Текст книги "Без оглядки на богов. Взлет современной Индии"

2. Бурра сахибы, важные господа

Длинные щупальца индийского государства

Невозможно уследить за тем, как пьет воду плавающая в воде рыба, и так же невозможно проследить за тем, как ворует государственный чиновник.

Каутилья, «Артхашастра» («Наука о богатстве»), примерно 300 г. до н. э.

От величественных коридоров министерства в Дели до сонного деревенского суда, все государственные и судебные учреждения обладают рядом общих и мгновенно узнаваемых характеристик. Это символы государства, которое назойливо присутствует в вашей жизни всегда, за исключением моментов, когда вы в нем действительно нуждаетесь. Если попытаться оценить экономическую ситуацию в Индии, прогулявшись по коридорам власти, то ни за что не догадаешься, что страна переживает компьютерную революцию. Вместо компьютеров – сонмы людей, шелестящих бумажками. Вместо пылесосов – уборщики из низшей касты, тщательно перегоняющие пыль из угла в угол. Вместо назначения времени приема вам просто скажут: «Да вы заходите». – «Да, разумеется, но во сколько?» – «Не важно. Просто заходите». Вместо приемных с посетителями – повсюду в коридорах очереди просителей, норовящих просочиться к важному господину, одного слова или подписи которого достаточно, чтобы положить конец сотням бессонных ночей и тысячам бесплодных телефонных звонков. Вместо слуг народа (или еще кого-нибудь) – хозяева и господа.

Вот почему, попав во владения В. Дж. Куриана, высокопоставленного чиновника Индийской административной службы, возглавляющего Управление дорожного строительства в южном штата Керала, я не сразу поверил, что пришел по адресу. Я собирался поговорить с Курианом о его любимом проекте строительства международного аэропорта в Кочине, на юге Индии. Войдя в его учреждение, я тут же преисполнился уверенности, что ошибся адресом. Здесь не было посыльных, носящихся по коридорам с кипами пыльных папок. Вместо шумных допотопных телетайпов здесь мерцали и светились широкие дисплеи компьютеров. Не было просителей, мающихся у дверей бурра сахиба (большого начальника) в надежде, что выпадет случай обратиться к нему лично. Мне стало еще больше не по себе, когда Куриан вышел из кабинета и сказал: «Прошу прощения, я заставил себя ждать. Пожалуйста, заходите и располагайтесь». Наша встреча началась с двухминутным опозданием. К счастью, Куриан согласился уделить мне больше времени, чем было намечено вначале. А еще лучше то, что Куриан, как и многие в Индии, был рад побеседовать с иностранным журналистом. Эта особенность индийцев меня всегда восхищала.

В Индии строительство аэропорта или выполнение любого другого государственного проекта – дело сравнительно простое, если вас не тошнит от коррупции и не особенно заботит качество конечного результата. В этом отношении Куриан, который возглавил строительство аэропорта в 1992 г., был и остается оригиналом. В результате его упрямого нежелания следовать принятым правилам игры в Кочине появился новый, чистый и эффективный международный аэропорт. В отличие от большинства других индийских аэропортов, он еще и приносит прибыль. Но для этого Куриану пришлось преодолеть множество препятствий. «Труднее всего было, когда меня вызвал главный министр», – рассказывал Куриан, пока мы жевали ломтики вяленого банана и прихлебывали сладкий офисный чай. В индийской федеральной системе главный министр – это что-то вроде премьер-министра штата, а его полномочия гораздо шире, чем у губернатора штата в США. – «Главный министр [меня попросили не называть его имени] сообщил мне, что контракт на строительство аэропорта должен достаться компании, которая предложит вторую снизу цену, а того, кто назовет самую низшую цену, я должен лишить права участия в торгах. Когда я ответил, что не намерен нарушать правила, он сказал, что в этом деле один крор [10 млн рупий, или около 200 000 долл.] предназначен мне. Я стоял на своем. Главный министр растерялся и не знал, что сказать».

