Текст книги "Приступить к ликвидации (сборник)"

Глава 8
ЗАПАДНАЯ БЕЛОРУССИЯ. АПРЕЛЬ

«ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА ЗА 3 АПРЕЛЯ

В течение 3 апреля войска 2-го Белорусского фронта вели бои по уничтожению остатков окруженной группы немецких войск восточнее Гданьска и заняли населенные пункты Нойемдорф, Клайплеенсдорф, Зигескранц, Хойбуде, Кракауеркемпе, Кракау. За 1 и 2 апреля в этом районе взято в плен более двух тысяч немецких солдат и офицеров».

Данилов

Москва торопила. Телефон ВЧ раскалился от указаний и приказов. Крук ушел, но Иван Александрович чувствовал, что скоро он должен появиться. Пока работники районных НКВД проверяли лесные хутора, искали следы банды. После ранения Серебровского руководство операцией было поручено ему, Данилову.

Поторопился Сергей со Стефанчуком. Хутор нужно было обложить и ждать. А вместо этого… В общем, что вспоминать. Серебровский лежал в госпитале, врачи говорили, что опасность миновала.

Данилов ездил к нему. Сидел у кровати, смотрел на худое, пожелтевшее от боли и потери крови лицо друга, и острая жалость наполняла его.

Ночью ему позвонил начальник облОББ Грязновский: – Товарищ полковник, получены данные: Крук собирается объединить все мелкие бандгруппы и прорываться на Запад.

– Сведения надежные?

– Вполне.

Как же невероятно тяжело шло это дело! Разве мог он подумать в Москве в январе, что дело Судина приведет его сюда? Что от московского барыги потянется ниточка к главарю опасной банды?

Ему очень не хватало Игоря Муравьева. Не хватало его уверенности, веселья, напора. Нет, не его это дело – гонять по лесам банды. Город Москва – это другое дело. Дни и ночи Данилов мотался по районам, пешком, на лодках добирался до хуторов, пытался разговорить напуганных молчаливых людей. Банда была где-то рядом. Он чувствовал это в односложности ответов, читал на испуганных лицах.

Ночью, забываясь коротким тяжелым сном, он просыпался от стука капель и шороха ветвей и сидел, настороженно слушая темноту. Нервное переутомление давало о себе знать, и Данилов с завистью смотрел на безмятежно спящих Белова и Кострова.

Он так часто смотрел на его фотографию, что мог бы узнать Крука сразу, во что бы он ни был одет. Закрывая глаза, он видел хрящеватый нос, тонко очерченные губы, глубоко сидящие глаза этого человека.

Война заканчивалась. Наши войска освободили почти всю Венгрию. Третий Украинский фронт наступал в Австрии. По утрам, читая газеты, Данилов находил все новые и новые названия незнакомых городов. Они звучали непривычно и таинственно. Сталкиваясь с ними на газетных страницах, он вспоминал старинные рождественские открытки, на которых были выдавлены покрытые серебром готические городки.

Все чаще и чаще люди говорили: «Ничего, вот кончится война, тогда заживем». Он тоже ждал конца войны с нетерпением, хотя знал, что его война не кончится никогда. Он воевал уже двадцать семь лет, с 1918 года. Днем, ночью, в любую погоду. Просто после окончания войны он и его коллеги автоматически переходили из четвертого эшелона в первый – вот и вся разница.

Об их потерях и победах не писали в газетах. Они жили скромно и умирали так же скромно. Но если бы ему когда-нибудь предложили уйти из угрозыска, он наверняка бы отказался.

Они жили прямо в управлении. Их группе выделили три комнаты. Данилову достался маленький квадратный кабинетик. Чтобы разложить раскладушку, нужно было отодвигать шкаф. Но зато окно выходило в парк. Он был через дорогу. Каждое утро Иван Александрович видел изысканную решетку ограды и длинную вереницу деревьев.

Весна началась всерьез. На деревьях набухли почки, улицы уже высохли, и в открытое окно залетал пьянящий, пахнущий смолой ветер.

По коридорам управления ходил злой Мишка Костров. Вечерами он вваливался к Данилову и читал бесконечные письма от жены. Сережа Белов каждое утро бегал на почту и в окошке до востребования получал очередное послание от Марины. Судя по количеству писем, роман развивался стремительно. Данилов никому не писал и не получал писем. Писать он не любил, Наташе звонил по телефону. Он тосковал по Москве.

