Текст книги "Криминальные кланы"

Фрэнк Йейл был непревзойденным стрелком, лучшим в стране. Он был умен как хищник. Ни разу, ни один полицейский не сумел обнаружить его след хоть в каком-нибудь преступлении. Говорили, что он способен, подобно лесному зверю, чувствовать опасность на расстоянии. О приближении врага ему было известно, когда тот находился за три квартала от него. Но ученик должен был исполнить урок правильно, иначе он, Фрэнки, был бы скверным учителем. И ученик не подвел его. «Верный друг оказался на высоте, – вероятно, об этом успел в последний раз подумать Фрэнки Йейл, когда увидел направленные на него дула автоматов. – Ты хороший друг, Аль, но ни ты, ни я не могли поступить иначе. Мы живем как звери в лесу и бежим вдоль красных флажков, мы живем по законам, уготованным этим звериным обществом. Мы оба не могли поступить иначе».

Венок Аль Капоне, присланный на похороны Фрэнка Йейла, был самым большим и самым лучшим, словно так он в последний раз хотел выразить свою любовь и вместе с тем ненависть к законам, переступить через которые до сих пор не смог никто. Этот венок был сплетен из огромных белых роз, увитых атласной лентой, на которой были написаны всего три слова: «Мне очень жаль». Какая боль стояла за этими словами, никто так никогда не узнал.

Когда погиб Фрэнки у Капоне внутри словно что-то сломалось окончательно и бесповоротно. Говорили, что он стал жестоким, не знающим жалости зверем. Чутьем он чувствовал опасность, так же как и его учитель Йейл. Вот и теперь какой-то внутренний голос как будто говорил ему: «Будь настороже. Опасность совсем близко». И Капоне придумал собственную секретную организацию под названием «Джи-2», задачей которой было выявлять заговоры, затеянные против него. Теперь он был один и должен был иметь собственных агентов, которые за деньги доложили бы ему, где зреет обман. Друзей и него больше не было. Никогда.

Буквально через несколько месяцев после создания новой службы Капоне доложили: ему вынесен смертный приговор, который должны осуществить Джунтас, Скаличе и Ансельмо, как только представится первый удобный случай.

На следующий день Аль Капоне объявил, что устраивает торжественный обед в ресторане, предлогом для которого является назначение на должность капо одного из убийц, Джунтаса. О том, что произойдет во время этого банкета, знали все приглашенные, кроме тех, кто намеревался захватить власть.

В этот день Капоне был любезен необычайно. Для каждого из гостей у него находилось приветственное слово, каждому он пожимал руку в знак своего сердечного расположения. И ни с кем он не был так радушен и учтив, как с теми, кому предстояло умереть, – Джунтасом, Ансельмо и Скаличе.

Официанты торжественно внесли блюда с благоухающими спагетти, ароматной итальянской пиццей, бутылки с кьянти и шампанским. Капоне посадил Джунтаса во главе стола, а рядом с ним – Ансельмо и Скаличе, которые, по словам босса, тоже удостоились повышения. И вот настало время тостов, Аль Капоне поднялся со своего места, высоко подняв бокал шампанского. Он улыбался, а все смотрели на него и напряженно ожидали тоста. Однако пауза затягивалась, и присутствующим отчего-то сделалось невыносимо холодно и неуютно.

Внезапно лицо Капоне покрыла мертвенная бледность, отчего его шрамы побагровели, а улыбку словно кто-то невидимой рукой стер с его губ. Задрожав от ярости, он швырнул бокал в лицо Джунтасу. «Вы не люди, а вонючие собаки! – крикнул он. – Предатели, дерьмо, ненавижу!» Он выхватил из-под стола бейсбольную биту, а остальные участники банкета достали свои пистолеты, направив их на оцепеневших от ужаса Джунтаса, Ансельмо и Скаличе.

