Текст книги "Криминальные кланы"

В результате к Маркезе доставили только труп Ло Джакомо. Капо буквально метал громы и молнии: еще бы, эти нерасторопные идиоты лишили его, быть может, последней возможности выйти на след Кориолана. Он рассчитывал на допрос с пыткой, а теперь вместо ценной информации на его счету еще одна жертва, совершенно бессмысленная. «Винченцо! – заорал он. – Брось его в кислоту».

От одной мысли об этом ужасном бидоне с мутной коричневатой жидкостью Винченцо делалось плохо. От ядовитых испарений его каждый раз тошнило, и он, чувствуя, что как будто погружается в какой-то кошмарный сон, видел: капли этой жидкости, случайно попадая на землю, прожигают ее, оставляя отвратительные белые пятна. Стараясь не дышать, Винченцо запихнул труп Ло Джакомо в двухсотлитровый бидон, но все же успел заметить, что в мутной жидкости плавают отдельные части человеческих тел. «Гроза!» – слабо выдохнул он. Старший брат заглянул в бидон. «Надо сообщить об этом хозяину», – отметил он равнодушно. Вскоре Маркезе явился лично. Он приказал братьям надеть резиновые перчатки, вылить на землю содержимое бидона, а человеческие останки собрать в пакет для мусора. В тот же вечер Винченцо уже вы-брасывал этот мешок в море вблизи Палермо.

Война между кланами в Палермо продолжала стремительно набирать обороты. Ни один «человек чести» не мог чувствовать себя в безопасности, но самое страшное состояло в том, что большинство убийств были явно бессмысленными, и доходило до того, что даже заказчики сами иногда не знали, почему решили «заказать» ту или иную жертву. В разгар этого убийственного безумия итальянское правительство, не на шутку встревоженное положением на Сицилии, отправило туда генерала Далла Кьеза в качестве префекта Палермо, который пользовался репутацией непримиримого борца с преступно-стью и прекрасно зарекомендовавшего себя в борьбе с террористами на севере страны. Незадолго до прибытия генерала в Палермо в этом городе произошло убийство двух коммунистов, и Далла Кьеза заявил во всеуслышание, что сделает все для того, чтобы уничтожить эту заразу, пусть даже ценой собственной жизни. И он действительно успел сделать очень многое за те 100 дней, которые находился у власти.

Винченцо ничего не знал о пламенных речах нового префекта, да и газет он не читал, а потому узнал только от Грозы, что Маркезе дал распоряжение убрать генерала Далла Кьеза. «А что он имеет против префекта?» – спросил Винченцо. «Кто его знает, – уклончиво сказал Гроза. – Но уж если Баклажан кого-то приговорил к смерти, то так оно и будет. Этим делом пока занимается Лис».

Лис долгое время следил за генералом, изучая его привычки. После обследования местоположения виллы префекта он понял, что взять ее практически невозможно. Вскоре Маркезе получил от него отчет: разумнее всего избавиться от Далла Кьеза, когда он решит посетить пляж Палермо. Тем не менее этот план Баклажан выслушал без всякого энтузиазма. У него самого было множество разных идей, но ему хотелось чего-то необычного, с театральными эффектами.

Далла Кьеза прекрасно понимал, что его жизнь под угрозой. Об этом ясно свидетельствовали его заявления вроде: «Человека, назначенного на пост государством, можно убить только в том случае, если для преступников он чрезвычайно опасен, а правительство делает вид, что оно тут ни при чем. Я понял это». Генерал давал понять читателям этого интервью, что дни его сочтены, однако сам он относился к этому обстоятельству довольно спокойно. За 100 дней расследования деятельности мафиозных структур Далла Кьеза собрал огромное количество ценнейшей информации в так называемом «Рапорте-162», где, в частности, впервые упоминался не только Маркезе-Баклажан, но и сам всесильный глава Капитула Микеле Греко. Мало того, факты Далла Кьеза впервые давали возможность арестовать этих зарвавшихся от безнаказанности упырей. Большинство этих фактов были вызваны нарушением «закона омерта» некоторыми из «людей чести».

