Текст книги "Криминальные кланы"

«Выпьешь море – видишь сразу небо
в звездах и алмазах». Винченцо Синагра

Это море Винченцо Синагра видел с самого детства. Оно плескалось совсем рядом, позади скопления невзрачных бараков и купальных домишек, поражающих своей нищетой. Он помнил, что когда-то в этом море можно было даже купаться, однако теперь посреди грязного и замусоренного песчаного пляжа возвышался прокаленный солнцем, выцветший жестяной плакат, предупреждающий любителей принять морскую ванну, что делать этого не стоит: слишком вредно для здоровья.

Улица рядом с кварталом Бранкаччи, на которой родился Винченцо, не имела даже собственного названия. Она удостоилась лишь одной буквы и одной цифры – С-3. Он сумел закончить всего три класса средней школы, после чего немного научился разбирать буквы и даже мог кое-как нацарапать свою подпись, свидетельствующую о том, что ее делал неграмотный заморыш.

Нет, меньше всего ему хотелось бы, чтобы окружающие принимали его за заморыша. Во всяком случае, он себя таковым не считал. Пока, правда, доказать всем, что он способен на что-то серьезное, возможности так и не представлялось. Ему приходилось работать на засолке анчоусов и откликаться на приставшую с детства кличку Колокольчик из-за его дет-ской страсти к погремушкам и вообще всему, что звенит.

Окружающие относились к Колокольчику как к безобидному простому пареньку, тогда как ему больше всего на свете хотелось походить на своего старшего брата. Он казался Винченцо таким сильным, смелым, бесстрашным. Недаром же он получил такое уважительное прозвище Гроза.

Грозе нравилось, с каким восторгом смотрит на него младший брат, и однажды он признался ему, что принадлежит к одному из самых безжалостных кланов Палермо Корсо дей Милле. «Если ты будешь терпелив и станешь правильно вести себя, то станешь таким же, как я, – заявил старший брат Винченцо. – Ну и, конечно, немного удачи тебе тоже не повредит». И он самодовольно приосанился. «Много званых, но мало избранных», – почему-то вспомнил Винченцо воскресную проповедь священника, а почему – он и сам не понял.

Однако на улицах города шла война, и если раньше в ряды мафии действительно принимали только избранных, то сейчас было не до разборчивости: сколько отличных бойцов погибло за короткое время и скольким еще предстояло обагрить кровью улицы Палермо или лечь на морской песок, навсегда скрывшись под многими футами зеленоватой воды. Сейчас мафиозным боссам срочно требовалось вливание новой молодой крови в поредевшие ряды сторонников, а потому брезговать не приходилось практически никем. Давно остались в прошлом ритуалы и обряд инициации: было уже не до них. В результате вышло так, что несчастного, еще не вышедшего из детства Колокольчика старший брат затащил в свою организацию едва ли не насильно.

Впрочем, впоследствии Винченцо понял: это действительно было насилие по своей сути. В тот вечер оба брата, как обычно, сидели в кафе на набережной в компании двух приятелей Грозы. «Ну что, Колокольчик, все еще занимаешься своими анчоусами?» – спросил один из них, глядя на молодого человека с нескрываемой жалостью. «А что делать?» – с тоской пожал плечами Винченцо. «Что делать? – медленно произнес Гроза. – Да то же, что и мы. Что ты можешь заработать на своих анчоусах? Да ты бы не смог сидеть даже в этой забегаловке, если бы я не заплатил за тебя. Что делать! Да этих вонючих коммерсантов щипать или получать свою долю за исполненное дело. Разве мало я тебе рассказывал о том, чем мы вообще занимаемся?» – «Так ведь не убийца же я», – только и сумел пролепетать Винченцо. «Либо ты их, либо они нас, – отрезал Гроза, и его взгляд налился свинцовой тяжестью. – И не надо тут сопли разводить, если ты хочешь, чтобы окружающие считали тебя настоящим мужчиной. Короче, брат, либо ты выбираешь прежнюю жизнь, либо с сегодняшнего же дня становишься одним из наших».

