Текст книги "Голос крови (сборник)"

Леся Орбак. Нелюдь живая. Нелюдь мертвая

Он ждал этих слов три года. С того момента, как узнал, куда ежемесячно текут из бюджета суммы, выраженные шестизначными цифрами. Миллионы – это растратно даже для НИИ Биохимии.

Поэтому, когда взвинченный и хмурый от недосыпа Хозьев официозно заявляет: «Лаборатория «Н-З» теперь в твоем распоряжении», он улыбается. Правда, только краешком губ, иначе – не умеет.

– Так… – Хозьев на секунду выпадает из чопорного кабинета в свои мысли, затем выдвигает верхний ящичек стола и на глянцевую крышку ноутбука выкладывает: – …список кодов для замков, штамп для бланков, пропуск на минус первый этаж. Это для охранников у лифта.

Пластиковая карточка почти идентична стандартной, к которой привык за двенадцать лет: логотип Института, фото, строки «Новиков Геннадий Александрович, сотрудник». Только квадратик в нижнем правом углу не голубой, а пурпурный.

– В базе отпечатков твой статус поменяли, персонал предупрежден, в расходах никакого лимита, все оплачивает госбезопасность. Я ничего не забыл?

Привычный Хозьев – глава Института, гроза конференций, геморрой министров – никогда ничего не забывает. Значит, в высоком кресле по ту сторону стола – Хозьев, выбитый из колеи.

– Есть особые пожелания? – биохимик не задает вопрос начальнику, он уточняет условия.

– С тобой в лаборатории будет работать Пехов, но у него другой объект. Во время облавы эта тварь присосалась к одному из отряда, он еще жив. Пока жив. Не знаю, как долго протянет, задача Пехова – выходить мальчишку. Видишь ли, по указаниям «сверху» мы обязаны поддерживать в твари жизнь. Поэтому, доктор Триген, – Хозьев понижает голос и недобро хмурит лоб, – флаг тебе в руки. Звукоизоляция на минус первом отличная.

Из кабинета биохимик выходит довольным: у него, наконец-то, появился занятный подопытный.

* * *

Лестное прозвище «доктор Триген» биохимик получил от своих первых и единственных студентов ГосУниверситета, где он всего год перед уходом в НИИБХ преподавал курс функциональной геномики. Лестным, потому что тогда он не был ни доктором, ни даже доцентом, а упомянутые три «ген» расшифровывались как «Геннадий, генетика, гений». После скандальной лекции биохимика «попросили» из Университета и «генетику» заменили «геноцидом». Ни первое, ни второе доктора Тригена не расстроило.

На минус первом этаже низкие потолки, обшитые звукоизоляционным материалом, блеклые стены и сиреневые полы, покрытые специальным слоем пористого абсорбента. Охрана встречает доктора Тригена сразу у лифта, но не останавливает. Пурпурный квадратик служит изнанкой светофора и пропускает повсюду – через магнитный турникет правого крыла, за укрепленную железом дверь сектора «Н», по узкому коридору (справа за стеной – банк реактивов, слева – архивные залежи) до блестящих хромом ворот лаборатории «Н-З». Для них пурпура на карте недостаточно, микроиглы тачпада собирают свой пурпур из подушечки указательного пальца.

Переступив порог, доктор Триген чувствует себя Цезарем.

В лаборатории два отсека по обе стороны узкого холла, больше похожего на коридор. Согласно разноцветной карте планировки, в каждом отсеке по дюжине лабораторных залов, но дверь всего одна и спроектирована блокироваться только снаружи. Так требует госбезопасность.

Длинная и тесная комната отдыха расположена очень удобно – напротив входа, в самом центре между отсеками, занимая, таким образом, крайне мало полезной площади. Первым делом доктор Триген выбирает вешалку – ту, что дальше от двери (он не любит, когда касаются его одежды даже случайно). Затем он раскладывает на столе содержимое старой добротной сумки: вафельное полотенце, металлизированную кружку-термос, три блокнота формата А5, две ручки, песочные часы в виде сросшихся голов Сфинкса и ридер электронных книг, в котором за несколько лет собрал уникальную библиотеку. Судя по расположению, окна комнаты отдыха выходили бы на ухоженный палисадник, где как раз в это время распускаются крупные пионы, от этого немного жаль переселяться под землю. Зато в шкафчике у обеденного стола припасены кофе, чай в пакетиках, печенье и – невиданная щедрость – две коробки мармелада. Все же спуск в подвал де-факто – повышение.

