Текст книги "Криминальные кланы"

А поскольку соглашение достигнуто так и не было, то в Колумбии развернулся тотальный террор и похищение людей. «Подлежащие Экстрадиции» выбрали своей целью журналистов, на которых давно имели зуб. Таким образом они выкручивали руки правительству. Только за 2 месяца было похищено 8 человек. Первой в веренице похищенных стала Диана де Турбай, главный редактор телевизионных новостей и крупного журнала «Ой пор ой», редакторы Асусена Льевано и Хуан Витта, телеоператоры Ричард Бессера и Орландо Асеведо, а также журналист из Германии Хэро Бусс.

Диану захватили, когда она направлялась на встречу со священником Мануэлем Пересом, являвшимся главнокомандующим Национальной Армии Освобождения. Вместе с ней к человеку, который, как казалось журналистам, держал ключи от мира, поехали Асусена и Хуан Витта. Проводники, одетые в форму НАО, вели себя так безупречно, что ничем не вызвали подозрения журналистов. Только когда вдалеке показался Медельин, они почувствовали нечто неладное. Ночью их подозрения полностью оправдались. Женщин отделили от мужчин и, сквозь лесные заросли, провели в просторное помещение, где и оставили на неопределенный срок. Охранник сказал им: «К НАО мы не имеем ни малейшего отношения. Теперь вы – гости наркомафии и вам будет о чем рассказать впоследствии».

Следом за этими видными журналистами наступила очередь еще двоих женщин, обе из которых являлись родственницами Вильямисара, жена и свояченица.

Жена Вильямисара, Маруха Пачон была весьма уважаема в кругах колумбийской интеллигенции. Журналистка, удостоенная нескольких престижных премий, была только что назначена на пост государственной компании по развитию кинематографии «Фосине». Она уговорила и свояченицу перейти к ней на работу, хотя та по профессии являлась врачом-физиотерапевтом.

Когда начались похищения ее коллег, Маруха неожиданно для себя отметила, что у нее появилась привычка время от времени оглядываться через плечо, как будто она хотела заметить признаки слежки. Хотя в любом случае похитители отличались большим профессионализмом, и в тот день, когда она дольше обычного задержалась в «Фосине» и вышла из здания в половине восьмого вечера вместе с Беатрис, как всегда бросив быстрый взгляд через плечо, ничего подозрительного она не заметила.

Она с удовольствием опустилась на мягкое сиденье своего «рено», глядя на совершенно безлюдный Национальный парк и предвкушая, как окажется дома через какие-нибудь полчаса. На самом же деле безлюдный Национальный парк вовсе не был таким безлюдным, как казалось. Около тротуара стоял «мерседес» темно-синего цвета, неподалеку от него ожидало кого-то такси, явно угнанное, если внимательнее присмотреться; четверо молодых людей, высоких, подтянутых, в одинаковых кожаных куртках и джинсах делали вид, что наслаждаются вечерней прохладой; еще один стройный юноша, в деловом костюме и с кейсом кого-то ожидал на углу, а в кафе, расположенном неподалеку уже вставал из-за столика сам руководитель группы захвата.

Журналистка не замечала даже, что этот синий «мерседес» и желтое такси чуть ли не неделю постоянно сопровождают ее в течение недели, как и сейчас. Как только «рено» Марухи двинулось, за ним последовал и постоянный эскорт. Когда до дома оставалось не более 200 метров , как машине пришлось преодолевать крутой подъем. В этот момент такси внезапно рванулось вперед и перегородило дорогу, вынудив шофера «рено» прижаться вплотную к тротуару: иначе он не смог бы избежать столкновения. И тут же к машине вплотную прижался «мерседес».