Капоне медленно шел вокруг стола. Его глаза уже застилал кровавый туман, а в мозгу стучали беспорядочные слова: «Предательство, Фрэнки, звери…»

Джунтас, Ансельмо и Скаличе поднялись из-за стола. Они стояли бледные как полотно, но даже ни одного жеста не сделали, чтобы защититься. Капоне взмахнул битой и ударил Джунтаса по голове. Он бил и бил, как помешанный, и тяжелая бита непрерывно мелькала в воздухе; его глаза заливали слезы и пот; он не замечал крови, брызги которой летели на его лицо. «Ненавижу, ненавижу!» – стучало в его голове. Он ненавидел эту жизнь за то, что она сделала с ним, за то, что превратила его в зверя, за то, что он был вынужден сделать с Фрэнки, лучшим другом, которого он все равно никогда не забудет. Он как будто хотел отомстить за Фрэнки; он не помнил, как упали под стол сначала Джунтас, а вслед за ними Скаличе и Ансельмо. Капоне размозжил им черепа, сам, вот этими белыми холеными руками. Если бы он так же мог разделаться со всем этим городом, который так ненавидел, городом, который платил ему взаимной ненавистью, но все же продолжал каждый вечер поглощать его виски.

Капоне никогда еще не чувствовал себя настолько уставшим. Он не обращал внимания на официантов, которые поспешно приводили в порядок место кровавой драмы, на то, как его помощники уносили из зала трупы. Кажется, ему потом доложили, что Ансельмо и Джунтас были еще живы и их пришлось пристрелить. Ему было все равно. На следующее утро он прочитал заметку в газетах, что тела трех предателей нашли в пригородной канаве, совсем недалеко от Чикаго. Естественно, улик у полиции не было никаких.

Но теперь его начали бояться. Бояться, как раненого зверя, от которого нужно избавиться. Этот страх распространялся по стране со скоростью лесного пожара. Власти приняли решение: Капоне должен исчезнуть. Но как, если против него никогда не существует улик? По какому делу его можно провести? Если свидетели и находились, то они предпочитали молчать, поскольку каждый знал неписаный закон мафии омерта – кодекс молчания. Если находился свидетель, то в полиции он обязан был молчать, если, конечно, ему была дорога собственная жизнь. Только в случае молчания его не оставили бы без поддержки, нашли бы деньги на адвоката и на подкуп прокурора. Наконец, можно было устроить побег. Все, что угодно, только не говорить. Заговоривший всегда умирал; он превращался в живую цель, которую найти достаточно легко. А потом следовал выстрел или имитация самоубийства, как у того мафиози, имя которого Капоне успел уже забыть, помнил только, что перед дверью его гостиничного номера дежурили на посту шестеро полицейских. По невероятной случайности все они разом заснули, а предатель повесился на простынях, выбросившись из окна. «Наверное, таким образом он хотел сбежать, но у него ничего не получилось», – пожали плечами полицейские. Молчали из страха, молчали за деньги, молчали, потому что были мертвы. Мафия была миром мертвого молчания.

Пока Аль Капоне еще оставался «королем Чикаго», в руках котрого концентрировались все поставки спиртного. Все чаще его фотографии появлялись на первых полосах газет крупным планом. Он становился персоной нон-грата, впрочем, большинство штатов, послушных правительству, уже поспешили объявить его таковым. Из Чикаго его тоже пытались выслать, постоянно приходили с нелепейшими обвинениями, например в бродяжничестве, поскольку официального места работы у Аль Капоне не было. Полицейские оказались в щекотливом положении. Предъявить ему обвинение в ношении оружия? Но что-то надо было делать? Шел 1930 год, а каждое выступление в Белом доме президент сопровождал словами: «Аль Капоне должен быть арестован». (При этом Аль почему-то вспоминал слова римского оратора, который в каждой своей речи и к месту и не к месту произносил как заклинание: «А Карфаген должен быть разрушен»).

