Текст книги "Жемчужина прощения"

Как раз когда приготовления были закончены, парень снял с плиты кофе и разлил по чашкам.

– А эта кому? – в недоумении спросила Ганна, глядя на стол.

– Заходи, – скомандовал он вместо ответа.

Девушка почувствовала, как колдун втягивает ее на некую призрачную глубину. На пару мгновений она закрыла глаза, то ли чтобы сосредоточиться, то ли, наоборот, чтобы расслабиться. А когда открыла, за столом наискосок от нее сидела Катерина. Такая же молодая и свежая, как привиделась в белоснежном свете, спрятанном в жемчужине прощения. Колдунья, поймав волнение на лице Ганны, улыбнулась, будто давно здесь находилась.

– Давай сразу избавимся от ненужных слов, – ее голос звучал немного иначе, он больше не струился приятным игривым бархатом, а казался более порывистым и колючим. Вполне вероятно, дело было в том, что Катерина осталась без своих театральных масок, хоть и смогла выбрать возраст по вкусу. Возраст, которого у нее, по сути, не было, ведь эту пору ей пришлось провести в постели. – Да, меня больше нет. Я чувствую, как Катерина исчезает. Но это не мучительное чувство, потому что я в общем-то довольна тем, что было, и тем, как оно закончилось. – Ганна открыла рот, чтобы возразить, но колдунья выставила вперед руку, останавливая ее. – Нет, правда. У нас получилось. У тебя получилось. Отцу достанется по заслугам. Мне, если честно, хотелось, чтобы он… – Она попыталась подобрать слова. Нахмурилась. А потом махнула рукой: – Да чего уж, многого хотелось и не хотелось одновременно. Но не мстить самой точно… И уж тем более не просить кого-то… Это ж в той же грязи, что и он, вымазаться. А вот справедливости от жизни хотелось. Покоя не давал мне этот вопрос: ну где же справедливость?! Ведь не может же так быть, чтобы ее ну совсем не было… И к тебе я перестала приходить, потому что в этом тоже было враньё на вранье и никакой справедливости. А тут как-то все правильно произошло. Маму только жалко… Ты уж не бросай ее, галчонок? – колдунья повернулась к Максиму и взглянула вроде с просьбой, а вроде и с подковыркой. – Ты же сам говорил, что мы с тобой теперь в каком-то смысле брат и сестра. Стало быть, она тебе тоже уже не чужая. Не бойтесь обращаться к ней с просьбами. Это только кажется, что все темные ничего просто так не делают. Ей для себя давно уже ничего не нужно. Этим быстро пресыщаешься. Ей бы теперь о ком-то заботиться хоть иногда. Хорошо, что ты лабиринт прошел, галчонок.

– Если бы ты не помогла, я, может быть, и не прошел бы, ведь так?

– Может, и так, а может, и нет. Ты и сам не промах, чего уж, – кокетливо отмахнулась тонкими пальчиками Катерина. – Просто уже хотелось, чтобы у нее появился кто-то еще. Све-е-етленький… – ласково протянула она. – Ну и судьба же, говорю, наконец-то поступила с нами по справедливости. Хорошо подтасовала карты. Славно, что с Ганной мы успели встретиться. Я такой камень с души скинула. Ведь ты мне правда дорога, малышка.

Сколько раз девушка слышала это обращение от нее в своих снах… Такое избитое и нелепое, когда оно отправлено в твой адрес, то становится теплым и нежным. И живым, потому что у этого слова появляется своя история и тайна. Она протянула руку, чтобы прикоснуться, но пальцы прошли сквозь запястье колдуньи, не встретив совершенно ничего.

– Уже не получится… – вздохнул Максим, наблюдая, как рука девушки замерла над столом, а в глазах прибавилось тоски.

Ему тоже до скрежета в сердце хотелось обнять Катерину. Сказать, как сильно он в действительности восхищается ею. Но он знал, что никогда не мог подобрать нужных слов, и сейчас не сможет. Да и все они меркли перед тем важным, что в этот момент звучало из ее уст.