Винченцо понял, что это угроза и даже больше. Никакой другой жизни не будет; его убьют сразу же, услышав его отказ. Он слишком многое слышал от Грозы, и теперь ему нельзя просто так уйти в тень и сделать вид, как будто ничего не произошло. Теперь он даже не мог сказать, что не был предупрежден, а потому покорно ответил: «Что мне придется делать?» – «Что скажут – то и будешь», – коротко ответил Гроза. «Это значит убивать, взрывать машины…» – подумал Винченцо, и видимо, эти мысли промелькнули на его лице, потому что тон старшего брата сделался немного мягче. «Ты немного не понял, братишка, – сказал он. – Сейчас идет война, и каждый настоящий „человек чести“ должен сделать свой выбор; так неужели же ты пойдешь против меня?»

Винченцо обреченно молчал, а Гроза продолжал: «К тому же после войны ты сразу получишь много денег. Ты навсегда забудешь, что такое засолка этих треклятых анчоусов». Винченцо вспомнил свою жалкую зарплату, грязную фабрику, беспросветный, как вся его жизнь, пейзаж за окном, который он видел каждое утро и уже всей душой начинал ненавидеть. «Да, мир дерьмо, – подумал он. – Пусть будет так, как хочет брат». Поднимаясь из-за стола, Гроза произнес, кивнув в сторону своих собеседников: «Эти мои друзья славятся как самые жестокие во всей Корсо дей Милле, и прими мой совет. Как брат брату советую тебе: ты должен стать таким же жестким, как и они».

Довольно скоро довелось Винченцо познакомиться и с главой Корсо дей Милле, Филиппо Маркезе по прозвищу Баклажан. Он и по виду напоминал этот овощ: такой же коренастый и плотный. Однако на этом сходство с безобидным овощем и заканчивалось. Он был не менее жесток, чем маньяк Башмачок, с которым он любил работать в паре, а его власть казалась поистине безграничной. Маркезе значительно усилил свое влияние на Сицилии, породнившись с семьями влиятельных капо, особенно с кланом Корлеоне, имеющем все возрастающий вес в Капитуле. Он выдавал своих родственниц замуж за корлеонских убийц, за «людей чести» из кланов Цанка и Тиннирелло. Теперь все они были связаны намертво: ведь, как известно, брачный обет в понимании сицилийца могла нарушить только смерть, а кровные узы превыше всех остальных. В конце концов, Маркезе хотел навести на мысль глав семейств, что он, проникший при помощи кровных связей практически всюду, едва ли не всем по какой-нибудь линии приходившийся родственником, – просто идеальный представитель интересов семей.

О силе Филиппо Маркезе Винченцо прекрасно был осведомлен, и не понаслышке. Все предприниматели его территорий послушно платили дань Баклажану; если же кто-нибудь отказывался, то на следующее утро обнаруживал, что его заводик или магазинчик буквально сровняли с землей. Это были первые «подвиги» Колокольчика. Однажды Винченцо стал свидетелем того, как Маркезе швырнул в официанта кафе огромное блюдо, разбив ему до крови лицо. «Ты не умеешь как следует обслуживать клиентов! – орал при этом Маркезе. – Тебе только мусорщиком работать, а не гарсоном! Может, хотя бы теперь ты запомнишь, кто именно настоящий хозяин твоего поганого заведения!»

За Маркезе числилось огромное количество убийств, однако у полиции всегда не находилось достаточных улик или оснований для того, чтобы отправить этого человека на нары. Он, конечно, числился в розыске, но каждый раз влиятельные люди в недрах законодательной власти полагали за лучшее не связываться с ним. А Баклажан, уверенный в полной собственной безнаказанности, не считал нужным ни прятаться, ни хоть сколько-нибудь менять излюбленные привычки. Но даже в том случае, если бы ему взбрело в голову спрятаться от правосудия, то он нашел бы убежище во множестве своих логовищ, удобных и отлично оборудованных, о которых полиция ничего не знала, но о которых уже был достаточно наслышан новичок в мафии по кличке Колокольчик.

