Текст книги "Без оглядки на богов. Взлет современной Индии"

3. Битвы праведных

Возвышение низших каст

Пришедшее в Индию [после 1947 г.] освобождение духа было не только облегчением от тягот. В Индии с ее напластованиями страданий и жестокости оно не могло не вылиться в беспорядки. Оно должно было прийти в виде ярости и мятежа. Теперь Индия превратилась в страну миллиона мелких бунтов.

В. С. Найпол[81]81
  Ричард Ланной в книге «Говорящее дерево» (Richard lannoy, The Speaking Tree) перечисляет десятки оттенков значений слова дхарма, pp. 216–222.


[Закрыть]

В санскрите есть слово dharma, которое часто встречается в древних индуистских текстах. Обычно его переводят как «долг, повиновение, почтение» или «религия». Тот, кто обладает дхармой, – «праведник». Но смысл этого слова многослоен[82]82
  Ричард Ланной в книге «Говорящее дерево» (Richard lannoy, The Speaking Tree) перечисляет десятки оттенков значений слова дхарма, pp. 216–222.


[Закрыть]. Древние тексты толкуют о дхарме жизни, в которой человек должен стремиться всегда быть правдивым, уважать старших, подчиняться закону, быть щедрым и бескорыстным. Есть и дхарма правления, в соответствии с которой царь обязан поддерживать гармонию и стабильность. А еще есть дхарма вселенной, подчеркивающая единство и духовность всего сущего.

Но есть и дхарма каст, дающая нам, пожалуй, наилучшее представление о том, как видело себя традиционное индийское общество. Каждая каста обладала своей дхармой, определявшей различные обязанности и возможности, соответствующие касте, в которой рождался человек. На вершине находилась дхарма жреческой касты браминов, наделявшая этих людей властью над всеми духовными и религиозными аспектами общества. Они обладали «священной властью» слова и были единственной кастой, которой было позволено читать и писать. Следом шла военная каста кшатриев, дхармой которых было командовать солдатами и править земным миром в качестве монархов. Если новая династия происходила из «неправильной» касты, брамины придумывали ей подходящую родословную, выводившую ее генеалогическое древо из кшатриев: «Всякий, кто правит, – кшатрий», – гласят тексты[83]83
  A. L. Basham, The Wonder That Was India, p. 92.


[Закрыть]. Далее в традиционной иерархии следуют торговцы-вайшья. Как мы знаем, некоторые члены высших каст рассматривали вайшьев как касту «воров, которых не называют ворами»[84]84
  Ibid., pp. 143–144.


[Закрыть]. Нона них возложена важная дхарма – заботиться о материальных потребностях общества. Одной из их изначальных задач было присматривать за скотом, основной валютой древней Индии. Со временем корова превратилась в священное животное. Четвертой кастой были шудры, к которым относились крестьяне, слуги, а порой и рядовые солдаты, т. е. низы общества. Они были обязаны держаться на расстоянии от представителей других каст, и им даже не позволялось слушать публичные декламации священных ведических текстов. Древние законы Ману, подробно установившие обязанности каст, учат, что каждая каста должна строго следовать собственной дхарме: «Лучше плохо выполнять собственные обязанности, чем хорошо – обязанности другого».

Вне этой иерархии, за чертой общества находились отверженные, или неприкасаемые, каста которых не имела собственного имени. Тексты упоминают о них только в контексте осквернения или загрязнения: остальные касты должны избегать соприкосновения с ними. Было запрещено есть пищу, приготовленную неприкасаемым. Делом неприкасаемых было то, чего не желали делать другие: удалять экскременты, обычно именовавшиеся «ночной грязью», снимать шкуры с коров (умерших естественной смертью) или подметать улицы. Отверженные были настолько нечисты, что в некоторых частях Индии от них требовали предупреждать о своем появлении ударами двух деревяшек. Китайский буддист Фа Сянь, побывавший в Индии в Vb. н. э., оставил нам свое описание «осквернения приближением» неприкасаемых. Он также писал, что есть мясо позволялось только неприкасаемым и другим низшим кастам[85]85
  Ibid., р. 67.


[Закрыть]. Индийские законы предписывали разные наказания за одинаковые преступления в зависимости от касты преступника и жертвы. Например, шудра, оскорбивший брамина, подлежал смерти, а брамин, убивший шудру, получал столь же легкое наказание – обычно штраф – как за убийство кота или собаки. Один текст гласит, что шудре, «дерзнувшему учить браминов их обязанностям, следует влить кипящее масло в рот и уши»[86]86
  Ibid., р. 81.