Первым из них стал Джузеппе Ди Кристина, вторым – инженер Игнацио Ло Прести, а третьим, как предполагал взбешенный Микеле Греко, до той поры считавшийся влиятельным, уважаемым землевладельцем и крупным земельным собственником, а теперь – преступником, был Кориолан, которого корлеонцы так и не изловили. Конечно, по логике, только люди, понимающие, что терять им нечего, могли пойти навстречу полиции, и наверняка им дали гарантии, что в обмен на предоставленные сведения их никогда не вызовут в суд и их имена никогда не будут названы публично.

В результате этого рапорта мафиози, до той поры действовавшие абсолютно безнаказанно, должны были как можно быстрее сворачивать деятельность и переходить на нелегальное положение, что их совсем не устраивало. Даже сам Маркезе, не говоря уже о его людях, перестал ночевать дома. «А ты уже сменил жилье?» – спросил Гроза Винченцо. «Зачем?» – удивился младший брат. «Сбиры» совсем обнаглели», – сказал Гроза. «Но ведь я человек небольшой в вашей организации. Неужели ты думаешь, что полиция станет охотиться за мной?» – «В нашем деле осторожность – самое главное, – подвел итог Гроза. – А тебя вполне могли видеть в обществе хотя бы того же Баклажана или еще кого-нибудь.

К тому же ты знаешь многих полицейских, которые оказывали нам ряд услуг. Вспомни хотя бы тот случай, когда у тебя однажды отобрали удостоверение личности и ты чуть ли не ежедневно таскался в полицию, как на работу; вспомни того сержанта, который тебе это удостоверение вернул». – «Верно, – согласился Винченцо. – Потом я видел его еще раз в квартале дей Милле. Он зашел в бар с пустыми руками, а вышел с огромным тортом». – «Вот видишь, – наставительно сказал Гроза. – Значит, ты можешь назвать имя этого сержанта как одного из наших. Ты и сам не подозреваешь, что на самом деле знаешь очень многое, малыш Колокольчик».

Генерал Далла Кьеза, рассмотрев как следует карту Палермо, обнаружил своеобразный «треугольник смерти», где чаще всего происходили убийства и кровавые столкновения. Он немедленно принял меры и выставил полицейские посты во всех особо опасных точках. Правда, для Маркезе подобные меры значили не более, чем комариный укус для слона. Он был более озабочен тем, что противники убили одного из его родственников, а значит, следующей жертвой мог стать сам Баклажан. Где искать убийц, он не знал, но некий услужливый осведомитель сообщил, что рабочий завода «Фиат» Чезаре Манцелла непременно сможет сообщить Маркезе что-нибудь наверняка интересное.

Буквально через час, несмотря на расставленные префектом полицейские посты в «треугольнике смерти», этот несчастный был похищен бандитами и допрошен самим ужасным Баклажаном. От Манцеллы добиться ничего не удалось: как и большинство жертв капо, он понятия не имел, в чем провинился, но от испуга назвал еще одно имя – Игнацио Педоне. «Давайте сюда Педоне!» – взревел Баклажан. Его приказание было исполнено буквально через 10 минут. Этот Педоне, механик «Фиата», только и смог вспомнить, что занимался ремонтом машины некоего толстого господина. «Это и был убийца», – безапелляционно заключил Баклажан и дал подручным знак немедленно умертвить Манцеллу и Педоне.

Когда приказание было исполнено, Маркезе решил, что на этот раз не станет, как обычно, растворять трупы в кислоте или бросать в море. С нехорошей усмешкой он поднял телефонную трубку и набрал номер полицейского комиссариата. «Заберите трупы из „треугольника смерти“, как вы его называете, – сказал он ледяным тоном. – Загляните в зеленый „фиат“, который стоит перед вашими окнами. И прошу принять к сведению: это личный подарок префекту. Запомните: операция „Карло Альберто“, которую мы так назвали в его честь, завершается. Вы поняли? Операция заканчивается!».

Когда генералу Далла Кьеза сообщили об этом звонке и о том, что в багажнике «фиата» оказались тела убитых Манцеллы и Педоне, он понял, что таким образом мафия вынесла ему приговор. И он оказался прав. Не прошло и месяца, как на людной площади Палермо генерал Далла Кьеза, его жена и охранник были расстреляны из «калашников»а. Приговор был приведен в исполнение, хотя сами палачи еще не догадывались, каким страшным бумерангом ударит по ним самим это наглое убийство и что даже существование сицилийской мафии окажется на грани провала.