Переодевшись, доктор Триген сует в карман халата блокнот с ручкой и решает, что утренний кофе сегодня лучше отложить на пару часов.

Посреди холла колонной высится Антон Пехов. В клетчатой рубашке навыпуск он смотрится еще габаритнее и будто занимает собой всю комнату в шесть квадратов. Его телефон истошно вопит стандартной для старой модели мелодией, но внимание Антона приковано к планшету.

– Ни черта оно не доброе, – откликается он на приветствие, тянется к телефону, но тот сразу успокаивается. – Видел уже свою звезду?

– Как раз собираюсь, – отвечает доктор Триген. Хотя его темная макушка едва достала бы здоровяку Пехову до подбородка, доктор Триген умудряется глядеть свысока. Впрочем, Антон – единственный из всего Института, кому на это наплевать. Привык.

– Передай твари: если парнишка умрет, я собственноручно сверну ей шею.

– Не положено. Как говорил пророк Карвен: «Не превышай своей власти, пока не достигнешь самой вершины. Ибо до тех пор твоя власть всего лишь иллюзия».

– Ну-ну. Это ты про нашу госбезопасность? Она-то на что угодно пойдет, чтобы государство обезопасить от своих же людей, – кривится Пехов и косится на собеседника. – Просил ведь, доктор Триген, не надо при мне так скалиться. Без тебя тошно.

– Не буду, – обещает теперь уже начальник – подчиненному. – Через полчаса подготовь мне отчет о состоянии… – доктор Триген ищет подсказку в бумагах на своем планшете, – Михаила.

– Сделаю, – кивает Пехов. – И, начальник, осторожней там.

Для доктора Тригена опасения Пехова беспочвенны. Согласно отчетам госбезопасности, пойманная ночью тварь способна голыми руками вырывать внутренности, регенерировать собственные ткани за секунды и обгонять отечественные спорткары. Если верить легендам, она почти бессмертна. Поймать такую – подвиг. Солдатам же удалось не только изловить тварь, но и запечатать ее в боксе.

Какая удача, что новую лабораторию «Н-З» оборудовали самыми современными боксами, способными удержать кровожадную нелюдь.

– Здравствуй, девочка, – почти ласково произносит доктор Триген, прикрывая за собой дверь.

В ответ доносится:

– Здравствуй, сладкий.

Это помещение – угловое, тупик лабораторных катакомб с максимальной изоляцией, с самыми навороченными магнитными замками. В просторной комнате светло и стерильно. Обивка на стенах девственно бела, к ней хочется прикоснуться пальцем, оставив отпечаток на клеенчатом покрытии гипсокартона. Хромированные инструменты и ножки столов блестят, а колбы и пробирки в смежной комнатке-подсобке, за аркой, кажутся хрустальными.

Хрустальным кажется и бокс – гроб Белоснежки, разве что цепей не хватает.

– Чего стоишь? Проходи, раздевайся, знакомиться будем.

Тварь заперта, с порога ее не разглядеть в надежной коробке с металлическими швами. Доктор Триген подходит ближе. От бокса к пульту управления тянется связка проводов (никаких дистанционных примочек, только надежный экранированный кабель). Над прозрачной крышкой нависает бестеневая хирургическая лампа, широкий гофрированный шланг канализации уходит в пол, механические «руки» сложены вдоль стенок, параллельно закованным в титановые браслеты живым рукам твари.

– А ты ничего с виду, вкусненький, – голос, приглушенный фильтрами бокса, звучит томно. – Залазь ко мне, поиграем в ролевые игры. Мммм?

Красивые наглые глаза разглядывают его, словно антикварную статую на аукционе, и доктор Триген перестает улыбаться. Он вынимает из кармана блокнот и, аккуратно проставив дату, записывает: «Особь женского пола. Европеоидной расы. Рост 170–175 сантиметров, волосы русые, глаза серые. Внешних анатомических отличий от гомосапиенс не наблюдается…»

– Сколько тебе лет?

