Текст книги "Жемчужина прощения"

– Отличный залп! – крикнул Максим, снова склоняясь около недостроенного голема. Было непросто и контролировать уже созданных, и концентрироваться на создании нового. Если бы колдун «сидел» только в одном из них, эта зверюга не была бы такой неуклюжей. А от мысли о том, как их враг управлялся с парой десятков своих подчиненных, просто сводило мозг.

– Жаль, что таких немного, – ответила Катерина, имея в виду заготовленные на дороге ловушки. – Матвея лучше воплоти. Частично. Он если разозлится, то, может, и пострашнее големов будет, а энергии меньше уйдет. – И, словно бы читая его мысли, добавила: – И им не надо управлять, и так знает, кто свой, а кто чужой.

Следующий залп колдуньи прогремел заметно дальше. Максим поднял глаза и понял, что силуэты жучек еще далеко тянутся по дороге. Как Адамади сумел собрать столько?!

В отличие от предыдущего удара, пострадали не все твари. Видно, мощность оставленного на дороге заклинания оказалась недостаточной для такого количества. Тогда практически сразу раздался еще один, и по опустившимся, словно с разочарованием, рукам Катерины Максим понял, что это был последний.

Между тем арсеньевское войско, пусть и вполовину поредевшее, кряхтя, чавкая и шипя, неуклонно двигалось к дому. И все это омерзительное стадо встречали трое – ощетинившийся и прибавивший в размерах Матвей да пара големов, похожих на ходячие помойки.

* * *

Со звуком, словно кто-то резко и громко вдохнул, повис в воздухе новый шар. Темно-зеленый, будто сгусток водорослей. Варвара Ивановна подогнала его ближе и отвернулась.

– Что это? – спросила Ганна, удивившись реакции колдуньи.

– Зеркало, – вздохнула та, не поворачиваясь. – Не знаю, зачем оно здесь, но каждый увидит в нем себя. И уверена, зрелище никого не оставит равнодушным…

– В каком смысле?

– Возможно, это какая-то ловушка или проверка. Может быть, попытка убедиться, что за жемчужиной идет именно наследница. Или просто тест на честность. Как бы то ни было, мне туда нельзя, да и не очень хочется… Я давно не вижу в зеркале ничего приятного.

Девушке захотелось взять колдунью за руку, как-то утешить, опровергнуть ее слова. Ведь сейчас та помогала им, ничего не желая взамен. Доброта и достоинство делают людей красивыми изнутри, и эта красота неизбежно проступает наружу. Но Ганна не решилась, надеясь, что Варвара Ивановна просто почувствует этот импульс. А потом протянула руку и коснулась зеркала.

В момент прикосновения странная, волокнистая сфера ничем зеркало не напоминала, но стоило провалиться глубже, можно было понять суть названия. Перед девушкой предстала комната. Душная и неприятная. И особенно дико было обнаружить в ней собственную семью: родные, словно марионетки, были подвешены на стены. От их запястий, сердец, затылков и лиц тянулось что-то вроде толстой мокрой паутины. Каждая ее нить на другом конце заканчивалась мешковидным сгустком, прилипшим к стене. Ганна сдержала рвотный позыв и заставила себя подойти ближе. По прожилкам в этой мерзкой соединительной ткани бежала какая-то жидкость, а в середине можно было разглядеть нечто похожее на полупрозрачный позвоночник.

– Что это? – спросила девушка сквозь зубы.

– Договора, которые на твоей семье висят, – в голосе Варвары Ивановны слышалась нотка то ли стыда, то ли колючего сожаления не то за себя, не то за своего бывшего мужа. Ведь вопрос о том, кто создавал эти договора, даже не поднимался.

– И что мне с ними делать?

– Не знаю, как отреагирует зеркало, если я буду подсказывать. К тому же я без понятия, что именно тебе приготовили колдуны на пути к наследству. Просто от сердца могу сказать что-то. Или из опыта человеческого. Просто потому что дольше жила.

Она немного помолчала, понимая, что, несмотря на предостережение, девушка все равно ждет ее слов.

