Текст книги "Ричард III"

Итак, после 1513 г. Томас Мор к истории не возвращался. Однако к другой явно прослеживающейся в «Истории Ричарда III» теме – противопоставлению идеального государя и тирана – он обращался постоянно. Еще в 1506 г. Мор опубликовал «Ответ» на диалог античного мыслителя Лукиана «Тираноубийца». Эпиграммы Томаса Мора, «История Ричарда III» и, наконец, «Утопия» – все эти произведения построены на антитезе хорошая – плохая форма правления, хороший – плохой правитель.

Необходимо подчеркнуть, что политико-философские рассуждения об идеальном правителе и его политическом антиподе – тиране были, пожалуй, самой актуальной темой философских трактатов начала XVI в. Среди ученых того времени развернулась целая дискуссия о том, какими качествами должен обладать достойный король и где пролегает грань, отделяющая законную власть от тирании. В «Истории Ричарда III» Томас Мор мастерски нарисовал оба портрета – доброго короля Эдуард IV и тирана Ричарда. Почти одновременно с произведением Томаса Мора его ближайший друг, известнейший гуманист Эразм Роттердамский закончил работу над «Наставлением христианскому государю», в котором говорится, что правитель должен быть образцом морали и заботиться прежде всего об интересах своих подданных. В 1516 г. «Государь» Макиавелли, напротив, провозгласил политику сферой свободной от морали. Наряду с этими величайшими образцами политической мысли выходило множество других политико-философских трактатов. По-видимому, для ученой среды, в которой вращался Томас Мор, его политические воззрения были гораздо важнее и актуальнее исторических опытов.

Логичным было бы предположить, что, работая над «Историей Ричарда III», Томас Мор стремился в первую очередь не воссоздать историческую истину, а высказать свое мнение о сущности тирании и «доброго правления».

Это предположение подтверждается тем, что при создании своей «Истории…» Томас Мор пренебрег обычной для того времени методикой подбора материала. В начале XVI столетия, во всяком случае среди гуманистов, было принято опираться на документальные свидетельства. Так, Полидор Вергилий, приступая к написанию «Истории Англии», начал именно с работы с документами. Томас Мор к документам не обращался. Его источниками информации были труды других историков и, как он сам подчеркивал, свидетельства очевидцев. Безусловно, рассказы непосредственных участников событий могут оказаться важнее любого письменного текста… при условии, что эти рассказы не были вымышлены или искажены автором «Истории Ричарда III».

Принято считать, что главным информатором Томаса Мора был покровитель его таланта епископ Эли Джон Мортон (1420–1500). Известно, что Мор относился к епископу Эли с большой теплотой и почтением. В первой книге «Утопии» он дает Мортону самую восторженную оценку. Мор называет его человеком «рассудительным и добродетельным», «серьезным и достойным», отмечает его «несравненный ум», «замечательную память» и «превосходное понимание» государственных дел. Джон Мортон (1420–1500) действительно был одаренным государственным деятелем, известным покровителем наук и искусств, но высокому мнению Томаса Мора он соответствовал не вполне. Не будем забывать о том, что Мор довольно долго идеализировал Генриха VIII; ученый был уверен, что сможет внушить королю правильные принципы управления государством, и поплатился за свое заблуждение головой в прямом смысле слова.

Если попытаться охарактеризовать Джона Мортона в нескольких словах, его можно назвать искушенным политическим игроком. В ходе Войн Роз епископ Эли несколько раз с большой выгодой для себя переходил от Ланкастеров к Йоркам и от Йорков к Тюдорам. Он, безусловно, был прекрасно осведомлен о политических событиях 1483–1484 гг., так как принимал в них самое активное участие. Джон Мортон присутствовал при кончине Эдуарда IV и впоследствии стал активным участником группировки Вудвилей. На знаменитом Совете в Тауэре в пятницу 13 июня епископ был арестован и помещен под домашний арест в одном из имений герцога Бэкингема. Мортон стал одним из главных вдохновителей восстания лета 1483 г., и после его неудачи бежал во Францию ко двору будущего Генриха VII. По мнению ряда ученых, Джон Мортон сыграл видную роль в пропагандистской кампании, развернутой против Ричарда III в 1483–1485 гг. В царствование Генриха Тюдора карьера Мортона складывалась блестяще – ему удалось стать архиепископом Кентерберийским, лордом-канцлером и, наконец, кардиналом.