Филиппо Маркезе крайне болезненно относился к действиям людей, которые считал для себя оскорбительными, а что расценивать как оскорбление, капо решал для себя сам, исходя исключительно из субъективных понятий.

Так, например, однажды ему доложили, что двое молодых налетчиков, Маурицио Ло Версо и Джованни Фаллука, обчистили почтовый вагон неподалеку от Палермо. Едва Маркезе узнал об этом, он буквально вышел из себя. «Они украли мою идею! – орал он. – Они должны ответить за это! Гроза и Колокольчик, немедленно займитесь этим!»

Братья отправились в один из баров, завсегдатаями которого, как они прекрасно знали, были Маурицио и Джованни. Так оно и оказалось: оба молодых человека сидели в самом углу темного зальчика, потихоньку о чем-то переговариваясь. Винченцо и Гроза, поздоровавшись, подсели к ним, и вскоре старший брат завел разговор: «Дело есть неплохое и верное, – начал он. – Есть тут у меня один человечек на примете, который может навести на кое-какие ювелирные магазины, побрякушки поможет взять без шума». И не давая опомниться собеседникам или даже вставить хоть одно слово, заявил: «И к чему нам откладывать, когда все складывается так удачно. Этот человек уже ждет нас. Пойдемте с нами, мы вас проводим. Это совсем недалеко».

Он казался выглядеть как можно естественнее, и даже Колокольчик на мгновение поверил, что в его голосе звучит настоящее дружелюбие. Ни о чем плохом не подумали и Джованни с Маурицио: не все же обладают способностью Кориолана чувствовать опасность всей кожей, а потому они поднялись из-за стола и проследовали за братьями, которые усадили их в синий «фиат».

Маурицио Джованни знал с детства, хотя и не особо дружил с ним. Он знал, что того прозвали Маленький Папа, потому что однажды мальчишка потерял отца и целый день ходил по городу с залитым слезами лицом, спрашивая каждого прохожего: не видел ли хоть кто-нибудь его папу? И вот теперь Маленький Папа почувствовал то забытое волнение, граничащее с паникой по мере того, как «фиат» все дальше удалялся от бара, а встреча с неким ювелиром все больше представлялась фантомом. «Ты не ошибся, Гроза? – с тревогой спросил он. – Мы так долго едем, это странно…» – «Сиди спокойно и не дергайся, – бросил ему Гроза через плечо. – Уже, считай, подъезжаем».

Машина остановилась вблизи невзрачного заводика. «Все, выходите», – сказал Гроза. Винченцо съежился на своем месте, понимая, что никакая сила в мире не заставит его покинуть «фиат». Он увидел только, как Джованни и Маурицио в сопровождении Грозы вышли, немного растерянно озираясь по сторонам, как в тот же момент двери заводика отворились и перед незадачливыми грабителями предстали все отборные убийцы Корсо дей Милле во главе с Баклажаном. «Так ведь это же…» – только и успел произнести Маурицио, и его голос угас, а Винченцо закрыл глаза, почему-то чувствуя страшную усталость.

Гроза появился через полчаса. «Ну и вид у тебя, братишка, – сказал он Винченцо. – Имей в виду: так не пойдет. Я-то, конечно, никому не скажу, но скоро ты сам начнешь принимать участие в наших разборках, и выражение твоего лица может сослужить тебе скверную службу». – «Что с ними сделали?» – спросил Колокольчик, внутренне содрогаясь. «У Маркезе тут находятся огромные двухсотлитровые бидоны. Там, знаешь ли, серная кислота такого отличного качества… – он криво усмехнулся. – Я сам убедился: растворяет все, кроме часов. А часов у них не было».