После гибели генерала Далла Кьеза его дело продолжил человек с железной волей Рокко Кинчини. Он сумел всерьез прижать Микеле Греко, хотя и отдавал себе отчет в том, что Папа вынесет ему приговор, как и его предшественнику. Кинчини вел себя предельно осторожно и нигде не бывал, а если отправлялся на работу во Дворец правосудия, то его неизменно сопровождали пятеро охранников. Поэтому Микеле Греко пришлось проявить изрядную изобретательность, чтобы устранить врага. Однажды утром, когда Кинчини вышел из дома, чтобы ехать на службу, его автомобиль, где находилось, как выяснилось впоследствии, не менее 50 килограммов взрывчатки, взлетел на воздух. Взрывом на части разорвало самого Рокко Кинчини, его жену, привратника и троих телохранителей.

Теперь уже все сотрудники Дворца правосудия поняли, что ни один из них не может считать себя в безопасности, слишком далеко зашло дело, слишком много неприятностей доставлено мафии и она, как раненый зверь, будет уничтожать на своем пути всех без разбора.

Для начала во Дворце правосудия были предприняты все мыслимые меры безопасности. Парковка автомобилей вблизи него была запрещена. Теперь бронированные автомобили сотрудников въезжали прямо в здание по специально сделанным пандусам. Входящие в здание проверялись при помощи фотографирующей техники, затем показывали свой паспорт полицейскому, после чего с паспорта снималась копия, и посетитель мог войти в огромный зал. Здесь можно было увидеть мафиози, которые словно заявляли о себе особым стилем одежды нуворишей, всегда, во все времена и во всех странах отличавшихся откровенно дурным тоном. Что же касается их защитников, те, напротив, были одеты с чрезвычайной тщательностью, их костюмы от лучших модельеров поражали лоском и изяществом. Подзащитных вечно сопровождали толпы родственников в черном. Обыкновенно это были деревенские неразговорчивые старухи.

Перед бронированными кабинетами следователей выставили специальную охрану из бравых молодых ребят в униформе, состоявшей из джинсов «венеттон», непременных рубашек от Черутти и, конечно, пистолетов магнум. Задачей этих ребят было повсюду сопровождать судей, даже в туалет, причем по-следнее обстоятельство исключительно портило сотрудникам настроение. Думается, что любому человеку, даже оптимисту, отравила бы жизнь подобная круглосуточная охрана. «Достаточно одного взгляда на все это, – говорил в свое время Рокко Кинчини, – чтобы понять, насколько одинок человек, который решился выступить против мафии. Каждый знает, что человеческая жизнь оценивается у нас в несколько лир».

Дворец правосудия в Палермо

После гибели Кинчини операцией по борьбе с мафией стал руководить человек приятной наружности, мягкого характера, обходительный и любезный Джованни Фальконе. Он знал, что вполне может находиться в списке приговоренных мафией к смерти, однако, как человек блестящего ума, понял: бороться с этим монстром можно только одним способом – экономическим. Если подорвать финансовую основу мафии, то она будет уничтожена. В результате он начал ряд банковских расследований, и благодаря ему было заведено более 100 уголовных дел, главным образом связанных с наркотиками.

По данным американского Агентства по борьбе с наркотиками, с каждого килограмма героина, равного 33 дозам, сицилийская мафия получала не менее 1,5 миллиона долларов. И хотя на острове работало не особенно много лабораторий по производству героина, да к тому же не на полную мощность, в 1980-е годы на Сицилию изливался потоком золотой дождь – десятки миллионов долларов.

В первое время мафиози просто помещали деньги, полученные от продажи героина, на свои банковские счета, но Фальконе всерьез занялся изучением этих счетов и их сумм. Он выяснил, откуда и каким образом проходили эти миллионы долларов. В результате были арестованы самые крупные сицилийские наркодельцы, миллионеры, а Фальконе превратился в живую легенду острова. Его день и ночь охраняли карабинеры, не оставляя одного даже в ванной. Отдыхать же Фальконе приходилось на уютном островке. Правда, на нем была расположена тюрьма, которая славилась своей неподкупной охраной.

