черных ботинок на толстой каучуковой подошве, и в душе даже позавидовал.

– Милый Ваня, – Муштаков взял его под руку, – вот уж действительно, если гора не идет к Магомету… Я, как ни странно, ищу тебя.

– Слушай, Володя, ты где такой вкусный табак берешь?

– «Золотое руно»? Проще простого. Мой приятель писатель, у них есть свой буфет, там талоны на табак можно отоваривать именно этой маркой.

– Чертовски здорово пахнет.

– Открою секрет тебе одному. Я беру обыкновенный табак и мешаю его с «Золотым руном», поэтому мои запасы долговечны. Но все же я очень прошу: зайди ко мне. Во-первых, я угощу тебя чудесным кофе, во-вторых, у меня есть соображения по поводу твоего покойника.

– Ты имеешь в виду Судина?

– Именно его.

Они вошли в отдел по борьбе с мошенничеством.

В кабинете Муштакова приятно пахло хорошим табаком и довоенным кофе.

– Садись, он еще горячий, сейчас тебе налью.

– Ты знаешь, сколько времени я не пил настоящего кофе? – спросил Данилов, глядя на Муштакова, возившегося с немецкой трофейной спиртовкой.

– Знаю. Ровно столько же, сколько и я. С середины сорок первого. Но вчера приехал с фронта мой брат и привез мне эти трофеи. – Муштаков показал на спиртовку и банку с яркой этикеткой.

Данилов взял чашку из рук Муштакова и вдохнул забытый аромат. Сделал первый глоток и закрыл глаза от удовольствия. Когда Данилов ухаживал за Наташей, они часто бывали в кафе «Красный мак» в Столешниковом. Стены, обшитые темными панелями, мягкая удобная мебель, мраморная стойка в глубине. Кафе как бы состояло из двух половин: одна его часть несколько возвышалась, туда вели три ступеньки. Тогда по телефону для конспирации они говорили: пойдем к трем ступенькам. Они приходили туда, брали бутылку «Кара-Чанах», пирожные и кофе, крепкий и ароматный.

Иван Александрович сделал еще глоток, потом еще.

– Налить? – предложил Муштаков.

– Неудобно разорять тебя.

– Пустое. – Он наклонил кофейник, долил еще полчашки. – К сожалению, все. Пей, я тебе кое-что расскажу.

Муштаков открыл сейф, достал тоненькую папку.

– Это показания одного золотишника, спекулянта Володи Булюля, нет, не напрягайся, ты его не знаешь. Он промышлял у скупки в Столешниковом. Вот что он поведал нам.

«Перекупленные дорогие вещи я отдавал за золото и медикаменты некоему Судину Илье, по кличке Морденок.

Вопрос. Какие медикаменты вам давал Илья Судин?

Ответ. Сульфидин и иногда морфий.

Вопрос. Где он их брал?

Ответ. Это мне неизвестно.

Вопрос. Сколько сделок у вас было с Судиным?

Ответ. Точно не помню, пять или шесть.

Вопрос. Чем он занимался?

Ответ. Подвизался уполномоченным по снабжению от какой-то бакинской организации.

Вопрос. Где и когда вы с ним познакомились?

Ответ. Мы вместе отбывали срок на ББК[6]6
  Б Б К – Беломорско-Балтийский канал.


[Закрыть]. Только тогда у него другая фамилия была, а кликуха та же…»

– Ну вот, пожалуй, и все новости. – Муштаков закрыл папку. – Теперь ты можешь почти точно установить, кто такой Судин.