Вскоре после этого Куриана перевели на малозаметную и непривлекательную работу, и это никого не удивило. В Индии государственного служащего уволить почти невозможно, так что если чиновника не удается подкупить, политики просто переводят неугодного в глухой район или во второстепенное министерство. Но через два года главного министра сменили, и новый начальник вызвал Куриана, потому что аэропорт нес огромные убытки. К 2005 г. рентабельность аэропорта дошла до 70 %, главным образом благодаря тому, что все наземные услуги пассажирам, в том числе и наиболее прибыльная услуга – беспошлинная торговля – были переданы частным компаниям за хорошую цену. Знакомство с аэропортом в Кочине так же сбивает с толку, как посещение офиса Куриана. Он современный, чистый, сверкающий и, в отличие от аэропортов в Дели и Мумбаи, где большинство иностранцев вступают в первое соприкосновение с Индией, здесь нет толкучки и суматохи. Хотя все признают, что руководство аэропорта делает свою работу очень профессионально, на Куриана продолжают сыпаться «требования» министров и других важных чиновников. «Министр корпораций и электроэнергетики как-то вышел из себя, когда я отказался принять на работу в аэропорт две сотни его людей. Я сказал ему, что почти все услуги законтрактованы частными компаниями, и я никак не смогу повлиять на то, кого там нанимают или увольняют». В другой раз проект аэропорта был почти торпедирован государственным авиаперевозчиком Air India, который заявил, что откажется летать в Кочин, если не получит контракт на управление наземными операциями по обслуживанию самолетов, что является традиционным источником клиентелизма и откатов. Здесь Куриану пришлось уступить. Но во всех остальных случаях он выходил победителем. «Если вы стоите на своем и вам все равно, куда вас могут перевести, обычно они ничего с вами поделать не могут», – такова его позиция.

Но Куриан остается весьма экзотическим персонажем – высокопоставленный чиновник, сознательно ограничивший произвол – свой и своих коллег, – ради того, чтобы добиваться качественных результатов. Я напомнил ему известное уравнение коррупции в Индии: М + D = С, т. е. Монополия плюс Дискреционность [свобода действовать по своему усмотрению] равно Коррупция. И на этого полного сил сорокапятилетнего чиновника, зарабатывающего 42 000 рупий (около 1000 долл.), т. е. мизерную долю от тех откатов, которые ему время от времени предлагают дельцы из частного сектора, упоминание «научной» формулы коррупции подействовало как магическое заклинание, заставившее его разоткровенничаться.

Как часто бывает в Индии со значительными людьми, Куриан не обошелся без упоминаний о высшей воле. «Свою удачу и выживание я могу объяснить только судьбой и божественным провидением – на мне лежит благословение свыше», – сказал он. Я вернул его на землю, напомнив, что он сам принял стоическое решение смириться с любой судьбой, которую они могут обрушить на его голову. «Почему редкий чиновник поступает так же? Трудно сказать, – размышлял вслух Куриан. – Честные чиновники, чтобы не мараться в коррупции, не делают вообще ничего – если ты ничего не делаешь, ты не коррумпирован. Проблема в том, что сделать нужно так много». Куриан заметил, что в Керале, превосходящем большинство штатов по качеству управления, некоторые даже одобряют коррумпированных чиновников. «Они говорят, что ты просто глуп, если не берешь взятки». У жителей Кералы есть слово для честных чиновников – pavangal – что означает «высокоморальную личность с благими намерениями», а помимо этого оно означает «наивного» и «легковерного». Точно также, того, кто умеет всучить взятку, называют buddbi, что означает «хитроумие» и предполагает «способность различения, отличающую взрослых от детей»[46]46
  Filippo and Caroline Osella, in С. J. Fuller and Veronique Benei, eds., The Everyday State and Society in Modern India (New Delhi: Social Science Press, 2000), pp. 149–150.


[Закрыть]. Весьма показательный словарь.