Из такси стремительно выскочили трое молодых людей, вооруженные автоматами «узи» с глушителями, теми что за 2 секунды обычно выпускают 32 пули. Из «мерседеса» тоже вышли люди с автоматами и пистолетами. Нападавшие действовали так слаженно, что вся операция не заняла и двух минут. Машина была наглухо блокирована. «Выезжай на тротуар!» – только и успела крикнуть Маруха шоферу, но тот как будто оцепенел. Прорваться из такого плотного окружения он не смог бы в любом случае. Маруха упала на пол. «Ложись», – приказала она Беатрис. Но та тоже казалась совершенно окаменевшей и смогла только выдавить из себя: «Я не лягу. На полу нас убьют».

По своей наивности Беатрис продолжала надеяться, что имеет дело с простыми уличными грабителями, а потому выкинула из окна машины два дорогих перстня в надежде, что вооруженные люди станут драться из-за них, но те даже не обратили внимания на ее жест. Двери машины открыли, после чего раздался тихий хлопок: шоферу выстрелили в голову, после чего выкинули из машины на мостовую и сделали еще 3 контрольных выстрела. При этом Маруха Пачон почему-то подумала: «Бедный Анхель, он только что приобрел этот новый костюм; он так им гордился! И какая ирония судьбы: он работал всего неделю, потому что бывший шофер „Фосине“, работавший на компанию целых 10 лет, неожиданно уволился».

Женщин выволокли из машины. Сначала они пытались сопротивляться, но потом, ясно увидев, что у похитителей нервы на пределе, решили, что лучше будет подчиниться, и пересели в такси, где им велели согнуться в три погибели, чтобы со стороны ничего не было видно. К тому времени «мерседес» уже уехал, а шофер такси постоянно вел переговоры с ним по радиотелефону. «Сидите спокойно, – сказал Марухе человек, охранявший ее. – С вами ничего не случится. Просто передадите куда следует одно послание, и вас отпустят. Конечно, при условии, что вы будете вести себя хорошо».

Тем временем такси попало в пробку, и водитель кричал по телефону, что ничего не сможет пока сделать. Он сильно нервничал и слегка задел соседнее такси. Пострадавший водитель на ругательства не скупился, что делало обстановку, из без того крайне напряженной, еще более нервозной. Из телефона донеслись слова главного так громко, что их расслышали даже похищенные: «Пробивайтесь любой ценой». Такси вырвалось на тротуар, взревев двигателями, и прорвалось из пробки через пустырь.

Маруха решилась спросить похитителей, кто они, на что последовал ответ: «Мы из М-19», чему журналистка не поверила. Эта партия давно была на легальном положении и участвовала в выборах в Национальную Ассамблею. Тогда она продолжила расспросы: «Вы занимаетесь наркоторговлей или вы – повстанцы?». – «Считайте, повстанцы», – спокойно ответили ей. В это время машина проезжала полицейский кордон, а потому в затылок журналистке уткнулось дуло пистолета. «Один звук – и убьем», – коротко сказал похититель.

Через полчаса машина, наконец, остановилась, и пленницам разрешили выйти. На головы им накинули куртки и велели смотреть только под ноги, хотя вокруг все равно ничего не было видно: ни один огонек не освещал местность, поэтому определить, куда заложников привезли, казалось совершенно невозможным. Женщин провели в крохотную комнатку, под потолком которой тускло маячила желтая лампочка, а на полу валялся красный матрац. Немедленно в дверях встали двое людей в спортивных костюмах, лица которых скрывали маски с прорезями для глаз. Эти двое явно не относились к тем, кто похитил журналисток. Они были коренастые, в грязной и старой одежде.

Пока Маруха с ужасом думала о том, сколько времени придется ей провести в этой убогой вонючей комнатенке, в комнату вошел высокий, элегантно одетый мужчина с длинными черными волосами. Подчиненные называли его Доктором и относились как к большому начальнику.