Т.о., епископ Мортон мог бы стать бесценным источником информации, если бы не очевидная пристрастность и эластичные моральные принципы, выраженные, в частности, в знаменитой «вилке Мортона». В нарицательном смысле это выражение символизирует выбор между двумя одинаково неприятными вариантами. В прямом – оно обозначало предложенный канцлером Мортоном принцип сбора налогов: те, кто много тратят, должны платить высокие налоги, так как у них есть деньги, но и те, кто тратят мало, также должны платить высокие налоги, ибо привычная бережливость позволит им проявить щедрость по отношению к королю.

По-видимому, Мортон был не единственным, кого Томас Мор расспрашивал о событиях 1483–1484 гг., но влияние епископа Эли на создание «Истории Ричарда III» можно назвать определяющим. Нельзя не обратить внимания на то, что Мор подробно описывает только те события, при которых присутствовал Мортон – все остальное излагается конспективно. Нельзя не заметить, что оценка, которую Мор дает Ричарду III, ни в чем не расходится с пропагандой времен Генриха VII. Это обстоятельство даже стало основанием для сомнения в авторстве «Истории Ричарда III». Еще в конце XVI в. было высказано предположение, что «История…», или хотя бы ее основа, была написана Джоном Мортоном. Несостоятельность этой гипотезы полностью доказана, но остается вопрос: почему голос Мортона в «Истории…» звучит так громко?

Если бы Мор действительно намеревался создать правдивую картину прихода Ричарда III к власти, ему, конечно, следовало бы проверить полученную информацию. Очевидно, что нельзя писать о ком-то, опираясь почти исключительно на свидетельства его политического противника. Царствование Ричарда III, увиденное глазами Джона Мортона, должно так же мало походить на реальность, как история правления Цезаря, изложенная Брутом или Кассием. Однако если речь идет не о поиске истины, а о создании назидательного портрета «идеального тирана», то использованный Мором источник информации оказывается безупречным.

Еще одна проблема связана с невозможностью установить, какие именно факты «перекочевали» в «Историю Ричарда III» из воспоминаний Джона Мортона. В данном случае можно полагаться только на косвенные свидетельства. Во-первых, нет никаких достоверных доказательств того, что епископ Мортон вел дневник или писал мемуары. Во-вторых, Мортон умер за 13 лет до создания «Истории Ричарда III». В-третьих, вероятность того, что Томас Мор заранее планировал описать государственный переворот 1483 г. и прилежно конспектировал воспоминания своего патрона, ничтожно мала. Следовательно, в «Истории Ричарда III» мы имеем дело с малодостоверным вторичным пересказом. Полтора десятилетия спустя Томас Мор вряд ли мог воспроизвести на страницах «Истории Ричарда III» что-либо, кроме общей характеристики событий и нескольких наиболее запоминающихся фактов.

В своей «Истории…» Томас Мор не раз ссылается на сведения, полученные от других участников событий, но, как правило, без указания имен. Единственное исключение составляет рассказ об убийстве принцев, написанный якобы со слов непосредственных исполнителей преступления – Джеймса Тирелла и Джона Дайтона. Подробно этот вопрос будет проанализирован в конце данной главы, сейчас достаточно отметить, что на самом деле Томас Мор не был знаком с этими людьми.

Подводя промежуточные итоги, можно констатировать, что Мор, скорее всего, не располагал детальными воспоминаниями очевидцев и черпал основную часть сведений о событиях 1483–1485 гг. из хроник и исторических исследований, что значительно снижает ценность его произведения. Томас Мор был знаком с «Большой хроникой Лондона», хроникой Фабиана и, по-видимому, с черновым вариантом труда Полидора Вергилия, распространенным в среде английских гуманистов еще до официальной публикации в 1534 г.

О том, что Томас Мор не стремился к скрупулезному воссозданию исторических событий, говорит и целый ряд допущенных им фактических ошибок. Мор на 12 лет завышает возраст короля Эдуарда IV, на полтора года увеличивает срок реставрации Генриха VI, путает имена лорда Гастингса, герцога Бэкингема и проповедника Шея, дата проповеди Шея также не соответствует действительности. Автор «Истории…» неверно указывает главу депутации, посланной к королеве Елизавете Вудвиль в июне 1483 г., и допускает несколько других неточностей, которые можно объяснить только банальной небрежностью, тем, что Томас Мор не потрудился проверить имеющиеся в его распоряжении сведения.

