Текст книги "Ромео во тьме"

Чертовки продолжали расчесывать его волосы, внимая, кивая и ничего не говоря, ибо были немы от природы.

2.

Утро выдалось чудесным. Часы показывали 6:30. Ромео бесшумно, словно кошка, прокрался на кухню мимо закрытой двери маминой спальни, из-за которой не доносилось ни звука, очень осторожно взял из пакета кусок хлеба. Потом, стараясь делать все очень тихо, достал из холодильника баночку йогурта. Немного подумав, оставил все на столе и вылез на улицу через окно.

«Окно вместо двери. Это становится дурной привычкой». – подумал он и аккуратно прикрыл створки окна за собой. В гараже он замер на мгновение, огляделся вокруг: почему-то он почувствовал себя вором. Сел в машину. Вокруг было так тихо, что шум заработавшего двигателя показался ему настоящим раскатом грома. Он поторопился выехать из гаража и умчаться прочь поскорее, пока мама не проснулась. «О-о, ч-черт!» – он забыл закрыть ворота гаража за собой.

У него было сегодня странное настроение. Ощущение какого-то невиданного окрыления разбудило его ранним утром и заставило покинуть дом ни свет ни заря. Всю ночь ему снились мистические глаза цвета редкого янтаря. Она снова и снова проходила мимо него, опять и опять бросала на него тот незабываемый взгляд, он снова и снова переживал то мгновение.

Ромео направил машину на недалекие холмы, покрытые ковром зеленой травы, пьяняще ароматные в этот час росы. Он оставил синий «Купер» у подножия холма, забрался на верхушку и с упоением упал в зеленый ковер, жадно вдыхая терпкий запах жизни. Еще низкое солнце припекало его макушку; вытягивая крылья, над ним кругами парили птицы. Они издавали нежный свист, который умиротворял. Он был счастлив. Но это счастье, это чувство окрыленности, тем не менее, доставляло ему невыносимую боль. Эта боль была сладостно убийственна: он не увидит больше этих глаз, он не сможет взять в ладони это лицо, никогда не ощутит он шелк темных волос на своих губах. Он был слишком труслив и слаб, чтобы броситься к ней в тот самый, единственно возможный момент. Она была всего лишь мотыльком, порхнувшим мимо его глаз.

Она оставила в его глазах каплю жгучего яда. Этот яд не давал ему покоя. Яд ощущения собственного безволия.

Ромео внезапно сказал себе: «Ты – слабак! Ты – трус! Ты – безвольная, подчиняющаяся и боязливая тварь».

Он сказал это громко. Так, что услышали птицы в небе. Солнце померкло для него на мгновение. Это было откровение самому себе. Никогда он еще не набирался храбрости сказать себе это. Признаться в этом. Все чувства, которые он испытывал сейчас, распирали его. Его тело было слишком мало для этих огромных чувств. И неизъяснимое счастье, и боль, и презрение, и слабость, и стыд, и жажда жизни, и надежда на предвкушение чего-то неизведанного! Разве мог он вместить все это в себя?

Он, было, заметался в поисках ручки, чтобы выплеснуть все это разом, но вдруг… ему стало лень. Писать что-то, подбирать слова, думать…все это так сложно. Чувствовать было гораздо проще. Он закряхтел, борясь и с желанием писать, и с ленью делать это, и вдруг… закричал.

Безо всякого повода, сам того не ожидая, он заорал, что было мочи. Всю боль, всю злость на себя он вложил в этот вопль. Его протяжный, долгий крик огласил окрестности, отзвучал далеким эхом.

Камень свалился с плеч Ромео, и он повалился лицом во влажную траву. Ему снова было легко. Столько лишней, никчемной энергии выплеснулось с тем отчаянным криком. Внутри сделалась такая приятная пустота. Веки вдруг отяжелели, и он сам не заметил, как уснул.

В голубовато-белой бездне, где-то между юным розовым солнцем и бледной утренней звездой, кружились темные силуэты птиц, что наслаждались вихрями свежего ветра высоко – высоко. Они казались такими могучими и свободными, что Ромео отдал бы полжизни, чтобы разделить с ними их вольный полет. Он так хотел бы оторваться своим тяжелым телом от земли, подняться вверх, к ним, туда, чтобы познать истинную свободу.

