Текст книги "Приступить к ликвидации (сборник)"

Взвизгнула пружина входной двери, и в аптеку вошел высокий военный в фуражке с черным околышем и кожаной куртке без погон. Шея его была обмотана грязным бинтом. Сразу же за ним вошел второй с погонами лейтенанта.

Повязка была сделана неумело, наскоро, она мешала раненому повернуть голову.

– Девушка, милая, – улыбнулся Стасе лейтенант, – у вас бинтика не найдется? Моего шофера зацепило. Бандиты из лесу обстреляли.

Он еще раз улыбнулся. Улыбка на его небритом лице была словно приклеена. Улыбались только губы, а глаза оставались пустыми и неподвижными.

– Его надо перевязать, – решительно сказала Стася, – куда вы ранены?

– В шею, – мрачно ответил «шофер».

– Проходите. – Стася показала рукой на дверь в подсобку и вдруг вспомнила разговор с Лазарем Моисеевичем: «Господи, он же предупреждал о высоком человеке с ранением шеи. Господи, что же делать?» А «шофер» уже распахнул дверь подсобки, и Стася увидела удивленные глаза Марии Петровны.

– Марь Петровна, – стараясь сдержать волнение, сказала Стася, – вот товарищ военный в шею ранен. Его надо перевязать и сыворотку противостолбнячную ввести. А я пойду, мне медикаменты взять надо.

Стася плотно закрыла за собой дверь и встретилась глазами с «лейтенантом». Он стоял посередине зала, похлопывая пальцами по передвинутой на живот кобуре. Стараясь не смотреть на него, Стася пересекла зал и вошла в кабинет. Она накинула на дверь тяжелую щеколду и подошла к телефону.

Белов

Они выскочили из машины, не доезжая аптеки.

– Ты заходи, – сказал Токмаков Никитину, – а то меня многие в лицо знают. Впрочем, постой, тебя же тоже вчера срисовали.

– Пойду я, – сказал Сергей.

– Точно, – обрадовался Токмаков, – иди, у тебя вид вполне штатский, ты больше на студента похож.

Сергей улыбнулся и толкнул тяжелую дверь. Отвратительно взвизгнула пружина. Облокотись на прилавок, лицом к двери стоял небритый человек в мятой офицерской шинели, рука его лежала на кобуре. Из-за прилавка смотрели на Сергея испуганные девичьи глаза. «Это и есть Стася Пашкевич», – подумал Сергей и сказал громко:

– Здравствуйте, товарищ Пашкевич, моя фамилия Белов, я из аптекоуправления.

– Здравствуйте, – ответила девушка, и по ее тону Сергей понял, что правила игры она приняла.

– А где управляющий? – спросил Сергей и краем глаза заметил, что «лейтенант» снял руку с кобуры.

– Он будет попозже, – ответила девушка, – а что вы хотите?

– Мне надо осмотреть вот этот шкаф. – Сергей показал рукой на огромный, до потолка, шкаф, находившийся за прилавком.

«Лейтенант», еще раз мазнув по нему глазами, сделал шаг к двери, и на секунду Сергей оказался у него за спиной. Он толкнул «лейтенанта» стволом пистолета в спину:

– Руки! Только тихо, без фокусов.

В аптеку ворвались оперативники.

– Где второй? – спросил Токмаков.

Стася молча указала на дверь.

На табуретке сидел человек, голый по пояс, рядом лежала кожаная куртка. Женщина в белом халате аккуратно бинтовала ему шею. Услышав скрип двери, он резко обернулся, лицо исказила гримаса боли. Он потянулся к куртке, но табуретка качнулась, и он упал, потеряв равновесие. Никитин схватил куртку, вынул из кармана «парабеллум».

– Вы арестованы.