– Женщинам не задают таких вопросов, – жеманничает тварь, но отвечает: – Двадцать один.

Она выглядит даже моложе. Когда закрывает глаза.

– Спрошу по-другому. Как давно ты родилась?

– Мне тридцать четыре, – с неожиданной злостью шипит тварь, – и тринадцать из них я прожила вампиром. Знаешь, скольких можно сожрать за тринадцать лет?

– Не интересно, – отмахивается доктор Триген. Отмечает, что они почти ровесники. А еще, что нащупал больную мозоль.

«…Биологический возраст тридцать четыре года, стаж вампиризма тринадцать лет, холерик, склонна…»

– А ты странный. Совсем не боишься.

«…к проявлению агрессии, по социотипу близка к этико-интуитивному экстраверту…»

– Таким бы пальцам иное применение. И пока я здесь, будь душкой, не ходи к парикмахеру. Состригать этот очаровательный кошмар просто преступление.

«…ярко выражена сексуальная неудовлетворенность, возможно, гормональный дисбаланс (проверить)…»

– А ты не хочешь узнать, как меня зовут?

– Бесполезная информация.

– Виолетта, – игнорирует грубость тварь. – Ты можешь звать меня просто Вио. А как тебя зовут? Эй? Что ты все строчишь? Только спроси, я сама все расскажу. И покажу. И даже дам потрогать.

От заискивающего мурлыкания кровососки потеют ладони, и доктор Триген отвлекается от записей. На бледной, почти прозрачной коже твари широкие титановые зажимы отливают черным. Они держат так крепко, что полоски будто расчленяют тело: голова, грудь, таз, бедра, щиколотки… Ногти на ногах выкрашены зеленым лаком, а на руках – оранжевым. Одного взгляда на мышцы достаточно, чтобы понять, насколько тварь сильна и ловка. Словно в доказательство, добившись внимания, она, стиснутая, вжатая в дно бокса выгибает спину, подается вверх с издевательским полустоном: «Хочешь потрогать? Я позволю».

– Когда потребуется, я потрогаю, – осаждает кровососку доктор Триген.

Все-таки в работе с крысами есть весомое преимущество – они не разговаривают.

– Ты слишком самонадеян, – тварь вновь меняет тон с внезапностью казни египетской. – Если я разозлюсь, ни одного человечка в вашем Институте в живых не останется. И тебя тоже, хотя с тобой я все-таки поиграюсь. Думаете, что поймали вампира? Все эти ваши железки и стекла, – вывернув кисть, она стучит длинными ногтями по браслету, – ерунда. Я здесь, только потому что мне нужны кое-какие ответы на кое-какие вопросы.

Говорит, словно яд выплевывает. По-человечески раздувает ноздри, порывается взмахнуть руками и бьется локтями о механические руки бокса. Тварь очень зла. И ее злость доктору Тригену интереснее состава забранной крови.

– Ты здесь, потому что еще молодая, – говорит он, подойдя к изголовью бокса. Вблизи видно, что глаза у твари – двуцветные, на каждой радужке круг карий заключен в круг серый. – Не умеешь прятаться, не умеешь выслеживать и заметать следы. Если вы живете стаями, тебя из стаи выгнали, иначе помогли бы. Тебя никто не ищет, за тобой никто не придет. Тебя никто не выпустит. И никакие вампирские ужимки сбежать тебе не помогут. Силенок не хватит. Ты уже мертва. Вопрос во времени.

– Размечтался!

Нажатие кнопки оживляет механические руки. Для выполнения простейшей процедуры доктору Тригену даже не требуется прикасаться к джойстику. Машина сама выпускает лезвия посеребренных скальпелей и берет образцы кожи: один с предплечья, второй с бедра.

Хорошо, что на минус первом этаже отличная звукоизоляция.

* * *

– Что мы имеем? – задумчиво бормочет Пехов. У современных ноутбуков клавиатура слишком маленькая для его лап, как и тачпад. Сидя, Антон нависает над столом не грубо стесанной скалой – вековым деревом. Огромным, раскидистым и столь же бесполезным. – Вирус исключен, инфекция тоже. Остаются бактерии… какие-то они незаметные, эти бактерии.