Подобные заклинания отличались действенностью во все времена. Президент требует ареста Капоне любой ценой, а это уже не шутка, а большая политика. Тысячи юристов лихорадочно трудились, чтобы найти хоть что-нибудь, за что можно зацепиться. Наконец через год одного из юристов осенила идея: налоговый кодекс! Вот что поможет упрятать всесильного Капоне за решетку навсегда. Да, так оно и будет: против «короля Чикаго» следует возбудить дело об уклонении от уплаты налогов.

Оставалось самое малое: арестовать Аль Капоне. За ним внимательно следили, на него расставляли ловушки, и наконец удобный момент был найден. Аль Капоне возвращался в Чикаго из Атлантик-Сити, где только что пережил час своего наивысшего взлета: ему удалось создать свод законов, который теперь регулировал отношения между всеми американскими группировками. Он нашел путь к соглашению и теперь спокойно ждал в Филадельфии пересадки на рейс в Чикаго. Чтобы скоротать время, Капоне листал газету, рядом с ним дремали два телохранителя, и все вокруг казалось спокойным. Необычно спокойным.

Вероятно, чутье изменило Капоне, как когда-то его другу Фрэнки. К нему подошли два вежливых полицейских и обнаружили у «короля Чикаго» пистолет в роскошной кобуре ручной работы. Ну и что? Капоне только улыбнулся и протянул представителям власти удостоверение – разрешение на ношение оружия, выданное ему в Чикаго. Казалось бы, инцидент должен был быть исчерпан. Но не тут-то было. «Это другой штат, мистер Капоне, – сказал полицейский, спокойно улыбаясь. – У нас этого разрешения недостаточно. Сожалею, но вы арестованы».

«Это тринадцатый раз, – почему-то подумал Капоне. – Меня арестовывали и отпускали двенадцать раз, этот – тринадцатый. Роковое число!».

В свой родной город Капоне попал в этот раз как подсудимый. Там уже полным ходом раскручивалось дело о неуплате налогов. Президент торопил: через несколько месяцев с Капоне должно быть покончено. А пока юристы пытались разузнать хоть что-нибудь о доходах «короля Чикаго», о которых на самом деле никому и ничего не было известно, местные полицейские демонстрировали свою силу и желание подразнить загнанного зверя, а заодно потешить собственное самолюбие.

Однажды рано утром в доме Капоне зазвонил телефон. Когда хозяин снял трубку, в ней прозвучал глуховатый голос: «Советую вам выглянуть в окно в 11 утра. Увидите нечто интересное».

Капоне подошел к окну и увидел, как по улице медленно движется странная процессия: это были 45 громадных грузовиков. Когда-то они все принадлежали Капоне, но теперь на них сидели десятки вооруженных до зубов полицейских. При виде этой демонстрации Капоне захотелось разбить голову о стену. Но теперь он не мог сделать ничего.

Никогда еще он не чувствовал себя таким бессильным; наверное, оттого, что был обречен заранее. Юристы собирали сведения, что, где, когда и сколько тратил «король Чикаго». В результате досье получилось довольно-таки жалкое: вилла в Майами, дорогие сигары и лучшие костюмы, страсть к лошадиным бегам… Итого за 5 лет всего 300 000 долларов, поистине жалкая сумма для человека такого размаха, как Аль Капоне.

Аль Капоне был спокоен, присутствуя на судебных разбирательствах. В успешном исходе дела были убеждены также и его адвокаты. Обвинение представлялось просто смешным. Однако настоящий шок все они испытали, выслушав речи прокурора и судьи. Никогда еще стражи закона не были настроены столь решительно.

Аль Капоне ничего не понимал. Что происходит? Он предложил заплатить все, что, по мнению суда, он должен государству, в пятикратном размере, но в ответ услышал нечто странное: «Подсудимый, с американским законом не торгуются!». Только теперь «король Чикаго» все понял.