Сегодняшнее утро началось плохо. Он едва успел умыться, как дежурный вызвал его к аппарату ВЧ.

– Москва, – с сочувствием сказал майор.

Данилов. Данилов слушает.

Королев. Говорит комиссар Королев.

Данилов. Слушаю вас, Виктор Кузьмич.

Королев. Доложите обстановку.

Данилов. Работаем по установлению места расположения банды.

Королев. Долго работаешь, Данилов.

Данилов. Как могу.

Королев. Не прибедняйся, Иван Александрович. Есть результаты?

Данилов. Есть.

Королев. Конкретнее.

Данилов. Нами по оперативным каналам точно установлен район дислокации Крука.

Королев. Иван Александрович, нарком торопит, активизируй действия. Через пяток дней жду результатов. Возможно, прилечу сам.

Данилов. Хорошо бы.

Королев. Как Серебровский?

Данилов. Пошел на поправку.

Королев. Слава богу. Наталья Константиновна передает тебе привет. Вчера звонил ей. Жалуется, что не пишешь.

Данилов. Вот я всегда так. Как дела у Муравьева?

Королев. Тяжело ему. Работа серьезная. Так что заканчивай дела и – сюда, в Москву.

Данилов. Я здесь по своей охоте сижу?

Королев. Ну ладно, ладно, Иван. Так ты помни, я жду результатов. У меня все.

Данилов положил трубку, достал папиросы. Майор-дежурный щелкнул зажигалкой.

– Значит, через пять дней. – Данилов выпустил толстую струю дыма. – Через пять дней.

Участковый уполномоченный младший лейтенант Егоров

Теперь войну он видел во сне. Она возвращалась к нему постоянно, и сны эти были однообразны и длинны, как бесконечные товарные составы. Он все время убегал, а за ним, беззвучно лая, неслись собаки, и солдаты без лиц, только плечи и каски, стреляли. И выстрелов он не слышал, только вспышки, огромные, как сполохи грозы, и ожидание чего-то страшного и жестокого. Но на этот раз Егоров услышал звук выстрела и, просыпаясь, еще не сознавал, где кончается сон и начинается реальность. Он лежал в саду под яблоней на жестком топчане. Гимнастерка валялась рядом на земле, а за ней ремень с кобурой. Действуя инстинктивно, еще не придя в себя, он вытащил наган и, как был в одних галифе, нижней рубашке и босиком, выскочил за калитку.

Вдоль улицы в клубах пыли неслась тройка. Она приближалась стремительно, и Егоров увидел человека, погонявшего лошадей. Он стоял, широко расставив ноги, словно влитой, хотя бричку немыслимо трясло. В бричке было еще трое. А лошади приближались, и тогда один из троих поднялся на колени и взмахнул рукой:

– Прими подарок, участковый!

Егоров выстрелил, падая. Сбоку глухо рванула граната. Участковый вскочил и, положив наган на сгиб локтя, выстрелил вслед бричке.

Когда осела пыль и стук колес ушел за околицу, Егоров увидел метрах в десяти лежащего человека. Он лежал, неестественно раскинув руки, но все же Егоров полез в карман, где насыпью лежали патроны, и перезарядил наган. Мягко ступая босыми ногами, участковый подошел к убитому, перевернул его и, мельком поглядев в лицо, понял, что этого человека он видит впервые.

«Так кто же все-таки кричал с брички?»

– Участковый, младший лейтенант!

От сельсовета бежал боец истребительного батальона.

– Ну что? Что там еще?

– Бандиты сельсовет перебили.

Данилов и начальник управления

За окном лежали развалины города, соединенные темными, без фонарей улицами.

– Видишь, Иван Александрович, – сказал начальник управления, – видишь, какой стал город. Темнота, грязь, развалины. А я здесь вырос. Он зеленый был, добрый.

– Восстановим, – ответил Данилов, – еще лучше станет.

– Может быть, лучше, но не таким.

Начальник открыл сейф, достал папку.

– Я тебя вот зачем пригласил. В лесах между деревнями Ольховка и Гарь банда объявилась.

– Большая?

– По нашим данным, стволов двадцать.

– Чья банда?

– Видимо, Крука.

– Точно Крука? В области есть и другие бандгруппы.

– Точно.

– Откуда данные?