В то же время «Историю Ричарда III» никак нельзя назвать небрежно написанной. Напротив, ее отличают безупречная композиция, блестящий язык и обилие деталей. Все вместе создает впечатление исключительной осведомленности автора и убеждает читателей в его абсолютной правоте, хоть эта правота и не совпадает с исторической правдой. Дело в том, что Томас Мор не просто допускает несколько малозначащих фактических ошибок, он зачастую искажает порядок событий, придумывает несуществующие факты и даже целые эпизоды. Остановимся на этом вопросе более подробно.

Сознательные отступления от истины начинаются буквально с первой же страницы «Истории Ричарда III». Говоря о начале Войн Роз, Томас Мор замечает: «Ричард, герцог Йорк, муж благородный и могущественный, некогда начал не войной, а законным путем добиваться короны, заявив о своем требовании в Парламенте». Разумеется, автор «Утопии» не мог не знать, что «законный» путь Ричарда Йорка к короне начался с поддержки восстания Джека Кэда, появления во главе вооруженной свиты на заседании Парламента в 1450 г. и, после череды сражений, закончился его гибелью в битве при Тьюксбери в 1460 г.

Акцентирование законности прав Ричарда Йорка, по-видимому, было обусловлено стремлением Томаса Мора обрисовать Эдуарда IV как идеального правителя. С этой целью автор «Истории…» корректирует и другие факты.

Одно из самых очевидных отступлений от истины связано с историей женитьбы Эдуарда на Елизавете Вудвиль. По версии Томаса Мора, Эдуард IV обсуждал предполагаемую свадьбу со своей матерью герцогиней Сесилией Йоркской, которая категорически возражала против этого брака. Автор «Истории…» даже приводит полный текст спора между матерью и сыном. Далее Томас Мор подробно рассказывает о скандале, который герцогиня Сесилия устроила во время торжественного бракосочетания короля. Она привела с собой бывшую любовницу монарха Елизавету Люси и заявила, что король «ее муж перед богом». Мор мастерски описывает и замешательство епископов, не решавшихся продолжить церемонию венчания, и благородное решение Елизаветы Люси открыть, что она не невеста, а всего лишь любовница короля.

В данном случае вымышлены не только реплики героев, но и все обстоятельства брака. Известно, что Эдуард IV женился на Елизавете Вудвиль тайно и объявил об этом только через несколько месяцев после венчания. А значит, не было никакого спора, и описанного Мором торжественного бракосочетания тоже не было. И хотя девушка, на которой Эдуард IV обещал жениться, действительно существовала, звали ее вовсе не Елизавета Люси, а Элеонора Батлер.

Надуманная сюжетная линия понадобилась Мору для того, чтобы утвердить законность спорного, по меркам эпохи, союза Эдуарда IV и Елизаветы Вудвиль. Это, с одной стороны, подтверждало законность происхождения внука Эдуарда IV – Генриха VIII, а с другой – подчеркивало необоснованность прав Ричарда III на престол. Путаница с именами здесь приобретает решающее значение. Напомним, что брак Эдуарда IV был объявлен Парламентом недействительным именно на основании предыдущей помолвки, которую каноническое право приравнивало к венчанию. Елизавета Люси появилась в «Истории…», так как она была признанной королевской фавориткой. Через замену имен Мор добивается почти комического эффекта – попытка герцогини Йоркской объявить невестой короля женщину, «которая недавно от него забеременела», превращает серьезные обвинения в фарс.

Томас Мор также заметно отклоняется от истины, описывая положение дел в Англии на начало 1483 г. Он отмечает, что «при кончине его [короля Эдуарда] любовь народа была больше, чем когда-либо при жизни… К концу его дней королевство пребывало в покое и процветании: ни враг не страшил, ни война не велась и не предвиделась, разве что никем не ожидаемая». Между тем престиж Эдуарда IV к концу его царствования заметно снизился, а состояние королевства оставляло желать лучшего. Дряхлеющий морально и физически король столкнулся с финансовыми трудностями, волнениями в графствах и, наконец, с серьезными внешнеполитическими проблемами. Ситуация вовсе не была катастрофической, но совершенно не вписывалась в созданный в «Истории…» образ идеального государя, поэтому Томас Мор предпочел ее «отредактировать» и описать короля, который ушел в иной мир в зените славы.