Куриан сказал, что большинство не понимает, насколько трудно очистить индийскую систему государственного управления. «Говоря с левыми, объясняю им, что они все понимают неверно: в Индии настоящий эксплуататорский класс – это бюрократия. На государство работают 1–2 % населения, и они живут за счет остальных. Вот где ваши эксплуататоры. Посмотрите на молодых чиновников: они хуже, чем мое поколение. Они откровенно хотят денег. Они хотят, чтобы их поили и кормили на самых экзотических курортах, и не скрывают своей любви к деньгам. Сегодня они видят, сколько зарабатывают их друзья и ровесники в частном секторе. Вот почему ситуация только ухудшается».

Наш разговор с Курианом постоянно прерывали телефонные звонки, будто кто-то заботился, чтобы его совесть не спала. Позвонил чиновник из другого управления, который хотел, чтобы Куриан использовал свое влияние и обеспечил ему на этот вечер место в бизнес-классе, а не в эконом-классе. Потом позвонил чиновник из печально известного управления таможенных и акцизных сборов, который хотел получить бесплатную парковку для себя и своих коллег, поскольку они запланировали вечеринку в ресторане аэропорта. Куриан всем обещал помочь. «А что тут поделаешь? – беспомощно спросил он. – Это ведь все сущие мелочи. Это не наносит вреда». Я рассмеялся – и над мизерностью просьб, и над честностью Куриана. Если ему и приходилось уступать «по мелочи», он по крайней мере не закрывал глаза на смысл происходящего.

И все же наш разговор прояснил, насколько трудно в Индии укротить чудовище, которое во многих отношениях остается неуправляемым, несмотря на то что после 1991 г., когда Манмохан Сингх начал ликвидацию системы лицензирования, многие полномочия центрального правительства были урезаны. Я также вспомнил о замечании Аруна Шоурьи, который в 1999–2002 гг. был министром по реформе административного аппарата. В связи с разговором о попытках реформирования бюрократического аппарата Шоурьи сказал: «Это все равно что прорубать дорогу в джунглях Амазонки. К тому времени, как прорубишь сотню ярдов, за спиной уже вновь зеленеют джунгли».

Тот же Шоурьи привел пример того фарса, который разыгрывают противники реформ, чтобы не допустить даже малейшего изменения системы[47]47
  Aran Shourie, Governance and the Sclerosis That Has Set In (New Delhi: Rupa & Co., 2004), pp. 3–7.


[Закрыть]. В апреле 1999 г. министерство сталелитейной промышленности Индии обратилось в министерство по реформированию административного аппарата с официальным запросом. Предметом запроса, на разрешение которого потребовался почти год и уйма ценного времени самых высокопоставленных должностных лиц, было следующее: позволено ли чиновникам административного аппарата делать пометки на документах зелеными и красными чернилами или только обычными синими или черными.

После нескольких недель совещаний, консультаций и написания меморандумов эксперты из аппарата Шоурьи пришли к выводу, что вопрос могут решить только чиновники из управления по печати. Дело передали туда, и после трех недель обдумывания его вернули в министерство по реформе административного аппарата с рекомендацией запросить мнение министерства профессионального обучения. На передачу дела в министерство профессионального обучения ушло еще три недели, потому что бдительным специалистам из министерства по реформе административного аппарата потребовалось время для тщательного изучения соображений, представленных мудрецами из управления по печати.

И так этот вопрос государственной важности футболили из одного управления в другое, из министерства в министерство, обсуждали на внутриведомственных и межведомственных совещаниях, пока не нашли соломоново решение: «Проект решения должен быть исполнен черными или синими чернилами. Изменения в него могут вноситься зелеными или красными чернилами, чтобы сделать изменения более заметными», – таким был новый порядок вещей. При этом учли и соображения субординации: «Зеленые или красные чернила может использовать только должностное лицо в ранге секретаря межведомственной комиссии и выше, и только изредка». Шоурьи заметил: «Хорошее бюрократическое решение: разрешено действовать по собственному усмотрению, но только при четко определенных обстоятельствах!» Если бы эта история появилась в одном из романов Франца Кафки, критики обвинили бы его в том, что он слишком уж загнул.