Данилов

Данилов поднял телефонную трубку, подумал немного, прежде чем назвать номер. Вот уже почти десять часов они допрашивали «старшину», но добиться так ничего и не смогли. Он или молчал, или нес такое заведомое вранье, что даже многоопытные оперативники удивленно разводили руками. А «старшина» сидел на стуле, положив ногу на ногу, улыбался нагловато, курил предложенные ему папиросы.

В перерыве к Данилову зашел Серебровский.

– Ну знаешь, Иван, я тебя не понимаю.

– То есть?

– Он явно издевается над нами, а ты сидишь и аккуратно протоколируешь его вранье.

– Пусть пока покуражится.

– Что значит «пока»? Долго оно будет длиться, это самое «пока»? Ты пойми, он убивал наших товарищей, за его спиной стоит банда Крука!

– Ты мне, Сережа, политграмоту не читай. Я и сам все знаю. Придут данные экспертизы, будем оперировать фактами.

– Ну смотри, тебе жить. Только время уходит, а банда где? – Серебровский выразительно щелкнул пальцами. – Время идет, понимаешь?

– Куда уж яснее.

– Смотри, Иван, Москва жмет. Местные-то уже сообщили о наших прекрасных играх.

– Это зачем еще?

– Торопится кое-кто, ответственность с себя снимает. Мол, поручено дело москвичам…

– Погоди, Сережа. – Данилов встал, потянулся. – Так тоже думать нельзя. Ну есть кто-то один. Перестраховщик. Кстати, ты выяснил кто?

– А чего выяснять-то?

– С ним поговорить надо. Обязательно поговорить. Но это все после.

В дверь постучали. Вошел начальник НТО, немолодой сутулый подполковник.

– Ну вот, – сказал он, – мои ребята работали как звери.

– Долго что-то. – Серебровский достал папиросы.

– Наука, – желчно отпарировал подполковник, – это вам не жуликов ловить.

– Да уж, – усмехнулся Данилов, – это вы правы. Наука – вещь серьезная. Куда уж нам, дуракам, чай пить. Показывайте.

Начальник НТО сердито засопел и начал выкладывать на стол снимки и диаграммы. Ровно через полчаса Данилов приказал привести к нему арестованного.

«Старшина» вошел, лениво осмотрел кабинет так, словно попал в него впервые, и сел, развалясь на стуле.

– Вы когда-нибудь слышали о такой науке – криминалистике?

– Приходилось. – «Старшина» потянулся к столу, взял папиросу.

– Вот и прекрасно, – сказал Данилов и заметил, как настороженно прикуривал арестованный. – Прекрасно, – продолжал он, – это намного облегчит нашу беседу. Смотрите, вот пуля, извлеченная врачом при операции у нашего сотрудника Фролова, а вот вторая пуля, отстрелянная специально из изъятого у вас пистолета. Читайте заключение экспертизы. Да, вы уже говорили, что нашли пистолет на улице. Кстати, шесть снаряженных обойм тоже? Молчите? Прекрасно! Вы помните, что наш врач делал вам перевязку? Отлично! У вас хорошая память. Так вот, экспертиза сообщает, что ваша группа крови совпадает с группой крови на воротнике шинели, найденной на месте преступления.

Данилов встал из-за стола, подошел к шкафу, достал шинель.

– Хотите примерить?

– Нет.

– Что же делать будем?

– Я все расскажу, если вы мне запишете явку с повинной! – Голос «старшины» стал хриплым, лицо осунулось.

– Значит, вы к нам на перевязку пришли? Так, что ли?

– А мне все одно стенка. И ты, начальник, об этом распрекрасно знаешь. Так что скажу – вышка, не скажу – вышка…

– Ну давай героем помирай. – Данилов усмехнулся. – Ты здесь в благородство будешь играть, а Крук самогонку жрет и консервами закусывает.

– Это точно. Он, конечно, падло, жирует там…

– Ты, я вижу по разговору, вор-«законник». Так?

– Ну?

– А связался с кем? С фашистом бывшим связался.