С того времени Гроза начал всерьез подумывать о том, что пора бы его младшему брату постепенно привыкать к убийствам. Вскоре он сказал ему: «Сегодня вечером придешь на Понте Мария, 8. Там я буду ждать тебя и еще один авторитетный человек. Зовут его Антонино, а фамилия тебе ни к чему. Просто придешь и станешь ждать. Больше пока от тебя ничего не требуется». Через несколько часов Винченцо оказался в этом квартале, грязном и страшном, как смертный грех. Здесь не могли жить даже бедняки, а потому большинство домов предназначалось под отселение. Что же касается дома № 8, то, как слышал Винченцо, «люди чести» нередко проводили там время, играя в бильярд. Кажется, их нисколько не смущал прискорбный вид комнаты – все эти растрескавшиеся от сырости стены и наполовину обрушенные потолки, и даже вонь, которая настойчиво доносилась с помойки, расположенной неподалеку.

Винченцо не обнаружил ничего страшного или подозрительного в этой комнатенке, а потому, неторопливо беседуя о том о сем с братом и с Антонино, ждал неизвестно чего, однако вопросов не задавал. Вскоре под окном взвизгнули тормоза. «Вот и приехали», – оживился Гроза. «Кто?» – осмелился спросить Винченцо. «Да предприниматель один по фамилии Руньетта. Знаешь, занимался контрабандой сигарет, немного приторговывал героином… И сейчас, наверно, думает, что его по делу пригласили, позволят взять очередную партию сигарет». – «А на самом деле?» – Винченцо даже невольно вздрогнул. «У Маркезе на него зуб, – откликнулся Гроза. – Но что они там не поделили, я сам точно не знаю. Раньше у нас с этим Руньеттой никаких неприятностей не было; во всяком случае, я ничего подобного не припоминаю. Но, наверное, у Маркезе память получше моей».

Антонио Руньетта вошел в комнату спокойно и самоуверенно. Он не мог ожидать ничего плохого от этих людей. Так он, по крайней мере, думал. Он всегда отличался большой осторожностью и гордился этим. Когда происходили кровавые внутрисемейные разборки, Руньетта всегда оказывался в стороне. Он знал, что если у него и могут быть какие-либо неприятности, то лишь со стороны представителей власти.

С кланами же предприниматель вел дела корректно, никогда не забывая отдать причитающуюся с него долю, и уж если его пригласили на встречу, значит, впереди ждет очередной заработок, только и всего.

Однако ожидания предпринимателя не оправдались. Стоило ему войти в комнату, как люди, находившиеся в ней, набросились на него, как по команде, так что несчастный Антонио и крикнуть не успел. Кажется, он даже не понял, что с ним произошло, и обрел способность говорить только тогда, когда его уже профессионально прикручивали к стулу. «Объясните хотя бы, в чем я виноват, в чем меня обвиняют?» – пролепетал предприниматель, однако ни Винченцо, ни Гроза об этом не догадывались, а потому сказать ничего не могли, да и не хотели, тем более что в комнатку уже входил Баклажан в окружении десятка господ клана Корсо дей Милле столь ужасного вида, что Антонио почувствовал, как опасность накатывает на него, будто соленые морские волны; она так сильна, что он начинает задыхаться.

Гроза бросил стремительный взгляд на Винченцо, а потом произнес: «Выйди в соседнюю комнату и жди там. Быстро!». Винченцо и сам мечтал как можно скорее скрыться хотя бы на время из поля зрения Баклажана, весь вид которого не сулил ничего хорошего. И все же Винченцо не мог заткнуть себе уши, а стенки домика были слишком тонкими, а потому он отчетливо слышал каждое слово, доносившееся из соседней комнаты. Сначала задвигались стулья: видимо, «люди чести» рассаживались на свои места, а потом быстро и отрывисто заговорил Баклажан. Видимо, он, как человек деловой, привык ценить время, а потому предпочитал не разводить лишних церемоний и сразу переходить к делу.