[Закрыть].

Так выглядят распространенные представления о происхождении традиционного индийского общества. Однако новейшие исследования показали, что древние тексты не всегда следует воспринимать буквально. Существуют исторические свидетельства того, что на практике, не всегда совпадавшей с рекомендациями наставлений, древняя Индия была более гибка, чем предполагают многие, и что при везении или благодаря бракам члены каст могли менять свое место в иерархии. Например, считается, великая династия Маурьев, достигшая расцвета при царе Ашоке, до своего возвышения принадлежала к шудрам. Но даже если отдельным группам или индивидам удавалось улучшить свое положение в иерархии, кастовая система оставалась незыблемой. Так, Маурьи были причислены к кшатриям, даже несмотря на то что они были буддистами и отрицали касты. Постепенное распространение ислама с его воинственным духом равенства в VIII–IX вв. н. э. породило в индуизме движения, выступавшие против кастового деления общества и действовавшие на протяжение периода, который принято называть индийским средневековьем. Эти радикально новые культы, известные как бхакти («преданность», «преданное служение»), подчеркивали поклонение одному божеству и равенство всех перед Богом. Они отличались своим религиозным рвением и привлекали сторонников из всех каст. Но со временем антикастовые движения бхакти породили новые касты и постепенно встроились в традиционную иерархию. Индуизм умеет умиротворять и поглощать тех, кто бросает ему вызов. В нем есть и твердость, и гибкость. Таково и современное индийское общество. Низшие слои индийского общества десятилетиями сражаются за равное уважение и признание. И конца этой борьбе пока не видно.

* * *

Город Аурангабад, расположенный в засушливой части второго по величине штата Махараштра, не представляет собой ничего исключительного. Обшарпанный старый город, некогда бывший коронным владением княжества Хайдарабад, расположенного в нескольких сотнях миль к югу, окружен неописуемо разросшимися пригородами, столь характерными для современных индийских городов. Узкие оросительные каналы забиты мусором. Жаркий сухой воздух кишит мухами. Порывы ветра обжигают кожу. Транспорт, состоящий преимущественно из мотоциклов и мотороллеров, лениво застывает у железнодорожных переездов или замирает, пропуская очередную свадебную процессию. На главных торговых улицах, как в любом другом малом городе Индии, встречаются отделения банков, придорожные чайные и сетевые кондитерские. Есть и священные коровы, добывающие корм в грудах мусора и на обочинах дорог. Город умудряется казаться одновременно и красочным, и мрачным.

Аурангабад также является центром общины махаров, относящейся к далитам (неприкасаемым). Многие из махаров под влиянием юриста-далита Бхимрао Амбедкара, автора конституции Индии, обратились в буддизм. Амбедкар, основавший здесь в 1950 г. колледж, на открытие которого приехал тогдашний премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, сам происходил из махаров. Члены касты работают носильщиками, посыльными, сторожами и проводниками для представителей более высоких каст. Хотя были и другие группы далитов[87]87
  Далит – общее, родовое название. В Индии существуют сотни разновидностей неприкасаемых, включая махаров, которые традиционно живут отдельно и не вступают в смешанные браки. То же самое относится к четырем варнам, как традиционно называются касты. Каждая варна – брамины, кшатрии, вайшьи и шудры – состоит из сотни джати, или субкаст, представители которых традиционно вступают в брак только со своими. В современной Индии идет процесс слияния джати в более крупные субкасты.


[Закрыть], выполнявшие еще более унизительные функции, махарам никогда не разрешалось входить в храмы или брать воду из тех же колодцев, откуда ее брали остальные. Амбедкар помог им отвергнуть эту наследственную роль. Другие лидеры низших каст вслед за Махатмой Ганди агитировали за то, чтобы далитам был открыт доступ в храмы и к колодцам. Но Амбедкар не верил в возможность реально изменить ментальность высших каст. Он заявил, что вообще не хочет входить в их храмы. «По рождению я индуист, – сказал он, – но я не умру индуистом». После многолетнего изучения вопроса Амбедкар выбрал буддизм, который показался ему самой эгалитарной из мировых религий. К тому же буддизм – тоже индийская религия, так что перешедшего в буддизм нельзя обвинить в отсутствии патриотизма, как бывало с членами низших каст, обратившимися в ислам или христианство. Для Амбедкара, отвергавшего все формы предрассудков и ритуалов, было важно и то, что буддизм, на его взгляд, ближе всего к атеизму. При этом он исходил из первоначального учения Будды, – а не позднейших истолкований, – в котором древний философ отверг существование души и загробной жизни. Амбедкар обратился в буддизм в городе Нагпур, а вместе с ним буддистами стали полмиллиона махаров, так что получилась самая массовая в истории церемония религиозного обращения. Вскоре после этого он умер. Буддистом.