«Скажите, кто вы, кто захватил нас?» – спросила его Маруха Пачон. – «Это обычная военная операция, раз уж против нас развязали войну, – спокойно ответил Доктор, или Пабло Эскобар. – Мы хотели, чтобы вы передали от нас послание правительству. Нас оно слушать не желает. Больше вам знать ничего не надо». Он поднял с пола автомат с глушителем и небрежно вскинул его на плечо. «Вот вам еще одно предупреждение, – сказал Доктор. – Сделаете глупость, сами на себя пеняйте. Место здесь глухое. Никому не известно, где вы находитесь. Так что не исключена возможность, что вас даже не найдут». Потом Доктор посмотрел на Беатрис и сказал: «Кажется вас, сеньора, взяли по ошибке, а потому не исключено, что мы вас отпустим». – «Нет, нет! – испуганно закричала Беатрис. – Я хочу остаться с Марухой!». – «Поразительная преданность подруге», – ответил на это Доктор, но в его голосе не прозвучало даже тени иронии.

Похищенным принесли лимонад; Маруха попросила сигареты, и Доктор дал ей одну, из собственной пачки. Потом обе подруги отправились в туалет, а похитители начали слушать последние новости по радио. Когда женщины вернулись, их ждал еще один сюрприз. «Теперь, когда мы знаем, кто вы, – сказал Доктор, обращаясь к Беатрис. – Вы тоже наша пленница. Вы – родственница Вильмисара, а потому можете нам понадобиться. К тому же таксист, которого задела ваша машина, успел запомнить две цифры номера. Собирайтесь в другое место. Ехать придется в багажнике». – «Я задохнусь», – с ужасом проговорила Маруха. – «Ничего, – грубо ответил Доктор, небрежно тряхнув роскошными черными кудрями. – Разувайтесь».

Женщины разулись и снова прошли к машине, послушно легли в просторный багажник, поджав под себя ноги. «Если услышу хоть один звук, – сказал Доктор перед тем, как закрыть багажник, – мы взорвем машину. Десять килограммов динамита – это даже для вас многовато, правда? Сами мы при этом выйдем, а вы останетесь».

К счастью, с багажника были предусмотрительно сняты резиновые уплотнители, а потому воздух туда проникал совершенно свободно. Беатрис смотрела сквозь широкую щель в передней стенке. Она успела заметить, что на заднем сиденье расположились двое мужчин, а рядом с шофером сидит длинноволосая женщина, держащая на руках двухлетнего ребенка. Машина затормозила: видимо, очередной контрольный пост, – решила Маруха. Если бы им пришло в голову открыть багажник! Как она надеялась на это! Однако проверка закончилась для похитителей благополучно, и снова начались бесконечные подъемы, повороты… В конце концов журналистка совершенно утратила чувство направления и отказалась от попыток понять, куда ее везут.

Когда машина остановилась, как и в первый раз, женщин заставили выйти, накрыли им головы куртками, провели через неизвестный двор, коридор и оставили в зале. Они услышали голос Доктора: «Приготовьтесь встретиться со своей подругой».

Маруха и Беатрис подняли головы. Комната была почти совершенно темной; тем более что большинство окон в ней были заколочены, и свет пробивался в единственное окно, грубо забитое досками. На полу здесь тоже валялся матрас, а на нем тоже восседали двое, как и в первой комнате, в таких же масках и спортивных костюмах. В углу, на железной кровати лежала женщина. Она была невероятно худа и не сделала ни единого жеста. Так что со стороны ее с легкостью можно было принять за труп.

Это была журналистка Марина Монтойя, сестра руководителя президентской канцелярией. Ее захватили через несколько дней после похищения группы Дианы де Турбай в тот момент, когда женщина запирала дверь своего ресторанчика. Она прекрасно знала похитителей, этих троих любезных, изысканно одетых мужчин. В последнее время они часто появлялись в ее заведении и радовали своим неизменно хорошим настроением и щедрыми чаевыми. На этот раз у них в руках были не деньги, а автоматы «узи». Когда насмерть перепуганная Марина обхватила коленом фонарный столб, сопротивляясь похитителям, один из них сильно ударил ее по голове, и женщина потеряла сознание. Теперь ее брат служил послом в Канаде, а о похищении Марины давно забыли, что давало повод сделать вывод: она обречена на смерть. В багажнике синего «мерседеса» ее увезли в неизвестном направлении.