Если Эдуард IV выступал в «Истории…» как «добрый правитель», то Ричард III был превращен в «образцового» тирана. По всей видимости, Томас Мор искренне верил в то, что Ричард III был беспринципным властолюбцем, этаким символом кровавых усобиц второй половины XV в. К тому времени пропагандистская машина уже неплохо поработала над образом последнего из Йорков. И все же в создании мифа о «злом тиране Ричарде» Томас Мор идет дальше своих предшественников. На протяжении всего повествования он «подгоняет» историю реального короля под заранее разработанную модель.

Бесспорно, наиболее зрелищным из использованных Томасом Мором методов трансформации реальности было изменение внешности Ричарда III. Мор писал, что Ричард был «мал ростом, дурно сложен, с горбом на спине, левое плечо намного выше правого, неприятный лицом – весь таков, что иные лорды называли его хищником, а прочие и того хуже… левая рука… совершенно высохшая и маленькая…». Недавнее обретение останков Ричарда III (напомню, могила короля была найдена под автомобильной стоянкой в Лестере в августе 2012 г.) положило конец долгим спорам о том, насколько правдиво вышеприведенное описание. Теперь можно с уверенностью сказать, что в словах Мора прискорбно мало правды. Настоящий Ричард III не был высоким: исследования останков показали, что рост монарха мог бы составить 174 см, однако выраженный сколиоз, по-видимому, делал его чуть ниже большинства современников. Тем не менее, малорослым Ричарда III назвать было нельзя. Уже упоминавшийся сколиоз сделал правое плечо короля немного (подчеркиваю, немного) выше левого; никакого горба у него не было, как не было и высохшей левой руки.

Отдельного упоминания заслуживает в высшей степени любопытная информация о восприятии внешности Ричарда Глостера. Мор утверждал, что «иные лорды называли его хищником, а прочие и того хуже». На этот пассаж историки традиционно не обращают внимания. Если искать в рассказе Томаса Мора достоверные факты, такое отношение вполне оправдано, ведь указанная оценка является всего лишь плодом фантазии великого гуманиста. Современники не оставили никаких описаний облика Ричарда III, при его жизни о его внешности не ходило ни одного слуха, что как нельзя более красноречиво свидетельствует: англичане считали, что их король выглядел вполне обычно (ни сводящей с ума красоты, ни явного уродства, никаких бросающихся в глаза деталей).

В то же время для анализа инструментария Томаса Мора это «мнение современников» крайне важно. Вышеприведенное описание «телесной мощи и доблести» Ричарда III помещено в самом начале рассказа, потому мы поневоле относим информацию не к короткому правлению монарха, а ко временам его молодости. Получается, что еще в юности Ричарда Глостера считали похожим на дикого зверя, более того, не стеснялись говорить об этом неприятном сходстве вслух (хотя речь шла о младшем брате короля), т. е. герцог всегда имел скверную репутацию и не пользовался уважением окружающих. Еще раз повторю: подобные детали не имеют решительно никакого отношения к действительности (до совершения государственного переворота Ричард Глостер был одним из самых уважаемых людей в королевстве). Иными словами, в данном случае перед нами не преувеличение, не добавление деталей, а откровенная выдумка, уместная в литературном произведении или философском трактате, но категорически неприемлемая в историческом сочинении.

Итак, Мор придал внешности Ричарда III отчетливо монструозный характер. Не менее впечатляющую метаморфозу претерпел внутренний мир монарха. Если обобщить все упоминания о душевных качествах последнего из Йорков, получится поистине ошеломляющий список грехов, пороков и недостатков. Ричард будто бы был «злобен, гневлив и завистлив… скрытен и замкнут, искусный лицемер со смирением в лице и высокомерием в сердце: внешне льстивый перед теми, кого внутренне ненавидел, он не упускал случая поцеловать того, кого думал убить; был жесток и безжалостен, но чаще из-за честолюбия и ради сохранения или умножения своего имущества… алчен». «Слоеный пирог» отвратительных черт характера Ричарда Глостера венчает своего рода «вишенка». В «Истории» имеется рассказ о том, как протектор заставил лондонского епископа приговорить куртизанку, услугами которой нередко пользовался Эдуард IV, к публичному покаянию, т. к. «она была нецеломудрена телом». Здесь Мор отзывается о Ричарде III следующим образом: «Сей воздержный, сей чистый и непорочный правитель, прямо с неба ниспосланный в наш порочный мир для исправления людских нравов». Ирония высказывания очевидна, но очевиден и сальный намек: Ричард Глостер не имел морального права осуждать куртизанку лишь в том случае, если и сам был «нецеломудрен телом». Если принять во внимание более чем снисходительное отношение общества XVI в. к любовным похождениям аристократов, получается, что Ричард III был тайным развратником. Именно тайным, т. к. широкой общественности о его предосудительном поведении ничего не было известно; по отзывам современников, правителя можно было счесть скорее излишне добродетельным (он женился в 20 лет и слыл верным мужем).