В Аурангабаде и в бесчисленном множестве других малых городов Индии статуи и изображения Амбедкара можно встретить на каждом шагу. Я побывал в колледже Милинды, расположенном на дороге, ведущей к знаменитому пещерно-храмовому комплексу пещер Эллоры, где находятся самые восхитительные и впечатляющие образцы индуистского и буддийского искусства. Амбедкар назвал колледж в честь легендарного древнегреческого царя Милинды (Менандра), который вступал в споры с каждым встречным ученым или жрецом и всякий раз побеждал в споре. Это продолжалось многие годы, пока он не встретил монаха по имени Нагсен. Буддистскому монаху удалось переспорить царя Милинду. Царь признал поражение и уступил трон Нагсену. «Для Амбедкара царь Милинда был символом интеллектуальной честности, которой, по его мнению, недостает индуизму», – объяснил мне декан колледжа Милинды Индраджит Алте.

Амбедкар был одержим идеей образования. По данным колониальным властей, в начале XX в. только 0,013 % неприкасаемых – один на восемь тысяч! – умели читать и писать[88]88
  Pradipta Chaudhury, «Redressing Disadvantages», Seminar, p. 26.


[Закрыть]. Для современной Индии сопоставимых данных не существует, потому что после обретения независимости запрещено собирать в переписях данные по отдельным кастам. Но есть оценки, согласно которым сегодня грамотны не менее трети далитов. Не боясь ошибиться, можно предположить, что большинство махаров, которые подарили Индии Амбедкара, умеют читать и писать. Поэтому махарам удалось занять намного большую долю беловоротничковых рабочих мест и государственных синекур, чем любой другой группе далитов. Сравнительно много махаров принадлежат к среднему классу и живут в Аурангабаде, а на фабриках и заводах много махаров-рабочих. Большинство махаров навсегда покинули свои деревни.

Ребенком Индраджит Алте подолгу сидел у стены храма в своей деревне в тщетной надежде, что ему разрешат войти внутрь. Потом его семья перешла в буддизм и переехала в город. «В Аурангабаде, в Бомбее или другом городе к тебе относятся с уважением. Идешь по улицам, и никто не знает твоей касты, – рассказывает профессор Алте, почти половина из 3600 студентов которого принадлежат к далитам. – Но если я возвращусь в родную деревню, люди из других каст, не умеющие даже читать и писать, не пустят меня в свои дома и даже не станут пить со мной чай. Вот как они относятся к декану городского колледжа. Даже сменив религию, в деревне ты все равно принадлежишь своей касте».

Профессор Алте привел меня в комнату с видом на колледж, в которой жил Амбедкар после ухода в отставку с поста министра юстиции в правительстве Неру в 1951 г. В отставку он вышел отчасти в знак протеста против задержки с принятием гражданского кодекса, который должен был создать основу для равенства полов (например, наделить дочерей правом наследования). Кодекс был разбит на четыре части, и только в середине 1950-х годов все они были утверждены парламентом. Комната, одиноко высящаяся на крыше колледжа, имеет форму ступы[89]89
  Форма культовых зданий в буддийской архитектуре. Обычно состоит из трех частей – основания, вместительно основного объема (полукруглой или иной куполообразной формы) и многоярусной верхней части. – Прим. ред.


[Закрыть], характерную для буддийского храма, и хранит некоторые личные вещи Амбедкара, в том числе длинный бамбуковый посох с восемью зарубками, символизирующими восьмиричный путь праведности. Еще там есть выцветшие черно-белые фотографии, запечатлевшие Амбедкарав его знаменитых роговых очках и в европейской одежде, разговаривающего с разными государственными деятелями. Фотографии со следами пятен от муссонных дождей обрамлены гирляндой цветов. Профессор рассказал мне историю об образованном деревенском махарском мальчике, который сумел посрамить группу правоверных деревенских браминов. Брамины проводили ежегодный ритуал, чтобы узнать, хороши ли будут муссонные дожди, для чего поливали водой лингам – фаллический символ бога Шивы. Мальчик использовал свою научную подготовку, чтобы разоблачить ритуал. «Вот что имел в виду Амбедкар, когда говорил о борьбе с кастовостью, – сказал профессор. – Она заключалась также в борьбе с суевериями».