Она канула в неизвестность, и только ее сын Луис сохранял надежду хоть как-нибудь прояснить судьбу матери. Не доверяя правительственным чиновникам, он постоянно искал встречи с Пабло Эскобаром. Однако все его поездки заканчивались безрезультатно. Мало того: ему дали понять: в это дело лучше совсем не соваться. Проезжая в такси на одну из встреч с девушкой, которая должна была якобы вывести его на Пабло Эскобара, Луис лениво поглядывал в окно машины, пока не увидел на обочине дороги труп женщины в цветастом платье, на ярко накрашенном лице которой застыла струйка крови, тянущаяся от аккуратной дырочки на лбу. «Что это такое?» – в ужасе спросил Луис. – «Обычное дело, – ответил таксист, пожав плечами. – Видимо, ребята сеньора Пабло развлекались». Больше Луис вопросов не задавал.

В тот же день, что и Марина Монтойя, был похищен главный редактор «Тьемпо» Франсиско Сантос, или Пачо, как называли его друзья. Его даже не потребовалось извлекать из его бронированного джипа. Едва машина была заблокирована похитителями, как Франсиско пулей вылетел из машины, желая разобраться, в чем дело. Наверное, он был немало удивлен, когда к его лбу приставили пистолет и заставили пересесть в другую машину. Двух выстрелов, прозвучавших за его спиной, ошеломленный Франсиско вообще не слышал. Эти две пули предназначались его шоферу, и обе они попали ему в голову. Только из новостей Пачо узнал о его гибели, сидя в холодной комнате с наглухо забитыми окнами и сиротливой лампочкой под потолком. Его переодели в серый спортивный костюм, своего рода униформу тех, кто находился в плену у Подлежащих Экстрадиции. Когда же он спросил охранника, в чьих руках находится, тот ответил вопросом на вопрос: «А где бы вы предпочитали находиться – у повстанцев или у сеньора Эскобара?». – «Значит, я у Пабло Эскобара», – решил Пачо.

Узнав о похищении сестры и жены, Вильямисар немедленно отправился к Сесару Гавирия и заявил, что возлагает на него лично ответственность за их жизни. «Я сделаю все, что от меня потребуется», – сухо отозвался Гавирия. Вильямисара навестил генерал Мигель Маса Маркес. Как директор Госдепартамента безопасности, он занимался расследованием похищения людей, ставшим теперь обычным явлением. Среднего роста, крепкий, как бык, он казался отлитым из стали, а войну с Эскобаром воспринимал как личную. Он был готов драться насмерть, и в это можно было поверить.

Невозможно представить, сколько тонн динамита извел Эскобар, чтобы убрать с дороги мешающего ему генерала: по приблизительным подсчетам почти 3 тысячи килограммов. Ни один его враг не удостаивался подобной чести. Но все же генерал был жив и здоров, да еще постоянно благодарил Бога за то, что тот проявляет к нему такое живейшее участие. Если бы генерал знал, что не менее горячо благодарен Богу и Пабло: благодаря своим активным действиям Мигель Маркес не убил его только чудом.

Сенатор доктор Герреро пришел к Вильямисару с предложением: отдать самого себя в заложники вместо Марухи и Беатрис, на что тот ответил коротко: «Педро, ты дурак».

И в самом деле, зачем похитителям какой-то Герреро, когда у них в руках имеется нечто более ценное: Маруха и Беатрис, которые смогут послужить прекрасным щитом от экстрадиции.