Кстати, о жене и сыне Ричарда III «История» не упоминает. На мой взгляд, это умолчание не случайно. Созданный воображением Томаса Мора монстр подчеркнуто лишен нормальных семейных связей. Вымышленный Ричард III публично обвинил мать в прелюбодеянии, тайными кознями погубил своего среднего брата Джорджа Кларенса, и, наконец, приказал умертвить родных племянников. При чтении «Истории Ричарда III» создается впечатление, что своей семьи у Ричарда нет – король показан как честолюбец и злодей, которому чужды все теплые чувства. Это впечатление мастерски закрепляется игрой на контрастах. Эдуард IV, которого Мор превратил в воплощение «доброго государя», описан как любящий (пусть и неверный) муж, чадолюбивый отец, нежный сын, наконец, как любитель простых житейских удовольствий.

Радикальность трансформации, обман налицо, однако, здесь Мор пользовался традиционными, допустимыми, с точки зрения историка XVI в., приемами. Приписанный Ричарду Глостеру набор недостатков – честолюбие, лицемерие, скрытность, алчность и т. д. – деиндивидуализирован, примерно так было принято представлять абстрактного тирана. Напомню, что «причесывание», сглаживание характеров исторических деятелей, подгонка их под существующие стереотипы еще с античных времен считались едва ли не обязательными. Предполагалось, что история учит на примерах, и примеры эти должны быть яркими, однозначными, не допускающими вольных толкований. Умолчания, противопоставление доброго правителя тирану – всё это знакомые и систематически применяемые в ренессансной историографии техники.

Еще одним приемом Томаса Мора, который стоит проанализировать подробнее, было аккумулирование слухов. Стоит отметить, что автор «Истории» собрал абсолютно все злые сплетни, ходившие о последнем представителе династии Йорков, причем в работе с этим видом «источников» виртуозно пользовался известной еще со времен Античности тактикой. С одной стороны, он неизменно оговаривался – речь идет именно о слухе. С другой, информация подавалась в такой форме, чтобы каждому стало ясно – народная молва не ошибается. В «Истории» можно найти следующие сплетни, касающиеся Ричарда III:

• Матушка Ричарда Глостера якобы «не могла разрешиться без

• Матушка Ричарда Глостера якобы «не могла разрешиться без помощи ножа, и он вышел на свет ногами вперед (тогда как обычно бывает наоборот) и даже будто бы с зубами во рту».

• Ричард будто бы «собственными руками и убил заключенного в Тауэре короля Генриха VI».

• «Без его [Ричарда] тайного содействия не приключилась бы и смерть его брата Кларенса».

• Ричард Глостер якобы «еще при жизни короля Эдуарда… замыслил, что сам будет королем», и именно поэтому умертвил и Генриха VI, и родного брата.

• Слуги Ричарда якобы радовались смерти Эдуарда IV и говорили, что «теперь их господин, герцог Глостер, будет королем», о том же (конечно, без всякого восторга) будто бы судачили и простые лондонцы.

• После жестокого убийства племянников (сыновей Эдуарда IV, знаменитых «принцев в Тауэре») «ум его [Ричарда] ни на миг не бывал спокоен, и он никогда не чувствовал себя в безопасности…, страдал бессонницей…, или его мучали дурные сны» и т. д. Уровень «достоверности» вышеприведенной информации – крайне низкий, и все же при прочтении все «факты» кажутся правдивыми. Приемов, при помощи которых Томас Мор создает эту видимость, несколько. Так, автор подчеркивал, что знает о произошедшем из надежных источников, например: «Я по достоверным сведениям узнал…», «Я слышал правдоподобный рассказ от человека, который пользовался доверием его домашних слуг». Кроме того, внимание аудитории акцентировалось на широте распространения сплетен и искренности веры в них: «Люди упорно говорят…», «Сообщают как заведомую истину…», «Разумные люди полагают».