– Ты меня, начальник, на голое постановление не бери. Крук не фашист, а блатной. Самый что ни на есть «законник».

– Блатной, говоришь? Эх, набито в твоей башке мусора, смотри. – Данилов бросил на стол фотографию Крука в немецкой форме. – На, полюбуйся на своего «законника».

Арестованный взял фотографию, долго разглядывал ее. Уголки губ у него задергались, он бросил снимок на стол и сказал хрипло:

– Папиросу дай.

Данилов толкнул к нему пачку. В кабинете повисла тишина, слышно было только, как трещит пересохший табак.

– Ах, сука, падло, – «старшина» замотал головой, – сволочь, фашист… Гнида немецкая… Про себя, начальник, потом скажу… Мне все равно вышка… Народу у него двадцать два человека… Люди всякие… Блатные, дезертиры, сынки куркулей местных, два немца.

«Старшина» замолчал, подбирая слова, лицо его как-то сразу осунулось и пожелтело.

– Мы в лесу в схронах прятались под деревней Коржи. Да не торопись. Ушел он. Послал нас в город и ушел. Сказал: «Доставьте человека на хутор рядом с Коржами. Хозяин Стефанчук, там и ждите, за вами придут».

– Хутор от деревни далеко?

– Пять километров.

– Значит, Крук сменил базу?

– Да, он в соседнюю область перебирался, говорил, что там где-то в лесу землянки и схроны есть.

За плотно занавешенными окнами умирала ночь. Рассвет, пришедший на смену ей, серой полосой прорвался сквозь щели маскировки. Данилов поднял штору, погасил лампу, распахнул окно. Тяжелый папиросный дым пополз на улицу, свежий весенний воздух словно вымыл стены кабинета.

«Старшина» покосился на открытое окно. В глазах его было столько тоски, что Данилову на секунду стало жаль этого человека. На секунду, на один коротенький миг. Сколько таких сидело перед его столом! Нет, все же он не жалел их. Бандитов, запачканных кровью близких ему, Данилову, людей. Говоря с ними, он никак не мог заглушить непонятное чувство недоумения и досады.

«Старшина» встал, подошел к окну.

– Весна, начальник, – хрипло выдавил он. – В лесу скоро лист пойдет, сок березовый…

Иван Александрович молчал.

– Ну ладно, полковник, вызывай конвой, пойду в свой терем.

– Слушай, – Данилов подошел к нему, стал рядом, – помоги нам со Стефанчуком…

– Нет, начальник, я все сказал, а помогать не буду. Прощения от державы все равно не заслужу. Не проси.

Когда «старшину» увели, Иван Александрович вновь сел за стол и начал читать показания. Всю ночь говорил он с этим человеком, подошедшим к последней черте. Да, он прав. Пощады ему не ждать. Слишком много крови спрессовалось в листах протокола. Но здесь, среди старых дел и нераскрытых преступлений, было самое главное – численность банды Крука, ее вооружение и характеристики бандитов, удивительно меткие и точные. И опять в душе Ивана Александровича шевельнулось чувство досады.

Мишка Костров

Он сидел в кабинете, тесно заставленном столами, и обучал Сережу Белова играть в очко.

– Ты, Белов, – поучительно говорил Мишка, словно кот щуря нагловатые глаза, – к этому делу никакой склонности не имеешь. Не дай бог в тюрьму попадешь, играть не садись. Ну смотри.

Мишка бросал карты, и у него на руках опять был туз с десяткой.

Сергей непонимающе глядел на Мишку, потом на хохочущего Никитина.

– Может, в банчок по маленькой, а? – повернулся к Никитину Мишка.

– Нет уж. С тобой пусть придурки играют. Я лично пас. – Никитин встал, подтянул голенища начищенных сапог. – Ну что начальство-то там? Пойду выясню. Может, дадут хоть полдня отдохнуть?

– Как же, – усмехнулся Белов, – дождешься.

– А я все же узнаю.

