Текст книги "Жемчужина прощения"

От его задумчивости машина сама собой начала сбавлять скорость.

– Остановись тогда, когда выберешь ситуацию, найдешь ее край и выступ на нем. Четкую дуальность.

На дороге появилась его давняя подруга Настенька. Она радостно подпрыгивала, размахивая руками, и рюкзачок за ее спиной подпрыгивал тоже. Они дружили еще со школы и даже пару раз их дружба делала несмелые попытки перерасти в отношения, но шансов не было. Настенька обладала таким запасом энергетической мощности, любознательности и дружелюбия, что в школе посещала все кружки, в студенчестве все вечеринки, и пока Максим смотрел, как кофе закипает в турке, успевала сделать три оборота вокруг земного шара и умереть от скуки. Последний раз они виделись пару недель назад. Сворачивая лебедей из салфеток с эмблемой ресторана, она со скоростью семнадцать тысяч слов в минуту рассказывала о том, что ей предложили возглавить проект во Франции. Сотни деталей атаковали мозг старого друга, но он держался. И вот хрупкая курносая Настенька, непонятно как сдерживающая в себе персональный атомный реактор, спрашивает: «Ну что, соглашаться, а?».

– Подойдет, – кивнула Варвара Ивановна. – На развилке выбираешь «да». И перед тобой открывается путь. Как сейчас, посмотри, ты не видишь всю дорогу. Только короткий участок перед капотом, освещенный фарами. Этот свет – тысячи нитей вариантов событий. Веер реальностей. Иногда большинство из них одинаковые. Иногда делятся на несколько часто повторяющихся сценариев.

Максиму не требовалось объяснений, как входить в нити. Он привык к подобным прогулкам в прошлое. Вот только будущее воспринималось совсем иначе. Картинки крошились или ударяли в его сознание вспышками. Это не было похоже на кино или воспоминание. Скорее на 3D-слайды, где Настенька сидит в маленькой квартирке, покупает второй плед, потому что по вечерам холодно, теряет голос на совещании, с удовольствием ест сыр. И снова… И снова… Во множество одинаковых изображений иногда вклинивались ужасные сцены падающего самолета или какого-то чернокожего парня, бьющего ее по лицу, но в основном это были картинки приятного, но довольно одинокого существования.

– Когда будет достаточно? – спросил он, продолжая пробираться сквозь дождь слайдов из Настенькиной жизни.

– Когда сам решишь. Но ты же все делаешь на совесть… Галчонок… – ядовито усмехнулась колдунья. – А вдруг во всех, что ты не посмотришь, этот здоровяк пыряет ее ножом?

– Почему они разные, если решение одно? От чего это зависит?

– Все от тех же причин. Такое своеобразное прошлое в будущем. Можно пройти по нему и увидеть развилку причины. Или несколько таких развилок. Или сотни развилок.

– Но… Это очень много информации… Времени, информации и сил… В чем секрет? Сами расскажете или в мозгах поковыряться?

– Успеешь еще у меня в мозгах наковыряться. Главный секрет в том, что у прошлого тенденция уходить, поэтому для путешествия по нему требуется твое личное внимание. Инструмент внимания однозадачен, он не может быть в двух местах одновременно. Как и прошлое однозначно. Не может быть двух вариантов прошлого! Но у будущего свое качество – настигать. Чтобы оно пришло – не требуется усилий. Мало того, натужное внимание скорее мешает. Проще говоря, будущее приходит независимо от того, хочешь ты этого или нет. Секрет в том, как впустить это многообразие в себя. Не выбирать, не фокусироваться, не сопротивляться, а просто позволить будущему наполнить тебя во всем своем многообразии.

– И как это сделать?

– Стать пустотой… – Максим невольно повернулся, хоть и понимал, что никакой машины и уж тем более расположившейся на переднем сидении Варвары Ивановны тут нет. – Сейчас я сделаю все сама, а ты запоминай ощущения. Потом расскажу, как тренироваться.