– Зеркало показывает каждому свое. То, что не может не поранить. Суть. Скорее всего, я бы увидела в этом зеркале Катерину. Может быть, надежду спасти ее. Или иллюзию этой надежды. Но если посмотреть правде в глаза, Катерина приняла решение сама. Долгих лет не хватило, чтобы найти способ повернуть время вспять и что-то изменить. Ни за свой счет или за счет других. Заботиться, принимая жизнь такой, какой она сложилась, защищать ее… Но изменить что-то потому, что я не могу принять ошибки других, – не в моих силах.

– А если бы эта жемчужина оказалась в ваших руках, вы бы попытались?

– Да, конечно, попыталась бы. Не знаю, как, но… Сила – она такая, кажется, что можешь все… Даже невозможное. Она опьяняет, делает близоруким. То, что болит у тебя самого, всегда воспринимается оглушительно ярко. Все остальные люди с их болью, страхом и потерями, порой не меньшими, а даже большими, чем у тебя, словно расплываются на фоне. Кажутся ненастоящими. Подождут. Подвинутся. Ведь в собственной груди так горит. Любовь, искренняя привязанность – палка о двух концах. Она может сделать нас очень добрыми к одним и жестокими к другим.

– Спасибо! – прошептала Ганна. – Я, кажется, поняла…

Девушка подошла к своей матери, чувствуя, как колотится сердце, как не хочется соединять тот образ, который она видит, с живым, реальным человеком. И все же пусть это был только образ, он говорил правду, ничего, кроме правды. Пальцы Ганны коснулись полупрозрачной паутины – и провалились в нее до того самого «позвоночника». И стоило ощутить его холодную твердость, как в голову словно бы целиком упало понимание о том, как сильно мама хотела быть любимой. Какой невероятно одинокой и маленькой себя чувствовала. Как боялась потерять мужа. Задыхалась в ужасе от того, что его любовь однажды может стать зябкой и пустой, как осеннее небо. Что угодно она была готова отдать за уверенность: где-то там в старости, будь отец ее дочки даже больным, да хоть безумным, главное, что она сможет прикоснуться к нему, а он улыбнется в ответ, чувствуя ее тепло. Отзываясь на это тепло своим. О, сколько счастья и успокоения виделось в этом… И много лет, да и сейчас порою, мать чувствует это счастье. Выбранное и оплаченное ею.

Ганна легко кивнула – и зеленая сфера с душной комнатой лопнула, выбрасывая ее из себя, но не в «чистую комнату», а в тот самый коридор, ведущий к заветной двери, за которой скрывалась жемчужина. Теперь она отчетливо видела две створки, из щелей между которыми вырывается наружу тот самый ослепительный свет.

«Неужели добралась», – метнулось у нее в голове. Но подсознательное ощущение – то ли ее, то ли сидящей рядом колдуньи – что дорога далась слишком легко, заставило еще осмотреться.

Словно бы создаваемые ее вниманием, из стен, в сущности, выдуманного, коридора проступили статуи людей. Совершенно обычных: мужчин, женщин, подростков, детей. В самой обычной современной одежде, не принимая художественных поз, они смотрели на Ганну со спокойным ожиданием. Она посчитала: всего восемнадцать статуй, по девять с каждой стороны. Девушка подошла к одной из ничем не примечательных женщин и прикоснулась к опущенной руке. Раздался легкий звон. Приятный, тихий и далекий. Та же женщина появилась около стола в «чистой комнате». Ничем не примечательная, в удобных джинсах и теплом свитере с крупной геометрической брошью.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – неуверенно поинтересовалась Ганна. – Или спросить?

Но ответом были все та же тишина и неподвижность. Девушка встала из-за стола и дотронулась до женщины. Ничего. Даже кожа не почувствовала ни тепла, ни холода.

– Боюсь, что у этой части пути защита от подобных комнат, – сказала Варвара Ивановна. – Я чувствую, что там, внутри уже произошло, запустилось нечто. Но что бы это ни было, оно сюда не проходит.

– Значит, мне придется разобраться самостоятельно?

Хозяйка явно без удовольствия закивала.