– Мутация, – отстраненно произносит доктор Триген, глядя на песочные часы. До оборота осталось секунд десять. – Внешнее воздействие, перестроившее клеточную структуру.

– И перестройка не заметна? Нет, не подходит, они ведь размножаются заражением.

– Не доказано.

– Михаил пока жив, но кто их знает, может, укуса недостаточно? Может, необходимо смешать кровь или выпить ее. Мало ли? С серебром же легенды не соврали, клетки на argentum реагируют, как на соляную кислоту. Может, и с инфицированием – не пальцем в небо? Тут только наглядная демонстрация доказать поможет.

– Вот именно.

Последняя песчинка давно упала, но переворачивать Сфинксов доктор Триген не торопится. В углу монитора электронные часы меняют последнюю цифру и выстраивают красивое значение «22: 22». Считается, что ученые, тем более – биохимики, не верят в приметы. Чушь. Если есть желание, почему бы его ни загадать?

– Доктор Триген, ты меня пугаешь. Это, по меньшей мере, глупо!

Кресло мягко выезжает из-за стола на середину комнаты.

– Как говорил пророк Карвен: «Самая большая глупость – никогда не совершать глупостей».

Между порогом комнаты отдыха и порогом лаборатории четыре шага. Доктор Триген успевает обдумать четыре мысли:

…раз есть возможность довести превращение до финала, ею надо воспользоваться…

…парню уже все равно, поэтому эксперимент приоритетнее…

…тварь опасна, но не заразна и ведет себя смирно…

…значит, ее не обязательно упаковывать в бокс.

Доктор Триген отпирает кодовый замок двери, делает пятый шаг, и звериный рык растворяет только что принятое решение.

Тварь беснуется. Мечется в боксе, выгибаясь, дергаясь, как эпилептик. От аритмичных ударов гремят механические руки-инструменты, до которых она умудряется дотягиваться.

– Ненавижу! – рычит тварь так, что закладывает уши.

А ведь снаружи ничего не слышно. Звукоизоляция на минус первом этаже действительно превосходная.

– Не эффективно, – замечает доктор Триген. И тварь бьется в тисках еще яростнее. – Предлагаю сотрудничество.

– Ты? Мне? – кроваво-розовый плевок размазывается по стенке бокса и лениво сползает, пока система очистки раздумывает, включаться или нет.

– Нужно сделать вампиром парня, которого ты покусала. В обмен обещаю больше не причинять боль.

– Кого сделать вампиром? – тварь приподнимает голову и с хохотом откидывает назад, бьется затылком о дно бокса. – Придурки. Думаешь, вампиром стать легко? Думаешь, этот дар можно запросто получить в какой-нибудь подворотне? Эй, чувак, кусни меня на вечную жизнь! Не-е-е-е, дорогой. Херушки, – тварь скалится, впервые демонстрируя острые клыки. Они всего на пару миллиметров длиннее нормы, но красные прожилки на эмали внушают трепет.

– Нужна кровь вампира? Я могу тебя выцедить. И спасти парню жизнь, – замечает доктор Триген, доставая блокнот.

Оранжевые ногти скребут дно бокса, двуцветные глаза щурятся.

– Нужно хотеть. Хотеть настолько, чтобы не бояться боли, когда тебя кусают. Боль все портит. И страх тоже.

«…условия для мутации: атрофированные болевые рецепторы? Опровергает реакция на серебро. Скорее – повышенный порог? Проверить миндалевидное тело …»

– Знаешь, сколько неудачников померло от одной капли вампирской крови? Тысячи. И ты думаешь, твой парнишка выживет? Нужно хотеть настолько, чтобы заставить себя измениться.

«…сознание способствует мутации клеток (теории о магнитных волнах, телекинезе, телепатии), врожденная предрасположенность – гипофиз(?)…»

– Вампирами становятся самые сильные, самые стойкие, только такие достойны. Мы – верх пищевой цепи, венец эволюции. Поэтому иди ты со своим сотрудничеством, я лучше сдохну! И вообще, кто ты такой, чтобы покупать меня? Кто ты, мать твою, такой, чтобы ставить на мне опыты?