Пабло Эскобар и не собирался скрывать, что именно его группа похитила журналистов. Один из его адвокатов письменно сообщил Вильямисару, что Пачон находится в руках «Подлежащих экстрадиции». В этом документе говорилось: «Захват журналистки Марухи Пачон – наш ответ на насилие и незаконные аресты, чинимые в последнее время в Медельине известными подразделениями полиции, о действиях которых мы уже неоднократно сообщали». Далее говорилось очень четко: пока ситуация не изменится, никто из заложников не будет отпущен. Тем не менее, правительство тоже упиралось изо всех сил, понимая, что экстрадиция – это самый эффективный инструмент давления на Эскобара, и отказываться от него оно явно не собиралось.

За все время плена Диана де Турбай, ни в чем особо не нуждавшаяся (всем необходимым похищенных снабжала охрана. О деньгах они говорили: «Этого добра тут навалом, так что не беспокойтесь, просите все, что хотите), вела дневник, вероятно, не только для того, чтобы констатировать конкретные факты, но и проанализировать собственное душевное состояние, поддержать внутренне равновесие. Там была и оценка различных политических событий, и анекдоты, и горячие обращения к Господу и Деве Марии. Особенно много места в ее молитвах занимал Пабло Эскобар. Обращаясь к Богу с почти безумной верой, она писала: „Возможно, он больше других нуждается в твоей помощи. Я знаю, Ты стремишься заставить его увидеть добро и остановить зло, прошу Тебя, помоги ему услышать нас“. О себе же она писала: „В плену время течет не так, как мы привыкли. Здесь не к чему стремиться… Я вспоминаю свою жизнь до сегодняшнего дня: сколько пустых увлечений, какое ребячество при решении важных проблем, сколько времени потрачено на ерунду!“.

А Маруха Пачон вскоре поняла, что и журналисты, и охранники – по сути заложники. Их вывозили из Антиокии в багажнике машин, чтобы они потом не смогли опознать местность, не позволяли свободно ходить по дому. Один из охранников по прозвищу Монах, часто делавший подарки Марине Монтойя – пластиковые распятия, ленточки, молодой человек с приятным лицом и невероятно огромными пушистыми ресницами, часто сидел в углу, задумавшись о чем-то своем. Конечно, он был способен как на добро, так и на зло, но пребывал в убеждении, что, когда операция закончится, убьют всех сразу: и заложников, и охранников.

Тем временем Гавирия вновь обдумывал, как заставить сдаться террористов, твердо решивших не сдаваться без гарантий безопасности для себя и своих близких; к тому же государство не располагало доказательствами, с помощью которых боссов наркомафии можно было бы привлечь к суду в случае их захвата. Быть может, следовало предложить более мягкий приговор тем, кто признается в подсудных деяниях? К тому же можно было смягчить наказание тем, кто добровольно вернет государству деньги и имущество, нажитое на торговле наркотиками. В то же время от института экстрадиции отказываться ему совершенно не хотелось. Генерал Маса Маркес был целиком на его стороне. «В этой стране никогда не будет порядка, пока жив Пабло Эскобар», – при любом удобном случае повторял он, наподобие римского политика, который каждую свою речь, к месту и не к месту, завершал словами: «А Карфаген должен быть разрушен». Он был убежден: Эскобар должен умереть, поскольку даже в тюрьме он сможет продолжать торговлю наркотиками».

В начале сентября 1990 года в Колумбии был принят Чрезвычайный Указ 2047, по которому тот, кто был готов сдаться правосудию и признать свою вину, а потом согласится с правосудием сотрудничать, не будет подлежать экстрадиции. За добровольную сдачу в руки правосудия и признание вины преступникам предлагалось сократить положенный им срок на одну треть и даже наполовину. Совет министров принял этот Указ, а генерал Маса Маркес заявил по этому поводу: «Этот указ оскорбил величие правосудия и загубил традицию почитания уголовного права. Это – яркий пример лицемерия».