«Где Кориолан?» – спросил он. В ответ раздался дрожащий голос Руньетты: «Я ничего не понимаю… Кто это такой?» – «Не валяй дурака, знаешь, – раздалось в ответ. – Нам известно, что несколько раз ты вел с ним дела и отношения у вас были неплохие, говорят, даже дружеские». – «Быть может, я вел когда-то с ним дела, – в отчаянии почти закричал Руньетта. – Но я вел дела со многими, и я не могу знать, где в данный момент находится каждый мой деловой партнер». – «Кориолан – не каждый, и ты немедленно скажешь, что именно известно тебе о нем, и не рассказывай мне сказки о том, будто тебе ничего не известно. Жить захочешь, значит, немного потрудишься над тем, чтобы напрячь свою память, а нет… Что ж, тем хуже для тебя».

И тут Винченцо Синагра, к своему ужасу, непроизвольно бросил взгляд на стену и увидел там огромную трещину, которая открыла ему происходящее в соседней комнате. Конечно же, он предпочел бы вообще ничего не видеть и не слышать, но его словно парализовало, и он смотрел, не в силах заставить себя отвести взгляд. Он видел, как в безумной попытке освободиться от веревок дергался Антонио Руньетта, но на его жалкие и отчаянные попытки «люди чести» внимания не обращали. Один из них – Башмачок – с видом судебного заседателя сидел за столом, глядя на разбросанные перед ним в беспорядке листки бумаги, а в руках он вертел карандаш. Весь его вид говорил о том, что он был бы не прочь записать хоть какие-нибудь сведения, касающиеся его злейшего врага Кориолана, однако особых надежд он не питал: этот малый чересчур напуган, чересчур туп и к тому же, скорее всего, действительно ничего не знает.

Наконец, представление Башмачку надоело. С отчаянно скучающим выражением на лице он швырнул на стол бесполезный карандаш, давая тем самым понять, что допрос окончен и осталось только довести до конца дело. Со страхом Руньетта смотрел, как он медленно подходит к нему, и в его глазах невозможно увидеть ни проблеска естественного человеческого чувства. С тем же успехом он мог бы умолять о пощаде лесного зверя. Лишь на миг по его лицу пробежала тень ненависти, и Руньетта понял: эта ненависть, обращенная к счастливо избежавшему убийства человеку, сейчас обрушится на него.

Башмачок встал сзади Руньетты и набросил ему на шею веревку, а потом начал медленно заворачивать ее концы на палку. Винченцо с ужасом видел, что веревка натягивается все сильнее и сильнее, а тело несчастного начинает конвульсивно дергаться, что по знаку Маркезе двое его людей навалились жертве на ноги и, вцепившись мертвой хваткой в Руньетту, держали его таким образом, пока тот не затих. Только потом, когда стало ясно, что предприниматель мертв, собравшиеся покинули комнату, все, кроме Грозы.

«Заходи, – крикнул он Винченцо через стену. – Поможешь мне убрать труп, пока он еще теплый». Так впервые Винченцо Синагра под руководством старшего брата разрезал веревки, которыми был привязан Руньетта к стулу. Затем Гроза привычными движениями связал кисти рук и лодыжки мертвого, а потом соединил их вместе за поясницей. Винченцо сразу вспомнил, как строила догадки полиция, находя многих убитых мафией людей в таком ужасном виде. Предполагалось, что это такой вид изощренной пытки; иные журналисты делали вывод, что мафиози связывают таким образом своих жертв еще живыми и несчастные, пытаясь освободиться от веревок, душат сами себя.

Но в действительности все было гораздо проще. Такие трупы можно было проще упаковать в пластиковый мешок и погрузить в багажник машины. Точно так же поступили и с трупом Руньетты. Братья перевезли его на машине в центр города и бросили там невдалеке от полицейского поста: так приказал Маркезе в надежде, что полицейские сразу обнаружат труп. Однако оказалось не так, как он предполагал. Дело в том, что автомобиль, предназначенный для перевозки трупа, был только что угнан, а потому стражи порядка, возмутившись тем, что машина не припаркована должным образом, отогнали ее на стоянку, после чего владелец обнаружил похищенную собственность. Он и увидел ужасный пластиковый пакет в багажном отделении своей машины…