Что касается Куриана, то он получал весьма привлекательные предложения о переходе в частные компании. Но это его не заинтересовало: «Пусть сегодня это звучит наивно, я хочу служить государству. И это правда». На том мы и расстались. Вдруг я подумал, а не попросить ли Куриана отправить меня завтра в Дели бизнес-классом. Но упустил момент.

* * *

Времени, чтобы привыкнуть к государству, у Индии было больше, чем у остального мира. По оценкам историков, государства начали формироваться в Индии не позднее VI в. до н. э., – в то самое время, когда в Северной Индии явился Будда как величайший представитель раннего философского скептицизма. «Артхашастра», или «Наука о богатстве»[48]48
  В русском переводе: Артхашастра, или Наука политики. М.—Л.: Изд-во Академии наук, 1959. 793 с. (Серия: Литературные памятники). – Прим. ред.


[Закрыть], процитированная в начале этой главы, написана между 300 и 200 гг. до н. э. для династии Маурьев, один из правителей которой, буддистский царь Ашока, был, вероятно, величайшим правителем Индии. В своей краткой истории мира британский писатель Г. Уэллс отметил: «Среди десятков тысяч имен монархов, заполняющих исторические хроники, имя Ашоки сияет как почти одинокая звезда»[49]49
  Британские археологи, которые в XIX в. расшифровали знаменитые указы Ашоки, выбитые на колоннах по всей Индии, открыли миру практически забытую фигуру. Будучи последовательным и строгим буддистом, Ашока в своих указах советует своим подданным проявлять доброту к животным, воздерживаться от насилия и давать прибежище странникам. Это, пожалуй, самый ранний пример социальной рекламы.


[Закрыть]. По оценкам ученых, численность населения столицы Ашоки Паталипутры, на развалинах которой в Северной Индии стоит современный город Патна, была по меньше мере такой же, как в императорском Риме. Но до появления императорского Рима оставались столетия, а население Северной Европы еще не достигло даже той стадии развития, на которой римляне называли его «варварами», а Ашока уже опирался на мудрость «Артхашастры», руководства по управлению государством, которое, по мнению ученых, проницательностью и изощренностью не уступает «Государю» Макиавелли, написанному спустя семнадцать с лишним столетий.

От труда, автором которого считается Каутилья (о нем почти ничего не известно), читателя охватывает трепет узнавания реалий Индии начала XXI в.[50]50
  Все нижеследующие примеры заимствованы из «Артхашатсры», хотя с большинством из них я познакомился при чтении следующих книг: Richard lannoy, Speaking Tree, а также a. l. basham, The Wonder That Was India, 3rd rev. ed. (london: Picador, 2004).


[Закрыть] Книга знакомит с идеей mandala, в соответствии с которой дипломатические интересы царства представлены концентрическими кругами, а союзнические отношения строятся «через уровень»: союзником против ближайшего круга является следующий за ним. Это, пожалуй, самая ранняя из версий известной доктрины «враг моего врага – мой друг». Каутилья подробнейшим образом перечисляет обязанности каждой касты. Его описание вайшья, или касты торговцев, как «воров, которых не называют ворами», до сих пор царит в умах некоторых слоев общества. В другом месте Каутилья дает царю разумный совет: в налоговой политике он должен действовать подобно пчеле, собирающей цветочный нектар, – любой налог нужно собирать только единожды, чтобы предприятие могло процветать и приносить прибыль, и тогда на следующий день с него опять можно будет собрать налог (эта идея запечатлелась в сознании современной Индии не так хорошо). Он также предлагает подробные правила организации бюрократического аппарата. Недопустимо, чтобы государственное ведомство возглавлял один человек, потому что это создает условия для перехвата управления в своекорыстных интересах. По той же причине чиновников нужно часто переводить с одного поста на другой. И еще: чиновник не должен принимать решений, не посоветовавшись предварительно с вышестоящими начальниками. Еще более знаменит составленный им перечень сорока способов, используемых бюрократами для обворовывания царской казны.