Ганна постаралась восстановить в памяти два ряда неподвижных статуй и дверь, из которой сочится свет, – и после мгновения легкой невесомости и неприятной тошноты снова оказалась в призрачном коридоре. Эти скачки с каждым разом давались ей все сложнее. Собственные силы давно иссякли, а запасы колдуньи, питающие ее, воспринимались как-то немного искусственно. Будто пьешь третью чашку кофе подряд, чтобы не дать себе заснуть. Из-за закипающего мозга и без того абсолютно нереальное происходящее переживалось как нечто ненастоящее. Может, потому и давалось легче. Разум устал крошить привычные концепции и просто сдался, наблюдая.

На этот раз Ганна выбрала образ мужчины, стоявшего, положив руку на плечо мальчику лет десяти-двенадцати. Почему-то пришла в голову забавная мысль, что это памятник ожидающим прихода метро или зеленого света светофора: примерно в таких позах и с такими лицами всегда можно увидеть подобные парочки в Москве. Она протянула руку и тоже положила на плечо ребенка. Еле уловимая искра проскочила от ее пальцев вверх, в сердце мужчины, и растаяла в нем. Точнее, словно унеслась куда-то вглубь, как сигнал по проводам, к кому-то очень далекому, но неразрывно связанному с этими двоими.

– Я – Ганна, – сказала она вслух, теперь прислонив руку к груди незнакомца. Ее слова также мгновенно втянулись и улетели вдаль. – Та, которую ждут, чтобы достать из бус жемчужину прощения. Я знаю, что мне нужно спасти восемнадцать родов, но я не знаю, как!

Девушка вдруг почувствовала, что ей хочется пожаловаться хоть кому-то на все, что произошло с ней за последнее время. Она была уверена, что число статуй неспроста совпадает с количеством древних родов. И вероятно, она сейчас смотрит на те же самые лица, которые Катерина и Максим видели в пожирающем огне. Лица колдунов, которые столько лет ждали ее помощи… Но сейчас помощь не помешала бы ей самой. Ведь они не могут быть безучастны!

Ганна вернулась к первым фигурам, развела в стороны руки – и коридор сузился так, чтобы она могла касаться стоящих напротив друг друга статуй кончиками пальцев.

– Начальник моей матери оказался колдуном. Арсений Адамади, – начала рассказывать она, убеждаясь, что каждое ее слово, как и прежде, впитывается в неподвижные фигуры и уносится в пространство. – Он охотится за мной и хочет забрать бусы себе. В нитях следствий есть разные варианты, чем закончится сегодняшний день. – Девушка заглядывала в незнакомые лица, будто могла найти в них сочувствие и понимание. – В части из них он побеждает, и люди погибают в беспощадном огне, а те, кто помогает мне, страдают от каких-то ужасных тварей. Но есть и другой вариант, пусть его вероятность и меньше… Я достаю из бус жемчужину и вместо огня люди получают свет… Я уже вижу его, он за этой дверью. Очень близко… Но я боюсь, что у меня не получится… Что я не успею…

Дойдя до самой двери и коснувшись каждой статуи, Ганна замерла, но лишь убедилась, что тишина и неподвижность вокруг такая плотная, что слышно, как бьется собственное сердце. Ощущение беспомощности и отчаяния давило на горло. Девушка попыталась сглотнуть, пытаясь прогнать их. А потом просто зажмурилась и толкнула створки.

Ослепительный свет – и удар чудовищной силы сбил ее с ног. Ганну понесло по коридору обратно. Пару раз она перевернулась в воздухе и, кажется, задела об одну из статуй. А потом упала плашмя на пол и заскользила, словно сдуваемая обезумевшим ветром, все дальше от двери. Девушка попыталась встать, упираясь ногами в пол и руками в стены, но все равно, задыхаясь и жмурясь, скользила назад.

– Помогите! Не справляюсь! – крикнула она, уже и не зная, кому именно.

Тогда в коридор ворвался противоположно направленный поток и буквально швырнул ее вперед, но до двери не добросил. Теперь Ганна ощущала себя зажатой между двумя столкнувшимися лбами, как два быка, железнодорожными составами. Упорная ярость Варвары Ивановны удивила и даже испугала девушку. Воздействие не просто было сильным, его пронизывало настроение «сделай или умри». И это было довольно далеко от проникновенных слов, что звучали до этого.