Он наблюдал, как птицы, описывая правильные круги в воздухе, поднимались все выше и выше, к одинокому пухлому облаку, которое было ослепительно белым и кристально сверкающим рядом с их темными тенями. Ромео мечтательно вглядывался в это облако, пытался представить, на что была похожа его форма, когда обнаружил, что облако движется. Не несется вслед другим облакам, ведомое ветром, но движется само по себе. Блистая невероятной белизной, оно плавно набирало скорость, оно снижалось и, одновременно меняло форму. Облако было прекрасно. Ромео разглядел огромные белые крылья, что вдруг раскрылись, опираясь на потоки воздуха. Крылатое облако, которое, очевидно, было вовсе не облаком, медленно и величаво приближалось к земле, оно летело навстречу Ромео. Затаив дыхание от восторга, юноша ждал это изумительное нечто. Вдруг оно зависло в воздухе, замерло, словно наткнувшись на невидимую стену, которая преграждала ему путь к Ромео. Юноша напряг изо всех сил глаза. Он вдруг понял, что видел вовсе не странное облако. Ему явился…

      Ромео вздрогнул, распахнул глаза, и уперся взглядом в ослепительное белое облако в ясном небе. Он тут же зажмурился и перевернулся на бок. Где-то в траве звонил телефон. Ромео приоткрыл один глаз и искоса глянул на облако. Обычное облако, похожее на толстую овцу, оно неспешно плыло по ветру, следом за своими собратьями. Ромео разочарованно вздохнул: видение исчезло, и он даже ничего не успел понять.

Он вяло потянулся за трубкой, которая валялась в полуметре от него. Он поднес ее к уху. Тут же на него обрушился шквал маминых эмоций: «Боже, Ромео! Ты где? Почему в такую рань? Куда ты поехал? Почему не сказал мне?! Почему окно в кухне открыто, ворота гаража распахнуты, йогурт на столе, а ты непонятно где?! Как ты мог? Что за безобразие!!!» Дальше он уже не слушал. В голове Ромео не возникло ни единой мысли по поводу того, что сказать…что соврать…Он улыбнулся и медленно сказал: «Мама, я на холме…»

В трубке повисла красноречивая тишина. Впрочем, не надолго: «На каком холме?»– голос был беспокоен, сух, неприятно изумлен.

– Не знаю, на каком. На холме. К югу от города.

– Ромео, ты что… С тобой все в порядке?

– Да.

– Так, где ты?

– На холме.

– Ты что думаешь, я – идиотка? На каком холме?! Ты у женщины?

Нет, это было просто смешно!

– Мама, я тебе правду говорю: я на холме. Я не знаю, зачем я сюда приехал. Но здесь очень красиво. Прости, что забыл закрыть ворота. Я не хотел тебя беспокоить.

Мама начала что-то быстро говорить, но он не слушал и продолжал, одновременно с ней: – Отсюда я поеду в Университет, мне надо встретиться с мистером Роудом. После занятий мы будем репетировать.

– А домой ты когда попадешь?!

Ромео сделал эффектную паузу, собрал всю решимость и произнес так уверенно, как только мог:

– А домой я приеду, когда освобожусь. Пока не знаю. До встречи, мам. – И он оборвал связь и отбросил трубку прочь от себя. И снова опустил голову в траву, улыбаясь. Каждая маленькая победа над собой приносила ему массу тихой радости. Он перевернулся на спину, все еще довольно улыбаясь, и вытащил из кармана смятую пачку «Лаки Страйк». «А домой я приеду, когда освобожусь!» – Еще раз, с торжеством проговорил он и выпустил изо рта клуб сизого дыма. Давно уже затяжка сигаретой не доставляла ему столько удовольствия.

3.

По Университету, как всегда, сновали толпы студентов, преподавателей и обычных людей. Великолепная мраморная лестница в центре холла старинного здания, как всегда была забита сидевшими и лежавшими на ней молодыми телами, распростертыми конспектами и разверзнутыми учебниками.