Много воды утекло с тех пор, как Каутилья изложил свое поразительно бесстрастное представление о том, что такое хорошее правление. Странно было бы пытаться спроецировать построения древнего политического наставления на современный характер нации, хотя бы в силу огромной временно́й дистанции. Однако Индии присуща не политическая, а культурная преемственность, подобную которой трудно найти где-либо еще, кроме Китая. Когда знаменитый британский историк А. Л. Башем в 1954 г. писал свою до сих пор популярную книгу «Чудо, которым была Индия» («The Wonder That Was India»), он попытался убедить своих американских издателей изменить название[51]51
  По свидетельству Томаса Р. Траутмена из Мичиганского университета в его предисловии к изданию 2004 г. книги basham, The Wonder That Was India.


[Закрыть]. Книга издавалась в рамках серии, посвященной истории ацтеков, майя, древних египтян и прочих. Профессор Башем сказал тогда, что в случае Индии «была» нужно заменить на «есть», потому что в истории индийской цивилизации не было разрывов. Мысль хорошая, но издателей переубедить не удалось.

История индийского государства после распада империи Ашоки, в противоположность предшествующему периоду, представляет собой почти непрерывный ряд дроблений, войн и распадов, длившийся до начала XVI в., когда Северную Индию захватила вторгшаяся из Центральной Азии династия Моголов. Только при падишахе Акбаре, правившем с середины 1550-х годов до своей смерти в 1605 г., – почти в точности тот же период, что королева Англии Елизавета I, – территории, входившие некогда в царство Ашоки и составляющие большую часть земель, образующих современную Индию, были вновь объединены под властью единого правительства. Разителен контраст с историей Китая, который на протяжении последних двадцати пяти столетий, с короткими перерывами, управлялся из единого центра. Столь же разителен контраст между индийской и китайской системами бюрократии. В Китае существовала общенациональная система экзаменов, открывавших возможность самому простому крестьянину стать мандарином, если его ученость давала ему на то право. А в Индии до установления британского владычества в XVIII–XIX вв. все посты в государственном аппарате были исключительно наследственными и занимали их по большей части представители высшей касты браминов. Наиболее сильное и устойчивое влияние на индийское государство оказала британская традиция – при сохранении некоторых следов традиций империи Моголов. Изолированные от народа на своем идеальном Олимпе, чиновники британской колониальной администрации стремились быть «безупречно честными и справедливыми в каждой мелочи»[52]52
  Philip Mason, introduction, The Men Who Ruled India (New Delhi: Rupa&Co., 1985).


[Закрыть]. После получения Индией независимости среди западных и индийских историков стало модно третировать индийскую гражданскую администрацию викторианской эпохи за расовое высокомерие и откровенный империализм. Но такой подход игнорирует прогрессивное и во многих отношениях радикальное влияние, оказанное на менталитет индийцев этим административным аппаратом, преданным идеалам беспристрастного правосудия и равенства всех перед законом. Хотя судьям-индийцам почти никогда не позволяли вести дела, ответчиком в которых был британец, британское владычество ознаменовало первый в истории Индии период, когда все индийцы были признаны равными перед законом. Об этом свидетельствует и то, что в начале XXI в. в Индии все еще действует дискуссионное общество индусов из низших каст, носящее имя лорда Маколея, империалиста, составившего действующий по сей день индийский уголовный кодекс. Неудивительно и то, что принадлежавший к низшей касте составитель конституции Индии Б. Р. Амбедкар порой намекал, что больше опасается независимой Индии, руководимой выходцами из высших каст, чем продолжения британского владычества.

На протяжении двух с лишним столетий британские окружные сборщики налогов считали себя «платоновскими стражами»[53]53
  Ibid.


[Закрыть], элитой, которая сознательно поддерживает дистанцию между собой и массами, но правит в интересах последних. Такой подход в высшей степени соответствовал задачам империи, т. к. способствовал эффективному сбору налогов и поддержанию закона и порядка. Но наследием этого подхода является сохранившаяся и поныне традиция отстраненности и патернализма.