Но между жизнью махаров, перебравшихся в города, подобные Аурангабаду, и тех, кто до сих пор остается в деревнях, пролегает настоящая пропасть. В деревне Будда стал просто одним из богов индуистского пантеона, изображения которого махары чтут наравне с Шивой, Кришной, Рамой и Вишну. В некоторых домах махаров есть даже небольшая статуэтка Амбедкара, стоящая среди богов. Во время менструаций женщины убирают изображение Амбедкара, дабы не осквернить его. Вряд ли лидер далитов обрадовался бы этому. Деревенские махары приветствуют своих индуистских соседей словами «Jai Bheem» («Да здравствует Амбедкар»), чтобы дать понять, что к ним не следует более относиться как к неприкасаемым. Но два махара, приветствуя друг друга, произносят традиционное индийское приветствие: «Ram Ram»[90]90
  Все сведения о деревенской жизни махаров я взял из превосходного эссе Neera Burra, «Buddhism, Conversion and Identity» in M. N. Srmivas, ed., Qaste, Its Twentieth Century Avatar (New Delhi: Penguin India, 1996), pp. 155–169.


[Закрыть].

Город – это другой мир. Мы побывали в махарском районе Аурангабада, где живет молодой активист Амит Сударкар. Это бедный район, но он поражает своей чистотой, выделяющей его среди других частей города. Все вокруг чисто выметено и вымыто. Над каждом домом развевается на ветру многоцветный флаг международного буддизма и голубой флаг с изображением колеса Ашоки, великого буддийского правителя начального периода индийской истории. В домах фотографии кинозвезд и знаменитых игроков в крикет. И никаких статуэток богов, только небольшие изображения Амбедкара и Будды. В Аурангабаде, как и в других индийских городах, махары живут по соседству с мусульманскими кварталами. «Нам проще общаться с мусульманами, чем с кастовыми индусами, потому что мы слишком настороженно относимся друг к другу, – объясняет Сударкар. – До обращения в буддизм мы привыкли есть говядину с мусульманами». В Аурангабад я приехал с моим другом и фотографом из Дели Сохаилом Акбаром, сопровождавшим меня в нескольких поездках. Нас обоих поразило то, насколько уверены в себе махары, с которыми мы встречались. Среди них были учителя, владелица салона красоты и механик. Все они были грамотны. Почти каждый из встреченных нами махаров был грамотен в первом или втором поколении, и они просто лучились уверенностью в себе. Поразительно радикальное изменение для людей, родители, деды и пращуры которых на протяжении сотен, а, пожалуй, и тысяч лет только и знали, что кланяться и унижаться.

Вокруг нас собралась толпа, как бывает всегда, когда объявляются чужаки. Нас повели в местный храм. Там не было ничего, кроме голубых стен с изображениями Будды и Амбедкара. Забавно, что Амбедкара всегда изображают с толстыми красными губами, как у Будды. Но не было ни ароматических курильниц, ни колоколов, ни свечей. «Мы не молимся Будде, потому что верим, что он был не богом, а человеком, – сказал Сударкар. – Мы молимся за мир или медитируем. Иногда мы приходим сюда читать». Потом люди захотели познакомить нас с местным дантистом, кабинет которого расположен рядом с храмом. Он тоже махар. В его кабинете работал кондиционер, было прохладно и безупречно чисто. «Ко мне постоянно ходят лечиться люди из других каст», – сообщил дантист. Другие, желая удостовериться, что я понял все значение того, что высшие касты теперь позволяют неприкасаемому запускать пальцы в их рты, забормотали: «Представляете?» «Очень хороший дантист». «Махарский дантист». Большинство этих людей говорили не только на хинди и маратхи, главном языке Махараштра, но и на английском. Садаркар сказал: «Дискриминация все еще жива – мы не живем по соседству с высшей кастой и отдаем детей только в наши школы. Но мы свободны и знаем свои права».