– Будешь сама-то стараться или нет? – рявкнула колдунья.

Но Ганна отдавала себе отчет, что когда жемчужина окажется в ее руках, только она будет решать, что с ней делать. По крайней мере, девушке хотелось на это надеяться. И она всем своим существом устремилась навстречу ослепительному свету…

В действительности виновником настроения Варвары Ивановны был клочок бумаги, который минутой раньше Максим второпях вложил ей в пальцы. Пока девушка шла к двери по иллюзорному коридору, женщина приоткрыла глаза и прочитала несколько слов, от которых сердце ее на секунду застыло в груди: «Мы проиграли. Заканчивайте. Пора бежать».

* * *

Максим прыжком вылетел с крыльца на помощь Катерине. Очки он уже какое-то время назад потерял в снегу, и, наверное, их давно растоптало одно из существ, превративших территорию перед домом в грязное месиво. Теперь все происходящее он видел скорее благодаря своей силе. На фоне расплывающихся обломков забора и обрушенной поленницы горин Катерины одним ударом снес узловатую лапу ощетинившейся жучке. Парень пригнулся, уходя от просвистевшего мимо хвоста.

Колдунья выпустила из себя сразу двух чудовищ разной масти. Одно, явно слабее и медлительнее, за счет зеленоватой чешуйчатой кожи, удлиненной морды с выпученными глазами и узкими прорезями ноздрей ассоциировалось с рептилией. Рога же скорее сошли бы за коровьи, а острые шипы на лапах и мясистом подвижном хвосте могли бы принадлежать насекомому. Второй горин выглядел как гигантское и откровенно уродливое дитя дикобраза и белки. Только вместо маленьких торчащих ушек и пушистого хвоста это чудовище носило пучки подвижных телескопических игл, которые выстреливали в противника, оставляя впечатляющие дыры. Впрочем, и остальные иглы, длинные и гибкие, ранили жучек не хуже.

Сама Катерина при этом оставалась лишь висящим в воздухе бледным пятном.

Матвей, уже изрядно подранный на момент, когда они договорились передать Варваре Ивановне записку, теперь лежал неподвижно на грязном снегу. Его воплощенные части напоминали комья взрытой земли, а тонкая материя, потерявшая связующее ее сознание, дотлевала, размазанная в виде светящейся слизи по коридору.

Первого голема арсеньевские жу́чки разобрали еще при Максиме. Второй постепенно угасал в борьбе с тварями, которых их противник каким-то образом тоже наделил возможностью впитывать чужую энергию по ходу битвы. Ни Катерина, ни он сам никогда ничего подобного не встречали. Мало того, воплощенную часть твари поглощали с тем же непомерным аппетитом, просто отделяя материальную составляющую от энергетической.

Колдун нащупал в себе еще не остывшего от прошлой драки горина и бросился ко двору, куда сквозь постепенно затухающую защиту пробивалось сразу три откровенно взбешенные таким приемом жу́чки.

Максим был уверен, что их старания – лишь попытка вычерпать воду руками из дырявой лодки. Единственный способ выжить заключался в побеге. Но понимание того, что Катерине не убежать, заставляло его неистовствовать в образе горина.

* * *

Как бы Ганна ни старалась, выбиваясь из сил, ветер из распахнутой двери был настолько сильным, что сбивал ее с ног и безжалостно отодвигал назад. Даже несмотря на то, что невидимые руки Варвары Ивановны, жесткие и сильные, словно сделанные из камня, продолжали упираться девушке в спину. Эта странная борьба продолжалась мучительно долго, и Ганне казалось, что колючий ветер очередным порывом просто раздавит ее, разотрет по стенам. Вместо приближения заветная дверь неуклонно отдалялась.

– Что же делать?! – взмолилась Ганна. – Неужели все зря? Зачем нужно было оставлять наследство, которое я не способна получить?!