Когда Ромео вошел, добрая половина тел зашевелилась и приветственно загомонила. Юноша смущенно махнул рукой и поскорее пробежал мимо, укрывшись в одном из узких коридоров здания. Под многочисленными пристальными взглядами он неизменно чувствовал себя голым и ничтожным. Всегда и везде, кроме сцены, где он забывал о своих страхах.

Ромео стремительно несся по коридорам, бежал по лестницам, сворачивал то вправо, то влево, пока не достиг одной из аудиторий под самой крышей Университета. Он замер перед дверью: здесь, в этой комнате, именуемой Творческой Лабораторией, преподавал историю искусств мистер Орландо Роуд.

Перед этим человеком Ромео испытывал почтительный трепет: свои уроки Мистер Роуд превращал в удивительные этюды, в которых принимали участие все студенты. Он, казалось, владел каким-то волшебством, магией, которая позволяла ему вертеть время в любом направлении, и оживлять книжное знание, вселять его в плоть образов, которые так и возникали перед глазами во время занятий.

Орландо Роуд даже аудиторию выбрал не случайно: находившаяся в мансарде, она имела огромные окна в потолке, через которые заполнялась золотыми лучами солнца днем и мистическим сиянием луны во время вечерних занятий. Необычное убранство аудитории, стилизованной под мастерскую художника, завершало волшебную ауру класса и его преподавателя. Сам Орландо Роуд был еще молодым мужчиной. Он не обладал примечательной внешностью, но магнетизм его обаяния был столь велик, что в свои пятьдесят пять лет он все еще оставался холостяком: слишком много женщин поддавалось его чарам день за днем. Он просто не мог лишить всех их внимания в пользу кого-то одного. Да, он любил женщин, но при этом не был циничным бабником: он холил и лелеял каждую свою подругу, как истинный Казанова, свято оберегая тайны своих отношений от сплетен и молвы. Помимо этого, он был видным писателем, по произведениям которого ставились голливудские фильмы и бродвейские постановки, имел огромные связи в мире высокого искусства. Студенты почитали за честь учиться у него. Ромео, конечно же, пользовался особой благосклонностью мистера Роуда, он покровительствовал юноше и его творчеству. Именно Роуд был первым и главным критиком Ромео, именно он находил спонсоров для его новых проектов, а иногда и сам выделял ему деньги, чуть-чуть меценатствуя. Конечно, мистер Роуд делал ставку на Ромео. В его будущем он не сомневался и надеялся сыграть в нем особую роль.

      Ромео повернул ручку и толкнул дверь. В золотой от солнечного света комнате никого не было. Пахло пылью: от груд старинных книг, лежавших тут и там в организованном беспорядке; от пурпурного бархата, устилавшего подиум для несуществующих натурщиц, который играл роль импровизированных подмостков; от холстов, скрученных в рулоны, на полу и столах. Еще пахло чем-то, что Ромео определял для себя как запах искусства. Это был такой очень тонкий, еле уловимый запах духов, книжных страниц, слез, акварельных красок, чернил, воска свечей.

В комнате не было ни компьютеров, ни магнитофонов, зато на преподавательской кафедре стояли массивные бронзовые канделябры, а в углу – огромная золоченая арфа.

Конечно, среди преподавателей мистер Роуд слыл чудаком, но чудаку такого ранга были позволительны причуды. Кроме того, сами преподаватели, особенно пожилые, любили сиживать по вечерам в лаборатории мистера Роуда и проводить там свои заседания, либо просто чаепития. «Файв-о-клокс», между прочим, были святой традицией для мистера Роуда, англичанина по происхождению. Он частенько приглашал на них симпатичных ему педагогов и студентов. За этими чаепитиями рождались философские споры, чудесные идеи и волшебные сказки.

Ромео положил свой рюкзак на один из столов и подошел к арфе. Боязливо прикоснулся к струнам. Он ожидал, что легкое прикосновение заставит арфу запеть, однако лишь сильный рывок извлек из толстой струны резкий вибрирующий звук. От неожиданности Ромео отпрянул. Величественная и грациозная, арфа, будто с насмешкой смотрела на него сверху вниз и ждала, что он станет делать дальше. Ромео хмыкнул и тронул тонкую струну. Та поддалась легче. Но не запела, а противно мяукнула.