Раз уж так все сложилось, мы не могли не уступить стремлению этих людей отвести нас и в другие места, иллюстрирующие те или иные достижения гордых махаров. Дальше все шло само собой. Следующей остановкой был музей, посвященный жизни Амбедкара. Половина книг в библиотеке музея была об американских «Черных пантерах» и Малколме Иксе. После смерти Амбедкара Республиканская партия Индии распалась на враждующие фракции. Группа далитов, вдохновляющаяся примером Малколма Икса, создала движение «Далитская пантера», существующее до сих пор, хоть и мало чем себя проявившее. «Мы чувствуем сходство наших страданий со страданиями негров в Америке до возникновения движения за гражданские права и в Южной Африке при апартеиде», – сказал смотритель музея. Но в некоторых отношениях то, что претерпевали в прошлом и вынуждены терпеть сегодня неприкасаемые, намного хуже. Даже в условиях апартеида и в глуши американского юга белые семьи часто использовали труд черных кухарок и черных нянек. «Индус из высшей касты скорее умрет, нежели позволит неприкасаемому приготовить ему еду или ухаживать за его детьми, – объясняет смотритель. – Его это оскверняет». После музея мы побывали в университете Амбедкара, который до начала 1990-х годов именовался Аурангабадским университетом. Смена названия вызвала гневные протесты индусов из высшей касты, но они ничего не смогли сделать.

Потом нас повели в небольшую буддийскую школу под одним из скалистых холмов, окружающих город. Монахи, по большей части молодые люди двадцати-тридцати лет, казались более суровыми, чем махары, которых мы встречали в городе в этот день. Все они были одеты в красно-коричневые накидки. Они заговорили с нами о том, почему буддизм практически исчез в Индии, где он возник, но по-прежнему существует в других частях Азии, где привился в свое время. Монахи сказали, что великие буддийские центры Таксила и Наланда (соответственно в современном Пакистане и штате Бихар) были разорены браминами, опасавшимися, что буддистский эгалитаризм подорвет их доминирующее положение в обществе[91]91
  На самом деле знаменитый монастырь в Наланде был, по всей вероятности, уничтожен мусульманскими правителями. Но многое свидетельствует о том, что в более ранние периоды индийской истории индуистские династии принимали меры для подавления буддизма.


[Закрыть]. «Они разрушили буддизм, потому что в нем не было каст, – заявил воинственный молодой монах. – А что такое брамины без каст?» Я спросил, почему среди других разновидностей далитов – вроде чамаров, традиционно занимающихся выделкой кож, или касты валмиков, ассенизаторов, убирающих испражнения других каст, – так мало групп, принявших буддизм. Монахи ответили, что другие группы далитов видят в махарах своих соперников, хотя и по-прежнему воздвигают статуи Амбедкара. «Высшие касты знают как промывать мозги и запугивать низших, чтобы те не покидали индуизма, – сказал молодой монах. – Многие люди, принадлежащие к низшим кастам, не понимают, что индуизм невозможно изменить. В индуизме нет папы или Ватикана. Брамины слишком скользкие».

Диагноз показался мне крайне любопытным. Да и трудно было не испытывать сочувствия их гневу. Разговоры с монахами и другими махарами помогли мне уяснить то, что трудно понять иностранцу, вроде меня: далиты и другие низшие касты ожесточены не только против высших индуистских каст, но и друг против друга. Именно эту разобщенность Амбедкар пытался преодолеть. Сегодня, через пятьдесят лет после его смерти, даже его скромные успехи в объединении некоторых групп далитов друг с другом и некоторыми другими низшими кастами находятся под вопросом. Индия, как сказал писатель B. C. Найпол, стала страной миллионов мелких бунтов: и низших каст против высших, и высших каст (и некоторых низших) против мусульман, а также высших и низших каст против таких же, как они, других высших и низших. Но Индия еще и страна неожиданных союзов: между врагами общих врагов, между мусульманами и низшими кастами, и между людьми, которые еще вчера относились друг к другу с презрением, да и завтра могут опять вернуться к прежним отношениям. В одном крупном индийском штате возник даже союз между далитами и браминами (против почти всех). Индийская политика – немыслимый котел, где бурлят межкастовые союзы, непрерывно возникая и вновь распадаясь. Ей трудно найти аналоги где-либо. При этом между всеми индийскими кастовыми партиями есть существенные черты сходства: все они формируются вокруг сильных харизматических лидеров, которые не допускают никакой внутрипартийной демократии или неподчинения; все они защищают систему сильного государственного регулирования, потому что только в такой ситуации они смогут беспрепятственно распределять рабочие места и контракты среди поддерживающей их касты; и все они лучше любых других партий могут поднять своих сторонников и привести их в день выборов к урнам для голосования.