Этот документ Подлежащие Экстрадиции сначала не приняли, но все же решили еще поторговаться. Их совершенно не устраивало только одно: в Указе не было ни слова о полной отмене экстрадиции. Кроме того, боссы наркоторговли требовали, чтобы им дали статус политических заключенных, как это было в случае с группой М-19, членов которой в конце концов помиловали и признали политической партией. Теперь же, как известно эта партия наравне с другими принимала участие в выборах в Национальную Ассамблею. Наконец, последним возражением «Подлежащих экстрадиции» являлся факт ненадежности тюрем, а значит, возможности покушения на них, и отсутствие неприкосновенности для их близких и друзей.

Элитные правительственные войска в окрестностях Медельина

Вскоре после опубликования Указа бывший президент Турбай получил письмо, написанное печатными буквами, очень лаконичное, что выдавало манеру письма Пабло Эскобара. «Мы, „Подлежащие экстрадиции“, хотим выразить Вам наше уважение», – писал Эскобар. Он заявил, что похищенные журналисты здоровы, и условия их содержания относительно хорошие, если, конечно, принимать в расчет экстремальную ситуацию. Далее он сообщал, что все заложники будут отпущены на волю при том условии, что военные операции против Эскобара в Боготе и в Медельине прекратятся, а Элитный корпус будет выведен из этого района. Солдаты Элитного корпуса убили в районе Медельина 400 юношей. Если подобные акции не прекратятся, то Подлежащие Экстрадиции будут вынуждены нанести ответный удар. Начнутся взрывы в крупных городах и убийство судей, политиков и журналистов. Если правительство не справится с этой проблемой, – завершал письмо Эскобар, – то оно неминуемо потерпит крах, а если его не станет, то нам будет только лучше.

Турбай в ответном письме заявил, что не обладает полнотой власти и не способен решать политические вопросы, но сделает все, что от него зависит, чтобы предать огласке нарушение закона или прав человека в Медельине. Что же касается Элитного корпуса, он не может ничего сделать для того, чтобы удалить его из Медельина; он даже не может сделать заявление для печати, поскольку данная ситуация представляется ему крайне непонятной.

Через неделю к Турбаю явился адвокат из Антиокии Гидо Парра, человек в вызывающем костюме платинового цвета и большим галстуком на итальянский манер. Он представился как личный адвокат Пабло Эскобара и объявил его требования. Клиент желает, чтобы его воспринимали как политического преступника, – заявил он, – а проблемы торговли наркотиками должны быть переведены в международную плоскость. Возможно, придется даже прибегнуть к посредничеству Организации Объединенных Наций. Турбай сразу отказался от подобного предложения, Парра выдвинул еще несколько вариантов, и начались долгие переговоры, которые грозили в конце концов стать тупиковыми. О заложниках Эскобар больше не говорил. Он рассчитывал дождаться решения Конституционной Ассамблеи, даже – очень возможно – о помиловании. Единственное, о чем он не забывал никогда: об экстрадиции. «Должно быть записано и узаконено, что мы не подлежим экстрадиции ни при каких условиях, ни за какие преступления и ни в какую страну». Помимо этого, Эскобар допускал явку с повинной, но он хотел заранее быть осведомленным о режиме тюрьмы, куда его хотят переправить. И снова он заключал требования требованием гарантии неприкосновенности для соратников и родственников.

При встрече с президентом Гавирией Турбай понял, что за время долгих переговоров в нем что-то надломилось. Он сделался мрачным и смотрел на Турбая, как на незнакомца. Отец похищенной журналистки все понял и сказал, указывая на президентское кресло: «Вы – президент, а я разговаривал с вами только как отец. Прошу вас, не делайте ничего, что способно повредить государству и вам, как его главе». Гавирия побледнел, но ничего на это не ответил. Он не желал прекращать полицейские операции даже на время переговоров о выдаче заложников. «Простая отмена силовых операций привела бы вовсе не к освобождению журналистов, а к безнаказанности Эскобара».