И словно схватившись за это ощущение безнадежности, нечто неосязаемое и вроде бы неживое, похожее на программу или механизм, отбросило ее сильно назад, чуть ли не к середине коридора. Возможно, выбросило бы совсем, если бы Варвара Ивановна не поймала ее. Девушка уже узнавала колдунью в подобных проявлениях силы. Та будто позволила ей врезаться в грудь со всего размаху. Дернулась и сама, кажется, даже то ли тихо застонала, то ли зарычала. Но продолжала держаться.

– Не зря. Просто ты слаба. И потому, что открыли тебя недавно, и потому, что вымотана до предела. Как и все мы. Мы и так невозможно далеко прошли, но моих запасов, похоже, тоже недостаточно.

– Что же делать? – всеми силами удерживая себя от новой волны отчаяния, повторила Ганна.

– Бежать… – прошептала Варвара Ивановна, явно глядя куда-то еще. Туда, куда Ганне ни в коем случае нельзя было смотреть, иначе она вылетит из этого коридора в реальность, как пуля из ствола.

– Куда?!

– Здесь недалеко есть место силы. Оно особенное. Не всех принимает. Но тебя примет, я уверена. Максима не знаю. Катерину точно нет. Там было древнее капище когда-то, а теперь…

– Столетние лиственницы… – покрываясь мурашками с ног до головы, вдруг догадалась Ганна, – Я уже была там когда-то… Арсений Адамади отправил меня туда одну. Я там целый день провела…

– Хотел открыть тебя так, паскуда, – сквозь зубы прокомментировала колдунья, но будто опомнилась и снова заторопилась с объяснениями: – Это хорошо, что ты знаешь это место. Значит, найдешь. Максим с Катей тебя проводят, помогут от арсеньевской нечисти отбиться. А ты все это время должна оставаться внутри. Это будет непросто, потому что туда придется ножками сходить. Понимаешь?

– Как же я при этом останусь тут? Я же не увижу ничего! Не пойму, куда идти!

– А прошлый раз ты разве понимала, куда идешь? Ребята помогут. Пошли! Ты, главное, иди на этот свет и не сдавайся. Держись за него как можешь, рвись туда и все остальное оставь на потом. Если пройдешь за дверь – мы все спасены, слышишь? И семья твоя, и Максим, и Катерина. Всех, кого захочешь спасти, – спасешь. Ты не каратистка какая-нибудь, чтобы руками махать, не бегун олимпийский, чтобы от погони удрать. Это твой единственный шанс помочь. Так что запомни, что бы ни происходило – твое дело оставаться там и идти к двери. Поняла?

– Да, – выдохнула Ганна, осознавая, что, скорее всего, Варвара Ивановна действительно права. У нее нет ни сил, ни понимания, как бороться с происходящим. Она абсолютно беспомощна снаружи, а здесь задача ясна.

И она с новой силой сконцентрировалась, будто цепляясь за порывы беспощадного ветра.

Где-то невероятно далеко ее холодную руку, давно лежащую неподвижно на поверхности стола, сжала горячая и сухая ладонь колдуньи. Потянула ее подняться и идти. Неуверенно ступая, словно в темноте, она пошла. Через несколько мгновений до сладкого близко раздался голос Максима. Его теплое дыхание и кончики волос легко коснулись ее щеки.

– Я здесь! Я рядом! – прошептал он и накинул на нее верхнюю одежду.

Спортивная дутая куртка, всегда казавшаяся ей легкой, сейчас буквально придавила плечи так, что девушка пошатнулась.

– А Катерина где? – мысленно пробираясь обратно по коридору, спросила Ганна.

– Она догонит.

Колдун помог ей спуститься по скрипучим ступеням – они выскочили на задний двор к огороду. Варвара Ивановна торопливо пояснила, что им надо выйти через дальнюю калитку и пройти через пустырь к перелеску, за ним поле, которое лучше пересечь правее, по диагонали, а дальше пустить Ганну идти первой, она дорогу найдет. Потом крепко обняла обоих. И невозможно было не заметить дрожь в ее голосе и пальцах.

– У нас должно получиться… – прошептала колдунья напоследок и побежала туда, откуда доносился странный то ли скрип, то ли свист. Там, во дворе, все еще вела бой в одиночку Катерина.