* * *

Я приехал в Патну, столицу штата Бихар на севере Индии, чтобы понаблюдать за ходом важных выборов в законодательное собрание третьего по величине штата страны. Перед этим я посетил расположенный в южном штате Андхра-Прадеш оживленный город Хайдарабад, магнитом притягивающий инвестиции в индийские разработки программного обеспечения. Более резкого контраста между городами невозможно себе представить. В Хайдарабаде пятизвездочных отелей не меньше, чем в любом западном городе. В большинстве из них действуют сети беспроводного интернет-доступа, так что со своего лэптопа можно выйти в интернет из любого места в здании. В лучшем отеле Патны во внутренней телефонной системе столько шумов, что невозможно говорить даже с телефонным оператором. «Алло, алло, это межгород?» – «Нет, я говорю из номера 212». – «Алло, алло, у вас есть бронь?» Конечно, о доступе в интернет не стоит и мечтать. И то же самое с дорожным движением: в Хайдарабаде движение очень плотное, но дороги в полном порядке. А в трехмиллионной Патне ни одного работающего светофора. Инерция и косность таковы, что город даже не изменил колониальные названия улиц. Меня очень забавляла езда по Боринг-роуд[92]92
  Boring – скучный, надоедливый (англ.). – Прим. перев.


[Закрыть]. Названа она в честь британского чиновника.

На самом деле Патна место очень интересное. Ее называют столицей «Лалулэнда», в честь самого известного и остроумного лидера низшей касты Лалу Прасада Ядава. Лалу и его жена Рабри Деви руководили штатом с 1990 г. благодаря могущественной избирательной формуле «My» – мусульмане и ядавы, союз между мусульманами штата и кастой ядавов, название которой их лидер сделал своей фамилией. Ядавы – один из крупнейших в Индии «прочих отсталых классов», как именует правительство большинство субкаст, входящих в касту шудр. Ядавы – традиционная каста пастухов севера Индии, занимающая на иерархической лестнице сравнительно низкое место, хотя и повыше, чем неприкасаемые махары или чамары. В штате, где межкастовая разобщенность чувствуется, вероятно, острее, чем где-либо еще, союз ядавов и мусульман обеспечил Лалу устойчивые 30 % голосов в четырех избирательных кампаниях подряд. Но на сей раз магическая формула, похоже, перестала работать. Другие межкастовые альянсы начали оттягивать к себе голоса богатых мусульман и ядавов, которым надоела политику Лалу с ее кастовой ориентацией, проводимой в ущерб экономическому росту, законности и порядку.

Всю неделю, пока я был в Патне, все были взбудоражены новостью о похищении ученика городской элитной англоязычной частной школы. Это было уже пятое похищение за последние пять месяцев. В Бихаре похищения тесно связаны с другим крупнейшим бизнесом штата – политикой. Далеко не случайно число похищений начинает заметно расти, когда не за горами выборы. Проведение выборов в одном из 243 избирательных округов Бихара обходится от 10 до 50 млн рупий (от 200 тыс. долл. до 1 млн долл.)[93]93
  Существуют разные оценки средней стоимости выборов в Индии. Наиболее достоверным источником, пожалуй, является «lok Satta», расположенная в Хайдарабаде организация, изучающая политику: http.//www.prajanet.org.


[Закрыть], а это абсурдно дорого для штата со средним годовым доходом менее 15 000 рупий (300 долл.) на человека. Не считая урожая манго и личи, которые экспортируются в другие части Индии, Бихар не производит практически ничего. Главным источником доходов Бихара являются бюджетные субсидии, предоставляемые центральным правительством, и денежные переводы миллионов бихарских крестьян, зарабатывающих на жизнь в неформальном секторе Дели, Мумбаи или Пенджаба. Бихарцы из среднего класса по большей части покинули штат.

«Если бы я знал тогда то, что знаю теперь, ни за что не вернулся бы в Бихар», – сказал д-р Аджав Кумар, который недавно ушел в отставку с поста руководителя медико-санитарного совета Бихара и имеет в Патне частную медицинскую практику. В 1984 г. Кумар, решивший вернуться в Бихар, работал врачом в британской Государственной службе здравоохранения. Теперь он горько жалеет об этом решении. Одетый в синий с золотыми пуговицами пиджак яхтсмена, Кумар кажется чужаком в городе, в котором лучше не выделяться.

Обладая высокой квалификацией и происходя родом из касты традиционных бихарских землевладельцев бхумийаров, Кумар принадлежит одновременно и к высшей касте, и к среднему классу (что бывает не всегда: в деревнях немало бедных браминов). В глазах низших каст Кумар «феодал». А для похитителей детей он является главной целью. «Я на ночь кладу под подушку пистолет, – объясняет Кумар, когда мы пьем чай в его клинике, и при этом он не спускает настороженного взгляда с монитора, на котором виден вход в его клинику. – Меня постоянно донимают вымогатели и угрозы похищения. Это безнадежное место. Большинство моих коллег разъехались. И они не вернутся».