С тех пор Винченцо Синагра все больше и больше утверждался в мысли, что страшный Баклажан является по своей сути патологическим маньяком. Как хотелось бы быть от него подальше, но нет – вероятно, чувствуя болезненную реакцию молодого человека, капо все чаще брал его с собой на очередной сеанс удушения жертвы, сам исполняя обязанности палача. Однажды он внезапно обернулся, оставив человека дергаться в конвульсиях, и с налитыми кровью глазами заорал на Винченцо: «Что это за лицо ты состроил, кретин? Не сменишь выражение, убью!». Винченцо показалось, что сердце у него на миг остановилось, и он постарался взять себя в руки, хотя в голове все плыло. «Не хватало еще грохнуться в обморок», – мелькнула у него мысль, а потом, словно само собой, его лицо начало каменеть, и возможно не только от страха за собственную жизнь, а оттого, что он понял: для Баклажана человеческая жизнь не стоит ровным счетом ничего…

В этот момент он вспомнил Сальваторе Бушеми, расстрелянного бойцами Корсо дей Милле за то, что тот не всегда платил, отобедав в ресторане, который Маркезе считал своей собственностью. Быть может, перед его глазами встал капитан местной футбольной команды Джузеппе Финоккьо. Его убили за то, чтобы тот не заглядывался на женщину, понравившуюся Баклажану. А Пьетро Пагано? Этот человек был нищим, не имевшим даже крова над головой. Он иногда зарабатывал на жизнь тем, что таскал по ночам кирпичи на стройплощадках. Наверное, он и не догадывался, что эти площадки – тоже собственность Баклажана. Пагано застрелили.

Контрабандиста Орацио Фьорентино убили в его машине. «Это был глупый человек, – рассказал Гроза брату, – он решился обратиться к Маркезе и попросить у него разрешения торговать героином. Маркезе сказал, что только последний идиот может спрашивать его об этом, потому что только сам капо может решать, кому торговать наркотиками, а кому – нет. “Уберите этого придурка, чтобы я больше никогда его не видел”, – так сказал Маркезе».

И наконец, Джино Тальявия… Он не имел никаких дел с мафией, но однажды Баклажан, небрежно посмотрев в его сторону, заявил, что Джино ведет себя не так, как подобает, изображает, будто независим. «А ну-ка, ребята, покажите ему, кто здесь действительно хозяин». Немедленно двое убийц подошли к Джино и приказали следовать за ними. Тот не проронил ни слова, только слегка побледнел и пошел вслед за своими палачами. Этого человека не удостоили умереть от пули. Его придушил сам Башмачок, а тело приказал бросить в серную кислоту, чтобы ничего не осталось от человека, который предполагал, что имеет право на независимость и свободу.

В конце весны 1982 года в Палермо стало жарче, чем обычно. Казалось, в далеком и невозвратном прошлом остались воспоминания об этом городе как о неком рае, цветущем и благоухающем саде; теперь его насквозь пропитали ядовитые испарения битума, а люди, купавшиеся в воде отравленного моря, выходили из нее, больше напоминая не людей, а облезлых бездомных котов. Филиппо Маркезе, казалось, с наступлением жары и вовсе обезумел. Он постоянно отправлял Винченцо Синагру на различные задания – то взорвать торговые лавочки, то взять дань с какого-нибудь ювелира, то обчистить склад бытовой техники – и все это лишь для того, чтобы снова и снова дать людям понять, кто настоящий хозяин на этой территории.

Винченцо Синагру за эти полгода пребывания в рядах мафии никто так и не принял официально, да и гонорар его был весьма невелик; хозяин платил от раза к разу, но юноша боялся ослушаться его. Теперь он знал чересчур много, чтобы просто так, незаметно уйти в тень. Ему иногда казалось, что озверевшие от жары корлеонцы вообще убивают людей ни за что, просто так и, пожалуй, это и было самое страшное.