К нему не могли даже прицепиться по статье о нарушении сухого закона: он чах на глазах и буквально доживал последние дни. И дело здесь вовсе не в уклонении от уплаты налогов. Судьи имели личное распоряжение президента: дать Капоне максимальный срок. Это был беспрецедентный случай в истории юриспруденции. 22 октября 1931 года Аль Капоне был приговорен к небывалому сроку по этой статье: 10 лет жесткой изоляции в тюрьме строгого режима.

И вот Аль Капоне в последний раз стоит на перроне Чикаго под мелким моросящим холодным осенним дождем, ожидая поезда, но не того, в каких ему обычно приходилось ездить, в первом классе, в купейном вагоне. Нет, этот поезд будет другой: с решетками на окнах, и путь его лежит в кромешную мглу. Теперь «короля Чикаго» ничего не ждет впереди, кроме вечного мрака. Да, пока здесь еще по-прежнему толпятся журналисты, и Капоне даже не думает загораживаться рукой от бесчисленных вспышек фотокамер. Слегка прищурив глаза, он улыбается своей прежней жесткой улыбкой. «Интересно, раньше хоть кто-нибудь из вас осмелился бы прямо посмотреть мне в глаза?» – думает он, и словно в подтверждение его слов один из журналистов отводит взгляд.

Он по-прежнему идет по перрону королевской, немного устрашающей походкой. Да, пусть он зверь, но пока он еще не сломлен. И полицейские сопровождают его, как свита. Сколько их здесь! Целый взвод! Капоне почти никто не провожает, только сын и жена, которые кажутся такими одинокими и маленькими… Каково им будет теперь? Каково ему самому было в его нищем детстве?

Капоне останавливается около своего вагона и, презрительно улыбнувшись, достает из кармана пиджака свою последнюю гаванскую сигару. «А что, – говорит он полицейским. – Неплохая ночь для вас и для всей Америки. Быть может, вы надеетесь, что без меня здесь станет хоть немного тише?» Полицейские опускают глаза. «Прикурить не дадите? – спрашивает бывший „король Чикаго“. – Кажется, последнюю волю подсудимого всегда уважали… Кстати, господа, вы все можете курить. Покурим немного вместе, на прощание».

Аль Капоне. Тюремная фотография

Полицейские закуривают, а Капоне бросает прощальный взгляд на перрон, на небо, вдыхает полной грудью этот последний воздух свободы. Он знает, что, как бы его судьба ни сложилась дальше, он больше не вернется. Порыв резкого ветра сдувает пепел с сигары, и он летит вдаль, по всей Америке. Да, пройдет 10 лет в Алькатрасе, и он станет больным стариком, которого можно больше не бояться и которого можно даже выпустить, чтобы он мог умереть где-нибудь в спокойном уголке. «И все же, господа, – хотел бы сказать он на прощание, – вы потратили столько сил, чтобы превратить в ничто легенду обо мне, но вам, быть может, когда-нибудь придет в голову простая мысль, что всю жизнь, делая из меня зверя и загоняя меня как зверя, вы как никогда близки к зверю, который притаился в каждом из вас, и от него вам некуда будет спрятаться…»

Что такое счастье, он понимал по-своему. Лаки Лучано

Когда журнал «Тайм» решил опубликовать список людей, которые представляли собой, по выражению журналистов, «лицо XX столетия», то наряду с изобретателями самолетов, компьютеров, телевизоров, автомобилей и интернета, рядом с Генри Фордом и Биллом Гейтсом в нем фигурировало имя легендарного человека, по сути создателя организованной преступности – Лаки Лучиано.

Cтатуя Свободы

Его настоящее имя было Сальваторе Лучиано, и он, как и большинство переселенцев XX века, прибыл с родителями и многочисленной родней в Америку в 1906 году. Тогда ему было всего 9 лет, и он смотрел на мир широко раскрытыми, полными восторга глазами. «Боже мой! – воскликнул парнишка, спустившись по трапу парохода, – Сколько же здесь фонарей, сколько витрин! И все сверкает! Сколько электрических фонарей! У нас на Сицилии такого никогда не было».