Кумар подозревает, что похитители и полиция работают рука об руку. Он говорит, что полиция ведет себя так, будто состоит на службе у своих политических хозяев, и это мнение подтвердили в разговорах со мной двое высокопоставленных бихарских полицейских. До визита к Кумару я говорил с Д. П. Оджха, который возглавлял полицию штата с населением 75 миллионов человек до того, как его вынудили досрочно уйти на пенсию. Одним из его проступков был арест Мохаммеда Шахабуддина, члена парламента от партии Лалу, которого обвиняют в многочисленных убийствах, похищениях и вымогательстве. В интервью на национальном телеканале Шахабуддин походя пригрозил Д. П. Оджха убийством. Из 545 членов индийского парламента в Дели почти у сотни есть «криминальное прошлое»[94]94
  По данным неправительственной исследовательской организации Public affairs Centre со штаб-квартирой в Бангалоре. См. их доклад: Dr. Samuel Paul and Professor Vivekananda, “Holding a Mirror to the New lok Sabha” на сайте http://www.pacindia.org.


[Закрыть] (т. е. им предъявлялись обвинения в совершении преступлений, но они не были осуждены). Члена парламента осудить практически невозможно, и это одна из главных выгод участия в политике. А политические лидеры вроде Лалу, в свою очередь, заинтересованы в том, чтобы продвигать богатых и влиятельных главарей мафии в качестве своих кандидатов. Из почти сотни осевших в парламенте уголовников большинство избраны в Бихаре и Уттар-Прадеше. Тот кто, подобно Д. П. Оджхе, становится у них на пути, сильно рискует. Как и Кумар, Оджха говорит, что уже слишком стар, чтобы покидать родной штат. Поэтому он ведет борьбу с политической коррупцией в одиночку. «У нас превосходные законы, даже здесь, в Бихаре. Проблема в людях, которые должны следить за соблюдением этих законов, – объясняет отставной комиссар полиции. – Как можно всерьез относиться к законам, когда лесничие занимаются браконьерством?»

Вопрос был настолько хорош, что я решил, что стоит задать его Лалу Прасад Ядаву. Лалу, как все его называют, ко всему прочему депутат парламента Индии. В конце 1990 – х годов его обвинили в причастности к расхищению субсидий, выделяемых для закупок корма для скота. Он даже на короткое время оказался за решеткой, так что ему пришлось уступить пост главного министра Бихара своей жене Рабри Деви, которая с тех пор руководит штатом. Но это обвинение не помешало Лалу стать в 2004 г. министром железнодорожного транспорта Индии в правительстве Манмохана Сингха. Влиятельность партии Лалу в Дели сделало его вторым по значению после партии Конгресса партнером коалиционного правительства Сингха. Этот кабинет представлял собой причудливую смесь городских технократов вроде Манмохана и вульгарных деревенских вождей, подобных Лалу. Одних эта ситуация приводила в отчаяние. Другие воспринимали ее философски. Вскоре после выборов один из коллег Манмохана сказал мне на приеме: «Думаю, нам всем стоит изучать историю коррупции в американской политике в начале XX в. Она доказывает, что шанс на превращение в великую державу все же есть». Эта аналогия не лишена оснований: с 2004 г. темпы экономического роста экономики Индии составляли 7 % в год.

Но в экономике Бихара ситуация сменилась с плохой на еще худшую. Это самый сельский штат Индии – более 90 % населения живет в деревнях. Для большинства бихарцев в сельской жизни нет ничего идиллического. Электричество есть менее чем в 10 % бихарских домов. Только один бихарец из двадцати может позволить себе мотороллер. Продолжительность жизни самая низкая в Индии. Средний бихарец живет на пятнадцать лет меньше, чем житель штата Керала, где большинству людей доступны медицинская помощь, образование и электричество[95]95
  Большая часть данных взята из результатов переписи 2001 г., а также из ежемесячных обзоров потребления продуктов питания бедными слоями населения, которые готовит и издает National Sample Surveys. Бо́льшую часть данных мне предоставил Омкар Госавами (omkar Gosawami), возглавляющий консультационную фирму из Дели Corporate and economic Research Group.


[Закрыть].

Настоящей работы в Бихаре нет, а экономика настолько обескровлена, что в на штат приходится всего 0,7 % общих поступлений от налога с продаж, при том что на его территории проживает 7 % населения Индии. Менее чем один бихарец из сорока имеет телевизор[96]96
  Corporate and economic Research Group.