Наконец, Мор нередко приводил душераздирающие подробности, которые должны были заставить читателя ужаснуться и поверить. В частности, описание будто бы совершенного Ричардом убийства Генриха VI содержит следующие строки: «Злобно погрузив кинжал ему под ребро, он пронзил его и зарезал». Эта деталь ничего не прибавляет к достоверности рассказа, но создает яркий эффект присутствия и сопереживания.

Вершиной риторического мастерства Томаса Мора смело можно назвать завершающую рассказ о неестественном рождении Ричарда Глостера фразу: «Так гласит молва; то ли это люди по злобе своей говорят лишнее, то ли само естество изменило свое течение при рождении того, кто в течение жизни совершил столь многое против естества». Полагаю, что после прочтения этих слов многие задумывались, а вдруг Бог действительно пожелал дать знак – на свет появился не просто плохой король и скверный человек, а злодей «высшей пробы». Подчеркну, что в XVI в. эмоционально окрашенная, расцвеченная подробностями передача слухов была вполне нормальным, даже обыденным делом. Единственное, чем «История Ричарда III» отличалась от современных ей исторических сочинений, – это отточенное словесное совершенство и гениальное (без всякого преувеличения) использование психологических приемов.

Итак, на данном этапе анализа создается впечатление, что Томас Мор в целом оставался в рамках господствовавшей на тот момент традиции историописания. Конечно, он обращался с Клио несколько бесцеремонно – чаще, чем это было принято, пересказывал слухи, злоупотреблял домыслами и преувеличениями, но, повторюсь, по большому счету не делал ничего нового и непривычного. Вероятно, это одна из причин, по которым «История» вызывала и продолжает вызывать доверие. Каждый раз, когда наш взгляд наталкивается на то или иное несоответствие, мы невольно одергиваем себя. Например, нам ясно, что горб и сколиоз – далеко не одно и тоже, однако мы не можем счесть такое высказывание неправдой в полном смысле слова; нам также ясно, что злоба, двуличие и прочие приписанные Ричарду III качества не имеют к нему отношения, но мы оправдываем эту фальсификацию благородной ненавистью Томаса Мора к тирании.

Традиционно исследователи ограничиваются рассмотрением трех проанализированных выше направлений трансформации образа правителя: изменение внешности, приписывание Ричарду всех грехов истинного тирана, легализация слухов. Все остальные несоответствия обычно рассматриваются как случайные ошибки и небрежности (особняком стоит разве что ключевой для «Истории» эпизод – убийство принцев в Тауэре, который многие историки также склонны считать сфальсифицированным). Однако, при ближайшем рассмотрении методологический арсенал Томаса Мора оказывается куда богаче. Можно выделить еще как минимум два пути искажения реальности – это демонизация окружения Ричарда Глостера и радикальная переработка обстоятельств жизни герцога до 1483 г.

Начну с сообщений о людях, безоговорочно поддержавших воцарение Ричарда III. Первое, что бросается в глаза – это крайне незначительное количество титулованных сторонников Глостера. Если верить Томасу Мору, среди лордов у герцога было только два, да и то временных, союзника: Уильям Гастингс, которого протектор казнил после печально знаменитого Совета в Тауэре 13 июня 1483 г., и Генри герцог Бекингэм, который вскоре после коронации Ричарда III поднял против него восстание. Любопытно, что Мор путает имена обоих аристократов: Гастингс ошибочно назван Ричардом, а Бекингем – Эдуардом.

Среди дворян Глостера безоговорочно поддерживали лишь трое: Ричард Рэтклиф, Уильям Кэтсби и Джеймс Тирелл. Безусловно, Мор не пишет, что иных сторонников у Ричарда III не было. И тем не менее, автор «Истории» не раз подчеркивает, что герцог мог полностью доверять только этому триумвирату, лишь они входили в его «ближний круг» и готовы были идти за своим господином до конца. Все остальные якобы служили Ричарду временно и, вероятнее всего, из-за денег: «Богатыми дарами он [герцог Глостер] приобретал себе лишь непрочную дружбу».

Необходимо отметить, что в этом конкретном случае Томас Мор мог практически не кривить душой. Общеизвестно, что во времена Тюдоров от Ричарда III буквально открещивались. Вряд ли кто-то из собеседников великого гуманиста мог решиться публично заявить о столь рискованных симпатиях.

