Текст книги "Однажды в Петербурге"

Послесловие

Этого, должно быть, никто не мог предположить, но старый князь Игнатьев после рождения сына заметно воспрял духом и прожил еще четырнадцать лет. Считая Артемия, княгиня родила ему одиннадцать детей, всех поселила в Прытком и обеспечила целым штатом слуг и гувернеров. Князь понял намек и съехал от жены в то самое Прыткое, а когда княгиня заявила ему, что он не имеет на это права, потому что Прыткое – давняя вотчина рода Щенятевых и к Игнатьевым ни малейшего отношения не имеет, он молча предъявил ей дарственную на Прыткое, подписанную хозяином имения, князем Романом Павловичем Щенятевым. Княгиня поначалу с досады хотела бросить бумагу в огонь, но потом подумала, оценила ситуацию трезво и еще при жизни Петра Артемьевича уехала во Францию, где, получив известие о кончине мужа, вскоре стала маркизой де Соссюр и подарила новому мужу пятерых детей: все – дочери, зато такие, как хотелось ей, – синеглазые, высокие и с орлиным носом. И неожиданно для всех знавших маркизу еще в бытность княгиней Игнатьевой стала этим пяти дочерям образцовой матерью.

Будучи однажды по каким-то делам в Париже, чета Соссюр взяла под покровительство талантливого русского художника, окончившего с отличием Академию изящных искусств и творившего под псевдонимом Тимофей Романовский.

Его предыдущий патрон, брат маркизы, который и дал живописцу фамилию по своему имени, оказавшись в Париже, пустился во все тяжкие, разбазаривая состояние, пока – года через три или четыре подобной жизни – не повстречал однажды симпатичную скромную девушку, нашедшую себе в Париже место гувернантки в каком-то богатом доме. Не столько по взаимной любви, сколько по мудрой расчетливости ее амбициозной маменьки совершилась свадьба, и фрейлейн Юлия Шмайль стала княгиней Юлией Щенятевой. Она подарила князю наследника, и ей хватило благоразумия прощать супругу его многочисленные прогулки к парижским кокоткам. С годами князь Роман становился все более ленивым, праздным, рассеянным, мысли его временами как будто терялись где-то, и закончил свои дни князюшка в лечебнице для душевнобольных, пережив там, впрочем, и Юлию, и сына. С сестрой он так и не примирился и знать ее не хотел, хотя она делала к тому попытки. Так закончился славный род, ведший свое происхождение от Гедимина.

Маркиза де Соссюр дожила свой век счастливо и роскошно и скончалась во время эпидемии чумы, в один год с мужем.

* * *

Матушка замолчала, Маша тоже не знала, о чем еще спросить ее. Арсений Григорьевич терпеливо ждал, что, может, будет сказано или спрошено еще что-то, и наконец в дверь постучали.

– Аминь, – отозвалась матушка на положенную молитву.

Отец Тихон в этот раз как никогда соответствовал своему имени, был тих, мирен и как-то внутренне собран. Увидев его, монахиня подошла под благословение, а потом спросила с какой-то невероятной готовностью, даже решимостью:

– Уже?

Вместо ответа священник кивнул. Все, включая Арсения Григорьевича и Машу, вышли на монастырский двор, всё еще не понимая, что происходит и что задумали матушка и отец Тихон.

Монахиня широко перекрестила Арсения, обняла племянницу, попросила передать свою любовь и благословение братцу, поклонилась на монастырский собор и строго сказала священнику:

– Только до околицы.

Как будто что-то почуяв, Арсений Григорьевич с дочерью пошли следом и до околицы дошли все вместе. Заметив это, матушка долго-долго и очень внимательно смотрела Арсению в глаза, потом помотала головой. Вернулась к отцу Тихону и снова попросила очень серьезно:

– Только до опушки.

Две фигуры в длинных черных одеждах шли рядом и в ногу, проселочная дорога уходила к лесу, петляя между молоденькими елочками. Они шли, не держась за руки, но все равно вместе, а сбоку тонкой белой пеленой наползал туман. Когда до опушки леса оставалось каких-то пять шагов, туман скрыл их совсем.

Отец Тихон быстро вернулся, просветленно-грустный и задумчивый. На все расспросы отвечал, что проводил матушку, как она и просила, только до опушки и что сталось дальше, не знает. На третий день после того, отправившись в тот лес по ягоды, он нашел пенек, расцветший в разгар лета невиданными белыми цветами. Позвал Арсения Григорьевича, Машу и Фадюшу, и все вместе отслужили панихиду. Под корнями пня нашли матушкин апостольник[40]40
  Апостольник – головной платок монахини.


[Закрыть], но тела нигде сыскать не могли. Отец Тихон построил возле пня деревянную часовенку, освятил ее в честь Воскресения Христова и там поселился, став отшельником и оставив попечение о Корсунской церкви и ее приходе своему преемнику.

Прожил он за сто лет и стал следующим, после матушки, хранителем всей этой истории. В памятные дни служил панихиды, ухаживал за могилами и молился за еще остающихся здесь и все прибывающих.

В тот же год Маша вышла замуж. Раздумав в сердце своем, она приняла предложение того, кто с детства был ей лучшим другом, товарищем ее игр и доверенным во всех тайнах, – простого угличского плотника Фаддея Александровича Караваева. Отец Тихон венчал их и был как-то особенно рад за них, потому что они напоминали ему другую пару, которой не суждено было вместе стоять перед алтарем, но которая все равно – он это чувствовал – всегда будет вместе. И когда-нибудь наверняка Фадюша вот так же проводит Машу до околицы, а может, и до опушки леса, и они все равно всегда будут вместе, потому что для того, чтобы быть с человеком рядом, вовсе не обязательно находиться поблизости физически, а достаточно мысли и молитвы.

Арсений Григорьевич Безуглов после ухода матушки как-то внутренне сломался, перегорел. Он мирно скончался через полгода после Машиной свадьбы. Арсений Григорьевич знал, что в конце дороги его ждут родители, и сестра, и брат, и Пашенька, не говоря уже о самой матушке, и раз они все там, то и не страшно ему и не скорбно даже, а, наоборот, радостно встретиться с ними снова и больше уже никогда никого не потерять.