В одно мгновение они поменялись местами и сразу же его взяли за шкирку, как котенка, и зашвырнули в калейдоскоп французских будней Настеньки. Только на этот раз он чувствовал невероятную для себя концентрацию. Скорость, с которой он отсматривал картинки, их подробность и яркость поражали. На минуту ему показалось, что напряжение в голове такое, что если он не откроет глаза – его стошнит, но воля наставницы не позволила. А еще через мгновение колдунья будто легко отпустила происходящее. И все содержимое этого хранилища хлынуло в него разом. Свободно, без усилий, само по себе. Как падают спелые колосья, если рассечь веревку, стягивающую их.

И потом все это многообразие словно само запаковалось в один большой файл, доступ к которому теперь был неограниченным. Максим мог вертеть этот блок данных в своей голове сколько угодно, листать с любого места, приближать, отдалять, уходить в причины и снова возвращаться в нити следствий.

– И все? – изумленно спросил он.

– Только половина первого шага, – насмешливо отозвалась Варвара Ивановна. – Не забывай, что «нет» – это не менее важное решение, чем «да». Развилка всегда равнозначна и ее нужно анализировать в совокупности.

Жизнь Настеньки в Москве запестрила таким количеством вариантов событий, что открыть глаза все же пришлось. Он сделал несколько глубоких вдохов. Тело было мокрым и горело жаром.

Максим перевел фокус из своего взгляда на пространство дома в опыт хозяйки.

«Благодарю», – мысленно произнес он, обнаруживая алюминиевый ковш с водой, предусмотрительно оставленный наставницей на припечьи.

Молодой человек спустил вниз руку и, коснувшись металла, удивился, как иначе воспринимает его, словно привычные ощущения запускали чей-то чужой ассоциативный ряд.

– Возвращайся, а то потом заново придется смотреть, – отозвалась Варвара Ивановна в его голове и, стоило колдуну, напившись, снова лечь на спину, усилием воли затянула ученика обратно. – Когда такой спектр вариантов, то можно немного сгруппировать их по темам. Чаще всего в процессе и получается «забрать пласт».

Максим подумал, что это определение ему хоть и понятно, но не близко. Образ загруженного целиком файла нравился ему больше, ибо файл многомерен, а пласт ассоциировался с чем-то плоским.

– Да как хочешь называй! Главное не уходи вниманием никуда. Это мозги защищаются, потому что чувствуют, что процесс непривычный и энергозатратный. Жвачку тебе дешевую подсовывают.

– Понял. Что нужно для группировки?

– Ловля на вибрации. Знаешь?

Варвара Ивановна словно открыла еще какую-то дверь и, заглянув в опыт хозяйки, Максим сразу понял, о чем идет речь. Он часто пользовался этим инструментом, фильтруя воспоминания. Выбирая какие-то свои переживания, погружаясь в них, начинаешь испытывать определенную эмоцию – и другие люди словно резонируют: в их памяти начинает всплывать нечто подобное. Именно так, сидя за столом в большой компании, ты вспоминаешь свой случай из жизни в ответ на рассказанную историю.

Поскольку спектр личных переживаний Максима был не очень богат, ему иногда приходилось использовать чужие воспоминания. Деньги, успех, женщины, многое из того, что захватывает умы людей, не то чтобы не интересовали его, просто всегда были лишь дополнением, ради которого он не видел смысла утруждаться, но от которого и не отказывался. Возможно, дело было в том, что все это, в достаточной для него мере, всегда давалось довольно легко. Так, он выловил в памяти картинку уютной семейной жизни одной постоянной клиентки: запах младенца, которого прижимаешь к груди, его неловкие, неосознанные движения, руки мужа, большие и теплые, берущие ребенка. А потом снова перевел фокус своего внимания на нити следствий Настеньки. Некоторые из множества световых линий, тянущихся из пространства перед Максимом в бесконечность, послушно приподнялись вверх. И он увидел варианты счастливой жизни своей подруги. Потом задумался, какая тема будет следующей, но Варвара Ивановна остановила его.