Ганна понимала, что Максим, идущий впереди, ногами ворошит плотный снег, но даже при этом ледяная перина доходила ей почти до колен. Снежные комья забирались под джинсы, вода таяла, стекая в ботинки. Конечно, никто не вспомнил про перчатки, и пальцы мерзли, пусть колдун и вел ее то за одну руку, то за другую. Все это очень отвлекало, норовя вытащить девушку из «коридора» наружу. С другой стороны, напряжение тела, преодолевание, спотыкание и упорные подъемы немного помогали: благодаря привычке ассоциировать движение с телом ее внутренняя борьба стала даваться чуть легче. Ее уже не так отчетливо отбрасывало назад… но Ганна с горечью отмечала, что медленно, неумолимо отдаляется от цели.

– Что с Катериной? – запыхавшись, спросила она, изнемогая от тревоги и молчания.

– Догоняет. Идет сзади. Я чувствую ее, – ответил Максим.

– Ты что-то недоговариваешь, – буквально простонала его спутница.

– Нас окружают. Арсеньевские твари обходят дом и Варвару Ивановну, понимая, что колдунья сильна, а бус там уже нет. Это дало нам какое-то время, но они нас настигнут, если медлить.

– Подожди, но Катерина же не ходит. Ей не нужно бежать за нами! – воскликнула Ганна. – Она что, пытается справиться с ними в одиночку?

– Конечно, не нужно. Она ставит ловушки по нашему следу. Как только закончит – сразу окажется рядом. С ней все будет хорошо!

– Да черта с два! – крикнула девушка, откровенно злясь на все происходящее. И словно специально в ответ на этот крик порыв ветра подхватил верхний, рассыпчатый слой снега и швырнул ей в лицо.

– Мы видели нити следствий. Это не то место, где они нас догонят. Я его узна́ю… – процедил сквозь зубы Максим и с двойным усердием потянул Ганну за руку.

На самом деле он видел этих жучек на горизонте. То, как они разрослись, откровенно его пугало. Некоторые двигались левее, эти их уже не догонят. Другие же шли четко наперерез, и с ними точно придется встретиться где-то за чернеющим впереди перелеском.

Скоро должно было начать светать. Максим очень на это надеялся, потому что пробираться ночью через лес – только ноги ломать. Правда, Ганна не видела вообще ничего, но ступала уверенно и упорно. И только истошный взвизг вставших на их след жучек заставил ее вздрогнуть всем телом и приостановиться.

Колдун видел, как темная призрачная материя некоторых существ пошла пузырями и полопалась, разлетаясь в стороны. Догоняющий их чешуйчатый горин Катерины теперь отрыгивал клочки тяжелого коричневатого тумана, и существа, попавшие в него, замедлялись, на мгновение теряясь, распухали, и тогда горин драл их лапами.

Если бы Максим верил в бога, то начал бы молиться. Но сейчас он не верил ни в кого, кроме себя самого. Особенно когда призрачный рептилоид Катерины, издав душераздирающий хрип, упал в сугроб и больше не смог подняться. Окружившие его твари пировали недолго, слишком много их было. Колдун закричал, и вряд ли его голос когда-нибудь был таким громким и пронзительным. Он умолял колдунью прийти, и даже откровенные всхлипывания Ганны не заставляли его сдерживаться.

Максим уже не вел ее, наследница шла сама. Нет, не просто шла, рвалась к заветной двери, обходя самые плотные потоки ветра. Помня слова Варвары Ивановны, она торопилась изо всех сил. Может, на самом деле чувствуя приближение тайного места, а может, просто цепляясь за последнюю надежду. Разливающийся по телу жар, болезненно острое дыхание от усилий казалось ей отголосками той странной, бьющей из земли силы, к источнику которой они спешили.

Сторонний наблюдатель бы решил, что девушка знает эти места наизусть: она с закрытыми глазами обходила стволы деревьев и торчащие из-под снега ветви. Зрелище завораживало. На миг колдуну стало чуть спокойнее от того, что преследователей не было видно из-за чернеющей повсюду паутины веток. Но когда они вышли на просторное поле на краю леса, сердце толкнуло Максима в грудь так, будто ударило твердой пяткой, и замерло.