Большинству деревенских жителей нижеследующее описание Индии конца XIX в., какой ее с детства запомнил знаменитый индийский писатель, и сегодня покажется абсолютно точным. «Казалось, что над головой, сливаясь с небесами, нависает непоколебимая сфера правосудия и порядка, бессонно заботящаяся о том, что происходит внизу»[54]54
  Nirad С. Chaudhuri, Autobiography of an Unknown Indian, introduction (London: Macmillan, 1951).


[Закрыть]. Другие наблюдают склонность современных индийцев считать государство чем-то «подобным муссону, частью природы»[55]55
  Rudolph and Rudolph, In Pursuit of Lakshmi, p. 61.


[Закрыть]. А с природой воевать нет смысла.

Я бывал во многих побеленных колониальных бунгало, в которых в Индии живут окружные коллекторы, и заглядывал в их окружные штаб-квартиры, где царит это должностное лицо, объединяющее в себе функции местной судебной и исполнительной власти. Хотя в кабинете окружного коллектора теперь висит портрет Махатмы Ганди, а не короля Георга IV, британский колониальный чиновник почувствовал бы себя здесь как дома. Коллектор окружен роем посыльных и по территории своего округа никогда не передвигается без толпы сопровождающих. В каждой деревне его (а теперь все чаще ее) встречают как кинозвезду и украшают цветочными гирляндами, сплетенными из жасмина, бархатцев и гвоздик. Население среднего индийского округа составляет почти 2 млн человек – больше, чем во многих государствах – членах ООН, и потому редкая деревня может похвастать тем, что в ней побывал окружной коллектор. Поэтому деревенские старосты готовы буквально вывернуться наизнанку, чтобы за краткое время визита произвести впечатление на бурра сахиба. Даже транспортное средство сборщика, белый «амбассадор» с требовательно сверкающей на крыше красной мигалкой, почти не изменился со времен моторизованного завершающего периода колониального прошлого.

Среди сегодняшних должностных лиц Индийской административной службы много чрезвычайно достойных граждан, исполненных желания улучшить жизнь простых людей. Но мало кому удается сохранить тот идеализм, который воодушевлял их в начале карьеры. Я потерял счет окружным коллекторам, которые жаловались мне на то, что не выдерживают нарастающего напора со стороны всевозможных ходатаев, просителей, жалобщиков, истцов и лизоблюдов. Они, как король Кнут, не в силах остановить прилив. Подобно своим британским предшественникам, они, как правило, приезжают на место службы издалека, не имеют личных связей там, где служат, и не могут опереться на поддержку друзей и коллег. Они работают дни напролет, а иногда и по ночам, потому что в индийском захолустье просто нечем себя занять.

Но многие высокопоставленные служащие ИАС, особенно начиная с 1970-х годов, когда на коррупцию в Индии стали смотреть как на самое обычное явление[56]56
  Индира Ганди, которая была премьер – министром на протяжении большей части 1970-х годов, высказалась так: «Ну что с этим поделать? Это общемировое явление». В мировом индексе коррупции, ежегодно составляемом неправительственной организацией Transparency International, штаб-квартира которой расположена в Германии, Индия неизменно занимает одно из худших мест.


[Закрыть], сами погрязли в коррупции. Многие из них даже считают жульничество нормальной составляющей своей профессии. А раз чиновники ИАС несменяемы, местные жители в практически ничего не могут сделать с коррумпированным начальником (и это при условии, что они усматривают в его действиях что-то предосудительное). В предыдущей главе мы встретились с Аруной Рой и Никхилом Дей из группы MKSS («Организация [борьбы] за расширение возможностей рабочих и крестьян»), которая ведет войну с коррупцией в беднейших районах Индии. Их кампания за прозрачность и подотчетность административного аппарата – один из самых впечатляющих вызовов системе, созданной еще в имперский период, канувший в лету более двух поколений назад.