Несравненно более значимы поистине убийственные характеристики, которые Мор дает Рэтклифу, Тиреллу и Кэтсби. Ричард Рэтклиф будто бы «имел жизненный опыт и хитрый ум, в речах был краток и груб, в обращении резок и крут, в злодеяниях смел, а человеческой жалости и страху Божьему одинаково чужд». Отличительными чертами Уильяма Кэтсби были: представительная внешность, «тонкий ум», превосходное знание законов, но одновременно двуличие, неумеренное честолюбие и вероломство (Кэтсби будто бы погубил своего покровителя лорда Гостингса, т. к. хотел заполучить часть его владений и должностей). Наконец, Джеймс Тирелл «был человек выдающийся и по своим природным дарованиям мог бы служить более достойному принцу, если бы умел служить Богу и милостью Божией приобрести столь же много честности и доброй воли, сколько имелось у него силы и ума. Сердце у него было гордое, и он страстно стремился пробиться наверх». Мор утверждал, что именно неумеренное честолюбие заставило Джеймса Тирелла взять на себя организацию убийства сыновей Эдуарда IV.

В который раз вынуждена заметить, что, по-видимому, все вышеперечисленное – не что иное, как фальсификация. По-видимому, т. к. это один из многих случаев, когда слова Томаса Мора сложно проверить. Сохранившиеся источники ничего не сообщают о душевных качествах Рэтклифа, Кэтсби и Тирелла, но, если ориентироваться на формальные критерии – все трое были преданными сторонниками Йорков, сражавшимися под командованием Эдуарда IV еще в 1470-х гг., и вполне уважаемыми людьми. Ни один другой текст ни слова не говорит о жестокости и грубости Рэтклифа, двуличии Кэтсби или чудовищном честолюбии Тирелла. Современные историки полагают, что Кэтсби скорее всего не имел отношения к падению Гастингса, а Тирелл, вполне возможно, не убивал принцев в Тауэре (сам факт убийства которых в настоящее время поставлен под сомнение).

Для того, чтобы использованные Томасом Мором приемы стали более понятными, попробуем проанализировать, что он пишет об окружении Джеймса Тирелла. Согласившись организовать убийство принцев, этот джентльмен якобы не стал искать исполнителей на стороне – подходящие люди уже находились среди его слуг. Это были некие Майлс Форест, «телохранитель [Тирелла], некогда запятнавший себя убийством», и стремянной Тирелла Джон Дайтон – человек «огромного роста, широкоплечий и сильный». К «достоинствам» Дайтона Мор добавляет недвусмысленно звучащее существительное knaue (негодяй, подлец). Историки долго и безуспешно искали сведения о людях, будто бы задушивших детей Эдуарда IV в постели. В результате выяснилось, что правдивы только имена (Джон Дайтон был респектабельным хранителем гардероба в одном из владений Ричарда Глостера, а Майлс Форест – помощником шерифа). Иными словами, здесь Томас Мор воспользовался распространенным литературным (подчеркиваю, именно литературным, а не историческим) приемом – придумал «персонажам второго плана» вымышленные биографии, лучше соответствующие развитию сюжета.

Мы точно знаем, что именно так Мор обошелся с подробностями жизни самого Джеймса Тирелла. В «Истории» он появляется летом 1483 г. По версии Томаса Мора, карьера этого джентльмена развивалась не слишком успешно – несмотря на горячее желание, ему никак не удавалось войти в число доверенных лиц герцога Глостера, кроме того в тридцать восемь лет он все еще не получил рыцарский пояс. Оба указанных «факта» не соответствуют действительности: Тирелл был посвящен в рыцари в 1471 г. на поле битвы при Тьюксберри, т. е. за двенадцать лет до описываемых событий; в 1482 г. за успешное участие в войне с Шотландией он получил звание рыцаря-баннерета. Доверенным лицом Ричарда Глостера Тирелл также стал задолго до смерти Эдуарда IV. Цель вышеописанной фальсификации очевидна: сделав из Тирелла неудачника и честолюбца, готового возвыситься любой ценой, Мор объясняет читателям, почему этот человек согласился взять на себя организацию убийства «тауэрских принцев». В данном случае важно подчеркнуть стабильность приемов, при помощи которых Томас Мор превращал приближенных Ричарда III в отменных негодяев – автор «Истории» не трансформировал реальность, а без лишних церемоний подменял правду ложью.