В последний день марта 1984 года Джованни Фальконе до-прашивал Винченцо Синагру, чьи похождения в рядах «людей чести», похоже, закончились безвозвратно. Последнее дело, порученное ему Баклажаном, слегка помутило его рассудок, что, впрочем, неудивительно, поскольку этим делом было убийство лучшего друга Колокольчика Диего Ди Фатты. Маркезе обвинил Диего в том, что тот обворовал на его территории некую даму, не испросив на то позволения капо. К тому же Баклажан никогда не был уверен в лояльности Винченцо, чересчур чувствительного для истинного мафиози, и хотел проверить его в деле. К тому же он идеально подходил на роль приманки, поскольку близко знал намеченную жертву.

Диего катался на своем мотороллере в порту Палермо, когда услышал, как недалеко от него затормозила машина. Он оглянулся и увидел, как из «фиата» выходит его закадычный друг Винченцо. На его лице была заметна только радость от этой встречи, как будто он забыл, зачем прибыл на побережье моря. «Диего! – воскликнул он, подходя к нему. – Столько лет тебя не видел!» – «А это кто? – весело спросил Диего, оставляя свой мотороллер и глядя за спину Винченцо. – Твой брат? Мы так давно не встречались, что я почти все забыл! Винченцо, я, правда, так рад!». Это были его последние слова, потому что Гроза, подойдя поближе, несколько раз выстрелил ему в голову. Потрясенный Винченцо, так и забывший достать свой пистолет, смотрел, как в серых глазах Диего застыло безграничное удивление. Несколько мгновений он стоял, и по его лицу стекали темные струйки крови, а потом упал ничком, и на него накатила соленая морская волна.

«Ты чего стоишь, как баран, чертов Колокольчик? – заорал Гроза. – Совсем забыл: это ты должен был убрать его! Стреляй!» – «Я не понимаю», – лепетал Винченцо. «Стреляй, говорю тебе!» – повторил старший брат. Он сам вынул из кармана Винченцо пистолет и вложил в его дрожащую руку. «Я никогда не смогу этого сделать!» – закричал Винченцо. «Стреляй или убью!» – крикнул Гроза и нажал его пальцем на курок. Винченцо в ужасе отбросил пистолет, словно тот был раскаленным. «Придурок, – прошипел Гроза. – Сам в тюрьму попадешь и всех за собой утянешь. Надо же, какие вопли поднял! Сейчас здесь будет вся полиция Палермо. Сматываться теперь надо, срочно!»

Бросив «фиат», они побежали по улочкам древней части города Кальсы, и Винченцо чувствовал себя так, словно его отключили от жизни. Вот только что он был и что-то чувствовал, а теперь совершенно не понимал, что делает и зачем. Куда ведет его брат и зачем теперь вообще что-то делать? Он ничего не понял, когда за ним и Грозой этим же вечером пришли полицейские. У них была в руках неопровержимая улика – пистолет, брошенный Винченцо. «Говорил же тебе всегда: не бросай пистолет – дешевая тема», – сквозь зубы процедил ему Гроза.

После ареста Винченцо Синагра пережил многое: и тюрьму Уччардоне, и психиатрическую лечебницу, и что самое страшное – угрызения совести. Он никак не мог забыть удивленный взгляд Диего перед тем, как тот упал в соленую морскую воду. Винченцо решил, наконец, что даст показания против семьи хотя бы для того, чтобы искупить свою вину перед родственниками десятков погибших людей. Он был готов рассказать все, что знал, показать жуткие места захоронений жертв мафии, но при этом иметь дело только с одним следователем, известным своей неподкупностью, главным врагом Баклажана, с Джованни Фальконе, благодаря которому угодили за решетку многие видные члены мафии, а их имущество было конфисковано.

Конечно, конфискация имущества являлась для Маркезе самым болезненным ударом: ведь благодаря торговле наркотиками большинство мафиози имели немало роскошных вилл на Сицилии и даже за границей – в Испании и Латинской Америке. А Фальконе удалось так надавить на парламент, что тот единогласно проголосовал за принятие закона о конфискации имущества торговцев героином, мафиози и их сообщников.

Винченцо Синагра сам слышал, как Баклажан отдавал приказ убрать Фальконе во что бы то ни стало, однако судья был столь умен, что мафиози не удавалось даже толком уследить за его передвижениями. Естественно, что Винченцо испытывал чувство уважения к человеку, который не только довел до истерики могущественных Маркезе и Греко, но и каждый раз виртуозно уходил от подосланных к нему убийц. Только с ним можно иметь дело – решил Винченцо Синагра, тем более что ему предстояла очная ставка с крайне опасным человеком. Тот был адвокатом.