Никитин вышел, Мишка собрал карты, сунул их в полевую сумку. Опять жизнь, сделав непонятный зигзаг, вернула его к тому, с чего он начинал в сорок первом. Только нет, шалишь, другой он, младший лейтенант Костров. Совсем другой. Только что же делать ему придется в этом распрекрасном городе? Блатных он местных не знает, да и они его тоже. Но ведь зачем-то он нужен Данилову и Серебровскому? Только зачем?

Но все-таки хорошо, что жизнь опять свела его с этими людьми. В их жизни было то главное, что всегда импонировало Кострову, – риск. Он не видел для себя занятия, в котором бы отсутствовал элемент опасности. Все профессии на земле он делил на мужские и прочие. К одной из мужских он причислял работу в милиции. Он уже для себя решил твердо и окончательно: окончится война, пойду в угрозыск. А тут желанная возможность сама плыла в руки.

– Сережа, – Мишка присел рядом с Беловым, – ты меня введи в курс дела.

Сергей поднял на Кострова отсутствующие глаза.

– Что? – спросил он.

– В чем дело-то? Зачем вы сюда приехали?

– Бандитов ловить.

– Это я понимаю, ты мне суть объясни.

– Ты, Миша, у Данилова спроси, – твердо ответил Белов, – он тебе, я думаю, все и объяснит.

– Значит, не доверяешь, – Мишка зло ощерился, – как в банду лезть, так Мишка, а как…

– Погоди, дождись Данилова, – так же вежливо, но твердо ответил Сергей.

Мишка посмотрел на него и отметил, что парень-то явно не в себе.

– Слушай, ты, часом, не влюбился? – спросил Мишка и увидел, как лицо Белова пошло красными пятнами.

– Точно, – зловеще ахнул Костров, – влип. Ну, теперь жди неприятностей.

– Каких? – удивленно спросил Белов.

– «Каких», – передразнил его Мишка, – он еще спрашивает! Да ты знаешь, что такое баба, а? Бабы, они…

Мишка не успел объяснить Белову, что такое бабы. Дверь отворилась, и вошел Серебровский.

– Ты здесь, Костров? Это хорошо. Пошли со мной.

Серебровский, Никитин, Костров и другие

В двух километрах от хутора Стефанчука дорога больше походила на болото. Серебровский представил себе рев двигателей и пронзительный треск шестеренок коробки передач и понял, что добраться до хутора на машинах скрытно просто невозможно.

Он вылез из кабины, еще раз с сожалением поглядел на асфальтово блестящую под солнцем грязь и скомандовал:

– Слезай!

Автоматчики, привычно прыгая через борт полуторки, строились вдоль кювета, из газика вылезли оперативники.

– Кононов!

К Серебровскому, скользя по глине обочины, подбежал командир взвода автоматчиков.

– Дальше идешь без машин. Все помнишь?

– Так точно, товарищ полковник.

– Оставь нам пулеметный расчет и двигай.

– Есть.

Автоматчики тремя маленькими колоннами ушли в лес.

Серебровский посмотрел на часы. Через тридцать минут, ну пусть через сорок автоматчики окружат хутор. Тогда и начнется их работа. Он посмотрел на куривших у машины оперативников. Посмотрел внимательно, стараясь различить хоть малейшую тень беспокойства на их лицах. Но так ничего и не увидел. Лица у офицеров были будничные, как у людей перед привычной и уже надоевшей работой.

Над лесом, дорогой, полем висело яркое апрельское солнце. От земли шел пьяноватый резкий дух. Из леса пахло сырой землей и талым снегом. Весна была спорой и ранней. Солнце припекало спину, и хотелось постелить на землю брезент, лечь лицом к солнцу и, закрыв глаза, ощутить на лице доброе и ласковое тепло.