– Спасибо тебе… – тихо сказал он. – Ты невероятная женщина. Я никогда тебя не забуду. Это просто невозможно.

– Мне приятно, правда! Я даже уже и не думала, что кто-нибудь может всерьез так ко мне относиться… Жаль только, что я тебя, скорее всего, вот-вот забуду… Никто, конечно, не знает, что ждет за барьером. Но не исключено, что сбросят меня быстренько до заводских настроек, и не станет больше Катерины. Зато будут новые мама и папа, дружки-подружки. Надеюсь в следующий раз быть поумнее. Ну или хотя бы осторожнее.

– Ты правда думаешь, что так оно и происходит? – с какой-то особенной осторожностью спросила Ганна.

– Не знаю. После твоего прощения все действительно стало не таким значительным. Знаешь, как горести после хорошего успокоительного. Вроде все осталось как было, но уже не жалит. И кажется, многое уже совсем не имеет значения. Для мертвых вообще мало что имеет значение, в отличие от живых. Так что не удивлюсь, если это притупление чувств – лишь прелюдия к основному залпу.

– Не страшно? – тихо спросила девушка.

Колдунья пожала плечами.

– Когда эта бойня начиналась, было страшнее, потому что было что терять.

– А теперь ты уже все потеряла… – печально сказала Ганна, опуская взгляд.

– Потому что то, что у меня сейчас есть, не потеряешь. Все, что было… оно, с одной стороны, уже и правда для меня недосягаемо. Не потрогать руками, не испытать вкуса… Но мне, как вы понимаете, и так ни то, ни другое уже давно в полной мере не было доступно. Не жаль. С другой стороны, все, что происходило в моей жизни, от меня неотделимо. Вот Максим кофе мне налил, – показала она на остывающую чашку. – Я не могу ее выпить, но наша связь с Максимом уже неразрывна, история написана, и когда он зовет меня таким образом, я не могу не прийти. Это не про вежливость. Просто меня автоматически притягивает туда, где обо мне вспоминают. Хочу я этого или нет. Но самое интересное, что я слышу и чувствую все, что происходит в головах позвавших. Сейчас и в прошлом. На этом моменте начинаешь задумываться, в какой компании стоило проводить время… И опять-таки… Полагаю, что это только аперитив, а основное блюдо подадут по истечении трех дней. Хотя задумка повара уже прочитывается…

– Значит, ты знаешь все, что я думаю и испытываю к тебе? – девушка снова подняла глаза на подругу.

– Да. И даже несмотря на твою тоску сейчас и на то, как ты болезненно проживала мое исчезновение, – это сладкий нектар для моего сердца. Я так люблю тебя, малышка…

Мурашки несколько раз пронеслись по всему телу Максима от бескрайней нежности, с которой эта лукавая и циничная колдушка смотрела сейчас на Ганну. Крупные слезы выкатились из глаз девушки. Губы разомкнулись, чтобы выпустить какие-то важные слова, но улыбка Катерины – будто матери, смотрящей с умилением на несмышленое дитя, – остановила ее.

– Так что вам не нужно ничего мне говорить, – продолжила колдунья. – Я знаю больше, чем вы способны сказать. Так что спасибо за возможность ответить вам, что это более чем взаимно… И за возможность попрощаться…

…Когда Катерина снова растаяла, Максим открыл окно, посмотрел по сторонам и выплеснул кофе навстречу кружащим в воздухе снежинкам.

* * *

Дэнчик прибыл чуть больше чем через час с двумя пакетами готовой еды и мешочком аптечных снадобий. Ганна, открывшая ему дверь, к собственному изумлению, получила с порога персональную шоколадку.

– Я сразу понял по его лыбе, что нас кто-то слушает, и вероятнее всего, леди, – объяснил тот, скидывая приталенное пальто, на котором поблескивали капельки от тающего снежка. – Денис, – представился он, сияя белозубой улыбкой. – Где пациент?

– Ганна, – назвалась девушка и показала на дверь в спальню.

– Воу-воу-воу! – вскрикнул гость, заходя в комнату. – Выглядишь так, как будто упал в огромную кофемолку! Что у вас в итоге произошло?