– Мягче, Ромео, мягче. Не рви струну, а нежно привлекай ее к себе. – Мистер Роуд закрыл за собой дверь и направился к Ромео, приветствуя его теплой улыбкой. – Игра на арфе – искусство, требующее изнурительных многолетних тренировок. Но жертвы окупаются сполна, когда слышишь, как играет этот божественный инструмент.

Он любовно погладил золоченое дерево.

«Попробуй снова. – Предложил он. Ромео напрягся. – Нет-нет, не напрягайся, а то она вообще будет молчать! Арфа очень чутко реагирует на твое настроение. Как скрипка. Или даже сильнее. Расслабь руку и нежно, нежно прикоснись к ней, как бы привлекая струну к себе. Очень ласково»…

Струна задрожала под пальцами Ромео и тихо-тихо пропела одну ноту. Звук получился сочным и глубоким.

– Видишь? – мистер Роуд довольно кивнул. – Так получается. Одна моя знакомая волшебно играла на арфе, волшебно! Просто как античная богиня…м-да,…– он вздохнул и повернулся к Ромео. – Ну что, герой, присядь, расскажи мне, как твои дела? Как идет подготовка спектакля? Надеюсь, ты укладываешься к назначенному сроку?

– Да, мистер Роуд, думаю, да…

– Думаешь? – он удивленно поднял брови, – что такое? Что-то случилось? Тебя что-то тревожит, мой мальчик? Рассказывай!

Ромео присел на стол и внимательно посмотрел на Роуда. Да, его что-то беспокоило. Но это что-то не имело названия в его сознании. Он не знал, что сказать, поэтому вдруг произнес:

– Я был сегодня на холме рано утром… На рассвете с вершины холма открывается чудесный вид.

Мистер Роуд с интересом глянул на молодого человека, которого видел сейчас перед собой. Тот сидел на краю стула, чуть ссутулившись и уперев взгляд в носки своих кедов. Он грыз ногти. В его позе, в той ерунде, которую он только что сказал, Роуд почувствовал сомнение. Ромео не был уверен в себе. Несмотря на всю деспотичность во время репетиций, несмотря на обаятельную внешность, несмотря на бешеную популярность. Он боится высунуться из своей ракушки, в которой сидит всегда. Слишком ранимый, уязвимый? Он боится сделать что-то не так.

«Феномен! Ни за что бы не поверил». – Чуть слышно пробормотал Роуд. Это он повторял про себя каждый раз, когда видел Ромео, ибо каждый раз он поражался тому, как часто талантливые люди страдают от неуверенности в себе изо дня в день.

– Что-что? – беспокойно переспросил Ромео.

Орландо Роуд выдержал паузу и заговорил голосом сказочника:

– Сидели на ночном небе как-то две звезды. И одна у другой спросила: скажи, зачем мы здесь сидим, на небе? Для чего мы здесь нужны? Как зачем? – удивилась другая. – Для того, чтобы светить на Землю, и чтобы люди видели, как мы прекрасны. Да нет! – вмешалась вдруг Луна, услышав их разговор. – Вы здесь для того, чтобы отражать прекрасный свет человеческого ума, который не видно с Земли. Так люди могут увидеть и восхититься красотой света своей мысли. Но только они об этом не знают. Никто не сказал им, что звезды – это зеркала»… А ты, Ромео, видел свет своих мыслей? Посмотри на небо. Если не увидишь, то закончи начатое. Тогда свет станет ярче, и ты сможешь восхититься его прекрасными лучами.

Ромео улыбнулся. Он понял, что сказал ему педагог.

– Так как, ты укладываешься к срокам со своим спектаклем?

– Да, мистер Роуд. Уже почти готово.

– Не забудь снять на видео последний прогон. Так будет проще потом исправлять ошибки, перед премьерой.

–Да, мистер Роуд. Знаете, меня очень волнуют….– он осекся, не зная, стоит ли продолжать. Да, его действительно волновали отношения с Лайзой. Он боялся встречи с ней. Он не знал, как ему себя вести. Когда он оттолкнул ее тогда, то думал, что… вернее, он вообще ни о чем не думал. Но с того момента чувство вины все равно мучило его.

– Продолжай.