Этот адвокат, Сальваторе Каракане, по иронии судьбы в этот последний мартовский день входил в кабинет Фальконе в наручниках. Он был просто в бешенстве. Еще бы, ему семья Корсо дей Милле доверила защиту этого ублюдка, а тот выдвинул против него обвинение в связи с преступным кланом. Поэтому Каракане, едва сдерживаясь, начал разговор первым.

«Я хочу услышать сам от господина Синагры все эти гнусные наветы. Уверен, что он хочет опорочить то, что всю жизнь для меня было свято – честное имя адвоката. Всю жизнь я посвятил своей профессии и не желаю, чтобы моя благородная деятельность была извращена». – «Хорошо, я повторю, – твердо сказал Винченцо. – С господином Каракане я познакомился у своего брата Грозы и Лиса, члена клана Корсо дей Милле. Каракане работал исключительно на эту семью, получая гонорары, которые никогда специально не оговаривались, однако известно, что они являлись весьма солидными. Я часто провожал Грозу и Лиса к кабинету Каракане, а потом ждал, когда они освободятся. Адвоката мафии уличить трудно, я знаю, тем более что они говорят на особом жаргоне, полунамеками со скрытым смыслом. Конечно, я понимаю, что многое мне неизвестно, но могу сказать точно, что господина Каракане постоянно принимали на вилле Филиппо Маркезе как хорошего друга. Господин Маркезе и господин Каракане имели привычку часто прогуливаться вместе».

«Ерунда! – возразил Каракане. – Когда я приезжал однажды на виллу Маркезе, то исключительно по вызову его супруги». – «Я никогда не встречал супругу Филиппо Маркезе. Встречи Каракане и Маркезе проходили часто, и случайностью их назвать трудно», – отвечал Винченцо. «И все же этого недостаточно для обвинения», – заявил Каракане. – «Этот человек обещал защищать меня, когда я попал в Уччардоне, – сказал Винченцо. – Мой брат Гроза много рассказывал о нем и говорил: “Это – один из нас, то есть мафиози”».

Он вспомнил свои первые дни в Уччардоне. За преднамеренное убийство Винченцо и Грозе положено было находиться в изоляции, однако для «людей чести» это слово не означало ровным счетом ничего, и они могли свободно общаться друг с другом, когда им вздумается. В первые же дни их навестили посланники от хозяина, сказав всего одну фразу: «Ведите себя спокойно и не делайте глупостей; тогда о вас позаботятся. Особенно ты, Винченцо. Как ты мог бросить пистолет? Да и ты, Гроза, надо было лучше инструктировать своего брата». – «Верно, осторожность нам не помешает, – сказал Гроза Винченцо после их ухода. – В Палермо становится все жарче. Я слышал, что Баклажан отдал приказ убрать одного врача, который осмелился идентифицировать отпечаток пальца, принадлежавший одному из его родственников». Винченцо молчал.

«Да, а самое главное, что нам велели… – начал Гроза. – Мы с тобой должны симулировать сумасшествие. Так хочет Дядюшка. Он говорит, только в этом случае можно будет попытаться что-то для нас с тобой сделать». – «Я не хочу, – возмутился Винченцо. – Я не сумасшедший». – «Ты просто дурак, – злобно прошептал Гроза. – Теперь тебе все равно некуда деваться, поэтому будешь говорить все, что тебе велят. Теперь на каждом допросе у следователя ты забудешь все фразы, кроме одной, идиотской: будешь говорить только „Я хочу на рыбалку“». При этих словах Винченцо снова замутило при воспоминании о соленых темных волнах палермской гавани, куда они с братом так часто сбрасывали трупы, и об удивленных глазах Диего, упавшего лицом в воду, сразу покрасневшую от крови. «Ну а ты что будешь говорить?» – спросил он мрачно. «Я хочу на рыбалку», – сказал Гроза.

Естественно, что подобное упорное поведение привело к кардинальному изменению режима содержания этих двоих заключенных. Гроза знал и раньше, что у мафиози подобные случаи нередко практиковались. Заключенных «людей чести» помещали в психиатрическую лечебницу, а потом отпускали с диагнозом какого-либо тяжелого мозгового заболевания.