– А ты фотографию посмотри. Вот донесение Егорова о нападении на сельсовет. У участкового фотоаппарат трофейный, он сфотографировал убитого и следы.

– Так, – сказал Данилов. – Кто это?

– Сенька это Мазур, кулак, дезертир, по нашим данным, с прошлого года в банде Крука. Застрелил его Егоров. А вот дальше, видишь ли, послание.

Данилов сел удобнее, прочитал прыгающие безграмотные строчки.

– Так, значит, в апреле сто работников НКВД и большевиков. Ничего, с размахом начинает действовать.

– Егоров мужик умный, хочу забрать его сюда, в аппарат угрозыска, – начальник опять встал, подошел к окну, – видишь, даже следы, типичные для этого налета, дал.

Данилов полистал страницы дела, начал читать рапорт участкового:

«Также сообщаю, что кроме гильз отечественного и немецкого образца мной обнаружено: 1) на одном из колес брички лопнула металлическая шина, и поэтому колесо оставляет характерный след. 2) В подкове коренника на правой задней ноге не хватает трех гвоздей. 3) Кроме того, перед нападением в селе появился велосипедист. След его велосипеда точно такой же, как оставленный на месте преступления в деревне Ложки. Протектор переднего колеса имеет три широкие гладкие заплаты, причем одна из них четко выдавливает цифру «девять»…»

– Молодец! – Данилов закрыл папку. – Ведь, кроме этого, ничего нет. Велосипедист, я думаю, наводчик, сначала в деревне появляется он, потом бандиты. И видимо, этого человека знают. Привыкли к нему, иначе чужого да на велосипеде срисовали бы сразу же. Вот его и надо устанавливать.

– А кто тебе мешает? Устанавливай. Вот поезжай в район и устанавливай на доброе здоровье. Группу я тебе дам, старший ее капитан Токмаков. Шесть оперативников и шофер. Пулемет ручной дам МГ, автоматы. Выезжай этой ночью. В конце концов, – начальник управления полистал календарь, – числу к двадцать девятому Крука нужно обезвредить.

– Даже число назначил, – Данилов встал, – планировать легко, а…

– Что я, не знаю, Иван Александрович? Прошу очень, выйди ты на него быстрее, сделай все, чтобы подготовить войсковую операцию, понял?.. Ведь тебя из Москвы нам в помощь прислали. Так ты уж того, помоги, брат, а?

– Я-то понял.

– Ну раз так, помни, – голос у начальника стал жестким, – за кровь людей мы с тобой в ответе. С нас спросят, с милиции.

Данилов вышел из кабинета начальника областного УНКВД. Задумчиво постоял в приемной.

Дежурный адъютант посмотрел на полковника из Москвы. Полковник улыбнулся.

– Что-нибудь надо, товарищ полковник? – спросил с недоумением адъютант.

– Что? Ах да. – Данилов провел ладонью по лицу. – У тебя вода горячая есть?

– Так точно, в титане.

– Организуй, пусть принесут ко мне в кабинет. Побриться надо.

– Слушаюсь, – ничего не понимая, ответил адъютант, а про себя подумал, что полковник, видимо, немного не в себе. Видать, выпил втихую.

Данилов брился, насвистывая какой-то бойкий мотивчик. Черт его знает, когда он слышал эту песенку про дочь камергера. Видимо, в двадцать первом в Одессе, когда брали они остатки знаменитой банды Мишки Япончика. С самим Мишкой, некоронованным королем Молдаванки, было покончено еще в двадцатом, а дружки его очень мешали нормальной жизни. Вот тогда и полазил Данилов по одесским забегаловкам.

В дверь постучали. Данилов отложил бритву.

– Да! – крикнул он.

На пороге появился капитан Токмаков.

– У меня все готово.

– Молодец. Сейчас едем. Только вот лицо умою.

Через несколько минут свежий, подтянутый, чуть пахнущий одеколоном, Данилов вошел в комнату своей группы. Все спали, только Сергей Белов, загородив свет лампы газетой, писал бесконечное письмо Марине.

– Ей? – спросил Данилов, добро усмехнувшись.

– Так точно.

– Поднимай людей, Сережа. Едем.

– Куда?

– Крука ловить.

– Объявился? – обрадованно спросил Белов.

– Вроде.