– Здесь? – крикнула Ганна. – Да?

– Здесь… – раздался голос Катерины совсем рядом.

То ли и правда начинало светать, то ли после темноты перелеска так казалось, но заваленное снегом пространство страшно контрастировало с приближающимися тварями. Уже можно было разобрать их черные маслянистые шарики глаз и острия когтей. Еще чуть-чуть – и Ганна услышит их неприятные хрипы и чавканье.

Они бежали. Непонятно откуда снова и снова появлялись силы. Грудь горела от быстрого дыхания. Они давно не чувствовали ни ног, ни рук. И вдруг затих ветер. Все на мгновение затихло – и с неба посыпались невероятно крупные снежные хлопья.

«Сейчас…» – пронеслось в головах у беглецов.

– Что бы ни происходило, беги, – тихо произнес Максим и разжал пальцы.

И Ганна побежала.

Через минуту ближайшая жучка прыгнула на колдуна, словно ей уже надоело ждать или сводил с ума голод. Впрочем, этот голод носил вполне конкретное имя… Справиться с отдельной жучкой не составило труда, но остальные двигались кучнее. Их рычание и хрип сливались в клокочущее гудение. Второй горин Катерины хватал стаю тварей сзади. А вновь выпущенный наружу максимовский, поджарый, смахивающий на широкогрудого волка, ловил передних.

В самую гущу арсеньевских жучек полетел самородок из коллекции колдуна. Максим и не думал, что когда-нибудь тот пригодится: камень разрывал тонкую материю, распугивал ее, как свет фонарика темноту старого подвала. Колдун, взявший его в голую ладонь, сам бы на время лишился сил, поэтому подобные сокровища хранились в специальной размеченной тряпке… Сверкнув неровными боками, камень пролетел сквозь свору жучек, словно небольшое пушечное ядро, и штук пять начали оседать.

Безопасная дистанция стремительно сокращалась. Второй припасенный камень полетел в жадно клокочущую темную свору, когда та уже обступила Максима со всех сторон. Энергия голубоватого кристалла, мгновенно исчезнувшего в сугробе, замедлила тварей, делая их более ленивыми и позволяя колдуну сообразить, что еще им противопоставить. Не в рукопашную же идти. Загрызут, как стая голодных собак… И тут колдун вспомнил про флакончик с пульверизатором, который болтался в сумке с того вечера, как пришлось выгонять синюю змейку с кухни Ганны. Состав воды в нем наверняка не придется по вкусу и жучкам. Хорошо, ветра нет…

Максим вытянул руку и, словно из пистолета, отправил струю прямо в мокрую пасть ближайшей твари. Та зашипела и отпрянула.

– Оригинально! – крикнула Катерина. Она отправляла по воздуху сгустки энергии, ударяющие жучек, будто дубинки. – Но, может, что-то посущественнее? Или светлые только печенье пекут?

– Ну посоветуй, раз такая умная!!! – заорал Максим, отстреливаясь от рычащих жучек. Пузырек в его руках стремительно пустел.

Но колдунья не успела ответить.

* * *

Вторая часть арсеньевского зверинца, идущая наперерез беглецам, в какой-то момент осознала, что догнать их не сможет, и повернула назад к дому Варвары Ивановны. Мало того, была и третья свора, контрольная. Мелкие и шустрые твари, как гончие. Они и ворвались в оставшийся почти без защиты дом. Его хозяйка билась как могла. И она могла… Но Арсений и не старался справиться со своей бывшей супругой, только отвлечь. Ему нужна была Катерина. Точнее, как раз не нужна, потому что ее присутствие там, на краю леса, создавало самую большую сложность.

Одна из полувоплощенных тварей, покрывая скатерть осколками разбитого оконного стекла, вползла в комнату по столу и, увернувшись от брошенного в нее заговоренного ножа, прыгнула на кровать. Хватило одного удара. Катерина не почувствовала боли. Просто где-то там, среди сугробов, перепачканных клочьями жучек, ее образ на мгновение замер и исчез.