Но для Винченцо целыми сутками находиться в положении привязанного к кровати умалишенного, да еще в обществе брата, который раздражал его своим неуместным оптимизмом, было невыносимо. К тому же теперь у него уже и в самом деле начали проявляться признаки депрессии, усилившиеся от постоянных мыслей об убитом на его глазах друге. Эти кадры убийства то быстро, то замедленно прокручивались в его голове, и в конце концов он все больше и в самом деле начинал походить на сумасшедшего. Время от времени на них приходил посмотреть Джованни Бонтате, тот самый, кого прозвали Каином за деятельное участие в убийстве собственного брата. Он каждый раз советовал держаться и говорил, что у братьев Синагра иного выхода просто не существует. Каин, ярый сторонник корлеонцев, успел за время пребывания в лоне этого клана проявить себя настолько лояльным, что его в конце концов назначили преемником капо Санта-Марии ди Джезу.

В тюрьме, как говорил Гроза, это событие тоже было должным образом отмечено реками шампанского и тостами за здоровье нового «крестного отца».

А «крестный отец» тем временем был весьма насторожен поведением Винченцо Синагры. Однажды он подошел к нему, как обычно, привязанному к кровати, и тихонько произнес:

«Я принес тебе бритвенные лезвия. Сегодня же ты должен порезать себя, чтобы все окончательно поверили в твое сумасшествие». – «Нет, этого я делать не стану», – возмутился Винченцо. «Не станешь, я лично тебе отрежу голову этим самым лезвием», – по-прежнему тихо отозвался Джованни, но взгляд у него стал таким свинцово-тяжелым, что несчастный Винченцо поверил: он действительно сделает это.

«Гроза, ты мне всю жизнь испоганил!» – крикнул Винченцо после того, как разгневанный капо удалился. «Все будет нормально, – равнодушно откликнулся Гроза. – Поверь Дядюшке; он сделает так, как надо». – «Я больше не хочу изображать психа! – в отчаянии сказал Винченцо. – Я не стану этого делать, и тебе я больше не верю. Никакому твоему Дядюшке нет до нас никакого дела. Интересно, как ты думаешь, почему этот хваленый адвокат Каракане ни разу не пришел к нам? Да просто потому, что мы сделали то, что от нас требовалось, а сейчас больше просто не нужны. И не надо мне рассказывать о трудностях войны. Я никому больше не верю».

Теперь же, глядя в самодовольные глаза адвоката Каракане, который должен был вести его дело, Винченцо с чувством непонятного удовлетворения произнес: «Вам не хватает доказательств для обвинения? Я сейчас предоставлю их вам. Мне известно, что господин Каракане состоит в сговоре со многими заключенными. Особенно часто он передает им пакетики с героином». – «Наглая ложь! – возмутился Каракане, поскольку на этот раз обвинение было очень серьезным. – За ложь, как известно, Господь наказывает». Винченцо в ответ только усмехнулся: «Вы можете не угрожать мне, господин Каракане. Умереть я не боюсь, я даже хочу этого. Просто я умру не один, а постараюсь, чтобы многие из вас оказались там, где им положено, – в тюрьме. Мне всегда было отвратительно то, что я делал, но теперь я в первый раз чувствую себя свободным и горжусь этим».

Джованни Фальконе решил помочь Винченцо. «Вы можете как-нибудь доказать, что господин Каракане принадлежал к мафии?» – «Да, – ответил тот. – Филиппо Маркезе говорил мне, что этот адвокат – один из наших. И кроме того, сказал тогда Маркезе, отец господина Каракане был его “крестным отцом”; за ним числилась территория около площади Торрелунга». – «Как ты смеешь упоминать доброе имя моего отца!» – закричал, уже не сдерживаясь, Каракане. «А что, – невозмутимо произнес Фальконе. – На этой территории в 50-е годы действительно хозяйничал Пьетро Каракане. А посему, господин адвокат, будем считать, что ваша виновность практически доказана».

Когда адвоката, а теперь уже подсудимого Каракане увели, Фальконе попросил Винченцо рассказать о деятельности ужасной семейки Корсо дей Милле. Известно, что его отчет занял 300 страниц. Винченцо рассказал обо всех убийствах, при которых присутствовал лично или же о тех, о которых ему было только известно. Он послушно приводил полицейских в места совершения преступлений, показал комнату, в которой так часто Башмачок и Баклажан лично убивали людей. В этой комнате карабинеры обнаружили окровавленную веревку (причем дальнейшая экспертиза показала, что это была кровь, как минимум, трех человек) и несколько пакетиков с героином.