Пока ели и делали перевязку, они рассказали Дэнчику о случившемся. Пожалуй, впервые на памяти Максима на этом ухоженном, будто для глянцевого журнала, лице столь долго сохранялось серьезное выражение.

– Да-а… – протянул он. – История тянет на одиннадцать сестер Вачовски из десяти…

– Так что относительно всего, что произошло за последнее время, дела наши идут хорошо, только не очень понятно, куда. И помощь твоя нужна именно в том, чтобы подумать, кто мог бы нам теперь помочь разгадать оставшуюся часть головоломки.

Зазвонил телефон Ганны. Незнакомый номер.

– Колдунья какая-то, – тихо сказал Максим. – Темная. Но не скрывается. Бери.

Девушка приняла вызов и услышала в трубке приятный женский голос с необычным выговором. Каждую фразу та начинала медленно, потом будто торопилась, а конец снова растягивала. Незнакомка представилась Ириной, одной из тех двадцати человек, которые получили прощение, и сказала, что готова приехать помочь с поисками остальных людей.

– Разве не восемнадцати? – удивилась Ганна.

– Александр должен был погибнуть вместе с сыном. И еще близнецы. Итого двадцать человек из восемнадцати родов. Ну это не имеет особого значения на фоне той толпы, о которой рассказала Варвара. И неизвестно, что именно и как скоро произойдет. Я понимаю, что ваш спутник сильно пострадал, но если учесть, как эффективно он от меня закрылся, телесное недомогание ему не помешает.

Ганна повернулась к Максиму и обнаружила на его лице недовольную гримасу и одновременно погруженность в себя самого, что наверняка означало какой-то их с Ириной удаленный контакт. Заметив вопросительный взгляд девушки, парень словно очнулся и махнул рукой.

– А черт с ней, пусть приезжает. Я звонок сделаю.

– А я как без звонка прошел? – приподнял бровь Дэнчик, слишком ровную для естественной «растительности» на мужском лице.

– Прости, но ты бы его просто не нашел, – поддел парень своего приятеля и попросил у Ганны посмотреть номер Ирины.

– Я понял, кто это, – заявил он, – Ирина Всеславская, часто занимается поиском пропавших людей. В основном работает с частными лицами, но иногда даже ментам помогает.

– Они что, всерьез, к ней обращаются? – изумилась Ганна.

– Кто?

– Полиция.

– Ну не все, конечно, но некоторые. И по делам, где информации не хватает. Понятно, что показания экстрасенса к делу не подошьешь, но как-то обставляют там все. Она не так давно одной моей клиентке помогла пропавшую дочь в Подмосковье найти. Еще тот был детектив…

…Ирина оказалась тучной немолодой дамой с немыслимыми стразами на кофточке, крупными перстнями и веселенькими кудряшками. Но при всем этом забавном внешнем виде вела она себя с достоинством, может, даже с легким снисхождением к окружающим. С ней был еще один… персонаж. Худощавый юноша, дай бог дошедший до совершеннолетия. На фоне своей спутницы выглядел он крайне агрессивно. Бритая голова венчалась на макушке пучком черных длинных дред. Бледное лицо блестело рядами пирсинга – достаточно длинные шипы в брови, на скулах и под нижней губой. Мочки ушей были оттянуты вниз из-за тяжелых каменных «туннелей», а по шее до самого подбородка поднималась вверх замысловатая татуировка. Молодой человек представился как Август и, словно теряя интерес к окружающим, погрузился в свой телефон.

– Я, кажется, про тебя слышал… – Дэнчик задумчиво поднял к потолку глаза, но юноша никак не отреагировал на эти слова. Даже не повернулся в его сторону.

– Он темный? – Ганна постаралась как можно незаметнее склониться к Максиму, чтобы еле слышно прошептать свой вопрос. Для нее все еще оставалось тайной, каким образом колдуны различают друг друга. Впрочем, как и то, какие именно выводы можно из этого сделать.

К ее удивлению, парень в ответ только неуверенно пожал плечами и повернулся к Ирине.