Серебровский взглянул на часы. Время тянулось нестерпимо медленно. Он подошел к машине, сел на подножку, закрыл глаза и подставил лицо солнцу. И сразу всего его наполнило чувство покоя. Легкий ветерок, пахнущий свежестью, прилетел из леса, оставляя на губах горьковатый привкус смолы и березового сока. Мысли Серебровского сразу стали спокойными и размеренными. Все нынешнее ушло куда-то, и подступили воспоминания. В них жили люди, которых любил он, Сергей Серебровский, и которые платили ему тем же. Постепенно ушли куда-то голоса товарищей, смолкли щебетание птиц и шум леса. Серебровский задремал.

– Товарищ полковник, – сквозь сон прорвался голос Никитина, – товарищ полковник.

Серебровский открыл глаза и сразу никак не мог сообразить, где он находится. Так не вязался этот солнечный, чистый, прекрасный мир с тем, чем он занимался этим утром.

– Связной от командира взвода.

– Товарищ полковник, – к машине подошел сержант, – лейтенант Кононов приказал передать: все в порядке.

– Люди в доме есть?

– Так точно.

– Пойдешь с нами. – Серебровский повернулся к оперативникам: – Тронулись.

А утро было таким же, и солнце с каждой минутой припекало все сильнее. Но для Серебровского этого больше не существовало. Все заслонил хутор Стефанчука. И, идя по лесу, Сергей думал о том, как незаметно подойти к хутору, взять хозяина и оставить засаду.

Он уже видел дом. Добротный, бревенчатый, покрытый шифером, и коровник он видел под железной крышей, и колодец.

Всего ничего оставалось до хутора, как из чердачного окна ударил пулемет и тяжелые пули косой срезали ветки берез.

– Ложись! – крикнул Серебровский, срывая с плеча автомат.

Лежа за поросшим мхом стволом ели, он оглянулся, пересчитал ребят: вроде бы все в порядке.

– Раненые есть? – спросил он.

– Нет, – врастяжку ответил Никитин. – Бог миловал.

Дом стоял на поляне, залитой солнцем. Он был мирным и уютным, этот добротно, на долгие годы сработанный дом. Но вместе с тем в нем жила смерть. И неизвестно, кто сегодня останется лежать на этой поляне. Серебровский еще раз посмотрел на дом. Он знал, что сейчас начинается его работа и что уже никто не сможет помочь ему.

Он встал, и сразу же басовито прогрохотал пулемет.

Серебровский прижался к дереву, вынул из кармана платок, поднял его над головой и шагнул из-за спасительных деревьев. Теперь он стоял на поляне словно голый, чувствуя телом леденящую бесконечность черного ствола пулемета.

– Прекратить огонь! – крикнул он чуть хрипловатым голосом и сделал еще несколько шагов.

Дом молчал. И тишина эта ободрила Серебровского, он понял, что люди, сидящие за прочными бревенчатыми стенами, готовы слушать его.

– Я, полковник милиции Серебровский, предлагаю вам сдаться. Дом окружен. Сопротивление бессмысленно. Помните, что добровольная сдача поможет вам…

Выстрела он не услышал, просто внезапно перевернулось небо, и солнце начало постепенно гаснуть.

– Огонь! – крикнул Мишка. – Пулеметчик, пень рязанский, огонь!

Он стеганул из автомата очередью в полдиска по чердачному окну. За его спиной, захлебываясь, бил пулемет, оперативники палили из автоматов по дому.

Никитин прыжком пересек несколько метров, отделявших его от лежащего полковника, поднял его на руки и тяжело побежал к деревьям. Ему оставалось всего шага два, как из окна закашлял, давясь ненавистью, второй пулемет. Пуля куснула его в ногу, но он все же сделал эти два шага и упал.

Оперативники втащили их за спасительные деревья. Серебровский потерял сознание, но был еще жив, только дышал прерывисто и тяжело. Мишка разорвал его набухшую кровью гимнастерку и начал бинтовать простреленную грудь.

Никитин сидел на земле, зло матерясь, рассматривал раненую ногу.