Доктор Триген молчит. Убирает в карман блокнот и ручку – теорий на сегодня достаточно, пора переходить к практике. Тварь не смолкает ни на миг, сыплет ругательствами и угрозами. Когда с мягким гулом оживают механические руки, ее гневный полухрип взвивается до визга.

– Самоутвердиться решил? Да? По-другому никак? Ботаник недобитый, импотент гребаный. Отыгрываешься за то, что тебя в школе пинали? Или родители в подвале запирали на ночь? Думаешь, я таких не видела? Да такие, как ты, даже кондомов в кармане не носят, потому что случайно никогда не перепадает. Блядь, убери от меня эту херню!

– Это называется биопсия, – просвещает доктор Триген. – Я беру кусочки органов и тканей на обследование элементного состава. Обычно биопсию делают под наркозом, но раз ты не боишься боли, сэкономлю лекарства. Начнем со спинного мозга.

Перевернуть тварь на живот в боксе невозможно, поэтому длинная игла прошивает грудную клетку. Под напором кости хрустят, как печеный хворост на зубах. И когда посеребренное острие входит в позвоночник, тварь не может даже кричать. Только хватает ртом воздух.

Вампиры дышат. Легенды врут, называя их тела мертвыми. Они всего лишь иные.

* * *

Михаил мертв.

Смерть зафиксирована в 03:48, хотя последнюю четверть часа, за которую ослабленный организм напичкали химикатами до смены состава крови, сложно назвать жизнью. Если начистоту, пару последних суток – тоже. Парню четыре раза переливали кровь и дважды вскрывали череп. Его облучали, превысив предельно допустимую дозу. Пока не сдалось сердце.

– Сволочи, – Пехов с размаху долбит по столу кулаком, и пластик обивки жалобно скрипит, трескаясь. Его ведет, дверь перед глазами размазывается темной кляксой, но спирта в бутылке осталось гораздо больше, чем хотелось бы. Жаль, что начальник отказался пить, Пехову же на трезвую голову сейчас слишком муторно.

– Их было несколько? – удивляется доктор Триген.

– Кого?

– Вампиров, которые укусили Михаила.

– Да я не про них, – Пехов в очередной раз тянется к стопке, но мысли забегают далеко вперед, и рука застывает на полдороги. – Я про госбезопасность. Триген, они нам мозги пудрят. Вот смотри. Все это время твоей тварью сколько раз в день интересовались? А? Да от тебя рапорты чуть ли не каждые полчаса требуют. А про мальчишку забыли. Про него никто, блять, не спрашивал! – огромная ладонь проносится у лица, едва не саданув по носу. Подавшись вперед, Пехов дышит перегаром и уже не говорит – свистит сквозь сжатые зубы. – Нафига он им? Не интересует. И их не интересует природа твоей сучки. Они хотят знать… как ее приручить… чтобы на нашу «госбезопасность» работала! А еще лучше, как из работающих на госбезопасность сделать таких же сучек. Ты понимаешь, доктор Триген, или?.. Блять, нихера ты не понимаешь. Понимал бы – давно бы включил «Абсолютный очиститель». Зря что ль глаза мозолит?

Развивать Антонову теорию заговора доктор Триген не собирается. У Пехова не так часто умирали пациенты, чтобы привыкнуть, ему – простительно. Но хуже пьяной исповеди может быть только пьяная паранойя.

Последняя песчинка часов очень вовремя скользнула в перешеек.

– Мне пора.

Пехов, наконец, доносит руку до стопки, но не опрокидывает в себя – протягивает.

– Выпей, доктор Триген. Может, мозги прочистятся. От одной стопки ничего ведь не случится.

– Не случится, – соглашается биохимик и обжигает спиртом горло.

На этот раз тварь не выпендривается. Лежит тихо, позволяя механическим пальцам обследовать тело, ощетиниваться иглами и выпускать резцы. Раны на ней затягиваются быстро, а техника работает так точно, что от вчерашних порезов остались лишь несколько шрамов, да и те – из-за сопротивления.

– Что ты теперь ищешь в моей тушке?

Сегодня в голосе твари нет ни елейного мурлыкания, как при первой встрече, ни вчерашней ярости. Только сосредоточенность и расчетливость, деловой интерес, от которого мурашки ползут вдоль предплечий.