Семья Сальваторе обосновалась в пригороде Нью-Йорка, в районе, где селились главным образом итальянские эмигранты и по-английски почти никто не говорил. Смотря на страшную нищету, окружавшую его, Сальваторе почему-то вспоминал, как он с семьей садился на корабль в Палермо. Его поразило, что там почти ничего не было: только маленький заводик, неизвестно что производящий, кажется серу. Здесь же все было совершенно по-другому. Другая страна, другой мир, другие правила игры…

Сальваторе сразу понял: чтобы преуспеть в этой жизни, нужно прежде всего как следует выучить английский язык. Он часто ссорился с братьями, которые пренебрегали занятиями английским. «Неужели вам непонятно, – говорил Сальваторе, – если вы хотите что-то купить в тех сверкающих огромных магазинах, вам потребуется очень много денег. Но у вас никогда не будет денег, если вы не будете знать английского».

Сам Сальваторе быстро научился говорить по-английски, бегло и без акцента. Благодаря этому, когда подростку исполнилось 16 лет, отец отдал его в ученики к шляпнику, который платил за работу несколько центов в час. Конечно, это почти ничего, но все же Сальваторе считал эти деньги своим первоначальным капиталом.

Кроме него, в мастерской работали четверо толстых ленивых парней, которым лишний раз со стула подняться было лень. Нет, это общество Сальваторе не подходило, и он быстро понял это. Однако у шляпника был еще один ученик – Лепке, высокий, черноволосый, юркий, с вечно горящими, словно возбужденными глазами. Он часто рассказывал итальянскому парню о жизни ночного Нью-Йорка и о том, сколько он таит соблазнов, о том, как порой легко стать богачом, хозяином вечно хохочущих девочек и здороваться за руку с шикарными джентльменами, привыкшими выигрывать каждую ночь по несколько сотен долларов.

Сальваторе понял: вот то, что ему нужно. Иначе из этой вечной проклятой нищеты не выбиться никогда. Нужно всего лишь немного накопить денег, а потом сделать из них капитал, который, он верит, появится непременно, как в фокусах, из воздуха, из ниоткуда.

Говорят, когда играешь в первый раз, всегда везет. Повезло и Сальваторе. Правда, в тот раз он был немного смущен. Своей одежды у него не было, а потому пиджак, притом откровенно грубый, ему пришлось взять на время у старшего брата. Юноша чувствовал себя не в своей тарелке: ведь он выбрал самый престижный игорный дом, и теперь ему приходилось ловить на себе насмешливые взгляды завсегдатаев и слышать изощренные колкости белокурых красавиц, словно сошедших с рекламных плакатов.

Собрав свою волю в кулак, он не ретировался, решил идти до конца. В тот вечер Сальваторе не взял в рот ни капли спиртного, выиграл 224 доллара и ушел, весьма довольный собой.

В этом клубе он появился ровно через неделю, и с ним впервые уважительно поздоровались. Он снова сорвал отличный куш и немедленно отправился в модный магазин, как он мечтал три года назад. Теперь у Сальваторе был отличный костюм, фетровая шляпа и шикарные коричневые полуботинки. Посмотрев на себя в зеркало, Сальваторе понял, что в шляпной мастерской ему больше делать нечего, и буквально на следующий день уволился. Теперь у него будет совсем другая жизнь, другие связи, он узнает новых людей, что бы там ни говорили в праведном негодовании отец и братья, что-то толкуя о католической вере и неправедно нажитом богатстве. Сальваторе уже понял: не сделаешь что-то сам, никто тебе не поможет, и нечего уповать на помощь свыше, сидя в старой развалюхе и с трудом связывая английские слова. Он выбрал свою дорогу, а если родственникам нравится такая трущобная жизнь, он им не мешает.