Единственным препятствием, с которым сталкивалось правосудие при работе с Винченцо Синагрой, были имена. Дело в том, что молодой человек многих знал в лицо, но ему были известны лишь их прозвища, но не настоящие имена. Проблема идентификации вставала и в том случае, когда Винченцо описывал преступления. Экспертиза подтверждала его слова, но имена большинства жертв он просто не знал. Кроме того, даже опытный человек с трудом мог бы ориентироваться в запутанных связях между сицилийскими кланами, которые так причудливо переплетались при помощи браков или крестин. Подобные связи могли удваиваться, а то и утраиваться, в результате чего принадлежащие к одной и той же семье люди зачастую носили разные фамилии.

Например, Винченцо очень долго не мог идентифицировать безумного маньяка Башмачка, хотя часто с ним встречался. Дело в том, что Гроза сказал, что этот человек правая рука Маркезе и зовут его Джованни. Почему Гроза решил назвать Пино Греко именем его брата Джованни, представлявшего полную его противоположность и смертельно ненавидевшего его, непонятно. Вполне может быть, что Гроза таким образом просто шутил. Он не мог не знать, что Джованни Греко, кузен Пино, был ближайшим другом Сальваторе Инцерилло, убитого корлеонцами. Самого Джованни объявили вне закона, после чего его же родственник Микеле Греко отдал приказ об уничтожении ближайшего окружения Джованни.

Отчаявшийся Джованни в канун Рождества 1982 года попытался устроить засаду на Пино. «Это будет самое несчастливое Рождество в его жизни», – сказал он. Однако кузену Башмачка не повезло, и тот чудом избежал расставленной ловушки: сумел удачно улизнуть во время перестрелки между сообщниками Джованни и своей командой. Однако, зная ужасный нрав Пино Греко, можно было предполагать, что подобного поступка он не простит не только кузену, но даже людям, жившим на земле, где произошла эта битва в своем роде.

«Я сделаю перерасчет Чакулли», – заявил Пино Греко, после чего последовала карательная операция. Не зная, кто именно мог оказать помощь Джованни, Башмачок силой высылал тех, кто хоть немного казался ему подозрительным. Если же кто отказывался покидать дома, команда Пино Греко начинала попросту замуровывать дом вместе с хозяином. «Если хотят быть заживо погребенными – я только за», – небрежно сказал Башмачок. В руках следователей однажды оказалась записка того времени, написанная самим Пино Греко. «Дорогой, я даю тебе месяц на то, чтобы ты вместе со своей семьей убрался как можно дальше от Чакулли. Еще в течение года ты можешь распродавать свое имущество, но если через месяц ты все еще будешь находиться в Палермо, значит, сам напросишься на большие неприятности».

Перерасчет Чакулли

Собственно, Пино Греко с огромным удовольствием убил бы прежде всего самого Джованни, но добраться до него все никак не мог. А вместо этого он с настойчивостью, достойной лучшего применения, уничтожал всех, с кем Джованни связывала дружба. Его свирепость не знала пределов, и после изгнания Джованни в разных концах Италии было зверски убито не менее 20 человек: их резали ножами, сжигали, душили – и молодых людей, и стариков…

Родственники погибших при перерасчете Чакулли

Таким образом, никакого ужасного Джованни Греко, о котором рассказывал раскаявшийся Винченцо Синагра, полицейские не знали, а потому долгое время пребывали в полном замешательстве, пока наконец одному из следователей не пришла в голову простая мысль – показать Винченцо альбом с фотографиями. И только тут Фальконе смог свободно вздохнуть, потому что теперь они знали, кто есть кто. Во всяком случае, этого загадочного Джованни Винченцо узнал сразу. «Пино Греко, глава Чакулли, – подытожил следователь. – Вот кого, значит, звали Башмачком». Он посмотрел в окно, где ласково голубело весеннее солнце, и подумал, что, возможно, признания этого молодого человека ознаменуют конец времени убийств, потому что он должен быть, потому что за преступлением непременно должно следовать раскаяние…