– Механизм размножения, – отвечает доктор Триген, не оборачиваясь. Джойстик пульта замер, подвесив механические руки над прикованным телом.

– Я и сама рассказать могу, – усмехается тварь. По голосу слышно, что усмехается. – В обмен на свободу.

– Я не имею права тебя отпускать, – доктор Триген разворачивается в кресле, но не подъезжает к боксу, не позволяет твари смотреть на себя в упор двуцветными глазами.

– Твоя задача меня изучить. Так изучай, я не против. Я даже помогу и продемонстрирую, если надо. Только за дуру не держи. Судя по всему, тебе дали определенные указания, чего начальство желает узнать, и, судя по энтузиазму на твоей физиономии, ни о каких военных речи не шло, иначе ты ссал бы в штаны от переживаний и ночевал в лаборатории. А ведь они стоят за спиной, золотце. Сейчас они просят меня изучить, потом попросят воссоздать. Я-то попалась вам не первая, мне рассказывали, как здесь может быть весело. И еще мне рассказывали, как убивали таких, как ты, «изучателей» при проколах. Серьезные дядьки не любят, когда их разочаровывают или накалывают. Они за это помогают… например… попасть под машину. Ты тоже в дерьме, сладкий. Но у нас есть шанс, пока верхушка следующую порцию указаний не выдала.

– Ты. Предлагаешь. Мне. Сделку?

– А что не так? – возмущается тварь. – Я без обиняков выкладываю тебе секреты вампиризма, а ты отпускаешь меня, как только сдашь рапорт.

– Зачем мне это?

– В смысле «зачем»? Чтобы узнать…

– Я сам узнаю, – спокойно отвечает доктор Триген.

И тварь начинает бить дрожь. Ее лоб задевает зависшую механику, когда вампир подается вверх, чтобы видеть тюремщика.

– Все, что захочешь! – выкрикивает она, но доктор Триген игнорирует разволновавшуюся тварь. Он спокойно собирает в кейс пробирки, складывает в планшет бумаги, прячет в карман блокнот с ручкой. – Чего тебе надо? Ну, давай, говори, с-сука! Что хочешь. Хочешь, остальных выдам, кого знаю? Мммм? Хочешь, тебя вампиром сделаю? Это вечная жизнь. Будешь возиться со своими колбами хоть до гребаного Апокалипсиса. Хочешь, поубиваю всех нахрен, кто хоть раз на тебя косо глянул? – орет во все горло тварь, пока биохимик отключает приборы, собираясь уйти. – Хочешь, я пересплю с тобой, животное? Хочешь? Позволю себя трахнуть. Сам ты этого никогда не сделаешь, задрот ботанический.

Доктор Триген останавливается у двери.

– Ты думаешь?

Вместо ответа тварь дергается, до крови сдирая крепкую кожу на запястьях о титановые браслеты.

При откинутой крышке бокса сходство с гробом становится очевиднее и неприятным осадком ложится на подсознание. Тварь шипит, когда посеребренная игла легко входит в вену.

– Это наркоз. Поспишь минут двадцать, – объясняет доктор Триген, отпирая зажимы канализационного шланга, достаточно широкого, чтобы протиснуться внутрь.

– Извращенец, – с трудом выговаривает тварь немеющим языком.

В бокс встроена новейшая система стерилизации, поэтому брезгливости доктор Триген не испытывает. Он достает из брючного кармана презерватив, и хруст упаковки вторит жалобному мычанию твари.

Чтобы самоутвердиться, биохимику хватает трех минут, тварь даже не успевает отключиться.

После в блокноте доктор Триген записывает: «Слезы прозрачные, на вид обычные». Со следующей строки добавляет: «Тактильно изменение тканей внутри объекта не определяется», но тут же зачеркивает размашисто, пока последний завиток букв не скрывается под сплошными линиями.

* * *

Некоторые клетки делятся, взаимодействуют со средой, меняются за то время, пока разглядываешь их под микроскопом. Часть этой клетки была мертва еще до попадания на стекло.

– Нестойкий фермент? – Пехов цокает языком и отстраняется от окуляра. В задумчивости елозит по лицу широкой ладонью. Антона равно мутит после вчерашнего спирта и от сосредоточенности доктора Тригена, с которой тот вбивает цифры в таблицы для отчета.