– Волнуют, ну, как бы…волнуют, да… Господи… – его лоб покрылся испариной, он не мог этого рассказать! Но отступать уже было некуда. – Отношения с девушкой, которая играет Ариадну. С Лайзой…– Ромео густо покраснел. Орландо Роуд засмеялся про себя.

– В каком смысле волнуют? – уточнил он. Ромео был совсем смущен.

– Ну…в смысле…

– Она тебе нравится?

О, Боже, прямо в душу! Но ведь сам напросился!

– То-то и оно, что нет. Но….

«У вас что-то было, а теперь ты не знаешь как себя вести, чтобы не испортить с ней отношений, так как премьера не за горами?» – Орландо Роуд хотел помочь Ромео, и потому рассказал все за него. Ромео взглянул на него взглядом, преисполненным благодарности. Все было именно так. « Боже мой, – подумал Орландо,– с самого первого дня мироздания отношения между мужчиной и женщиной развиваются по одному сценарию. Вариантов так немного, что ничего не стоит предугадать тот или иной».

– Ромео, милый мой мальчик. Тебе просто надо оставаться самим собой. Не будь жесток и не криви душой. Не избегай встреч с ней, не прячься. Просто скажи ей, что у тебя на душе. Скажи это красиво, вот и все. Не убегай, не притворяйся. Не бойся, я знаю Лайзу, твой отказ ее не смутит. Я и не думаю, что она к тебе что-то испытывает. Просто ты слишком популярен, слишком интересен, и слишком уединен. Спой ей какой-нибудь сонет в качестве извинения, и она еще месяц всем будет рассказывать об этом. У тебя сейчас иная миссия. Тебе некогда заниматься любовной ерундой, тебе надо творить. Скажи мне, ты что-нибудь делал за последнее время?

Ромео замялся, но Орландо Роуд смотрел на него с таким интересом, что он сдался и полез в рюкзак. Порывшись, он извлек пачку листов. Бумага была испещрена стройными рядами строк. Это были стихи, которые он писал в ту грозовую ночь, когда ему приснился отец. Подумав еще мгновение, пристально взглянув на преподавателя, словно думая, стоит ли давать ему смотреть на них, Ромео протянул ему бумаги. Мистер Роуд принял их из рук юноши и положил на стол, словно думая, стоит ли вообще смотреть на них. После этого он лениво поднялся и прошел к кафедре. Открыл крышку массивной сигарной шкатулки красного дерева и достал сигару. Сигара была очень большой, толстой и ароматной. Ромео проводил ее пристальным взглядом. Он смотрел, как мистер Роуд со вкусом прикурил ее от огромной спички, предварительно отрубив кончик. По лаборатории распространился необыкновенный и страстный аромат кубинского табака. Не удержавшись, Ромео снова полез в свой портфель. Оттуда он выудил смятую пачку Лаки Страйк. Выдернул одну из сигарет и нервно прикурил пластиковой зажигалкой, которую подарил ему Люциус. Это, конечно, была не гаванская сигара, ну и ладно.

Пока Ромео жадно глотал дым своей сигареты, Мистер Роуд неспешно бродил между столов аудитории, перелистывая бумаги Ромео, пуская изо рта витиеватые клубы сизого сигарного дыма. Он прочитывал страницу за страницей, пускал кольцо за кольцом и все бормотал про себя: «Вот это потенциал. Потенциал! Фанастика. Просто фантастика!» Ромео не слушал его бормотание: перед его глазами вновь и вновь возникали недостижимые глаза цвета редкого янтаря. Ему было неважно, что скажет мистер Роуд по поводу его стихов. В общем-то, он и не собирался давать их кому-то читать. Просто, мистер Орландо Роуд был так авторитетен, так почитаем, так уважаем и так обожаем, что Ромео всегда отдавал ему свои опусы на растерзание. Как и сегодня. И будь, что будет! И не стоит даже думать об этом.

– Ромео! – Мистер Роуд произнес его имя как-то так высоко и нервно, что Ромео в миг забыл, о чем думал до этого и торопливо вытащил почти докуренную сигарету изо рта.

– Да, мистер Роуд?      !

– Ты можешь оставить мне эти бумаги на день-другой?

– Конечно, мистер Роуд. Я оставлю, если надо. А зачем?