[Закрыть]. Что до развлечений, то многие полагаются на Лалу, публичные выступления которого все еще собирают сотни тысяч человек.

Это была моя вторая встреча с Лалу, и я немного нервничал. Несколько лет назад после интервью я написал статью, которую Лалу публично раскритиковал. Тогда была ночь, и Лалу сидел в своем саду в окружении множества приятелей. Он все время над кем-нибудь подшучивал, вызывая взрывы хохота. В статье я писал: «В воздухе стоял безошибочно узнаваемый запашок марихуаны»[97]97
  Edward Luce, “beating back the brahmins”, Financial Times, July 5, 2003.


[Закрыть]. Ручаюсь за правдивость этой фразы, потому что трудно спутать этот запах с чем-нибудь другим, что отметил сопровождавший меня человек. Но эта фраза задела Лалу[98]98
  В большей части Индии марихуана разрешена, а во многих штатах, в том числе в Бихаре, ее продают в заведениях, имеющих государственную лицензию. Предполагается, что она предназначена для употребления только во время религиозных праздников.


[Закрыть]. Он объявил в присутствии местных журналистов, что западные газетчики вроде меня пытаются его дискредитировать: «Они в сговоре с браминами», – заявил он.

На сей раз добраться до Лалу оказалось непросто, и отнюдь не из-за той статьи. Вокруг его резиденции собрались сотни людей, выкрикивавших лозунги. Был зимний вечер, и в воздухе стоял густой туман. Наш автомобиль еле полз через толпу, и мы боялись кого-нибудь задеть. Было не разобрать, что это за крики. Я нашел Лалу в саду, где, окруженный частоколом микрофонов и камер, он давал пресс-конференцию. Когда он отпустил журналистов, я присоединился к нему и его жене на веранде, где все грелись у жаровни. Лалу развалился в ротанговом кресле, завернувшись в шерстяное одеяло, и время от времени согревал руки над огнем. Рабри Деви подала чай с лимоном и бихарские сладости. Я спросил Лалу, что, по его мнению, ему удалось сделать для Бихара за последние пятнадцать лет. «Два наших самых больших достижения – социальная справедливость и гармония в обществе, – ответил он. – Мы вселили мужество в униженных. Сегодня далиты могут ходить с высоко поднятой головой. Их больше не притесняют брамины и землевладельцы. И мусульман никто не обижает. Мы нанесли поражение индуистским националистам». Многое из этого было правдой. Но Бихар весьма далек от идеала верховенства права. Лалу сказал: «Когда пишут о Бихаре, всегда говорят о проблемах закона и порядка, а также о насилии в отношениях между кастами. Это все потому, что у нас в Индии средства массовой информации сконцентрированы в руках высших каст. Они всем этим даже иностранцев одурачили». Потом Лалу добавил, что два года назад журналист из лондонской Financial Times написал, что в его присутствии курят марихуану. Я сказал, что это был я. «Нет, нет, это определенно были не вы, – возразил Лалу чуть взволнованно. – Он был совсем на вас не похож. Он был, он был…» Но это был я, настойчиво повторил я. «Да неважно, – отмахнулся Лалу, которому было явно неловко. – Уверен, что дело было в культурном непонимании. Такое бывает». Должен признать, что иеня забавляло замешательство Лалу. Передо мной сидел человек, прославившийся на всю Индию своим умением наносить людям публичные оскорбления. В ходе общенациональных выборов 2004 г. Лалу предложил отказаться от голосования и решить исход выборов по результатам соревнования в беге лидеров двух главных партий, Сони Ганди, итальянки пятидесяти одного года, вдовы Раджива (с которой Лалу теперь в союзнических отношениях и с которой мы еще встретимся в главе 5), и Атала Бехари Ваджпаи, семидесятилетнего премьер-министра и индуистского националиста (с которым мы встретимся в следующей главе). Ваджпаи незадолго перед тем перенес операцию на обоих коленных суставах. Премьер-министр и ходил-то с трудом, а уж бегать… Впрочем, даже друзья Ваджпаи смеялись над этой шуткой Лалу. Мы спросили Лалу о шумной толпе, что-то выкрикивавшей перед его резиденцией. «Это мои люди, и они скандируют лозунги в мою поддержку», – ответил он. Оказалось, что там собрались те, кто желал стать кандидатом от партии Лалу на предстоявших выборах. «Проезжая через толпу, – сказал он, развеселив всех окружающих, – я всегда занавешиваю окно, чтобы не видеть их лиц».