После того, как усилия отца Дианы Турбай окончились безрезультатно, за дело взялась ее мать, Нидия Кинтеро. Эта страстная и пылкая по натуре женщина чувствовала, что машина по освобождению заложников крутится вхолостую, а потому решила связаться с сестрами Хорхе Очоа в надежде, что они смогут повлиять через своего брата на Пабло Эскобара. Она отправилась в Медельин, встретилась с Мартой Ньевес и Анхелитой Очоа, которые долго жаловались ей на произвол полиции, чинимый в отношении них, но что-либо передавать Эскобару наотрез отказались. И это несмотря на то, что Марта Ньевес сама однажды оказалась жертвой похищения. Ее похитили боевики из М-19 и потребовали за освобождение немыслимый выкуп. Тогда Пабло Эскобар организовал группу под названием «Смерть похитителям». Он и его бойцы освободили Марту через три месяца, безжалостно уничтожив всю охрану боевиков.

Вернувшись в Боготу, Нидия встретилась с Вильямисаром и рассказала, как страдают от полицейского произвола близкие Подлежащих Экстрадиции и попросила, чтобы последним был продлен срок явки с повинной. Однако Гавирия сказал только одно: при освобождении заложников не станут применяться силовые операции. Тогда отчаявшаяся Нидия написала письмо самому Эскобару. Она продумала каждое предложение, каждое слово, чтобы воздействие ее послания оказалось более сильным. Она взывала к лучшим человеческим качествам Пабло, говорила о том, что знает его, как человека, способного тонко чувствовать, боготворящего свою мать, а значит, способного понять ее чувства. Нидия и в самом деле была убеждена, что ради матери, жены или детей он готов отдать собственную жизнь. Она понимала, что, похищая журналистов, Пабло хотел привлечь внимание общественности к своим проблемам, но ведь он уже практически достиг того, чего хотел. В заключение письма говорилось: «Проявите свои человеческие качества, совершив важный, гуманный поступок, который оценит общество: верните нам заложников».

Это письмо Нидия передала свояченице Эскобара. Та, растроганная его содержанием, сказала: «Он обязательно оценит ваше письмо, Нидия. Я знаю Пабло, он благородный человек и оценит ваши чувства. Вы можете спокойно возвращаться домой, а послание он получит сегодня же».

Нидия немедленно вернулась в Боготу и бросилась к Гавирии, потребовав от него, чтобы в Медельине немедленно прекратились полицейские операции, однако натолкнулась на стену отчуждения. «Этим заложников не освободишь, зато Эскобару будет предоставлена полная безнаказанность». Это был человек с каменным сердцем; во всяком случае, для Нидии это было совершенно ясно. Он не понимает, что значит для матери жизнь ее ребенка.

Тем временем Турбай вновь встретился с Гвидо Паррой и разработал с ним документ, в котором торговля наркотиками могла бы рассматриваться в качестве коллективного правонарушения. Подобный тезис привел Парру в состояние эйфории. «Это то, что надо! – воскликнул он. – Просто гениально! Коллективное правонарушение означает то, что наркоторговцев можно будет рассматривать так же, как, например, повстанцев!». Далее он потребовал, чтобы Гавирия написал письмо, в котором лично гарантировал бы Эскобару жизнь, но Турбай заявил, что этого делать не станет.

Гавирия выступил в газетах, где говорил, что его основной целью является мир в Колумбии, но террористы в любом случае должны подчиниться правосудию. Прочитав это письмо, Эскобар пришел в бешенство. В своем ответном слове, через несколько часов появившемся во всех салонах Боготы, говорилось: «Мы должны срочно отпустить заложников, потому что правительство медлит с решением наших вопросов. Неужели они думают, что снова смогут обмануть нас? Президент не хочет вести деловые переговоры. Он просто ведет игру, в которой выясняет, кто умный, а кто – дурак».