– Долго ты так будешь копаться, – она с разбегу нырнула в калейдоскоп нитей и, вытащив одну из первых историй, сама срезонировала с ней.

На этом замершем слайде будущего девушка неожиданно сильно поправилась и изнуряющие диеты и упражнения, добротно приправленные самобичеванием и неуверенностью в себе, слились в одну мучительную эмоциональную ноту, от которой хотелось зашвырнуть рамкой со своей юношеской фотографией в зеркало. Это чувство вихрем пробежало по всему вееру событий, подбрасывая вверх все похожие. Максим с облегчением отметил, что их было значительно меньше, чем с предыдущим семейным уютом.

На третьем таком слайде будущее снова осыпалось в голову колдуну, и копаться в данных стало куда проще.

– Что дальше? – спросил он, отсортировав большую часть вариантов. – Как пройти вперед? Ведь вы просчитываете по нескольку шагов для своих клиентов.

– Представь себе огромный стеллаж с книгами. До того как человек сделал выбор – все варианты возможны. Но стоит проявиться четкому намерению – взять одну книгу, – остальные пропадают. И ты остаешься лишь с тем, что держишь в руке. Соответственно, чтобы смотреть нити следствий дальше одного шага, нужно, чтобы у клиента появилось четкое намерение поступить именно так. Обычно я прерываю процесс, подробно рассказываю об увиденном и даю сутки на то, чтобы человек мог обдумать услышанное, представить, примерить и принять решение. После чего нахожу это решение и прохожу дальше.

– То есть мне нужно позвонить Настеньке? – спросил парень и странное эхо, отслоившееся от его собственного голоса, неприятно полоснуло по ушам.

– Ты не сможешь ей позвонить, – ответила колдунья, и ее строгий голос немного привел Максима в норму. – У тебя не получится общаться ни с кем, кроме меня, пока наши сознания взаимозаключены друг в друге.

– Как это?

– Пытался когда-нибудь посмотреть время во сне или прочитать надпись? Все меняется, расплывается и как бы не дается в руки. Вот будет примерно то же самое. Информативности ноль, а собеседник наверняка решит, что ты спятил.

– Великолепно…

– По нитям у меня все. Как тренироваться – расскажу, если выгребешь.

– А если бы Катерина не предупредила, что я наследник, было бы сюрпризом?

– Было бы как было… Прабабка моя дюжину претендентов сгноила еще на старте. А ты и так будто маслом намазанный. Интересно было бы нити твои посмотреть, почему судьба тебя так холит.

– С чего вы взяли, что она меня холит?

– Да с того, что ты боли своей не знаешь. Только чужую и видел. Такое колдунам редко дается.

– Может, потому, что я светлый?

– Светлый ты или темный, без разницы. Все, кто силу имеет, ответственности несут больше, а значит, за каждую ошибку платят втройне. И не поверю, что ты не ошибался и силу свою хотя бы по молодецкой глупости для себя да против других не использовал. Бессмысленно отнекиваться, знаешь же, что я сейчас без труда твое грязное белье наружу вытяну. Да только оно мне неинтересно. Ты не чувствуешь ничего. Этот предохранитель дает тебе холодную голову, чтобы лишнего не натворил. А значит, возможность либо была, либо еще будет.

– Зачем мне все это сейчас? Я не на сеанс психоанализа приехал… Вам-то, конечно, плевать, вы на моем горбу едете. Завтра проснетесь, как будто ничего и не было, а я за каждую минуту, что мы тут с вами беседуем, своими силами расплачиваюсь. Так что давайте по делу…

– Завтра – это ты невероятно оптимистичен, галчонок. Если за пару дней справишься – я тебе стоя аплодировать буду.