– Вот, – показал он на кофейное блюдечко, где лежали вонючий фильтр с куском размокшей бумаги и горстка табака. – Эту сигарету я стрельнул у парнишки, который каким-то образом связан с тем, что должно случиться. По крайней мере, он был в нитях следствий, и в пространстве ушедших для Ганны осталась программа, где незнакомая женщина говорит о ком-то. Полагаю, что о нем же.

– Покажешь? – вроде и с вопросом, а вроде и утвердительно произнесла колдунья.

– Начнем? – спросил Август, наконец отрываясь от смартфона.

И на всех присутствующих буквально обрушилось какое-то новое, созданное им пространство.

Ганну сковал холод, ее даже слегка замутило от ощущения, будто она полетела вниз на скоростном лифте, только вместо этажей мимо проносилось все, что она видела вокруг за секунду до, а также все, чего она не видела и даже не представляла. Вещи, существа, люди… образы перемешались немыслимым калейдоскопом, и этот психоделический экспресс выдавил ее во что-то, что являлось одновременно и состоянием, и местом.

Девушка покосилась на остальных – Максим хмурился, лицо Дэнчика скривилось, словно от сильной мигрени.

– Полегче, – наконец сказал Максим, обращаясь к сидевшему с невозмутимым видом Августу. – Ее открыли недавно, а он просто к таким нагрузкам не готов.

– От них ничего не требуется, – ответил удивительно низким для его возраста голосом юноша. – Я сам все сделаю. Быстро привыкнут.

В его тоне не читалось и крупицы бахвальства, скорее будничная уверенность. И от нее, от этой опытности и силы колдуна даже Максиму стало немного не по себе.

Пространство, созданное Августом, не имело конкретного визуального оформления, это просто были несколько информационных сигналов, слитые воедино. Такими, как Дэнчик, ситуация воспринималась как доступ к радиоприемнику с набором частот, настраиваясь на одну из которых, можно было ловить некий мысленный поток. Для Максима же это скорее походило на конференцию, в которой присутствующие занимали каждый свое окно и могли не только слышать друг друга, но и запускать в общее пространство определенные материалы, чего, собственно, от него и ждали Ирина и остальные. На моменте, когда образ черноглазого паренька потек в сознания присутствующих, к ним присоединились незнакомый мужчина и Виктор, явно обрадованный достаточно бодрым состоянием ребят относительно момента, когда они расстались. Теперь все семеро, находясь кто где, возможно, даже занимаясь какими-то не требующими особой концентрации делами, рассматривали предполагаемого Руслана. Ганна удивлялась, как, имея собственное воспоминание о том вечере, сейчас она может прокрутить в голове эту же встречу, только с точки зрения Максима. Услышать голос того молодого человека, рассмотреть, во что он был одет, стоя рядом. Картинка из нитей следствий тоже была похожа на воспоминание, только на очень старое. Потому что именно очень старые воспоминания, например эпизоды из детства, в ее голове оставались неподвижны, словно фотографии.

– Это все, что у нас на него есть? – деловым тоном спросила Ирина и, получив утвердительный кивок Максима, застыла над блюдцем с окурком, словно в глубокой задумчивости.

Август же подошел к столу у стены, устроил на нем свой телефон и включил громкую связь. С той стороны сделали то же самое. Виктор радостно поздоровался, а второй представился Левоном. Ганна подумала о том, точно ли колдунам нужна телефонная связь. Ведь Максим как-то контактировал с Ириной, не разговаривая лично. И настроение Виктора девушка в общем пространстве почувствовала хорошо… Тут Максим наклонился к ней и тихонько объяснил:

– Теоретически непосредственную речь понимать на расстоянии можно, но энергозатратно, и все же есть риск наложения собственных фильтров восприятия. Особенно если нет большого опыта в этом.