* * *

Максим завопил, неосознанно дернувшись, и тут же удары когтей градом посыпались на его спину. Еще одна болезненная вспышка – будто на него выплеснули кипяток. И еще одна – на плечо. Удар в ногу. Колдун видел, как разлетаются по островкам оставшегося чистым снега алые капли его крови. Быстро впитываются и растекаются, точно как в нитях следствий. Следом упал он сам. Странно, но страха не было. Будто парень начал покидать собственное тело и оно уже не казалось особенно важным. Мерзкие морды хороводом склонились над ним, готовые наброситься, но почему-то медлили.

С плохо оформленной морды самой крупной из нависших тварей спустились гибкие усы. С их концов Максиму на грудь капнуло что-то, похожее на сгустки дыма. Давно до костей промерзший, он считал, что не способен почувствовать больший холод, но впитывающийся черный дым ощущался запредельно ледяным. Плоть в этом месте стягивало, кости ломило. Серое небо с плавно кружащимися крупными хлопьями снега начало темнеть от краев к середине, но как-то неровно, где-то сворачиваясь в более плотные пятна. Колдун прикрыл глаза, но не было разницы, сомкнуты веки или нет, – картинка не менялась.

Наконец, сгустки темноты на небе собрались в отчетливые человеческие черты. И Максиму хотелось ударить в это лицо, но тело не слушалось, словно парализованное.

«Кричи! Зови ее!» – прозвучал у него в голове голос Арсения Адамади.

– Да пошел ты! – выдавил сквозь зубы молодой колдун.

«Зови ее, а то пожалеешь…»

И новые удары когтей обожгли его бедра и живот. Максим прикусил губу, но не издал ни звука.

«Катерина мертва. Ты следующий», – говорило лицо в небе, и в его чертах не читалось ни одной эмоции.

Новые удары заставили парня зарычать от ненависти, но звать на помощь он не собирался. Мир утопал в болевых всполохах, а отвратительное лицо все висело над ним, не давая возможности отвернуться. Хотелось оглохнуть, ослепнуть, сдохнуть, в конце концов…

Адамади удерживал его сознание свежим, чтобы тот продолжал чувствовать. Чувствовать и страдать. Парень не знал, на сколько еще его хватит. Разум цеплялся лишь за одну мысль: пока он жив и забирает на себе внимание колдуна, у Ганны будет еще немного времени…

* * *

Ганна бежала по лесу, шатаясь, будто пьяная. Ее вело то в одну сторону, то в другую. Ветки трещали под ногами, иногда хлестали по лицу. Но девушка уже слышала звучание того места, оно приближалось, становясь все громче. Как будто сотня голосов, скорее мужских, тянули одну и ту же ноту, подхватывая ее, затихая и подхватывая снова. Этот поток бил из земли вверх, переливался, дышал… Его озерца уже были разбросаны по лесу, и Ганна шла по ним, как по разметке. Врезаясь в такой островок звука, девушка чувствовала, как тот впитывается, наполняя ее силами. И даже заветная дверь слегка приблизилась…

Вскоре поток ударил снизу – будто Ганна наступила на люк, из которого била вода. От неожиданности девушка повалилась в снег и чуть не открыла глаза. В коридоре, ведущем к светящейся двери, она упала на колени и ее провезло по полу назад. Тогда Ганна на четвереньках поползла к поющей земле. Та звала, манила, топила в своем звучании, заливая своей силой даже мысли о Максиме, Катерине и бусах. Свежеиспеченной колдунье казалось, что эти круги-источники разбросаны по поляне, как дыры по поверхности сыра. Одни больше, другие меньше. И в центре самых крупных росли деревья, словно материальное воплощение бьющего из земли энергетического фонтана.

И вот замерзшие пальцы девушки нашли ствол, покрытый крупными шершавыми чешуйками. И как трубочка погружается в стакан с шипучим напитком, так ее руки, способные проводить эту силу, прижались к обледенелой коре, но по ощущениям будто прошли внутрь. На пару мгновений она провалилась в этот поток, выбивший ее саму из тела, памяти и личности. Сложно сказать, сколько она провела в этом забытьи. Там не было времени. Впрочем, для Ганны оно перестало существовать в обычном своем течении с того момента, как наследница вошла в коридор…