Максим почувствовал, как по лежащему где-то очень далеко телу пробежали мурашки. Двое суток провести на таком глубоком уровне, да еще и тратя силы на двоих, – он даже представить себе не мог такую нагрузку. Ладно, если просто вырубится, а если начнет терять связь с реальностью…

– Это как раз и есть самое сложное. Физически, скорее всего, ты вытянешь, ну не сможешь потом недельки две вообще ничего делать, но пройдет со временем. А вот за чердачок твой я не отвечаю, – хрипловатый смех Варвары Ивановны разлетелся повсюду и раскрошился на множество коротких неприятных звуков.

«Эти сбои от того, что мое сознание пытается ее отторгнуть», – подумал Максим, а потом засомневался, а он ли это подумал. Или, услышав свой смех ушами наследника, колдунья мысленно поцокала языком и решила, что он не справится. Тут спятишь скорее, чем разберешься.

– Хорошо! В чем правила игры? – спросил он, отметая тревогу насчет странных аудиопомех в их общении.

– Их не так много. Для начала, как ты уже понял, в одну дверь можно войти только один раз и только в одну сторону. Если ты в нее вошел, то обязан пройти путь до конца. Старайся отделять происходящее в пространстве от реакций в голове. Сознание твое хоть и привыкло, но не до такой степени. Погружаясь так глубоко и так надолго, оно будет сбоить, путаться, пытаться опереться на привычные схемы, которые тут неприменимы. Не ходи за умом, он тебя обманет. Смотри в суть происходящего. Ну и самое последнее и главное – ты должен найти выход. То есть понять, что является замком, и подобрать к нему ключ.

– А без загадок никак нельзя?

– У тебя ровно два способа узнать ответ на этот вопрос: обзавестись наследником или выйти из лабиринта. Хотя если ты не выйдешь, то никакого наследника тоже не будет. Значит, один.

И колдунья снова неприятно рассмеялась.

* * *

Максим позволил себе ненадолго очнуться. Добрался до туалета во дворе. Тело ощущалось непривычно, словно чужое, голова распухла, как при гриппе. Вернувшись, он зашел в закуток кухни, чтобы умыться, но некоторое время бездумно смотрел в окно на разгоравшуюся зарю. Прошли почти сутки, а про еду даже мысли не мелькало. Краем глаза колдун заметил посаженную на булавку открытку. Она казалась не по-деревенски изящной: сухие веточки лаванды, перетянутые шелковой ленточкой, были приклеены на вырезанный в виде тончайших кружев серый картон. Он тут же почувствовал, как приятно Варваре Ивановне было достать эту открытку из такого же красивого, замысловато украшенного конверта. Все письма, написанные этой рукой, отличались аккуратностью и шармом…

Максим осознал, что темная колдунья Ольга очень нравилась Варваре Ивановне. Гораздо больше, чем он. Тем не менее, были претенденты и до нее, и после.

Внезапное понимание, что он лишь один из череды пытавшихся, обрушилось, как снег с крыши. И сложно сказать, что кольнуло сильнее: страх, что дорога, по которой он идет, устлана костями, или то, что разбилась иллюзия собственной уникальности. Сердце пронзило сильнейшее желание коснуться открытки, пройти по отражениям прошлого, выяснить, кем была Ольга и чем закончилось ее испытание. Узнать, сколько вообще наследников потерпело здесь неудачу. Где, на каких ловушках остались они в построенном Варварой Ивановной лабиринте… Но, остановив ладонь буквально в сантиметре от открытки, Максим усмехнулся самому себе. «Холодная голова? – мысленно передразнил колдун. – И вдруг по-глупому чуть не вляпался в какую-то бессмысленную ревность. Какая разница, кем была эта женщина? Я прекрасно владею инструментом, который спрятан за этой дверью. Пустая трата сил и времени!». Образ Ольги, еще довольно размытый, только начавший появляться перед глазами, растаял.