Лицо Ганны исказилось чем-то средним между стыдом и ужасом. Она в волнении открыла рот, но парень, под циничное хмыканье Августа, поспешил успокоить, что не читает ее мысли сам, а другие и подавно, несмотря на эту соединенность. Просто догадался по реакции и эмоциональному фону. Вот его чувствуют все. И она тоже, просто не особенно прислушивается…

Между тем в их головы потекли образы, видимо, пойманные колдуньей, пошедшей по «следу» сигареты. Какие-то обрывки – супермаркет, где уставшая кассирша кидает эту пачку в пакет; парень вытягивает сигарету, а вылетает несколько, они падают на стол, и незнакомец резкими движениями заталкивает лишние обратно…

– Денег не хватает. Раздражает что-то или кто-то, – подключился Левон.

– Скорее кто-то, – подтвердил Максим. – Тут есть четкая иерархия, он чувствует себя ниже кого-то. Тот старше по возрасту либо по званию. А может, и то, и другое.

Ганна присмотрелась, точнее, «причувствовалась»: внимание пусть и хваталось за обрывки визуальных образов, но проходило сквозь них, превращая в ощущения. Теперь и она отчетливо переживала колючую злость, враждебную, но бессильную. Тот, другой, виноват, очень виноват и однажды заплатит за это!

– Молодец! – донесся из стоящего на столе телефона голос Виктора.

– А как это поможет нам найти этого Руслана? – немного растерянно спросила девушка. Ей было неловко залезать вот так в чужие чувства, причем явно некрасивые, которые человек прятал, сдавливал в себе до скрежета зубов.

– У нас есть запрос. У всех один и тот же, поэтому он, как сильный магнит, вытягивает из информационного поля именно то, что нужно, – пояснил Максим. – Возможно, это первая ступенька из ста, но лестница, по которой мы будем подниматься шаг за шагом, в любом случае приведет туда, куда нужно. Если у нас, конечно, получится разобраться.

– Мне идет отец, – махнула пухлой ладошкой в воздухе Ирина. – Причем очень навязчиво.

– Да, похоже, – согласился Левон. – Старше и по возрасту, и, скажем, по субординации.

– Слишком холодно для отца, – задумчиво возразил Максим. – Даже если у них очень драматичные отношения или их не было вовсе. Допустим, если тот обидел мать и оставил их. Обычно в таких случаях образ как бы двоится. Есть образ желанного отца, которого не было, всегда сопровождаемый болью и любовью, и еще «тот, другой, которого ненавижу».

– Нет, отец тут точно есть. Поверьте моему опыту! – поцокала языком Ирина и повернулась к своему компаньону, который с безучастным видом разглядывал висевшую на стене картину. – Август, поможешь нам немного прояснить ситуацию?

Вместо ответа по соединяющему их пространству прокатилась незримая волна. Максим скривился, у Ганны зазвенело в ушах, Дэнчик зажмурился, а когда открыл глаза, вызвался добровольцем на приготовление кофе.

Юный колдун сработал то ли как усилитель, то ли как резонатор, однако картинку хорошенько встряхнуло в голове каждого. А после проступили образы двоих мужчин. Один – лысоватый, серьезный, с как бы цилиндрической головой, которая словно совсем не имела шеи и росла прямо из белоснежной рубашки под дорогим пиджаком. Второй – с худым уставшим лицом, с сединой в очень коротких волосах и покрывающей пол-лица щетине. Оба они не производили приятного впечатления и сошли бы за бандитов, только с разным уровнем дохода.

– Были еще какие-то, но в основном показывали этих двоих, – прокомментировал дредастый паренек, махнув рукой в пространство, словно мужчины сейчас стояли посреди комнаты. – Очевидно, что отец худой, а цилиндроголовый, как мы его воспринимаем, – тот, на кого ваш герой злится.

– Причем, похоже, за отца и злится, – кивнула Ирина. – Там сто процентов уголовщина.

Ганне тоже при виде этих персонажей приходили навязчивые мысли о какой-то тошнотворной истории. И если бы она смотрела с логической точки зрения, то подумала бы скорее, что тот, с седой щетиной, мог и с ножом броситься на гражданина в пиджаке. Но Руслан явно видел ситуацию обратной.

– Убийство, скорее всего, – предположила Ирина, почесывая подбородок.