Данилов

Все это время его не покидало ощущение странной приподнятости. Даже ночная дорога, по которой с трудом пробиралась машина, не могла испортить его настроение. Сначала они ехали по шоссе, вернее, по тому, что осталось от него. Война разбила полотно, и машины шли медленно, как слепые. Прорези маскировочных колпаков, надетых на фары, высвечивали совсем узкую полосу перед самым радиатором машины. Шофер, нещадно ругаясь, вел «виллис» предельно осторожно. Но все равно они несколько раз проваливались в ямы, и Данилов больно стукнулся головой о металлический кронштейн брезентовой крыши.

Несколько часов их трясло и мотало, и наконец к рассвету они свернули на размытый проселок. Ревели двигатели, машины не ехали, а скользили по грязи. Дважды все вылезали и толкали «виллисы». Но все равно Данилов был доволен. Наконец-то появилась чуть заметная ниточка. Она приведет его к Круку.

В районный центр приехали к семи утра. Их уже ждали. Начальник райотдела, худощавый капитан с двумя рядами колодок на кителе, доложил Данилову обстановку.

– Хорошо, хорошо, – ответил Иван Александрович, – вы бы организовали нам умыться с дороги.

Капитан посмотрел на них, улыбнулся и гостеприимно распахнул дверь:

– Прошу. Умойтесь, закусите, чем бог послал.

Через полчаса они сидели за столом, на котором нестерпимо аппетитно дымилась вареная картошка и лежали куски жареной свинины. Пообедав, вместе с капитаном Токмаковым они посмотрели выборку всех вооруженных нападений за последние два месяца. Их было всего четыре.

– Вот эти два, – сказал начальник угрозыска района, – мы второго дня раскрыли. Тут, на хуторах, – он ткнул пальцем в карту, – дезертир притаился. Решил, видно, к дому податься, документы ему были нужны да деньги. Мы его на втором эпизоде и сняли. Нет, нет, товарищ полковник, – он посмотрел на Данилова, – я сам ездил, и из НКГБ ребята с ним в минской тюрьме говорили. Глухо. Он о банде ничего не знает.

– А ты сам-то о Круке слышал чего?

– Я? – Начальник розыска усмехнулся. – Дай-ка папироску, Токмаков, спасибо. Я его, как вас, видел. Допрашивал он меня. Очень он душевно допрашивал.

– Ты что-то путаешь, – сказал Данилов. – Крук допрашивал! По нашим данным, он…

– Я путаю? – Начальник угрозыска улыбнулся. – Вы зубки эти металлические видите, товарищ полковник? Так-то. Так мои собственные мне Крук в сорок третьем ручкой вальтера выбил. Я тогда в партизанском отряде был, в разведке. Подорвали мост, а меня взрывной волной оглушило. Они меня и взяли тепленького. Узнал он меня. Я ведь его в тридцать шестом задерживал.

– А потом?

– Потом история длинная. Оглушили они меня, в камеру бросили. Утром собирались в фельджандармерию передать. А я ушел.

– Как ушел? – удивился Токмаков.

– Ночью из отхожего места. Да неинтересно это все. Я вот что скажу…

Он не успел закончить. Дверь распахнулась, влетел дежурный.

– На селекционную станцию налет!

– В машину! – скомандовал Данилов. – Быстро. Ты, Токмаков, останешься здесь искать велосипед. Остальные в машину. Сколько километров до станции?

– Шесть. – Начальник розыска достал из шкафа автомат. – Людей брать?

– Не надо, хватит моих. Пусть Токмакову помогут.

– Кто звонил?

– Да голос странный, вроде детский, – ответил дежурный, – он только успел сказать: банда, потом выстрел, и связь оборвалась.

Не доезжая километров двух, увидели дым. Горела станция.

– Давай, – крикнул Данилов шоферу, – слышишь!

Шофер буркнул что-то и выжал педаль газа. Стрелка спидометра медленно уходила за цифру «сто».

Во дворе станции горел сарай.

– Зерно подожгли, сволочи, – выругался начальник розыска. Он прислушался и вдруг бросился к сараю.

– Стой! – крикнул Данилов. – Сгоришь!

– Там люди!

Сквозь треск и гул пламени из сарая доносились стоны.

Оперативники ломами разбили дверь и вытащили шестерых полузадохнувшихся связанных работников станции.

Пока спасали остатки зерна и оказывали помощь людям, Данилов узнал, что часа два назад приезжал на велосипеде новый почтальон, привозил газеты, потом приехали шестеро на бричке, нагрузили зерно на бричку и две телеги, стоявшие в сарае на станции, людей связали, заперли в сарай и подожгли с остатками зерна.