– Молодец! – раздался голос Варвары Ивановны. Слово ощущалось как очередная незримая дверная ручка и достаточно было бы легкого импульса, чтобы схватиться за нее. Эта похвала, приятная после пережитой только что ревности, после вереницы неудач, стоивших прежним наследникам жизни или как минимум рассудка, несколько ободрила Максима. Появившееся воодушевление придало сил. Молодой человек зачерпнул воды в ковшик и снова полез на печь. Она давно остыла, но тепло под плотными одеялами вскоре вернулось.

Странный, нехарактерный для него эмоциональный подъем довольно быстро развернулся в приятное ощущение всевластия и силы. Да только наслаждаться ими пришлось недолго: колдун довольно быстро сообразил, что это не он сейчас испытывает прилив сил, а его наставница. Это она наслаждается притоком энергии, источником которой является он сам. Проще говоря, его жрут, а он балдеет и ухом не ведет. Хитро! И стоило ему от души улыбнуться, как распахнулась следующая дверь незримого лабиринта, за которой паутиной под потолком висели заключенные Варварой Ивановной договоры. Липкие веревки, обычные и ветвящиеся, в несколько уровней замерли в воздухе. Обычные имели лишь два конца, на одном из которых «сидела» хозяйка, а на другом – разных цветов и форм пиявки. Точнее, ярлыки с пиявок, которых день и ночь носят с собой договорняки. Эти полуразумные посредники, сосущие кто здоровье, кто удачу, кто деньги, кто эмоциональный спектр человека, часть оставляли себе на пропитание, а остальное отправляли по гибкому и безразмерному каналу колдунье. На ветвящихся веревках могло сидеть сразу несколько пиявок, в том числе подсаженных на супругов, детей, прочих родственников и даже подчиненных на работе. В ответ на непроизвольное внутреннее возмущение Максим получил возможность разобраться в механизме подобного подселения паразита. Выходило, что если человек по каким-то причинам берет на себя роль опекуна, несущего за кого-то ответственность, а опекаемый соглашается и отпускает вожжи собственных решений, прекращая активность, то у первого появляется моральное право распоряжаться его ресурсами. Максим скривился, разглядывая, как сердобольные матушки, казалось бы, из лучших побуждений просят для своих чад хорошей успеваемости в обмен на здоровье или некий элемент успешности, без которого все эти прекрасные отметки в не столь уже далеком будущем никого не заинтересуют. Но самыми жестокими, безрассудными и, конечно же, многочисленными были любовные договора. Привороты, отвороты, козни соперницам, жучки, создающие ореол привлекательности, и прочий адский зоопарк.

– Вникать в подробности будешь? – усмехнулась Варвара Ивановна. – Видел бы ты свое лицо. Как будто лимон жуешь.

– А что, есть варианты выйти отсюда, не вникая?

Наставница снова неоднозначно хмыкнула, и Максим провалился в первый попавшийся договор, где уже немолодая женщина, врач-педиатр, пыталась сохранить брак с любимым мужчиной много ее старше. Только расплатиться самой ей было нечем: ни здоровьем, ни финансами, ни удачей похвастаться она не могла. И их малышу пришлось проститься со своей решительностью в обмен на сомнительного папу, который, скорее всего, не перестал скандалить и ходить налево, просто уйти не мог.

Все, что собирали пиявки, повисало в особом астральном пространстве – кладовой, откуда колдунья дергала что-то под очередной заказ или для собственных нужд. Сформировать такое пространство и содержать его за счет собственной энергии, конечно, было нереально, требовались доноры – собственно, договорняки. Таким образом, и сама Варвара Ивановна в определенном смысле сидела на договоре, по которому в случае отсутствия подходящих клиентов обязана была жестоко расплачиваться – собой.

– А расторгать как?

– Договора, действующие до наступления определенного обстоятельства, чаще всего обрываются сами. А бессрочные почти невозможно разорвать.

– «Почти» не считается, – улыбнулся Максим, все еще ощущающий приятный, дурманящий вкус силы, накопленной колдуньей.