Вместе с Аруной и Никхилом я побывал на главной площади Беавара, главного города в их округе Раджастана, где они провели сорокадневную сидячую забастовку протеста, пытаясь побудить местные власти раскрыть информацию об административных расходах. Их акция, привлекшая внимание всей страны, не была вызвана какими-то абстрактными соображениями. В некоторых частях страны, где от голода людей спасают только государственные программы помощи, десяткам тысяч было отказано в выплате гарантированной минимальной заработной платы (73 рупии, или 1,75 доллара, в день) за недели и месяцы тяжелейшего физического труда. Другие обнаружили свои имена в ведомостях оплаты за участие в общественных работах, не проработав ни дня. Коррумпированные чиновники присваивали себе заработок этих «мертвых душ», которые, судя по отчетам, якобы усердно занимались ремонтом дорог или противопаводковых плотин, зачастую тоже существующих только на бумаге. Принудив администрацию опубликовать детальные данные о своих расходах, активисты MKSS занялись проверкой этой официальной информации. В одном сельском районе (панчаяте) объединяющем несколько деревень, они обнаружили, что из 6,5 млн рупий государственных расходов украдены 4,5 млн рупий. Панчаят назывался Джанавад.

«Это была настоящая комедия, – рассказал Никхил. – Чиновники привезли нас осматривать противопаводковую плотину, которая, по нашим сведениям, в их планах и отчетах фигурировала как четыре разные плотины. Потом нас три раза возили на одну и ту же плотину, всякий раз другой дорогой, чтобы мы не поняли обмана. Мы даже не злились на них. Это было невероятно смешно». Расследование, проведенное Аруной и Никхилом, вскрыло фиктивные платежные ведомости, выявило существующие только на бумаге больницы и школы и обнаружило десятки тысяч человек, не получивших платы за участие в общественных работах. Встревоженное вниманием прессы, правительство Раджастана вынуждено было провести собственное расследование. Все обвинения подтвердились, но никто из чиновников не был даже уволен, а о судебном преследовании не было и речи. Тем не менее в Раджастане история с Джанавадом стала символом борьбы с продажным чиновничеством. «Мы не отчаиваемся, потому что наши достижения реальны, – сказала Аруна. – В будущем жизнь коррумпированных бюрократов станет нелегкой. Мы повышаем издержки коррупционеров».

В ходе устраиваемых MKSS регулярных акций протеста участник группы Шанкар Сингх, кукольник и исполнитель народных песен, развлекает тысячи крестьян представлениями, прославившимися во многих деревнях Раджастана. «Они [чиновники] сочные, как арбузы, – поет на хинди Шанкар перед протестующими. – Рожи красные, как помидоры. Они умеют только давать лживые обещания. Прищемим носы этим высокомерным господам! Они пишут списки из несуществующих имен и разворовывают наши деньги. Прищемим их задранные носы!» Представления Шанкара, устраиваемые под носом у тех, кому он хотел бы его прищемить, вызывают всеобщее веселье в деревнях. Они полны юмора, и присущая им непочтительность демонстрирует демократичность Индии. В Индии чем ниже уровень власти, тем больше коррупции и тем больше власть чиновников над жизнью народа. Это находит отражение в уровне участия в голосовании: чем выше уровень выборов, тем меньше они интересуют избирателей, а ниже всего процент голосующих на общенациональных выборах. Участие в выборах в панчаят – орган сельского самоуправления, охватывающий несколько деревень, – зачастую выше, чем на выборах в национальный парламент. Когда я был в доме водителя моей тещи Вирендера в деревне в штате Уттар-Прадеш, меня удивило, что никто не знает имени своего депутата в парламенте страны. Зато почти все знали имя своего представителя в законодательном собрании штата.

Никхил свозил меня в офис соседнего панчаята Виджайпура, главой которого был избран Калу Рам, входящий в MKSS и не связанный ни с какими политическими партиями. Рам, принадлежащий к далитам (касте неприкасаемых), сказал мне, что к окружному коллектору ходит только в сопровождении своих людей. В его приемной нет ничего, кроме пластиковых стульев и кое-как работающего вентилятора. Нас усердно потчевали чаем с молоком, который подавали в небольших металлических кружках. Рам сказал мне: «Когда меня избрали, я в одиночку отправился к коллектору, чтобы взять деньги, выделенные на наш панчаят. Он сказал: давай договариваться. Я понял, что в одиночку ходить к нему бессмысленно. К чиновникам нужно ходить в компании, чтобы они потом не могли отпереться от своих слов».