Звонила дочка агронома, она спряталась в директорском кабинете. Бандиты о звонке ничего не знали и девочку не нашли.

– Где она? – спросил Данилов.

– Вон у крыльца, – ответили ему.

На крыльце стояла девочка лет тринадцати, в выгоревшем на солнце ситцевом платьице.

– Как тебя зовут? – спросил Данилов, присев на ступеньки крыльца.

– Зина…

Голос был тихий, казалось, что девочка не говорит, а выдыхает слова.

– Ты очень испугалась?

– Очень. Когда они уехали, я поглядела в окно. Они поехали туда, – девочка показала рукой к лесу, – потом увидела огонь и спряталась.

– Спасибо, дочка, ты нам очень помогла.

– А вы их поймаете?

– Наверное.

Через двор, придерживая автомат, бежал начальник розыска.

– Товарищ полковник, они в сторону хуторов подались через лес. Следы те же, что в Ольховке.

Токмаков

Токмаков медленно шел по улице. Со стороны казалось, что задумался человек, просто гуляет, низко опустив голову. День был теплый. Гимнастерка прилипла к спине, сапоги стали пудовыми от налипшей грязи.

«Зачем же я глупостями занимаюсь, – подумал капитан, – пойду в розыск, они наверняка знают, сколько в городе велосипедов».

Он уже совсем собрался повернуть к райотделу, как увидел след. Отчетливый, замечательный след с цифрой «девять», выдавленной в грязи улицы. Он пошел по следу, еще не веря в удачу, добрался до площади и потерял его. Здесь узкую полоску протектора затоптали чьи-то сапоги и ботинки, разбили шины полуторок.

Токмакову даже холодно стало. Он закрутился по площади, но следа не было. Так он дошел до здания почты и увидел прислоненный к крыльцу велосипед. На колесе передачи висел амбарный замок. Токмаков подошел, на ходу отмечая мельчайшие детали: потертое кожаное седло, облупившуюся краску, проржавевшие ободья, истертые широкие протекторы. Велосипед был трофейный, из тех, что побросали, отступая, немцы. Подойдя ближе, капитан увидел на шине большую заплатку с цифрой «девять».

Токмаков переложил пистолет из кобуры в карман и, отойдя в сторону, встал, прислонившись спиной к дереву.

Минуты тянулись медленно, и ему снова стало невыносимо жарко. Так он стоял и ждал, засунув руки в карманы галифе, перекатывая зубами сорванную веточку. Из здания почты выходили люди. Один, второй, третий… Токмакову хотелось пить, и он сильнее сжал во рту веточку, выдавливая горьковатый сок.

Почтальон в черной форменной тужурке с синими петлицами вышел из дверей, поправляя на плече тяжелую сумку. Он постоял немного, потом медленно пошел в сторону площади. Опять не тот. Токмаков вынул из кармана руки, вытер вспотевшие ладони. Во рту стояла сухая хинная горечь.

«А что, если зайти на почту, там наверняка есть бачок с водой…» Почтальон возвращался. Он подошел к крыльцу, повесил сумку на руль велосипеда, достал из нее ключ и наклонился к замку. Когда он разогнулся, то увидел рядом молодого парня в синей гимнастерке с серебряными погонами. Он стоял совсем рядом, покачиваясь с каблука на носок, глубоко засунув руки в карманы.

– Хорошая машина, – сказал Токмаков.

– Ничего, не жалуюсь. – Голос у почтальона оказался неожиданно писклявым для его крупного тела.

– Уж больно она мне нравится, – улыбнулся Токмаков.

– Мне тоже. – Почтальон еще раз оглядел офицера всего: козырек фуражки, низко надвинутый на глаза, расстегнутый ворот гимнастерки, облепившей крепкое, готовое к броску тело, и потянулся к сумке.

– Вот это лишнее, стой тихо. – Токмаков резко выдернул из кармана руку с пистолетом. – Тихо, я сказал. Давай к райотделу. Дернешься – убью.

Данилов

– А если они поедут другой дорогой? – спросил Данилов. – Тогда как?

– Другой дороги для них нет. Только эта. – Начальник райугрозыска лежал на траве, положив тяжелые руки на кожух МТ. – Вы не бойтесь, товарищ полковник, они выйдут именно сюда.