– Свежие договора, пока пиявка не разрослась, – до полугода, реже до года, в зависимости от эмоционального или, как бы это сказать, психического иммунитета клиента, – можно расторгнуть просто по сильному противоположному намерению. Например, в этом договоре врачихе надо было бы хотеть, чтобы муж убирался ко всем чертям, и самой подать на развод, причем помогая сыну проявлять решительность. Но, как ты понимаешь, такое маловероятно. А если пиявка уже прижилась и располнела на добротных харчах, то оторвать ее только другой колдун может – либо за свой счет, либо по другому договору. От обычного снятия пиявок, бездоговорных, отличается только тем, что договорные сильнее, а потом нужно поток в обратную сторону развернуть. Чтобы назад откачать потраченное.

– Потренироваться дадите?

– Еще чего! Это живые рабочие договора.

– А мне какое дело? У нас с вами тоже, на минуточку, договор, по которому вы меня жрете, как не в себя. Чуланчик уже до весны небось мною проплачен?

– А ты мозгами-то пошевели, если они у тебя еще не выкипели. Сколько силы потребуется, чтобы рабочий договор прервать и вернуть все в пространстве на свои места? Не проще посмотреть, как я с этими клиентами разобралась?

– Так вы же этот договор и расторгли?

– Да, через пару лет она сама взвыла от него. Но, думаешь, ее это чему-нибудь научило? Ничего подобного! Редкий человек готов учиться на своих ошибках. И принимать жизнь такой, какая она есть, – труд, который под силу не каждому. Куда привычнее клянчить то, что перед носом, не задумываясь о последствиях. Ну что, будешь смотреть?

– Да куда я денусь! Надеюсь, таких, как вы, дожидается персональный котел в аду! – выдавил сквозь зубы Максим.

– Зато свой! – отозвалась колдунья и незримыми руками подбросила поток его сознания под потолок, где через нити причин они провалились в потускневший старый договор.

Внутри он напоминал русло пересохшей реки. Высокие берега стояли голые и только узкий ручеек петлял меж лежащих на песчаном дне коряг и камней. Подойдя к нему, Максим с удивлением заметил, что вода бежит вверх – тонкие струйки заползают на отполированную крупную гальку. Зрелище завораживало. Он опустил пальцы в воду, но вместо ее температуры или плотности ощутил решительность восьмилетнего мальчика. Сначала на уровне эмоций, а потом и картинками: способность поднять руку на уроке, зная ответ, пригрозить задирающим его мальчишкам, признаться матери, что отец давно пугает его куда больше, чем вызывает уважение или любовь. И каждая десятая капля этой странной жидкости в действительности была силой, направленной колдуньей, чтобы вернуть мальчику то, что принадлежало ему изначально. Душераздирающая абсурдность ситуации вонзила тысячу игл злости в сердце Максима. Почему за страх и недоверие одних должны настолько жестоко расплачиваться другие?! С чего договорняки вообще решают, что так будет лучше для них, для кого бы то ни было?..

– А кто знает? – язвительно ответила на его вопрос женщина. – Ты, что ли? Ты тоже своей работой нарушаешь ход вещей. Да и нет никакого хода вещей, светлый. Просто выбор за выбором, каждую минуту. Желание – это выбор. Решение – это выбор. Любой поступок, осознанный или нет, – выбор. И договор – точно такое же решение, поступок, имеющий свои последствия!

Максим, полный несогласия и злости, смотрел, как энергия из нового договора, запущенная в противоположную сторону, тащит непослушную воду вверх. Пиявка, сидящая на груди ребенка, постепенно истощалась до тех пор, пока Варвара Ивановна не сожгла ее. Дождавшись красного потрескивающего огонька, колдун поспешно выпрыгнул обратно в чулан. И тут в голову прокралась неожиданная мысль: найти собственный договор. Сделать это не составило никакого труда, он в буквальном смысле светился.

«Интересно, в какой момент мне пиявку подсадили? – все еще переживая смесь гнева и отвращения, подумал Максим. – И что будет, если придушить ее внезапно? По идее, я уже в процессе. Один я его тащу или мы оба – на сохранность лабиринта уже не влияет, однако сил, а значит, времени на его прохождение будет значительно больше».