– Да, видишь ли, хочу показать это кое-кому еще.

– А стоит ли, мистер Роуд?

– Вот и посмотрим. Здесь, конечно, полно стилистических недоразумений…..– он снова заскользил глазами по бумаге, -…но это так тонко…так тонко…

– Что-что? Тонко? – щеки Ромео запылали от волнения. – Что?

Но Орландо Роуд ничего не ответил. Он был все еще погружен в чтение.

«Неужели и стихотворство у меня получится?» – недоуменно подумал Ромео. Говоря совсем откровенно, он был совершенно уверен, что та толстая пачка являла собой просто измаранную бессонной ночью бумагу, и ничего больше. В этом он собирался удостовериться, когда отдавал свои рифмы педагогу. Подобное внимание мистера Роуда к его писанине показалось ему странным. Обескураживающим. И очень волнующим.

5.

Ромео и не заметил, как пронеслись несколько часов занятий, несколько перерывов между ними. Он почти не слышал, что ему говорили, невпопад отвечал, если у него что-то спрашивали. Лишь только было позволено покинуть аудиторию с последней лекции, Ромео вылетел пулей и понесся к театру-шатру.

По сцене вяло бродили несколько студентов, повторяя реплики и пробуя голос. Люциус сидел в зале. Он что-то торопливо писал, то и дело останавливался, устремлял взгляд в потолок, опять начинал писать. Он и не заметил, как Ромео подошел к нему вплотную и через плечо заглянул в его записи. Люс от неожиданности подпрыгнул и сунул блокнот под себя.

– О! Это ты!

– Что там у тебя?

– Не покажу!

– Это личное и, вообще, еще не закончено?

– Да-да! Именно так!

Ромео с пониманием кивнул и сел рядом с другом. Некоторое время они наблюдали за актерами на сцене. Потом Ромео сказал:

–Тебя не было на занятиях…

– Да. – Люс грустно понурился.

Ромео посмотрел на него с немым вопросом.

– Я был на прослушивании. Они искали солиста в рок-группу.

– И?

Люциус отрицательно покачал головой:

– Им нужен брюнет… и, потом, шрам.

– Им что, не подошел твой шрам?!

– Вроде того. Слишком уродливый, сказали они. Они хотят красавчика.

Ромео с досадой цыкнул.

– Вот уроды! Ладно, Люс, не думай об этом. Подумаешь, какие-то там несчастные рокеры что-то сказали! Ты знаешь, что твой шрам совсем не уродливый. Спроси у любой девчонки. Меня бы, кстати, тоже не взяли. Меня вообще в рок-группу никогда не возьмут!

Люциус посмотрел на ангельское лицо Ромео и невольно засмеялся:

– Точно, тебя никогда не возьмут!

– А я виделся с Роудом…

– Да? И что?

– Я…– он хотел рассказать про стихи. Но Люциусу, наверное, обидно было бы сейчас слушать о его успехах, поэтому он сказал о другом: – Он спрашивал, как идет подготовка спектакля. Я отчитался за нас. Все супер! Так что, пожалуй, начнем репетировать? Начнем! – Ромео захлопал в ладоши, привлекая к себе всеобщее внимание. Студенты засуетились, занимая позиции на сцене и повторяя свои реплики. Ромео забегал между ними, раздавая ценные указания.

В шатер вошла Лайза. Ромео остановился на полуслове. У него похолодело внутри. Он нервно сглотнул. Люс заметил его замешательство и иронично ухмыльнулся. Лайза остановилась в дверях, окинула всех строгим взглядом, скользнула глазами сквозь Ромео и прошла на сцену, ни с кем не здороваясь. Люциус ущипнул друга за руку и прошептал: «Так тебе и надо!»

Эта репетиция была, пожалуй, самой тяжелой. Лайза вела себя вызывающе высокомерно и ставила под сомнение авторитет постановщика. За два часа Ромео совсем измотался. Последней каплей стало ее заявление на сцене, прямо посреди диалога:

«Я пойду, попью воды!»

Все застыли, удивленно глядя на нее.