Правда, фортуна – дама переменчивая, и однажды Лучано проиграл по-крупному. Нужно было срочно исправлять положение. И тут снова на помощь пришел Лепке. Он познакомил Сальваторе с одним из своих друзей, торговцем наркотиками. Тот убедил 18-летнего парня, что дело это выигрышное и достойное настоящего мужчины. Сальваторе, все еще не до конца вышедший из детского возраста, упивался ощущением опасности; ему нравилось чувствовать, как дрожат нервы, когда приходится ждать очередной встречи в условленном месте, когда полиция может схватить тебя в любой момент. Ему понравился риск, тем более что эти маленькие пакетики с кокаином приносили действительно бешеные деньги.

Однако Сальваторе был еще слишком молод, чтобы не проколоться. У молодых парней дело было поставлено откровенно плохо, и ему пришлось пройти и через пьяные разборки, и понять, что такое грубый рэкет и насилие. И все же он был еще юн, а потому абсолютно пренебрегал таким понятием, как безопасность.

Лаки Лучано

Попался Сальваторе совершенно случайно, оказавшись поблизости от таких же, как он, молодых наркодельцов, гоняющихся за легкой наживой. В результате он заработал 3 года исправительных лагерей, хотя распространение им наркотиков доказано не было. Ему состряпали дело об ограблении ювелирного магазина, о котором Сальваторе даже понятия не имел. Просто у полицейских «зависло» дело, и срочно требовалось на кого-то его спихнуть. Тут-то и подвернулся Сальваторе Лучано, показавшийся стражам порядка подходящим козлом отпущения.

В исправительных лагерях Сальваторе узнал совершенно иных людей, с которыми встречаться раньше ему не приходилось. Ему дали понять, что такое круговая порука; он познакомился с теми, кто имел дело с крупнейшими боссами американской теневой экономики. Он учился распознавать их нравы и методы ведения криминальных дел. С этими людьми – с Торрио, Массерио и Костелло – он позже создал могущественную мафиозную корпорацию.

Сальваторе Лучано всегда отличался живым умом. Едва выйдя из тюрьмы, он предложил своим новым знакомым выгодное, по его мнению, дело. Лучано решил создать целую компанию, которая занималась бы вербовкой безработных симпатичных девушек, певиц и танцовщиц, ищущих работу и мало кому известных. Лучано сам продемонстрировал, как именно следует проводить подобную вербовку.

Собственно, тактика его была проста, как все гениальное. На руку играла и привлекательная внешность молодого человека, стройного, подтянутого, изысканного, щедрого. Девушки были в восторге от него и его действительно мужских представлений о жизни.

Но бизнес есть бизнес, и романтика не имеет к нему ни малейшего отношения, а девушки в данном случае и являлись тем товаром, на который делал ставку Лучано. Он красиво ухаживал за безработными девушками, угощал их ужинами в дорогих ресторанах, а заодно говорил, что в нынешнем обществе можно выжить только при том условии, если ты обладаешь достаточной гибкостью нравственных позиций («Еще лучше, если бы их вообще не было», – думал он). Обычно ужин в ресторане заканчивался снотворным в бокале прекрасной дамы. Как истинный джентльмен, Лучано не оставлял ее в трудном положении и переносил в спальню, где жертву ожидали наркотики и молодые люди, не менее обаятельные, чем Лучано. Наркотики уносили в мир прекрасных грез, а молодые люди казались идеальными рыцарями, которых несчастная девушка ожидала всю жизнь. Правда, задаваться вопросом, почему столько молодых прекрасных рыцарей сразу и для одной нее приготовила судьба, ей было некогда, да к тому же безумно хотелось спать.

Наутро прелестная дама просыпалась, чувствуя себя совершенно разбитой, с больной головой и приступами тошноты. Но рядом находился обаятельный Лучано, всегда готовый помочь в устранении неприятных симптомов вчерашнего ужина, а в качестве развлечения предложить набор изумительных фотографий – одна другой лучше. Бедная девушка и не представляла, оказывается, на что она может быть способна, проявляя по максимуму гибкость нравственных установок. По сути, она уже была готова работать на Лучано, и ничего другого ей не оставалось.