Колдун прислушался. Наставница ждала. Максим аж стиснул зубы, так хотелось лишить ее своей силы. Не украденной, своей, каждая капля которой могла бы послужить кому-то во благо, а не содержать эту ненасытную гниду. Варвара Ивановна чувствовала и осознавала все, но продолжала молчать.

– Каждый шаг – это выбор, значит? И договор – выбор. И разорвать его – выбор…

– Да, личный осознанный выбор каждого. В твоем случае особенно осознанный, – наконец безучастно отозвалась колдунья.

– Да вам бы в покер играть! – вскинулся парень. – Не выкупить!

– В покер со мной, конечно, играть бесполезно. Только в этой игре выкупать надо не меня.

Отголосок понимания, что слова ее имеют куда больше смысла, чем кажется, холодом пробежал по его спине. Максим сел на иллюзорный пол чулана, сложив по-турецки ноги, словно стараясь оказаться на безопасном расстоянии от своего договора. От соблазна разорвать его. И внезапно увидел, что не страх остаться в лабиринте стоял во главе этого стремления, не чувство самосохранения, даже не желание справедливости, а именно соблазн получить желаемое с меньшими затратами. Честно ли это, если уж он так тут кипятится насчет нечестности? Да даже и не пахнет тут никакой честью! И уже раздраженный своей внезапно обнажившейся жадностью, колдун встал и… ясно увидел перед собой тяжелую металлическую дверь следующей комнаты лабиринта, которой еще минуту назад здесь не было. Осознав все, он с благодарностью двинулся вперед.

Скрип и щелчок закрывшейся за спиной двери вдруг напомнили что-то далекое, очень родное, но вместе с тем крайне неприятное. Звук, пойманный его вниманием, начал набухать и возвращаться. Его повторения приобретали все более понятные очертания, превращаясь в крик и лай собак. Слишком знакомый крик и до боли пугающий лай. Из темноты проступили испуганные глаза его младшего брата под взъерошенной черной челкой. Ему было лет семь, Максиму десять. Они приехали к бабушке в деревню и отправились играть на озеро за огороды. Им сказали, что там водятся настоящие бобры, и посмотреть на их дома казалось городским мальчишкам завораживающим приключением. Да только вместо бобров на подходе к заболоченному водоему навстречу выскочили собаки. Их хриплый лай и рычание, перемешанные с криком брата, до сих пор иногда мучили Максима по ночам. Он сам не заметил, как оказался на дереве, а вот семилетнему Мише такая прыть была не под силу. Конечно, Макс тоже кричал, тянул руку, но не спустился, не защитил. И сколько ни говорили потом, что если спрыгнул бы – псы подрали бы обоих, все же клеймо труса осталось на нем навсегда. Максим никогда не считал себя бойцом, редкое вынужденное участие в потасовках в студенческие годы рассматривал как «попал под раздачу». Приходилось ему и использовать всяких агрессивных жучек в качестве оружия, но это совсем не то же самое, что самому махать руками. Он никогда не был сильным. Спорт интересовал его в формате скорее йоги и утренних неспешных пробежек, чем единоборств или качалки. Считая себя достойным наследником нескольких поколений интеллигенции, Максим старался прокачивать мозг, а не наросшее вокруг него мясо. Но сейчас, глядя в далекое, выворачивающее его наизнанку воспоминание, больше всего на свете он хотел спрыгнуть с дерева и разорвать этих собак в клочья.

И вдруг что-то мощное и быстрое – полупрозрачный слепок его собственного тела, переполненный сожалением и жаждой защитить брата, – сорвалось вниз. Максиму показалось, что колдунья с бешеной скоростью влетела ему в спину и, вырвав кусок его существа, ударилась в грудь псу, прыгающему на зажмурившегося маленького мальчика. Зверь, словно влепившись мордой в стену, взвизгнул и, чуть развернувшись в воздухе, упал набок. Но тут же попытался прыгнуть снова. Варвара Ивановна замахнулась – и невидимый удар отшвырнул скулящее животное в сторону.