Ромео не стал скрывать раздражения. Он огляделся, как бы спрашивая разрешения у всех присутствующих на следующие, четко произнесенные спокойным голосом, слова:

«Дорогая Лайза, если ты очень красивая, то это не значит, что можно доставать всех вокруг. Если ты хочешь быть актрисой, то должна выполнять то, что велит режиссер! Режиссер сейчас я, каким бы паршивым я ни был! Так что, будь добра, вернись на свою позицию и доиграй сцену до конца».

Господи, разве же это ему советовал Роуд? Но как же Ромео надоело угождать всем на свете!

Лайза смерила его презрительным взглядом, и, хотя глаза ей и обожгли злые слезы, она сказала:

«Люциус О’Кайно, попроси этого жалкого коротышку не указывать мне, что делать. Если ему так нравится командовать, пускай идет домой и покомандует своей мамочкой. Уж в ее красоте никто не усомнится!»

Это был грязный ход. Кровь ударила Ромео в голову. Он побагровел и, с трудом справившись с собой, выбежал из театра.

Только третья сигарета подряд слегка успокоила его вдруг подкатившей тошнотой.

«А, может, я действительно ничтожный коротышка?…Пацан с эдиповым комплексом. Оторванный от реальности идиот…Лайза совсем не при чем. Дело, наверное, во мне…Господи, что же это такое…» – Он выдернул руку изо рта. Он и не заметил, как сгрыз ноготь на указательном пальце до крови.

– Пойдем, парень! – На плечо его опустилась рука Люциуса. – Уже восьмой час. Пойдем-ка, выпьем какого-нибудь пива. Подснимем пару молоденьких курочек! На кой фиг тебе сдалась эта старая кобыла, чтобы так из-за нее психовать?

Ромео ничего не ответил, безучастно последовал за ним. Он шел за другом покорный как собачка на поводке. Он все-таки поверил в свое предназначение угождать всем, ведь его попытки оказать кому-то сопротивление всегда оборачивались для него препаршивыми последствиями. И эта вера убивала его.

Он не спрашивал, куда они шли, не задал ни единого вопроса, когда Люциус сел за руль его машины, даже не посмотрел на вывеску заведения, дверь которого раскрылась перед ними.

ГЛАВА       5.

1.

Дьявол прижал крылья к спине и молнией спикировал к Небесным Чертогам. Он опустился на самый высокий шпиль. От шума его исполинских крыльев тени вмиг разлетелись в разные стороны, и умолкли арфы праведных душ. В руках Крылатый Властитель сжимал пачку земных бумажных листов. Он вытянул шею, огляделся, но Брата нигде не было видно. Немного подумав, он снова расправил раскаленные крылья. Вниз полетели огненные снопы. Он взмыл вверх, оставляя за собой яркий обжигающий шлейф. Описав круг над Райскими Кущами, Дьявол, страшный и великолепный, понесся в свои покои.

Он влетел в тронную залу. Он давно не был здесь. Колоссальный Дворец Преисподней был самым запущенным местом во всем Аду, ибо Дьяволу не нужно было много места, ведь он никогда не собирал никаких демонических Советов, так как принимал решения исключительно сам. Или советовался только с Братом.

Но сейчас ему вдруг захотелось почувствовать себя Властелином и, как положено Властелину, побыть в Тронном Зале на своем троне.

Но за долгое время Тронный Зал совсем остыл, так что огромный пустой колодец, окутанный сырым туманом, пронизанный жуткими звуками и ледяным ветром, показался ему малоприятным местом для времяпрепровождения. Он обошел колодец, заглядывая во все углы. Крылья волочились следом, высекая искры из каменного пола. В сыром колодце от жара Дьяволова оперенья с шипением пошел пар, который, поднимаясь выше, превращался в замысловатые узорчатые кристаллики, и снежинками падал обратно, тая снова и снова. Сатана вяло отмахивался от снежинок, что опускались на его лицо, и только прятал бумаги глубже подмышку, чтобы влажные кружева не испортили их.

«Ну и уныло же здесь у меня. Никакой роскоши. Надо будет заняться собственным тронным залом. Из-за работы на себя времени нет. Да, и для того, чтобы быть Королем, совсем необязательно сидеть на троне», – проворчал Черт. С усталым вздохом он вновь взмыл вверх, в усеянное пеплом и озаренное багровыми сполохами небо, и плавно полетел прямиком в свои уютные и теплые покои.