Однажды хозяин приказал ему и Грозе доставить на встречу молодого предпринимателя Родольфо Бускеми, о чем последний, естественно, пока не догадывался. Утром Бускеми вышел из дома, как всегда, одетый с иголочки и в модных солнцезащитных очках, как будто подернутых сероватой дымкой. Его сопровождал шурин, совершенно случайно оказавшийся рядом. Стояла жаркая и влажная погода, а день был один из тех, когда меньше всего хочется говорить о делах. Бускеми со своим шурином прогуливался по улице, не спеша обсуждая прогнозы погоды и прочие принятые в этих случаях незначительные мелочи, когда как бы невзначай к ним приблизились Гроза и Винченцо Синагра.

Болтовня ни о чем оказалась очень кстати, и Гроза немедленно предложил знакомым пройти вместе с ним посмотреть, как идет ремонт в квартире одного из родственников. «Всего пять минут, Родольфо, – беззаботно сказал Гроза, – и шурин твой пусть тоже сходит с нами: ведь еще один посторонний взгляд не помешает никогда».

Буквально через 10 минут по дороге к предполагаемой квартире родственника компания как бы сама собой увеличилась: к Грозе подошел молодой человек, очень приятный и симпатичный, тоже из семьи Корсо дей Милле. Оказалось, он тоже буквально сгорает от желания узнать, хорошо ли ремонтируется квартира родственника Грозы. На самом же деле вся компания отправлялась в ту самую квартиру, где Винченцо пришлось стать свидетелем не одного десятка убийств.

Едва жертвы переступили порог этой страшной квартиры, как с ужасом увидели, что их приятные собеседники выхватили пистолеты и приказали им вести себя тихо. «Мы хотим только поговорить», – неожиданно резким голосом заявил Гроза и, не давая жертвам опомниться, прикрутил их обоих к стульям и заткнул рты. Неизвестно, что в этот момент мог думать Бускеми, но его шурин находился на грани шока: он никогда в жизни не имел никаких дел с мафией и никогда не соприкасался с «людьми чести», даже случайно.

Через час в квартиру вошли Маркезе в сопровождении Башмачка и еще пятерых бандитов. Бросив быстрый взгляд на шурина Бускеми, находившегося на грани обморока, он приказал: «Убрать» – и кивнул в сторону соседней комнаты. Гроза подхватил стул вместе с привязанным к нему несчастным и перетащил туда, куда приказывал шеф.

Что касается Маркезе, то он, как это было у него принято, без околичностей перешел к делу: «Ты пытался брать дань с моих торговцев, Бускеми, – заорал он. – Знаешь, чем все это обычно кончается? Кто тебя надоумил перебежать мне дорогу? Кто та полоумная скотина? Я требую, чтобы ты назвал его имя». Потерявший от страха голову Бускеми, видевший перед собой только эти жуткие, налитые кровью глаза, неизвестно почему пролепетал первое имя, которое ему пришло на ум: Антонио Мильоре.

Маркезе призадумался: «Я о таком не слышал вообще», и на его круглом лице на миг отразилось подобие мучительного раздумья. На помощь шефу пришел Башмачок: «Приметы, быстро!» – приказал он. – «Высокий, с усами, 26 лет, живет где-то в Корсо дей Милле», – еле слышно отозвался Бускеми. – «Давай кончать», – сказал Маркезе, обращаясь к Башмачку, и тот достал из кармана свою неизменную веревку. Не без удовольствия прикончив незадачливого предпринимателя, убийцы прошли в другую комнату, где находился его ни в чем не повинный шурин, который, однако, теперь не имел ни малейших шансов уйти из проклятой квартиры живым.

Закончив свое дело, хозяева удалились, а Винченцо и Гроза привычно связали трупы, упаковали их в пластиковые мешки, а вечером, под прикрытием темноты, перевезли на берег моря. Мешки бросили в рыбачью лодку, где уже лежали специально припасенные для этого случая два крупных камня. Камни тоже положили в мешки с трупами, после чего жертвы убийц отправились на дно палермской гавани, где, подобно им, на каменных приколах стояли сотни несчастных, уничтоженных за годы мафиозных войн. Впоследствии, когда Винченцо делал признания в полиции, карабинеры обнаружили это подводное кладбище, находившееся на глубине не более десятка метров. Говорят, что когда с одного из полицейских сняли скафандр, оказалось, что за несколько минут пребывания в царстве смерти, среди медленно колышущихся мешков с мертвецами, темноволосый молодой человек стал совершенно седым.