У входа в приемную Рама, которую он будет занимать в течение четырех лет, прикреплен большой желтый щит со списком всех местных проектов общественных работ, таких как ремонт дорог, строительство пунктов акушерской помощи, новых колодцев и центров отдыха и развлечений. У каждого пункта этого списка проставлена дата окончания проекта и сумма выделенных на него денег. Там же на стене платежные ведомости по общественным работам, чтобы каждый мог проверить, включено ли его имя и правильно ли ему платят деньги. Все это результат проводимой MKSS кампании за право на информацию, которая заставила правительство Раджастана принять соответствующий закон в конце 1990-х годов. Пример Раджастана привлек внимание всей страны. В 2005 г. Дели принял общенациональный закон о праве на информацию. Бывший министр по реформе административного аппарата Арун Шоури был бы поражен, узнав, что Дели исключил из текста закона некоторые дополнения, вписанные на полях официальных документов, – независимо от того, какого цвета чернилами они были вписаны. Аруну и Никхила это не удивляет. Они знают, что надувательство чаще всего скрывается в примечаниях, выполненных мелким шрифтом.

«Так трудно отучить людей от привычки платить за то, что принадлежит им по праву», – сказал Рам. Например, людям для получения продовольственной помощи часто бывает нужна копия свидетельства о рождении, причем эта копия должна выдаваться им бесплатно. Но обычно с них пытаются слупить за это 300–400 рупий. Вдове может потребоваться свидетельство о смерти мужа, чтобы доказать право на пособие. Во время нашей с Рамом беседы в его приемную с призывами о помощи влетели два охваченных паникой человека в белых тюрбанах. Это оказались мелкие местные чиновники, испугавшиеся, что полиция обвинит их в злоупотреблении общественной собственностью. Собственностью в данном случае был большой лист бумаги с именами будущих участников общественных работ. Бумагу сожрала соседская коза, заявили они. Меня поразил этот индийский вариант известной ситуации: «Мое домашнее задание съела собака». Но все присутствующие без колебаний поверили в эту историю. «Соседская коза вполне могла сжевать их платежную ведомость, – пояснил Никхил. – Сейчас засуха, все ждут муссона, травы нет, и козы едят все подряд, в том числе и бумагу». Я решил воздержаться от шутки по поводу козлов отпущения.

Когда удалось убедить этих двоих, что их истории с козой поверили, в приемную вбежала пожилая женщина, разгневанная до такой степени, что ее платок съехал набок. Ее не сразу удалось успокоить и разобраться в том, что ее так разъярило. Она показала свою книжку с талонами на продукты питания и заявила, что продавец местного магазинчика «Справедливая цена», в котором люди, признанные нуждающимися, получают по талонам рис и муку, вырезал у нее четыре талона, а муки дал только на один. Рам начал записывать. «Вас интересуют только ваши идиотские формальности, – завопила женщина, – а как мне не умереть с голода?» Мы встали и отправились в магазин «Справедливая цена». Поначалу продавец по имени Ганга Сингх упорно отрицал свою вину. Но сообразив, что мы намерены разобраться в этом деле до конца, он решил уступить и, улыбаясь, отмерил женщине еще три мерки муки. Но мука была настолько некачественной, что есть ее стали бы разве что местные верблюды. Ганга Сингх, как и другие торговцы, продавал поставляемую государством хорошую муку на черном рынке, а по карточкам выдавал малосъедобную дрянь. В общем, с Ганга Сингхом удалось договориться, хотя он прекрасно понимал, что никто из присутствующих не в силах лишить его лицензии. В конце концов женщина удалилась с четырьмя мерками хорошей муки. Таков был обычный день в обычной деревне Раджастана. «Вот так и живут здесь бедняки, – подытожил Никхил. – Государство не слишком о них заботится».