Далее Эскобар уделил внимание месту, где должны будут содержаться те, кто впоследствии решит сдаться правосудию, а именно – лагерю-тюрьме. В качестве такой тюрьмы он предложил собственную усадьбу, расположенную неподалеку от Медельина и слегка переоборудовать ее, придав вид места заключения. Кроме того, заявлял Эскобар, если его требования будут приняты к сведению, он уладит все конфликты между кланами и бандами. С повинной явится более сотни человек, связанных с наркобизнесом, – обещал он.

Поскольку все переговоры велись через Гвидо Парра, то вскоре он уже находился на грани нервного срыва. Через 2 недели после последнего письма Эскобара он позвонил отцу одного из похищенных журналистов, Эрнандо Сантосу и сказал, что в данный момент едет к нему по автостраде. «У меня есть чудный десерт, который наверняка вам понравится», – добавил он. У Сантоса упало сердце. Он подумал, что Парра везет его сына, однако этот «десерт» оказался всего лишь аудиокассетой с записью голоса журналиста. Сантос слушал, как произносит Пачо идеально составленные фразы, а потом, чтобы убедить отца похищенного, что разговор велся недавно, его заставили зачитать несколько заголовков печатных изданий. И здесь они допустили ошибку, которую Эскобар им так никогда и не простил. Одна из газет распространялась только в Боготе. Сантос знал это, а потому среагировал немедленно: «Теперь я понял, где держат моего сына: в Боготе!».

Сантос казался радостным и возбужденным. Он так переживал из-за ранимого и неустойчивого характера Пачо. Кто бы мог предположить, что в течение двух месяцев заточения он сможет сохранить присутствие духа и полную ясность рассудка? Он слушал запись бесконечно, так что в конце концов Парра не выдержал и разрыдался. «Меня убьют, – уверенно сказал он, – и это будет не полиция. Меня убьет Эскобар.

Я слишком много знаю». Вскоре он встретился с Вильямисаром. Президент, казалось, был готов сдаться. Он обещал, что добровольно отдавшиеся в руки правосудия преступники признаются в каком-либо преступлении, за что получат лет 12, а кроме того, он обещает, что к «Подлежащим экстрадиции» этот закон применен не будет. Однако от своего собеседника он требовал такого же ясного и четкого ответа. «Их отпустят ровно через сутки», – сказал Парра. «Всех?» – уточнил Вильямисар. – «Разумеется», – откликнулся Парра.

На следующий день Хуана Витту освободили. Просто посадили в машину, немного покатали по улицам Медельина и высадили в одном из закоулков. Еще через две недели свободу получил Хэро Бусс. Ему подарили новую одежду, вернули фотооборудование и некоторое количество денег, после чего оставили рядом с редакцией медельинской газеты «Коломбиано». Хэро Бусс и в этом положении остался журналистом. Он первым делом остановил прохожего и попросил снять его на камеру, запечатлев таким образом первые минуты своего освобождения.

Диана и Асусена надеялись, что станут следующими, однако через два дня после того, как был отпущен Хэро Бусс, охранник велел собираться только Асусене. Диана в тот день записала в своем дневнике: «Меня сильно кольнуло в сердце, но я сказала Асу, что очень рада за нее». Диана передала письмо для матери, в котором просила ее весело провести Рождество с детьми. Асусена расплакалась, и Диане даже пришлось ее успокаивать. Освобожденную журналистку отвезли в аэропорт Медельина, откуда отправили в Боготу.

Сантос, однако, не пылал восторгом при очередной новости об освобождении. Он полагал, что Эскобар освобождает себя от ненужных проблем, к тому же имея возможность вновь говорить в Ассамблее о помиловании, отмене экстрадиции и прочем. В то же время трое главных заложников по-прежнему оставались в его руках: Диана Турбай, дочь бывшего президента страны, сын редактора главной газеты Колумбии и свояченица Галана; Марина же при этом казалась совершенно лишней. Никто не был в ней заинтересован, однако за время плена узнать ей довелось слишком много, а потому надежд, что ее оставят в живых, практически не оставалось.