А Винченцо предстояло еще впоследствии таким же образом избавиться от трупа Антонио Мильоре, имя которого назвал обезумевший Бускеми. Мильоре также ни о чем не догадывался до самой развязки. Он доверчиво пересел из своей машины в угнанный «фиат» Грозы, который сказал ему небрежно: «Ты вроде бы знаешь Бускеми? Ну так вот, один дядя хочет кое-что сказать тебе по поводу его внезапного исчезновения». Через пару часов Винченцо велели запаковать в мешок Мильоре, от которого при всем желании было бы невозможно получить хоть сколько-нибудь ценную информацию для мафии, и отправить на дно моря, к прочим мертвецам, что и было исполнено братьями. Однако с того момента Винченцо поймал себя на мысли, что при виде морских волн его все чаще начинает мутить.

Но все эти многочисленные убийства не приносили удовлетворения Маркезе: ведь ни одна из его жертв так и не навела его хотя бы на тень следа исчезнувшего Кориолана. Он успел перебрать едва ли не всех, кто так или иначе знал Конторно, и вдруг внезапно вспомнил, что остался еще один – Ло Джакомо. Как только очередная идея пришла в голову капо, он немедленно отдал приказ своим людям сей же час доставить к нему Ло Джакомо. «Только живым», – прибавил он при этом. И тут произошла досадная накладка. Конечно, бандиты, как всегда, удачно выследили ничего не подозревающего Ло Джакомо, неспешно прогуливающегося по площади, высочили из своего «мини-минора» и, угрожая пистолетами, запихнули очередную жертву в машину. Они торопились, потому что капо ясно сказал: «Теперь и сейчас», а потому промедление было смерти подобно.

Машина с похищенным взяла настолько резкий старт, что столкнулась с припаркованным автомобилем, принадлежавшим карабинеру в отставке Антонио Пери. Тот даже задохнулся от возмущения: да как они посмели повредить его машину, да еще скрыться с места преступления! Бывший карабинер сел в свой изуродованный автомобиль и попытался нагнать беглецов. Он преуспел в искусстве вождения автомобиля, а потому преступники с неудовольствием отметили, что расстояние между ними и неожиданным преследователем неуклонно сокращается. Они сочли за лучшее остановиться и продемонстрировать на деле, что не следует водителю порой проявлять чрезмерное занудство.

«Мини-минор» остановился. Остановился и Пери. Он вышел из машины, собираясь как следует отчитать нарушителей, но ему и рта не дали раскрыть. Милый молодой человек из «мини-минора» с приятной располагающей улыбкой приблизился к нему и вдруг, ни слова не говоря, выхватил из-за спины пистолет и трижды всадил пули прямо в лоб несчастного Пери. Затем милый молодой человек спокойно повернулся и сразу забыл об убитом карабинере в отставке. Как человек опытный, он знал, что в данном случае перед ним не стоит задача избавиться от трупа, поскольку для палермской полиции этот инцидент превратится в обычную стычку между разгоряченными автомобилистами.

Однако во время этой непредвиденной задержки Ло Джакомо попытался воспользоваться случаем, который впопыхах расценил как помощь свыше, и стал отчаянно рваться из железных лап убийц. Те поняли, что то ли от страха, то ли от внезапной веры в невозможное силы жертвы удесятерились и бегство станет вполне реальным, поэтому во время этой отчаянной возни один из бандитов сумел выхватить пистолет и выстрелить в голову Ло Джакомо. Одной пули оказалось недостаточно. Несчастный, обливаясь кровью, продолжал с остервенением рваться на свободу. Раздалось еще несколько выстрелов, и жертва наконец обмякла.