– Откуда знаешь?

– Ко мне утром сведения поступили, что банда базируется где-то в районе старых схронов, а дорога туда одна. Эта дорога. Другой нет.

И словно в подтверждение его слов вдалеке застучали колеса телег.

– Ну что я вам говорил, – начальник розыска глубже утопил сошники пулемета, повел стволом, – самое место.

Данилов чуть приподнял фуражку, подал сигнал.

Через несколько минут телеги выбрались на поляну. Данилов мысленно поблагодарил своего напарника – тот выбрал отличное место, в случае боя солнце било прямо в глаза бандитам.

– Ну, – прошептал он, – давай.

Пулемет ударил длинно и глухо. И сразу же две лошади, запряженные в бричку, упали. Одна телега перевернулась, мешки с зерном посыпались на поляну.

Бандиты ответили нестройными очередями из автоматов. Но снова пророкотал пулемет, звонко застучали автоматы оперативников. Бандиты заметались, но, потеряв двоих, поняли, что окружены. Тогда они начали сбрасывать мешки.

– Бросай оружие, выходи по одному! – крикнул, приподнявшись на локти, Данилов.

– Получи, сука!

Пули прошли совсем рядом, опалили волосы.

– Они там как в доте. Пока мы эти мешки расшибем, дня два пройдет, – сказал начальник угрозыска. – Они не сдадутся.

– Ладно. – Данилов достал гранаты, связал их ремнем и пополз к дороге.

– Вы куда, вернитесь!

Он слышал, как пули противно визжали над его головой, но он полз, и с каждым движением тело становилось все более послушным и гибким. Пора. Он поднял голову, прикинул расстояние и с силой метнул связку. Тяжелая волна придавила его к земле, но он тут же вскочил и бросился к разбросанным взрывом мешкам. С другой стороны бежали ребята его группы.

На дороге, полузасыпанные пшеницей, лежали шесть трупов.

– Погрузите их, – приказал Данилов, – и отправьте в город.

Он подобрал фуражку и пошел к машине. В лесу было тихо, и пороховая гарь клубилась синевой в лучах солнца. На поляне звонко и жалобно заржала раненая лошадь. Потом щелкнул одиночный выстрел, и вдруг, как никогда раньше, Данилову очень захотелось жить.

Данилов и почтальон

– Пока у нас есть только косвенные улики против него, – Данилов взял документы арестованного, медленно полистал, – только косвенные, а это все равно что нет ничего.

– Товарищ полковник, – засмеялся начальник райотдела, – а пистолет в сумке?

– Всегда может отпереться. Нашел на дороге, не успел сдать.

– Да что вы, Иван Александрович? Год-то у нас какой? Война. Сорок пятый. Так что ж, мы с ним церемониться будем?!

– Социалистическая законность…

– Я знаю, – зло сказал начальник, – все знаю я и о законности, и о презумпции невиновности. Только вы видели, как они наших в сарае хотели сжечь? Видели! Так и мы должны. Кровь за кровь.

– Ну ты, Борис Станиславович, уже не в партизанском отряде.

– Это точно, тогда дело другое было. Но не об этом разговор. Вас прислали нам в помощь ликвидировать банду. Вы его и расколите вашими методами.

– Попробую.

Капитан угрюмо посмотрел в спину выходящему Данилову. Задержанный сидел у стены. Кисти рук, слишком маленькие для мужчины, были туго перетянуты веревкой…

– Развяжите, – скомандовал Иван Александрович, и уже задержанному: – Садитесь к столу. Вы ведь почтальон, правильно?

Задержанный молча кивнул.

– Вот и хорошо. Значит, читать умеете. Вот ознакомьтесь, статья 59, пункт 3 Уголовного кодекса. Читайте, читайте, там все есть, и пособничество бандитам тоже. Это не важно, что вы сами не убивали…

– Что вам от меня надо?

«Ну и голос, – удивился Данилов, – прямо как у мальчика из церковного хора».

– Нам надо немного. Ответьте, где Крук?

Задержанный молчал.

– Хорошо, мы найдем его сами. И он начнет давать показания. Тогда уже вас ничто не спасет.

– Сначала найдите. – Почтальон усмехнулся.

– А чего искать, мы его считай что нашли. Не хотите нам помочь – не надо. Кстати, в налете на селекционную станцию участвовало шесть человек. Мы их привезли сюда, сейчас вам покажем, и бричку их привезли. Пойдемте.