Демоны, которые встречались ему по пути, низко кланялись Властителю. Чертовки поднимали курчавые головки и провожали его сладострастными взглядами кошачьих глаз, низшие Черти били челом и потрясали чугунными трезубцами в знак приветствия.

В полете, Лукавый осматривал свои владения. В общем, он был всем доволен. В Геенне Адовой царил настоящий порядок. Кое-что, конечно, надо было бы обновить, кое-что поправить, кое– кому задать жару. Но, по большому счету, все было чертовски отлично. Даже котлы для подваривания особо провинившихся душ были начищены до блеска, и рядом с ними, в полной готовности, лежали аккуратные кучки дров и угля для топки.

В покоях Дьявола все было прибрано, полыхал камин, на столе у лилейного ложа был накрыт ужин. Он первым делом сбросил крылья. Тут же к ним неслышно скользнули два маленьких чертенка и осторожно утащили их на чистку. Черный властитель проводил их задумчивым взглядом, налил себе вина из золотого кувшина, со вздохом облегчения откинулся в ложе и развернул бумаги.

2.

Бар был изрядно заплеван и плохо освещен. Смутно различались пьяные тени. Но разум Ромео был затянут сизым дымом мрачных мыслей куда плотнее, и теней сомнения в нем было куда больше, чем пьяных мужиков, оравших где-то рядом. Люс усадил Ромео за стол на террасе, где позволено было курить. Сам же испарился куда-то. Оставшись в одиночестве, Ромео выложил на стол телефон, который оттянул ему карман, и пачку сигарет, что совсем смялась. Он долго смотрел на нее, сомневался, потом все же закурил. И вдруг пришел к мысли, что принял сегодняшний конфликт слишком близко к сердцу. «Спой ей сонет. Спой ей сонет! Да пошла она, сука!»

Когда Люциус вернулся, то нашел Ромео в нормальном настроении. Он курил сигаретку, улыбался и прихлебывал пиво из пинтового залапанного стакана.

«По-моему, Ромео пора расслабиться. От всех последних передряг у него поехала крыша. – С беспокойством подумал Люс. – Иначе, что это за перепады настроения?» А вслух сказал:

– О! Ты в порядке! Прикольно. Мне пива заказал?

– Нет. – Как ни в чем не бывало, весело ответил Ромео.

Люс сел напротив и принялся оглядываться по сторонам, высматривая в толпе знакомые лица:

– Вот, фигня! Вокруг – одни кошелки, взгляд остановить не на ком! Досадно. – Когда мимо тенью скользнула официантка, он удержал ее, схватив за передник, и тихо, почти уткнувшись губами ей в ухо, попросил пива. Ромео оглянулся и пожал плечами: большинству девушек, которых он заметил в баре, с виду было не больше двадцати пяти. Но ему, в общем, все равно не было до них никакого дела.

Внезапно Люциус встрепенулся, разглядев кого-то, жестом извинился перед Ромео и куда-то метнулся опять. Он вернулся спустя пару минут, довольный и радостный.

– Я хочу тебя познакомить кое с кем! – он лукаво подмигнул. – Этот человек придет через минутку.

– Ты второй, кто говорит мне это сегодня. Роуд тоже хочет меня с кем-то познакомить. Надеюсь, это не один и тот же человек. Давай, пускай приходит. Пока его нет, я схожу в туалет! – С этими словами Ромео поднялся и пошел наугад, вдоль барной стойки.

Пару раз, попутав направления, он все же нашел верный путь.

Как только Ромео скрылся, его друг начал нервно притоптывать ногой и снова оглядываться по сторонам. Он с облегчением вздохнул, когда пришла официантка. На подносе ее стояла кружка темного пива и две стопки, наполненные до краев прозрачной жидкостью и накрытые долькой лимона. Люциус обрадованно закивал. Как только она отошла, он в очередной раз воровато обернулся.

Убедившись, что Ромео нигде не видно, он торопливо вылил содержимое обеих рюмок в его пинтовый стакан. Лимон он запихал себе в рот, прожевал вместе с кожурой, стопки сунул под стол.