– Ну, – повернул он к Самохину выцветшее от боли лицо, – ты теперь начальник, что делать будем?

– Брать их будем, – жестко ответил Самохин.

– Иди бери, – выругался Никитин, – они тебя как раз дожидаются: где этот капитан Самохин, который нас брать будет?

Подбежал командир взвода.

– Ну что у вас?

– А ничего, – так же зло ответил Никитин, – чай пить собираемся.

– У них три МГ, капитан, – сказал взводный. – Так просто их не взять.

– Значит, так, Самохин. – Костров положил автомат. – Гранаты есть? – повернулся он к взводному.

Лейтенант утвердительно кивнул.

– Прорвусь к дому, а вы меня огнем прикроете. Только патронов не жалейте.

– Ты что? – выдавил Никитин. – Жить надоело?

– Миша… – начал Самохин.

– Все, – сказал Мишка, – среди вас я один фронтовик, у нас такое бывало. Значит, мне и идти… Так где гранаты, лейтенант?

– Сидорчук! – крикнул Кононов. – Неси гранаты.

Младший сержант, первый номер пулеметного расчета, опасливо косясь в сторону хутора, принес вещевой мешок. Мишка развязал шнурок, стягивающий горловину, сунул руку и вытащил тяжелую противотанковую гранату.

– Годится.

Он опять сунул руку и вытянул лимонку.

– Куда столько-то? – спросил Сидорчук.

– Надо так, понял? Значит, слушай меня, – Мишка взял его за отвороты ватника, – запомни, что я скажу, как «Отче наш». Бей по чердаку, не давай этому, с пулеметом, высунуться.

– Я еще один расчет пришлю и пяток автоматчиков, – сказал Кононов.

– Дело. Пусть они огонь на окнах сосредоточат.

Через полчаса все было готово. Пробившийся сквозь грязь «виллис» забрал Серебровского и Никитина, пришло обещанное подкрепление.

– Ну, Мишка! – Самохин хлопнул его по плечу.

– Моя сдача. – Костров сунул запал в гранату. – Давайте.

Вот они, проклятые десять метров. Ну чуть больше. Да как же проскочить их? Ничего, он проскочит. Он не умрет в самом конце войны от пули этих гадов. Просто не может умереть. Зря, что ли, прополз он на брюхе бесконечный путь от Москвы до Будапешта? Нет, не умрет. И от мыслей этих пришла к Мишке великая злость. Она овладела всем его существом. И в ней без остатка растворились нерешительность и страх. Теперь в нем жили эти несколько метров, иссеченные пулями наличники окна и тяжесть гранаты.

– Давай! – крикнул Мишка.

За его спиной загрохотали очереди, посыпались выбитые пулями щепки.

– Эх! – Он скрипнул зубами и кинул вперед сразу ставшее невесомым тело.

Рывок! Земля! Теплая, пахнущая. Опять рывок! Очередь с чердака! Мимо! Еще! Бьет пулемет из окна, смерть прошла над головой, даже волосы опалила. На! Получи, гад!

Мишка, падая, метнул гранату в окно. Он не следил за ее полетом, он знал, что попадет. Он не мог не попасть. Тяжелый взрыв качнул дом. Со звоном вылетели стекла.

Мишка вскочил, выдернул пистолет и, подтянувшись о подоконник, прыгнул в комнату. Взрыв разворотил печь, и красноватая кирпичная пыль плыла в комнате густой пеленой. На полу валялся искореженный пулемет, рядом с ним безжизненное тело в иссеченной осколками кожаной куртке. Второй бандит лежал посреди комнаты, обхватив руками МГ. Мишка выскочил в сени. Вот и лестница на чердак. Он осторожно поднялся, заглянул в проем люка. Прислонясь к скату крыши, сидел сам старик Стефанчук, из-под прижатых к животу ладоней текла казавшаяся черной кровь. Он с ненавистью посмотрел на Мишку и закрыл глаза.