Задержанный встал. Потом сел снова.

– Ну что же вы? Пошли. – Данилов расстегнул кобуру.

– Ладно. Скажу. Только запишите, я связник. На мне крови нет.

– Запишем. Веди протокол, Токмаков.

ВЫДЕРЖКА ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА

ГР-HA СЕМЕНЦА С.И.

«Вопрос. По документам вы Тутык Андрей Гаврилович. Назовите ваше настоящее имя.

Ответ. Семенец Стефан Иванович.

Вопрос. Год рождения?

Ответ. 1890-й.

Вопрос. Место рождения?

Ответ. Город Ковно.

Вопрос. Знаете ли вы Болеслава Крука?

Ответ. Да, знаю.

Вопрос. При каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

Ответ. Мы познакомились в тридцатом году в Пинске. У меня была лавка, комиссионная торговля. Крук продавал мне золото и драгоценности.

Вопрос. Ворованные?

Ответ. Мое дело коммерция. Кроме того, Пинск в те годы находился на территории Польши, так что эти операции неподсудны советским властям.

Вопрос. Чем вы занимались во время оккупации?

Ответ. Коммерцией. Держал в Барановичах комиссионный магазин.

Вопрос. Встречались ли вы с Круком?

Ответ. Да. Он привозил ко мне вещи для продажи.

Вопрос. Конкретнее. Какие вещи?

Ответ. Золото, серебряные вещи, камни, отрезы сукна.

Вопрос. Знали вы, откуда он их берет?

Ответ. Меня это не интересовало. Мое дело коммерция.

Вопрос. Расскажите подробно, как вы попали в бандгруппу Крука?

Ответ. Когда ваши войска подошли к Барановичам, я взял ценности и бежал. Но с немцами уйти не смог. Тогда я решил пробираться один в Польшу. Крука я встретил под Пинском. Он предложил мне легализоваться в этой области как почтальону. А потом вместе с ним уйти в Польшу.

Вопрос. Когда потом?

Ответ. Крук говорил – весной этого года, когда будет собрано достаточное количество денег и ценностей.

Вопрос. Кто помог вам легализоваться?

Ответ. Один человек, его сейчас здесь нет.

Вопрос. Кто конкретно? Вы обещали говорить правду.

Ответ. Вуйцик Станислав. Он работает в райфо.

Вопрос. Он связан с бандой?

Ответ. Да.

Вопрос. Где он сейчас?

Ответ. В области. Приедет послезавтра.

Вопрос. Какие функции выполняет Станислав Вуйцик в банде Крука?

Ответ. Вопроса не понимаю.

Вопрос. Что он делает в банде?

Ответ. Собирает сведения о партийных, советских работниках, служащих НКВД. Выясняет, куда отправляются деньги, ценности, мануфактура.

Вопрос. Короче, он наводчик?

Ответ. Вроде того.

Вопрос. Где хранит Крук ценности?

Ответ. Точно не знаю. Где-то около райцентра.

Вопрос. Почему вы так считаете?

Ответ. Однажды Вуйцик ездил куда-то прятать деньги. Он взял у меня велосипед. Отсутствовал примерно час с небольшим.

Вопрос. Вы были связником. Расскажите о том, как вы поддерживали связь с бандой.

Ответ. У нас был почтовый ящик. Знаете подбитый танк в роще у развилки дороги? Так вот, под правой гусеницей нужно поднять разбитый трак, там в углублении лежит гильза от крупнокалиберного пулемета. В нее мы и кладем крипе.

Вопрос. Что кладете?

Ответ. Если по-русски – сообщение».

Теперь он знал о банде много. Почти все знал. Резидент. Количество. Вооружение. Канал связи. Можно было готовить войсковую операцию, то есть брать связника и резидента. Кто-нибудь из них наверняка на допросе покажет место бандитских схронов. Потом окружить их и предложить сдаться. А если не сдадутся… Не сдадутся? Тогда… Он вспомнил свой спор с Серебровским, ехавшим на хутор брать Стефанчука.

– Некогда мне думать, – зло крикнул Сергей, – комбинации хороши, когда время есть! У нас нет времени! Понял?

Серебровский кричал, сам распаляя себя криком. Он не хотел ждать. Не хотел с наступлением ночи оцепить хутор и постараться взять бандитов живьем. Он пошел в лоб.