Как можно методично и скрупулезно заполнять журнал, если под микроскопом это?

– Да, – бросает доктор Триген, не отвлекаясь.

– Умирает сразу?

– Да.

– То есть…

Вопросам не будет конца, поэтому доктор Триген отвлекается от заполнения журнала, чтобы разъяснить все и сразу.

– Фермент вырабатывается в гипофизе в пассивной форме. Это его нормальное состояние. У вампиров фермент активен. Когда активный фермент сталкивается в естественной для него среде с пассивным, пассивный активизируется. Дальше – цепная реакция.

– А что насчет хочешь – не хочешь? Думаешь, мозги пудрила?

– Нет. Они так считают. Желание не измерить и не доказать, это удобный критерий. Заражение возможно только кровь в кровь, – доктор Триген возвращается к таблицам и, уже вбивая очередное значение в графу, добавляет: – Более того – кусать не обязательно.

– Погоди. Выходит, когда-то самый первый вампир-мутант-Урод Генетический случайно во время каких-нибудь любовных игрищ обратил свою подружку… надеюсь – подружку… и принял за способ? Укусы – просто ритуал? Вот ведь срань Господня! А все так зациклились…

– Потому в мозге и не искали.

Обычно медикаментозный запах лаборатории ничем не перебьешь, но Пехов вчера, действительно, перестарался с алко-терапией. Его широкоформатное тело потеет и кренится, требует от хозяина отдыха вместо разглядывания трупика био-бомбы. Только врожденное чутье (которое не пропьешь, не проиграешь в карты) удерживает на стуле, пока чувство выполненного долга не успокоит совесть.

– Хорошо, что ты это сразу не нашел, – хмуро басит Пехов, отодвигаясь от стола. Слышать от него подобное непривычно и странно, будто его подменили.

– Мы могли бы спасти Михаила.

– Вот этим? Доктор Триген, ты все-таки псих.

Пехов машет рукой и тянется за своей курткой.

– Не отправляй результаты, – просит он с порога. – Хотя бы подумай, прежде чем отправлять.

Доктор Триген игнорирует просьбу. На экране ноутбука почти заполненный отчет, в перспективе – очередная научная премия и академические привилегии. Совсем неплохо для его возраста. А цена – дело десятое.

Или нет?

Пока он орудует механическими руками внутри бокса, тварь молчит. Ее глаза закрыты, будто веками можно отгородиться.

– У тебя губа кровоточила, когда кровью поили?

Тварь улыбается так, что выглядывают клыки.

– Это был самый обалденный поцелуй в моей жизни.

– Как говорил пророк Карвен: «Самые лакомые удовольствия укорачивают нашу жизнь, оставаясь в прошлом, ибо наша жизнь и есть – те самые удовольствия».

– А кто такой пророк Карвен? – тварь поворачивается лицом к пульту и открывает глаза. – Ты его все время цитируешь, а я даже не в курсе, что за философ. Из новомодных, поди? Никогда раньше про него не слышала.

Некоторое время доктор Триген молчит, убрав руки с пульта. Затем отвечает:

– Он пророк. Из сериала про тюрьму. По восьмому кабельному показывают.

– Ты смотришь сериалы? – смеется тварь. Беззлобно, с искренней, будто с дружеской жалостью. – Так вот что с твоим мизинцем случилось, о кнопки пульта стер. Бедня-а-ажечка.

– Нет, кислотой обжег.

– Жуть какая. А операцию на глазах давно сделал?

– Что?

– Операцию по восстановлению зрения. Ты щуришься, как близорукий, а очки и линзы не носишь, значит, операцию делал. Давно?

– В пятнадцать лет, – отвечает доктор Триген и подъезжает на кресле вплотную к боксу.

– Выходит, по голове бить нельзя. А то глаза вытекут, как же ты меня мучить-то будешь?

Тварь улыбается открыто, чуть ли не весело, но вдруг отворачивается и прикусывает нижнюю губу. Она сжимает кулаки, и острые оранжевые ногти оставляют на прочной коже белые вмятины.