– Однозначно, – вздохнул Виктор из телефона.

– Один другого? – даже как-то изумленно переспросила Ганна. – Лысый длинного?

– Откуда знаешь, что он длинный? – вдруг ухмыльнулся Август. Впервые на лице паренька появился неподдельный интерес.

Девушка пожала плечами и вдруг поняла, что и стены вокруг, и предметы покрылись странной рябью, будто соседи сверху залили квартиру и вода стекала по всем поверхностям вниз одновременно, заставляя их структуру еле заметно дрожать и двигаться. Ощущения усиливались. Закружилась голова, накатила легкая тошнота.

– Полегче! – взвился Максим, но юноша выставил руку, прося обождать, и молодой колдун замер, хмурясь, но глядя не на своего собеседника, а внутрь себя.

– На мужиков смотри, не на стены! – снова обратился к Ганне Август.

И та вдруг поняла… Поняла, и всё… Как невозможно было бы передать словами ощущение, что вода держит, так и не могла Ганна объяснить даже самой себе источник этого знания. Приходящая откуда-то из бездонных глубин информация не была похожа ни на мысли, ни на предположения. «Я знаю, что это так. Это не интуиция, она прозрачна и неуловима… Я не предполагаю, а вижу и чувствую, как собственную руку». Она четко воспринимала все ходы и взаимосвязи. Ей стало очевидно, почему, например, Ирина сказала «Мне идет отец». Раньше Ганне было не слишком понятно, откуда он идет, сам ли, почему как некий продолжительный процесс, а не свершившийся факт. Теперь она сознавала, как навстречу ее вниманию движутся образы этих мужчин. Их чувства. Куски историй. Причем всех сразу. И они тянутся, как световой луч сквозь темноту кинотеатра, от источника – точки, в которой произошли, к настоящему моменту, в котором ее сознание является экраном или сценой, на которой разворачиваются события. Зрительница же не играет ни за одну команду. Просто проявляет и наблюдает кусочки прожитых кем-то жизней.

Теперь Ганна могла рассмотреть детали, но знала, что дело не в росте и не в весе. Если бы они имели значение, то девушка уткнулась бы в эти факты носом. Сейчас же она видела какое-то здание, коридоры, трубы по стенам. Тот, кто мог приходиться Руслану отцом, устало толкнул массивные двери не то склада, не то цеха. Шел курить. На лестничной площадке нельзя, но по ночам никто не смотрит. Кроме охраны, которая курит там же. В то же время второй, цилиндроголовый, ругался по телефону с женой. Снова и снова их пытаются прервать параллельные вызовы, и он с раздражением, чуть ли не шипя, сбрасывает их. А потом снова кричит в трубку и хлопает изо всех сил дверцей дорогой машины.

– Кажется, они даже не знакомы… – удивилась Ганна. – Как будто они вообще не особо связаны…

– Это потому что ты цилиндроголового смотришь, – прогудел из телефона Левон. – Он и правда того второго вроде как и не знает.

– Кто они друг другу? – спросил Виктор.

Ганна поняла, что этот вопрос не был обращен к их странной компании, как и не являлся рассуждением вслух. Он, словно сеть, выстрелил в пространство и, усиленный очередным вибрационным залпом Августа, умчался вдаль.

– Работа. Точно, работа! – закрыла глаза Ирина и поднесла руку к виску. – Этот, в пиджаке, начальник. А подчиненный почему Руслан?

Кажется, тучная колдунья сама пребывала в недоумении от того, что только что сказала.

– Почему Руслан? – подключился к обсуждению Максим. – Пиджак работодатель длинного.

– Да нет же, он нанял этого паренька! – вступился Левон и отправил в общее пространство, как черноглазый ковыряется в компьютере за просторным столом в светлом кабинете. А за его спиной в это время прохаживался цилиндроголовый, что-то выкрикивая в телефон и размахивая свободной рукой.

От ощущения ненависти, переживаемой в этот момент молодым человеком, у Максима самого невольно свело зубы.