– Ты меня прости, Ваня, – надсадно дыша, сказал Сергей, когда Данилов пришел к нему в госпиталь, – наломал я дров.

Он повернулся на бок и застонал. Совсем тихо. Но Данилов-то знал, чего это стоит Серебровскому.

– Лежи, лежи. Поправляйся. – Он положил на тумбочку печенье и шоколад, которые с невероятным трудом раздобыл у хозяйственников. И, уйдя, он долго не мог забыть глаза Сергея, подернутые пеленой боли.

Банда у Крука небольшая, но вооружена прекрасно. Просто так они не сдадутся. Бой будет серьезным. И неизвестно, сколько придется положить людей. Господи, почему же такая несправедливость? Ведь многие из тех, кого он должен вести против банды, были партизанами, воевали в пехоте. Ведь не для того они гибли и воскресали вновь, чтобы в самом конце войны, когда наши войска дерутся за Берлин, умереть здесь, на освобожденной территории. Четвертый эшелон – горячий тыл войны. Вспомнят ли когда-нибудь о тех, кто дрался в этом тылу? О тех, кто погиб, защищая семьи ушедших на фронт солдат?..

– Иван Александрович, вы где? – заглянул в дверь Сережа Белов.

– Здесь, Сережа.

– Вы что же в темноте сидите? Пойдемте чай пить.

– Я потом, ты иди.

– А когда потом?

– Скоро, дружище, скоро.

Сергей ушел, затворив дверь. Данилов нащупал папиросы на столе, взял одну и положил обратно. Сердце билось надсадно и неровно. Ощущение это было непонятным и странным. Ему казалось, что он взлетает и падает на огромных качелях. Данилов достал лекарство, сунул в рот таблетку и замер, прислушиваясь.

– Где полковник? – раздался в коридоре голос начальника райотдела.

– Не знаю, – ответил кто-то.

– Найти! Что вам полковник – иголка?

Данилов встал и вышел в коридор.

– Я здесь, капитан.

– Товарищ полковник, звонили из области. Ребята взяли Вуйцика под наблюдение.

– Отлично.

– Ваш младший лейтенант…

– Костров?

– Да, Костров. Он и четверо крепких ребят скрытно наблюдают за «почтовым ящиком».

– Добро.

– Что же дальше, товарищ полковник?

– Дальше… Дальше… Это, кстати, что такое?

– Велосипед почтальона.

– Почему он здесь?

– Хочу передать участковому. Вы же сами знаете, весь мой транспорт – шесть лошадей да старая полуторка.

Они вышли на крыльцо. В темноте вспыхивали и гасли огоньки папирос. Привыкшие к темноте глаза различали сидящих на лавочке милиционеров.

– …Так вот, – продолжал рассказ чей-то хрипловатый басок, – он и мне говорит: на нейтралке убитый старшина лежит. А я ему: ну и что? А он – валенки у него хорошие. Ну и что, говорю? Кто же из-за этого жизнью рисковать будет? А он вздыхает.

Рассказчик замолчал.

– Дальше-то что? – спросил кто-то.

– Чего?

– Полез он за валенками-то?

– А то как же, я же говорил, что он дюже жадный был.

– Не побоялся? – спросил тот же голос.

– Нет, рискнул. Жадность, брат, страшная вещь.

Данилов резко повернулся и вошел в коридор райотдела.

– Токмаков! – крикнул он. – Где Токмаков?!

Капитана нашли минут через пять. Токмаков, застегивая на ходу гимнастерку, подошел к Данилову.

– Извините, товарищ полковник, уснул.

– Токмаков, – Данилов внимательно посмотрел на него, – кто видел, как ты брал почтальона?

– Вроде никто.

– Вроде или точно?

– По-моему, точно. Да я его и не брал вовсе, просто прошли в милицию. Культурно так прошли, словно гуляли.

– Ну ладно. Трус в карты не играет.

– А что такое?

– Видишь велосипед?

– Вижу.

– Бери машину и сделай так, чтобы даже ребенку было ясно, что владельца велосипеда сбили. Понял?

– Пока нет, – честно признался Токмаков.

– Надо, чтобы завтра весь райцентр знал, что некий шофер из воинской части пьяным проезжал по городу и сбил почтальона. Раненого в тяжелом состоянии сначала отправили в больницу, оттуда в область. Теперь понял?