– Ты, конечно, еще тот сухарь, но злиться умеешь! – шепот наставницы в его ушах походил на змеиное шипение. – Очень хорошо умеешь! Используй! Атакуй! Гнев силен и разрушителен!

Она уже не защищалась, а бросалась на собак сама, вырывая из них куски энергии. Жаля каким-то эмоциональным ядом, от которого животные мало того что начинали трусить или паниковать, так еще и путали направления и даже собственные размеры. Теперь наставница и наследник вдвоем гнали стаю собак по выдуманному полю и Максим ощущал, будто это на его собственных пальцах отросли длинные когти и рот не закрывается от острейших клыков. Даже само тело меняло форму, ноги вытянулись, верхняя часть корпуса раздалась в стороны. Казалось, кто-то внутри него скучал по этой агрессии и свободе. Много лет ждал в заточении, когда же, вырвавшись наружу, покажет, на что способен. Метким, будто натренированным движением выбросил руку вперед и, поймав овчарку за заднюю лапу, сжал ее и дернул на себя с такой силой, что почувствовал, как ткани рвутся под пальцами. Ему даже показалось, что от этого звука у него выступила голодная слюна.

– А ты не заигрался, светлый? – донесся откуда-то издалека голос Варвары Ивановны. – Тебе братишку защитить надо было или зверюшек выдуманных подрать?

Эти слова опалили сознание колдуна. Он распахнул глаза. Хватая воздух пересохшим ртом, в шоке от переживаний, парень смотрел на неровные доски потолка и пытался прийти в себя.

– Какого черта?! – прохрипел он, попытался перевернуться, но тело не слушалось.

– Я только показала, ты сам дальше в эту зверюгу обратился. Хочешь сказать, что не использовал горина своего раньше?

– Горин?!

А ему казалось, что шоковое состояние уже не может стать глубже.

– А ты не знал, что ли? Ну поздравляю! Видишь, как много нового я тебе открыла!

Максим судорожно перебирал моменты, когда мог инфицироваться. Горины, существа вроде демонов, как следует подселившись к человеку, вызывали навязчивые агрессивные состояния и даже уродовали тело. Нередко процесс изгнания бесов означал не что иное, как усмирение горина и повышение у пациента устойчивости к его воздействию. Бросаются эти твари обычно на людей в отключке, слабых, пьющих, больных, и оставались внутри навсегда. Эта зараза самостоятельной осознанной формы не имеет, при хорошем физическом и психическом здоровье может никогда не проявиться. Вот если человек сдал… А Максим сейчас был измотан как никогда… Но все же… Где он мог горина-то подцепить и даже не подозревать об этом?

– Да какое это имеет значение? У меня их три масти! Куча колдунов гоняются за всякими интересными вариантами, коллекционируют, можно сказать, чтобы оборачиваться этими тварями при случае, а ты того и гляди заплачешь. Соберись давай!

Снисходительный тон Варвары Ивановны уже стоял у него поперек горла. Никто и никогда так глубоко и беспардонно не нарушал его границы. Почему нельзя было научить его защищаться, не вытаскивая самые постыдные и болезненные воспоминания?! Все равно брат и эти собаки находились лишь в его голове, он мог с таким же успехом задрать пару медведей на Северном полюсе. Что она вытащит за следующей дверью? Одноклассниц, на которых он мастурбировал? Или момент, когда плакал, сжимая в руке бутылку пива, сидя на бордюре около подъезда девчонки, которую, как ему тогда казалось, любил до потемнения в глазах?

А может, пришло наконец время и ему покопаться в грязном бельишке наставницы?

Сжимая зубы, он закрыл глаза – и перед ним послушно выстроился длинный ряд непройденных дверей.

– Хватит лабиринтов! – произнес он вслух. – Теперь сыграем по моим правилам!