– Если они в одном месте работали, то почему у отца нет к начальнику претензий? – даже возмутился Левон. – Если предполагать, что он его убийца и сынок за это ненавидит своего босса, то у папаши должна быть какая-то связанная с цилиндроголовым история.

– Да-а, – согласно протянул Виктор, – А он его будто видеть не видел и знать не знает. Ирина, что скажете?

Женщина достала из сумочки толстую тетрадь и начала ее листать. Повисла тишина. В этот момент в комнату заглянул Дэнчик и, словно боясь спугнуть общую неподвижность, полушепотом сообщил, что на кухне дожидается кофе.

Ганна с Максимом уселись на любимый подоконник, и теперь девушке сверху было видно, что перелистываемые колдуньей страницы заполнены достаточно странным содержанием. Это было что-то вроде картотеки. Сверху располагались заголовки, прекрасно подходящие для многосерийного детектива, например «Литовские болота» или «Близнецы в трамвае». Ниже шли несколько строк описания, иногда фотография. А вот дальше лист или разворот занимали странные, будто детские рисуночки, схемы, несвязные на первый взгляд подписи и откровенные каракули, словно кто-то расписывал ручку. Но стоило промелькнуть мысли о том, чтобы посмотреть на тетрадь «внутренними глазами», как колдунья подняла голову и повернулась к Ганне.

– Не советую, – спокойно, даже заботливо произнесла Ирина. – Это ассоциативно запечатленные дела, которые мне приходилось вести. Все картины случившегося зафиксированы на этих страницах. И в них нет ничего приятного, поверь мне. Я просто ищу что-то, сходное по вибрациям с этим делом. И кажется, как раз нашла.

Август, который внезапно отказался от кофе в пользу стакана кипяченой воды, понимающе кивнул, глянул на тетрадный листок, на котором лежала рука его спутницы, и запустил очередной залп. Теперь вскрикнули все, потому что в сознание ворвался взрыв, причем в самом прямом смысле. Удар, вспышка, вылетающие со звоном осколки окон, языки пламени, облизывающие стены, охватывающие людей и вещи.

– Похоже на то, что я видел в нитях следствий! – воскликнул Максим, прижимая ладонь к уху, в котором до сих пор звенело.

– Но погодите… – Ганна поставила на подоконник наполовину опустевшую чашку. – Разве мы сейчас не прошлое смотрели? То, что уже случилось между отцом Руслана и его начальником? А нити следствий – это про будущее. Не может же этот парень ненавидеть их общего начальника за то, что только должно произойти!

Снова повисла тишина.

– Ты права, – признал Максим. – Есть еще похожая странность. Помнишь, когда мы ходили к ушедшим смотреть твои программы? Было три сектора. Твоя бабушка, белый свет, который наверняка и являлся энергией прощения, и третий.

– Там пожилая женщина собирала яблоки и плакала! – закивала девушка.

– Это тоже произошло в прошлом. То есть этой женщины уже точно нет в живых, а события, о которых она говорит, могли произойти только при ее жизни, – с недоумением развел руками Максим.

– Интере-есно… – протянула Ирина. – Позвольте полюбопытствовать? Только покажите оба то, что вы видели.

– А как? – смутилась Ганна.

– Просто начни вспоминать и проигрывать в голове с ощущением, будто рассказываешь нам то, что видела, а дальше разберешься.

И действительно, по мере извлечения из памяти этого фрагмента девушка почувствовала, что может не только отправить его адресату (а в данном случае целой группе), но даже отредактировать. Внимание, которым она сама перемещалась по послушной киноленте прошлого, позволяло подсвечивать определенные места, а другие делать практически незаметными. Ганна улыбнулась от мысли, что сможет вот так однажды показать Максиму что-то прекрасное из своего прошлого. Может быть, увидеть бабушку-наставницу его глазами. И склонившись над первым найденным по весне цветком, ей не придется лезть за телефоном, чтобы поделиться этой новорожденной красотой. Они могли бы насладиться находкой так, будто гуляют рядом…

Очнувшись от сладких мечтаний, девушка смутилась и снова сосредоточилась на том, что видела в призрачном секторе по ту сторону жизни.