Но для Сальваторе Лучано этого было мало. Он знал: это только начало. Остаться на всю жизнь просто вербовщиком проституток – это не для него. Хватит того, что он разработал свою технологию, а дальше его ждут более важные дела как директора мощной компании. На какое-то время он сделался управленцем, беспощадно избавлялся от алкоголиков и сомнительных личностей: им не было места в серьезном бизнесе Лучано. К тому же ему постоянно приходилось разбираться с многочисленными претензиями проституток, на что уходило много времени и нервов. Однако подобные разбирательства проходили исключительно заочно: прекрасные дамы должны были знать свое место, как, впрочем, и все остальные.

Сальваторе Лучано в это время представлял собой образец неотразимого мужчины. Он считался законодателем моды для всего Нью-Йорка. Все хотели одеваться так, как он, – в шелковые рубашки и кашемировые пальто. Обувь Лучано носил только ту, что заказывал для себя специально, а для своих «кадиллаков» и «бьюиков» велел делать исключительно красные сиденья. Он завел салон, где появлялся весь цвет города – подающие надежды бизнесмены, красивейшие женщины, обычно певицы и актрисы. Приглашенные обожали чтение вслух в салоне Лучано. «Лучано – это истинный джентльмен, – говорили о нем. – Он щедр, как король, и способен дать девушке 100 долларов только за то, что она одарила его ласковой улыбкой».

Когда в 1929 году проводилось федеральное расследование, в результате его выяснилось, что годовой доход предприимчивого Сальваторе Лучано составляет не менее 200 тысяч долларов в год. Поскольку это были большие деньги, то Лучано пришлось отвечать на вопросы, каким образом он их зарабатывает. Нимало не смущаясь, Сальваторе обыкновенно отвечал: «Я занимаюсь просто мелким бизнесом, но если бы вы знали, сколько у меня щедрых друзей!».

Первым покровителем Сальваторе Лучано стал Джо Массерио, человек с замашками диктатора. Он пока еще не понимал, что является представителем того поколения, которое покинуло сцену вместе с уходом Аль Капоне. Он не догадывался, что молодые гангстеры за глаза называют боссов, подобных ему, стариками, или усатыми, поскольку те часто носили усы а-ля Пит. Но самое страшное: они уже не могли разобраться, что в обществе происходят значительные изменения, причем не только в манере одеваться, но и в методах работы преступных группировок. Например, сам Лучано одевался весьма скромно, но изысканно и со вкусом. Он напоминал молодого потомка банкиров. Собственно, таковыми были друзья Лучано Джо Адонис или Фрэнк Костелло.

В то же время молодежь активно училась у представителей старого поколения мафии. Сальваторе Лучано произвел на Джо Массерио неотразимое впечатление. Старик владел огромной сетью нью-йоркских публичных домов и с видимой радостью принял в дело Лучано, который к тому же не был новичком в данной области. Кроме того, у Сальваторе имелись отличные рекомендации, которые он приобрел в тюрьме. Пригодились бы и его неплохие наработки в наркобизнесе.

К общему делу присоединился и черноволосый импозантный выходец из Калабрии Фрэнк Костелло. Он занимался главным образом игорным бизнесом, и его автоматы работали едва ли не по всей Америке. Фрэнка Сальваторе знал еще со времен тюрьмы. Сейчас он вкладывал деньги в бизнес своего приятеля, видя в нем человека весьма изобретательного во всех отношениях, и особенно в том, что касалось отношений с правоохранительными органами. Чтобы обеспечить себе безопасность, Костелло не жалел ни сил, ни денег и постепенно, шаг за шагом, создавал настоящую сеть коррумпированной полиции.

Немного позже Лучано и Костелло решили, что им может весьма пригодиться еще один молодой подающий надежды гангстер Джо Адонис. Тот также работал с Массерио, и благодаря Адонису можно было достаточно легко завести столь необходимые связи не только в светских кругах города, но и в области большой политики. Адонис имел связи с прокуратурой, давал щедрые взятки и когда угодно мог вывести из-за решетки нужных людей. Действовал Адонис ловко и с умом, и у него имелась широкая агентура, состоявшая главным образом из «замазанных» полицейских, а «замазать» он мог любого и на редкость виртуозно.

Так постепенно начала оформляться империя Сальваторе Лучано. Он становился очень состоятельным человеком благодаря казино, наркотикам и, особенно, проституции.

Рэкет в последней области был доведен Лучано до совершенства. Все его дела вел Лил Дейви Бертилло в своей штаб-квартире, расположенной неподалеку от полицейского управления на Малерби-стрит. Бертилло управлял несколькими отделами безопасности, которые охраняли публичные дома от набегов конкурирующих банд, а заодно и от полиции. Между прочим особо строптивым здесь же вправляли мозги. Если какое-либо заведение задерживало платеж, бравые парни Лучано врывались в бордель и крушили там все, что попадалось под руку. Информационный отдел, который контролировал бывший прокурор, занимался консультацией проституток, имевших какие-либо трения с полицией. В обязанности медицинского отдела входил регулярный еженедельный осмотр девушек легкого поведения.

«Закон омерта» действовал и в среде проституции. Сколько бы полиция ни устраивала облавы, даже из простых девчонок невозможно было вытянуть ни слова. Только одна из них, Тельма Джордан, заявила: «Мне ли не знать, что делают эти парни с нашим братом, кто сболтнет хоть лишнее слово. Они жгут тело и ступни горящими сигаретами, отрезают языки. Так что все. Отвяжитесь. Ни слова я вам больше не скажу».

И все же, видя, как прекрасно идут дела у Лучано и как он того и гляди станет лидером целой криминальной корпорации нового типа, Массерио время от времени говорил со значением: «Все вроде бы у Лучано хорошо, да сдается мне, что этот сукин сын обычный неженка». А потом у «сладкого мальчика» Лучано произошла крупная неприятность, и кто был в этом виноват, неизвестно до сих пор; можно только догадываться, кто стоял за событием, произошедшим 16 октября 1929 года, когда Сальваторе получил свое прозвище Счастливчик.

В этот день Лучано стоял на углу 6-й и 33-й авеню, по его словам, поджидая даму как неожиданно рядом с ним взревели тормоза. Он не успел ничего предпринять и даже что-то понять, как крепкие руки троих мужчин втащили его в машину, а потом он ощутил прикосновение к горлу острого, как бритва, ледяного лезвия ножа, от которого, казалось, даже мозги застывали. Мимо стремительно замелькали улицы, верхушки деревьев, которые становились все более чахлыми и редкими, и наконец Сальваторе увидел только небо, низкое, серое, безнадежное небо.

Его вытолкнули из машины и повели к заброшенному сараю. «За все надо платить, малыш. Ты сам выбрал именно такую дорогу», – пискнул в его голове отвратительный голосок. По чавкающей и хлюпающий грязи его молча провели к заброшенному гаражу. Что происходило потом, он помнил очень плохо: кажется, сначала долго избивали, пока он не потерял сознания, а потом он пришел в себя уже вниз головой, подвешенный за ноги к потолку. Его снова били, жгли сигаретами, вырезали ножами ремни со спины, а их вопросы звучали еле слышно сквозь сплошной кровавый набат, оглушавший Лучано: «На каком складе находится последняя партия кокаина?». Шесть часов он слышал один и тот же вопрос: «Где? Где? Где?».

При чем здесь кокаин? Это вообще был какой-то бред, и Лучано прекрасно понимал, что не имеет значения, скажет он что-нибудь или нет – убьют все равно. А потому он молчал. Молчал до конца, время от времени проваливаясь в спасительный обморок. Вероятно, в один из таких моментов его мучители то ли слишком устали, то ли сочли его мертвым, потому что погрузили в машину бесчувственное тело и вышвырнули в одном из самых отдаленных пригородов Нью-Йорка.