– Я ничего не успела, – тонко всхлипывает тварь, но тут же берет себя в руки. – Когда получаешь вечность, кажется, что успеешь все-все-все. Будто проживешь несколько жизней. Успеешь побыть и актрисой, и певицей, и моделью. Не надо зарабатывать деньги, заморачиваться на жилье, на возрасте, никакого такого дерьма, только свобода. Ну и жажда, естественно, – тварь облизывает губы, шумно сглатывает, словно одно упоминание крови пробудило голод. – Это я так до обращения считала. А когда меня укусили… Сначала ломки, привыкание, поиск постоянных источников крови, чтобы не охотиться каждый вечер. И эти новые жизни как-то отодвигались. Я все отмазывалась, мол, вот устаканится, тогда… Теперь нету этого «тогда». Да и не было бы, наверное.

– Сама виновата, – рубит доктор Триген.

– Знаю, – отвечает тварь и поворачивается, лицом к лицу. – А ты? Ты все успел?

Доктор Триген молчит, пересчитывая в уме патенты на изобретения, благодарности государства и награды Института.

– Очень многое.

– Сомневаюсь, – кривится тварь. – Такие как ты, слова «угорь», «кампари» или «фламенко» по поисковикам ищут.

Ей приходится приподнять голову, чтобы прихватить губами питательную трубку. Язык ловко сдвигает блокатор, но колпачок скользит по зубам, и первая капля крови неаккуратно выцеживается на самый краешек губ, сползает по щеке.

– Полуфабрикат, – ворчит тварь, напившись.

– Донорская, человеческая, – не понимает претензии доктор Триген.

– Она холодная. И невкусная.

– Можно подогреть до температуры тела, – предлагает биохимик. В конце концов, ему не сложно, и вдруг с теплой крови тварь станет сговорчивей?

Но вампир отказывается, кривит испачканные губы:

– Нет, она просто мертвая. Неживая. Понимаешь?

Доктор Триген не понимает. Достает блокнот с ручкой, черкает скорописью: «кровь живая и мертвая, различие – …».

– Ну, скажем, это то же самое, как плов в какой-нибудь дешевой столовой в сравнении с настоящим узбекским, приготовленным мужчиной для семьи. Ты вообще когда-нибудь пробовал настоящий плов?

– Нет, – признается доктор Триген. Стержень ручки застыл неподвижно, впивается в мягкую бумагу и вот-вот прорвет ее.

– Зря, попробуй. Ну тогда… разница между проституткой и девушкой, которую ты добивался очень долго.

Ручка не движется.

– Ясно, – усмехается тварь. – Тогда представь, ты идешь в кинотеатр на разрекламированный фильм. И вроде бы режиссер именитый, и актеры из первого эшелона, а все равно… Только не говори, что не был в кинотеатре!

– Зачем туда ходить? У меня дома плазменная панель.

Кажется, ее смех настолько громкий, что сейчас выскользнет из подвала на верхние этажи и разорвет перепонки абитуриентам, профессорам, вахтерам… Хорошо, что на минус первом отличная звукоизоляция.

Тварь хохочет до слез, мотает головой и неуклюже тарабанит кулаками по днищу бокса. А когда успокаивается, смотрит снисходительно, будто впрямь прожила намного дольше, и спрашивает с укором:

– Да что ж ты за человек такой?

Какой – такой?

Такой, как кто?

Доктор Триген прячет ручку с блокнотом в карман и отворачивается к пульту, чтобы скрыть растерянность.

Он в самом деле растерян. Возможно – напуган своей растерянностью, самим фактом ее появления. Неожиданным сбоем от брошенной вскользь фразы, которая не укладывается ни в одну из матриц его мироощущения и самоопределения. Он никогда не задавался вопросами самооценки или значимости в этой системе координат. Ему никогда не задавали вопросов о нем с позиции личностных характеристик. Только о его работе, его формулах и опытах. Он сросся со своими работами. Он сам – незаконченный дорогостоящий и длительный опыт. Лабораторная крыса – не более.

И не по себе от того, что за несколько дней нелюдь узнала его лучше, чем люди за годы.

Может, потому что присматривалась?

Разве так должно быть?

* * *

Без подначек, издевательств и вопросов в лаборатории пусто, безжизненно. Тварь молчит, не одергивает руки от игл, не жалуется на донорскую кровь, спокойно переносит скальпель.