– Скорбь семейная, оттого такая безысходная. Кровь не дает отречься, – начала Ирина и снова зашелестела страницами своей тетради.

– Но вряд ли это его мать! – уверенно заявил Левон. – Они с отцом не совпадают по возрасту. Может, бабушка?

В это время Ирина в задумчивости остановилась на одном из разворотов, поводила пальцем по абстрактному рисунку и подняла глаза на окружающих.

– А что если это два разных события, которые мы принимаем за одно, – начала рассуждать она. – Но они при этом связаны!

Пухлые пальцы открыли первый чистый разворот, достали из стоящей у ног сумки чернильную ручку и начали что-то записывать.

– Два одинаковых события у отца и у сына. Может, родовое проклятье? – предположил Виктор.

– Я уже посмотрел, – вдруг отозвался молчаливый Август. – У меня на них чутье. Чисто! По крайней мере, в классическом варианте.

– А вот как у того военного, который мою бабушку пожалел… То, что он делал с другими, должно произойти с кем-то из его близких – это считается проклятием? – повернулась к Максиму Ганна.

– Не совсем. Это петля. Если воззвать к возмездию, то можно ускорить и конкретизировать действие петли. Получится проклятье. И вполне вероятно, что петля тут есть, но возмездие придет не через проклятье.

– А через месть! – констатировала Ирина, отрываясь от листа в клеточку, на котором уже чернели первые каракули, похожие на кривоватые крылья бабочки. – Месть за гибель отца, через повторение содеянного.

Максим почувствовал, как по его телу бегут мурашки. Не от того, что слова колдуньи впечатлили его. Просто он точно знал, что она права, и подтверждения лично ему уже не требовалось. Его чутье всегда реагировало именно так – будто колючий ветерок проносился вдоль всего позвоночника.

Рука Ирины спустилась чуть ниже по тетрадной странице и нарисовала овал, по форме приближенный к прямоугольнику, под ним еще один, вытянутый, как сосиска, лежащий на боку. Отступив немного вправо, начертила схематичное яблоко. Помедлив, исправила его по контуру на примитивный домик с треугольной крышей и крестиком окна. Под колбаской внизу ее рука замерла на пару секунд в нерешительности.

Максим ощущал, как колдунья прислушивается. Образы, которые она выбирала, не были случайны, они ключами вставлялись в незримые скважины, отпирая доступ к героям истории. Сверху был цилиндроголовый, ниже – погибший отец. Сбоку – его мать, бабушка Руслана, которая символизировала прошлое. Прошлое вдали от того места, где случились и еще случатся события, которые они стремились изменить. А теперь пришло время обозначить Руслана, но ключ к нему никак не подбирался. Колдун закрыл глаза и вместе с остальными погрузился в ощущения. Разве что кроме Ганны, не до конца еще понимающей происходящее.

В голове возникал всякий мусор, его личные ассоциации, но явно построенные от ума. Увы, отыскать ключ – это не логотип для компании придумать, чтобы отображал смысл, это другое. И всегда что-то простое. Совсем простое. Даже странно, что столько колдунов разом не могут уловить этот открывающий символ, словно тот, ехидно улыбаясь, скрывается в тени…

– Петля? – неуверенно спросила Ганна и явно смутилась того, каким громким показался в полной тишине ее голос. – Он же, получается, ваш палач? Когда я извлекала жемчужину из бус, там в видении был мужчина, который приходил к моей двоюродной бабушке. Он сказал, что на каждом роду петля и палач уже выбран…

В их общее пространство заструились картинки той давно прошедшей хмурой осени, а потом встречи тех же двоих в вымышленном весеннем лесу. И еще та петля, которую она рисовала, находясь в «чистой комнате» Варвары Ивановны. И как только остальные увидели эту петлю, у всех одновременно внутри щелкнуло: «Оно!». Ирина изобразила ее правильно, именно так, как видела Ганна, веревкой вниз. Похоже на сачок… Проследив за движением ручки, девушка вдруг вздрогнула: