Текст книги "Жемчужина прощения"

Чуть придя в себя и заметно взбодрившись, Ганна разглядела устройство этих источников. Оказалось, что все энергетические ключи били не только вверх, но и вниз, сливаясь под землей в единое, идеально круглое озеро. Оно и было источником звучавшего голоса и той силы, которую девушка сейчас поглощала. Она не смогла бы сформулировать, кто это или что. Думает ли оно и говорит ли. Но совершенно точно это озеро ждало. Чувство, что ее о чем-то спрашивают, мгновенно отрезвило Ганну, и она вернулась вниманием в коридор перед светящейся дверью. Этот образ втянулся внутрь ствола через прижатые к нему пальцы и вместе с образами всего случившегося заструился к хозяину древней поляны.

Удар за ударом сердца девушка ждала. А потом гладь большого круга дернулась и подпрыгнула вверх, будто в воду упал гигантский камень. Голос усилился до оглушающего, руки обожгло, легкие свело – ни вдохнуть, ни закричать.

Золотая волна ударила из-под земли, влетела в коридор, заполняя его от пола до потолка, и кубарем зашвырнула наследницу прямо к заветной двери. Она ударилась о сочившиеся светом створки, но ничего не почувствовала. А потом вспышка и… створки распахнулись внутрь, будто располагались в полу. И девушка полетела вниз, в сияющую ослепительно-белую бесконечность.

Несколько раз ее развернуло в полете, а потом он начал замедляться, пока тело не остановилось совсем. Ганна словно упала в воду, только у этой воды не было ни температуры, ни плотности, ничего… Абсолютное ничто, каждая частица которого в действительности являлась потенциалом всего возможного. Строительный материал мироздания в своем изначальном состоянии.

Ганна подняла руку к шее и коснулась бус. Возможно, этот жест был совершен и на самом деле, потому что пальцы ощутили, как между теплых и неровных кусочков отшлифованного янтаря, в самом центре, появилась крупная и абсолютно круглая бусина. Девушка зажала ее между большим и указательным пальцем, и та каким-то загадочным образом соскочила с нити к ней в ладонь.

– Вот она, жемчужина прощения… – сказала сама себе Ганна. В ее восприятии часть окружающего белого света мерцала внутри бусины. Та часть, с которой она вправе делать все, что пожелает, с одним условием: изменения, которые произойдут в материальном мире, должны касаться только прощения конкретных личностей и ничего более.

Сперва девушка не могла сообразить, как это поможет тем, кто остался на пустыре биться за нее, за это наследство. Однако то ли уверенность в голосе Варвары Ивановны, говорившей, что только так она сможет остановить Адамади, то ли ее собственное чутье… что-то подсказывало, что способ есть. Какая-то важная мысль крутилась рядом, но никак не получалось схватить ее. Подсказка точно была, они нечто такое обсуждали с Максимом. Хотя они столько говорили о прощении… А о прощении ли? Ведь не столько о прощении речь, сколько о шансе на спасение. «Что-то такое было… что-то было… пока они искали…» – билось у Ганны в голове, и девушка чувствовала, как в напряжении сжимает до треска зубы. Каждая секунда промедления могла стать последней для тех, кто уже так неимоверно дорог ей. Сердце заныло еще сильнее, память вдруг подбросила ей тот сладкий вечер, когда ее голова лежала на плече Максима, они пили вино и говорили о многом… Такой безмятежный в начале и переполненный страстью в конце… И вдруг из этого воспоминания буквально вылетел вперед момент с Егором, который просил за родственницу, маленькую девочку, обреченную пострадать за его жестокость. И что она имеет шанс… И как Максим рассказывал ей о том, что наши собственные поступки или поступки предков являются разрешением на то, чтобы с нами происходили беды. А если нет такого разрешения, то для определенных событий мы словно невидимы и недосягаемы…

– Вот оно! – воскликнула Ганна в голос, а потом, обращая свой внутренний взор к жемчужине в кулаке, прошептала: – Максим, ты прощен…

Холодный шарик в ее руке мгновенно чуть расширился, будто толкнул изнутри, а потом лопнул, разливаясь по ней самой, по руке, по мыслям чем-то теплым и приятным… похожим на масло… или бархат… или прикосновение любящих рук матери… Все самое прекрасное и нежное будто было собрано в единый сияющий концентрат, и одна маленькая капля его просочилась сквозь пальцы и упала вниз.

И тут Ганна увидела, как в бесконечном белом, внизу, в нескольких метрах под ней, стоит Максим. Его одежда разодрана, ее края и пряди волос колдуна влажные от крови. Он сжимает зубы, пытаясь превозмочь боль. Но вот светящаяся капля ударяет ему в темечко и тут же впитывается; его лицо и тело сразу расслабляются, и он удивленно озирается по сторонам…

Ганна шумно выдохнула, понимая, что, кажется, выбрала правильный путь, и, торопясь, продолжила:

– Катерина прощена…

Колдунья появилась рядом с Максимом, но, вопреки ожиданиям, ничто в ее образе не говорило о состоявшейся битве. Это определенно была она, только сильно моложе, лет двадцати, с ярко накрашенными алыми губами. Она стояла в глубокой задумчивости и не спеша расплетала косу. От удара капли о темечко Катерина дернулась, посмотрела наверх и улыбнулась, вспугнув стаю мурашек по телу Ганны. Нет, подруга определенно не видела ее, но словно поняла, что случилось.

– Варвара Ивановна прощена… – поспешно произнесла молодая колдунья – и та возникла рядом с Катериной. Лицо женщины искажал плач. И почему-то после светящейся капли он не прекратился. Да, образ как-то неуловимо посветлел, но печаль осталась безутешна…

«Прощение меняет будущее, но не способно изменить прошлое», – подумала Ганна и невольно вспомнила о собственной семье. Как ей хотелось изменить все то, что теперь висит на них, разорвать мрачную ядовитую паутину, в которой те запутались… Но, в отличие от Максима, Катерины и Варвары Ивановны, которые страдали не за свои недальновидные желания, а за спасение других, они в каком-то смысле просто жили, делая свой выбор, совершая ошибки. Поэтому девушка восстановила в памяти коридор со строем статуй и, сильнее сжав жемчужину, произнесла:

– Представители восемнадцати колдовских родов, что должны погибнуть в огне и оборвать их тем самым, вы прощены…

И статуи начали оживать, обретая краски и живые выражения лиц. Одни выглядели только проснувшимися, другие погруженными в дела. И все же горстка людей внизу не походила на человеческий океан, о котором говорили Максим с Катериной. Да и жемчужина явно еще не опустела. Это ввело девушку в замешательство. До сих пор она даже не задумывалась о том, что будет дальше. Никто не обсуждал с ней ни план возвращения, ни сам выход из светящихся дверей.

Ганна прислушалась к ощущениям тела. Она стояла на коленках, прижавшись обеими ладонями и щекой к толстому стволу. В лесу было тихо. Ни криков, ни тошнотворных хрипов чудовищ. Холод и тишина сливались с тревогой и непониманием в ее сердце. И конечно, звали назад к дому Варвары Ивановны. Но девушка не решалась покинуть залитое светом пространство, открыть глаза и полностью вернуться в реальность.

Трудно сказать, сколько еще она так сидела. Ноги давно затекли, руки ничего не чувствовали от холода. Вдруг откуда-то издалека, еле уловимыми обрывками, донеслись голоса. Мужской и женский. Незнакомые. Ганна съежилась, пытаясь не отпускать дерево и при этом сползти максимально вниз и вжаться в снег, словно надеялась, что незнакомцы, появившиеся как бы случайно в такой ранний час в глухом лесу, могут ее не заметить. Но, разумеется, голоса приближались.

– Виктор, я дальше не пойду… Меня тут тоже не очень ждали… – уже довольно отчетливо разобрала она слова, сказанные мелодичным женским голосом.

Сердце наследницы отбивало гулкие удары, словно задавая ритм скрипу снега под их ногами и треску ломающихся веток. Девушка машинально зажмурилась, хотя ее глаза и так были закрыты. Она судорожно соображала, что может сделать сейчас. Попросить прощения для себя самой, чтобы всесильный колдун не смог причинить ей зла? Так ведь в лесу Виктор, а не Арсений. И вдруг из-за того, что она потратит еще одно прощение на свою историю, не хватит на нечто важное…

Между тем шаги приближались.

– Ганна! – крикнул мужчина, и той показалось, что в голосе незнакомца читается волнение. – Мы получили твое послание. Мы спешили как могли… – голос его то становился более громким, то немного стихал. Вероятно, Виктор озирался, пытаясь найти ее. – Максим сказал, что ты здесь.

Сердце подпрыгнуло к горлу. «Уловка?» – метнулось у беглянки в голове. Неужели Максим мог отправить кого-то за ней и не пойти сам? И о каком послании вообще речь?! Никому она ничего не отправляла! Очередные хакеры Адамади?

– Я не могу отыскать тебя! От источников слишком фонит. Но если я здесь, то можешь быть уверена, что я светлый. Иначе меня не подпустили бы и близко, – объяснял мужчина, продолжая бродить меж деревьями.

Ганна вдруг вспомнила, как Варвара Ивановна говорила, что пока бусы на ней, ее и пуля не возьмет. Но работает ли защита без жемчужины? Девушка почувствовала бусину в руке. Та вроде даже не убавилась в размерах. Ганна зажала ее в пальцах и поднесла к шее. Холодный и твердый шарик слегка дернулся и будто подскочил, послушно садясь на прочную нить.

Сделав несколько глубоких вдохов, наследница открыла глаза.

После всего того, что она видела там, в непонятно каком измерении, обычный черно-белый зимний лес казался невозможно сюрреалистичным. Боясь шевелиться, она поводила глазами и сквозь ветки кустарника с редкими, скрученными, недооблетевшими листьями заметила незнакомца – высокого, худощавого, немолодого мужчину, необычайно красивого. Длинные седые волосы были собраны в хвост. Черты лица напомнили Ганне Атоса из старого советского фильма про Д'Артаньяна и трех мушкетеров. Он осматривал лес, обходя одно дерево за другим.

– Ты помогла нашим родам, мы почувствовали это… Мы спешили на помощь как могли…

Казалось, всю эту безумную, жуткую ночь она пребывала в каком-то внутреннем оцепенении. Ответственность и страх не позволяли ей выпускать наружу те человеческие чувства, которыми на самом деле душа Ганны была полна до краев. Но теперь, когда кто-то пришел на помощь, они хлынули наружу с ее дрожащим криком:

– Я здесь!

Девушка попыталась встать, но ноги подогнулись, и она полетела вниз, ломая подгнившую, торчащую из-под снега ветку.

Глава 5
Головоломка

Максим лежал все на той же кровати, на которую Варвара Ивановна определила его впервые, только теперь в неподвижном теле напротив не было души. Он смотрел на безжизненное лицо Катерины и изо всех сил старался думать о ней, а не о нем. Не о том, кто вопреки всему здравому смыслу был способен поступить так с собственной дочерью. Дважды. А о ней, надеясь, что легкая от прощения, знающая, что ждет ее за чертой жизни, она игривой бабочкой порхнет за ту черту, за которую не мог зайти ни один живой человек. Узнать, что там. Возможно, встретить Бога и спросить, почему такие, как Арсений Адамади, топчут ту же землю, что и, допустим, Ганна.

Словно призванная его мыслью, девушка вошла в комнату, неся в руках тазик с водой и пару упаковок бинта. От воды еще на расстоянии пахнуло травами и чем-то горьким и едким. Беглый взгляд в сторону Катерины – и уставшее, но по-прежнему красивое лицо Ганны исказилось мучительной гримасой скорби. Она только-только успела обрести свою подругу – и сразу потеряла. Максим протянул к девушке руку, желая утешить, но та лишь сделала жест, означающий, что ему надо снять разорванную одежду. Подрали его действительно прилично, и чего бы там Варвара Ивановна ни писала на глади воды и каких бы зелий ни добавляла, а без медицинской помощи он вряд ли сможет нормально ходить и полноценно пользоваться руками.

– Надо спешить, – прошептала Ганна, будто боялась вторгаться в висящую в комнате неподвижность. – Говорят, за нами скоро еще кто-то приедет и отвезет тебя в больницу.

* * *

Марина и Виктор, на удачу, жили в Нижегородской области в паре часов езды до Сияния. Они сорвались на помощь, как только раздался звонок от того, кто первым получил послание, отправленное Ганной из коридора на пути к двери. Их единственный сын Денис сейчас учился в Москве и должен был расплатиться за ошибки предков.

Найти дом Варвары Ивановны не составило труда: бушевавшие вокруг энергии чувствовались издалека. Там, в окружении кровожадных тварей, они и обнаружили обезумевшую от горя колдунью, уже готовую добровольно сдаться на растерзание жу́чкам. Разогнав зоопарк, Виктор и Марина выяснили, куда отправилась наследница, и поспешили к заветной роще. Но, идя по следу, наткнулись еще на одну бойню: жу́чки пытались задрать Максима. Тот уговорил своих спасителей отправиться за Ганной, и уже на обратном пути Виктор практически тащил его на себе.

– Что делают остальные? – спросил Максим, морщась из-за того, что жидкость безбожно щипала раны.

– Прибираются… – вздохнула Ганна и опустила примочку, сделанную из нескольких слоев бинта, в воду. Та приобрела еще более густой багровый оттенок.

Это значило, что Варвара Ивановна вместе с приехавшими им на помощь колдунами стараются поскорее скрыть от возможных свидетелей все последствия ночной битвы. Сильнейший снегопад, начавшийся еще ранним утром, пришелся очень кстати.

Не было нужды мстить Арсению за Катерину. Марина уже позаботилась о том, чтобы произошедшее получило огласку в их кругах. Теперь Адамади нигде не найти покоя, ибо такие открытые заварушки колдунам не прощают. А среди темных полно «мясников», которые сделают свою работу так качественно и с фантазией, что Максиму и в самом страшном сне не приснится.

С Катериной же все обстояло сложнее. Придется пускать пыль в глаза полиции. Рана на ее теле могла быть сделана любым острым предметом, и попробуй докажи, что ее нанесла не поехавшая крышей мать, уставшая убирать за парализованной. Чтобы не фигурировать в и без того скользком деле, ребятам надо было отправиться в Москву как можно раньше. К тому же их работа так и не была закончена.

Ганна небезосновательно считала себя достаточно здоровым человеком, и в ее квартире не нашлось бы даже аспирина. Тем более девушка не предполагала, что однажды ей придется обработать и перевязать десятка два ран. Поэтому получалось неважно. Где-то Максим пытался помочь, где-то просто смирился с тем, что так лучше, чем никак.

В комнату вошла Марина. Ей было к пятидесяти. Черные, коротко стриженные волосы, забавно острый нос, серьги с крупными блестящими камнями в ушах. Она посмотрела на ребят, тяжело вздохнула и бросила на кровать какую-то одежду.

– Толик приехал. Одевайтесь и езжайте. Мы поможем Варваре и встретимся в Москве. Будем остальных искать.

– В смысле? – переспросила Ганна.

– Насколько я понимаю, жемчужину ждали не только мы, но и множество других людей. А раз наследство все еще у тебя на шее, ты не знаешь, что с этим делать. К тому же Адамади может оказаться не единственным желающим наложить на работу твоей бабушки свои лапы.

Девушка машинально поднесла руку к шее и коснулась янтаря. С обычного уровня восприятия жемчужина была невидима и неосязаема, но и Ганна, и остальные отчетливо ощущали ее присутствие, как шум прибоя или крики детей во дворе, что проявляются только тогда, когда обращаешь на них внимание.

Максим попрощался только с Варварой Ивановной, искренне надеясь в ближайшем будущем увидеть ее в Москве. Если Катерина еще здесь, то он знает, где ее искать. И уж точно не в теле, в котором она была заточена столько лет. Ганна же попросила несколько минут побыть с ней вдвоем и, конечно же, вышла из комнаты заплаканная.

Толик поставил внедорожник чуть поодаль, чтобы не оставлять следы. Поэтому добраться до него, учитывая состояние Максима, оказалось непростой задачей. Зато дальше до самой больницы мчали без остановок… А там пришлось рассказывать про стаю диких собак, обеспечивая местному персоналу тему для разговоров в курилке, а возможно, и серию ночных кошмаров. А знали бы они, что произошло на самом деле, спать бы перестали совсем.

В операционной Максима заштопали и уже как следует обработали раны. После этого полагалось оставаться в палате еще какое-то время, но районная больница в Красных Баках была не тем местом, где хотелось задержаться. Поэтому колдуны, написав отказ от госпитализации, загрузили пребывающего в полусонном состоянии парня на разложенные сидения, и «карета скорой помощи» имени Толика поспешила в столицу.

Сам Толик оказался светловолосым, аккуратно стриженным и гладко выбритым молодым бизнесменом. Вопреки важности телефонных переговоров, которые не прекращались ни у дверей операционной, ни по дороге в Москву, периодически он выдавал совершенно неожиданные шутки, причем непременно с абсолютно непроницаемым лицом. Ганне каждый раз требовалась пара мгновений, чтобы оценить, серьезен ли Толик. А потом она невольно прыскала, наконец понимая, что собеседник просто веселится.

– Я тоже в каком-то смысле продаю свои способности, – рассуждал тот, сидя за рулем. – Только он, – Толик кивнул в сторону заднего сидения, где затих Максим, – работает на уровне конкретных личностей, а я консультирую компании через их руководителей. Безусловно, одним колдовским инструментарием я бы ничего не добился. У меня есть соответствующее образование, опыт и целая команда профессионалов. Но доступ к нашему ресурсу дает очевидное преимущество. А вот вторгаться в личные истории… я не то что не хочу – мне кажется это неестественным, с философской точки зрения.

– А то, что у тебя машина от полицейских размечена, не является чем-то неестественным с философской точки зрения? – по-доброму поддела Ганна, в очередной раз с опаской поглядывая на спидометр.

– А-а… Это я все забываю снять… Знаешь, стартап у меня был еще в студенчестве, для создания начального капитала. Даешь объявление в газету «Заговариваю от гайцов по цене штрафа. Гарантия один месяц» – и народ косяком прет. Проще же поверить в антирадарный заговор, чем в то, что люди в России вдруг начнут соблюдать правила дорожного движения.

Ганна хихикнула – и с облегчением заметила, что из-за спины донесся и негромкий смешок Максима.

В Москву они прибыли к ночи. Толик сгрузил пациента на его родную кровать, настоял, чтобы Ганна записала несколько телефонов, пошутил на тему «дверь незнакомым не открывать» и, игриво отдав честь, попрощался. Когда девушка вернулась в комнату, Максим осматривал свои раны. Она села рядом и, не зная, что может сделать в этой ситуации, погладила своего спутника костяшками пальцев по руке. Тот тепло улыбнулся и потянулся, чтобы поцеловать ее в висок.

– Прости, что не успела… – прошептала она, глядя на промокшие повязки, под которыми скрывалось множество рваных ран, неровно зашитых торопливой рукой красноносого сельского хирурга.

– Если бы ты не успела, я бы тут не сидел, – ласково усмехнулся Максим.

– Хорошо, что Виктор с Мариной пришли на помощь… – вздохнула девушка.

– Они пришли позже. Твое прощение не позволило этим тварям разодрать меня. Устранило причину, по которой они имели на это право. Не то чтобы я теперь Бэтмен, от которого отскакивают пули, но, возможно, эту ветку вероятности моей смерти ты исключила навсегда. И клянусь, никогда не забуду физиономию Адамади, когда до него дошло, почему он больше не может ничего мне сделать… Этот ублюдок смотрел на меня из морд своих треклятых тварей, и я наслаждался зрелищем того, как он падает от ощущения триумфа через понимание, как далеко зашел, к осознанию собственного поражения. А главное, последствий этого поражения! Он всю жизнь пытался сбежать от смерти, но теперь она будет поджидать его повсюду.

– Я могу допустить, что в мире много настолько сосредоточенных на себе, своих страхах и желаниях людей, что они не способны брать в расчет других. Но даже в самых страшных снах я не могла представить столь бездушную тварь! Как живой человек мог дважды так поступить с собственной дочерью?! И это же не какой-то маньяк из фильмов, живой интеллигентный человек, которого я знаю с десяток лет! – Ганна так всплеснула руками, что покачнулась и чуть не съехала с края кровати.

– Залог спокойствия души в полном ее отсутствии… – произнес Максим, дотянулся до выдвижного ящика прикроватной тумбочки, извлек оттуда блокнот с шариковой ручкой и начал что-то писать. Закончив, протянул его молчаливо наблюдавшей гостье. Потом снял с шеи цепочку с ключом и усмехнулся. – Жаль, что ты этого не помнишь… Но как-то ты спросила у меня, не ключик ли это от моего сердца, и я ответил, что почти.

– Многообещающе… – сквозь мрачность на лице девушки проступило игривое любопытство.

– Я очень трепетно отношусь к своему кабинету, и эту дверь до сих пор не доводилось открывать никому, кроме меня самого. Надеюсь, у тебя получится ее найти. Комната прямо за этой стеной. То есть дверь будет сразу справа.

– Там разве есть еще какая-то дверь? – удивилась Ганна.

– Да, но она спрятана знаками. Поищи на ощупь. Только ключ держи в пальцах, а то шарахнет.

– Чем? – бровки девушки взлетели вверх.

– Лучше тебе не знать, – отозвался собеседник и вложил ключ в ее пальцы так, чтобы она держала его за основание. – Когда войдешь, повесь на шею, – он кивнул в сторону ключа, – найди все по списку и тащи сюда. Баночки не открывай. Лишнего ничего не трогай. Хорошо?

Ганна кивнула и поежилась.

В коридоре она с недоумением посмотрела на стену около входной двери: вешалка с верхней одеждой, под ней обувница, картина на стене и дверь в спальню. Больше ничего. Девушка еще раз вспомнила, в какую сторону махнул Максим, восстановила в памяти размеры его комнаты и потрясла головой, потому что, по ее ощущениям, еще какого-то помещения здесь просто не могло быть. За стенкой спальни начиналась квартира соседей.

– Смелей, милая! – донеслось из тишины дома, – После всего, что произошло с тобой, ты все еще думаешь, что существует только то, что можно увидеть глазами?

Ганна выставила руку и заскользила пальцами по стене от деревянного косяка входа в комнату к двери прихожей. И вдруг пальцы действительно наткнулись на что-то. Небольшая бороздка, которую она как-то не заметила. Проведя по ней, девушка встретила стальные петли и, отступив назад, с удивлением увидела хоть и узкую, но совершенно полноценную дверь. На ней как ни в чем не бывало висела та же картина. Ганна еще раз восстановила в памяти спальню, и теперь та показалась ей несколько меньше.

– Чу-де-са… – прокомментировала она и повернула ключ в замочной скважине.

Включив свет, девушка осмотрелась. Все эти шкафчики, склянки и книги немедленно погрузили ее в атмосферу загадочных сказок и детских волшебных фантазий. С минуту она просто озиралась, борясь с желанием прикоснуться к потемневшим резным ручкам ящичков картотеки, понюхать содержимое баночек с травами, открыть потрепанные годами переплеты книг. Еще какое-то время ушло на то, чтобы разобраться в системе обозначений, которую ввел для себя Максим. Ганна нашла ее удобной и логичной. Полки имели обозначения из букв и цифр, подобно шахматной доске. Названия были подписаны в основном на латыни, однако по «координатам», указанным в блокноте, собрать все необходимое не составило труда: пара баночек, какие-то порошочки, карандашик вроде косметического и книга, на обложке которой отсутствовало название.

Перед тем как вернуться в спальню, девушка задержалась и с чувством любопытства и стыда одновременно, будто подглядывая в замочную скважину, попыталась погрузиться в то самое состояние, в котором шла по коридору к заветной двери. Ганне еще не очень удавалось входить в него просто так, но едва она обращала внимание на ощущения, распространявшиеся по телу от висящих на шее бус, как довольно быстро туда «проваливалась». Стоило открыться тем внутренним глазам, как обстановка приобрела куда больше подробностей. Мало того, Ганна была уверена, что видит далеко не все из того, что сотворил здесь колдун. На некоторых ящичках имелись светящиеся разными цветами символы, другие были запечатаны по периметру чем-то вроде темно-коричневого дыма, чуть движущегося, но остающегося на месте. В одной из обычных пол-литровых банок, на дно которой, как до этого казалось, был насыпан простой речной песок, сидела ярко-алая жучка, по строению тела напоминающая лягушку, только в месте сочленения слишком большой головы и щуплого тельца топорщилось шесть подвижных отростков наподобие скорпионьих хвостиков. Заметив внимание девушки, тварюшка оживилась и поставила лапки-присоски на стекло.

Ганна перевела взгляд на увесистую книгу, которую вместе с прочим держала в руках. Она и до этого заметила, что по краю простым карандашом нарисовано несколько пиктограмм, но теперь под ними еле уловимо, будто выведенные серебром, поблескивали еще несколько. Появилось и название: «Телесный письмовник А. В.».

– Я потом тебе сам все покажу, вылезай! Или хочешь, чтобы я подольше помучился? – донесся до нее голос Максима. Последняя фраза подействовала безотказно, собственно, на что колдун и рассчитывал.

Ганне пришлось еще пару раз сбегать на кухню и в ванную, чтобы собрать все необходимое, зато потом довелось поучаствовать в приготовлении какой-то загадочной мази. При ее нанесении на тело Максим тяжело дышал и кривился, но пообещал, что завтра она удивится эффекту.

– Ну что теперь? – спросила девушка, убедившись, что все раны обработаны.

– Для начала хочется немного вздремнуть… Дней пять…

– Конечно, отдыхай, а я, с твоего позволения, схожу в душ.

– Можно, с тобой? – игриво спросил Максим и наткнулся на полный недоумения взгляд.

– Я думала, ты с постели встать не можешь…

– А мне и не нужно. Когда будешь готова, просто сделай то же самое, что у меня в кабинете, и представь, что я к тебе прихожу.

– А дальше?

– А дальше уже не нужно будет ничего представлять, – лукаво улыбнулся тот и устроился поудобнее на кровати, словно собираясь поспать.

…Горячая вода потихоньку смывала с Ганны холод, въевшийся в тело до самых костей. И притуплялись, будто выгорая на солнце, воспоминания о той чудовищной ночи, о Катерине и ее безумном отце. Какое-то время девушка просто покоилась в абсолютной пустоте внутри себя и наблюдала за ощущениями. А потом даже без помощи бус, вспомнив о том, как сделала это последний раз, нырнула на иную сторону мировосприятия. И каким-то очень естественным показалось ей желание, чтобы Максим прямо сейчас оказался рядом.

В то же мгновение ласка его рук словно смешалась с прикосновениями теплых струй. Теперь они гладили ее кожу вместе. Эти волнительные переживания украшались нежнейшими поцелуями, которые тут же смывала вода. Ганна не открывала глаз, страшась, что сладкая иллюзия растает. Она чувствовала под пальцами гладкую, не расписанную шрамами кожу, и это будто бы делало все прошедшее приснившимся накануне кошмаром, а прекрасный мираж – чем-то настоящим.

– Посмотри на меня, если хочешь… – прошептал Максим. Его голос и сам будто состоял из ровного шума воды. – Я не исчезну…

И она несмело глянула на него. Кожа колдуна, и без того довольно бледная, в клубах пара казалась почти прозрачной. С прядей сбегали капли. Темные каштаны полуприкрытых глаз пьянили взглядом – и пьянели сами.

Нежность, в которой они вы́купали друг друга, была чудодейственным лекарством для тех ран, от которых не помогли бы ни снадобья, ни бинты.

Когда Ганна вернулась в комнату, тот, кто так сладко целовал ее недавно, уже мирно дремал, распространяя вокруг теплое спокойствие, в которое девушка закуталась и исчезла из реальности, засыпая. И до самого пробуждения она не видела снов.

…Утром Максим действительно выглядел гораздо лучше. Поднявшись, он застал Ганну за изучением холодильника на предмет пригодного для завтрака содержимого.

– Что бы ты хотела там найти? – поинтересовался хозяин квартиры, мысленно отмечая, что пока самостоятельность гостьи не начала его раздражать.

– Ну… Хотя бы какие-нибудь овощи…

– Боюсь, что в этом доме из овощей только я. Могу попробовать наколдовать кофе и доставку еды, – отозвался колдун и набрал телефонный номер.

– Максюша, я хочу взять у тебя автограф! – раздался голос Дэнчика буквально после второго гудка.

– Я даже не знаю, чему я больше удивлен, – что ты не удалил мой номер или что всего лишь полдень, а ты уже не спишь.

– Да как тут спать, когда мне вчера такие новости про Адамади принесли. Я же могу дважды два сложить и догадаться, с кем он сцепился…

Дэнчик говорил еще что-то, но Максим безжалостно прервал это эмоциональное фонтанирование:

– Не желаешь заскочить ко мне в гости?

– Ты решил меня окончательно добить сегодня, да?! Мы знакомы несколько лет и все это время я знаю о тебе примерно ничего! Будто ты секретный агент. И после всего этого ты как ни в чем не бывало приглашаешь меня в гости?! В чем подвох? Тебе нужен кто-то для кровавой жертвы?

Словесный поток от Дэнчика врывался в телефонную трубку с такой силой, что Ганна могла разобрать каждое слово и уже даже не пыталась сдерживать улыбку, откровенно слушая их разговор.

– Да прекрати, я же светлый! – усмехнулся Максим.

– Это только в сказках добро побеждает зло! А в случае с такими, как тетя Варя или ее благоверный, выигрывает тот, у кого клыки длиннее.

– Ну тогда тебе не стоит заставлять меня ждать, – ухмыльнулся Максим. – Сейчас скину тебе адрес.

– Врагу теперь не пожелаю быть твоим врагом! – продолжал свой эмоциональный спектакль Дэнчик. – Так чего от меня требуется, Максюш?

– Еды, и желательно побольше, несколько упаковок бинта… или что там требуется для перевязки примерно половины меня… и твой бесценный опыт. С меня печеньки.

– Выезжаю, дорогой! – пропел голос в трубке, и вызов оборвался.

– Твой друг? – уточнила Ганна.

– Мой дилер, – отозвался Максим, скидывая тому свой адрес, и отправился готовить кофе.

– Послушай… А… – Она потупилась в нерешительности. – А мы могли бы увидеть Катерину? Или хотя бы услышать? Как того мужика, что мою бабушку на танцах встретил.

– Можем попробовать, – нахмурился колдун. Он буквально физически ощутил, как его удобный мирок, уже искореженный событиями последних дней, получает новый удар и готов потерять очередной кусок. Максим ненавидел ходить к мертвым и тем более не хотел приглашать их сюда, но речь шла о Катерине… О Катерине, которая теперь стала им обоим больше чем другом, стала соратницей и защитницей. И в сравнении с чувствами, которые она вызывала, его прежний принцип казался глупой прихотью.

Пока закипал кофе, колдун достал свой специальный карандашик и прошелся по кухне, рисуя на мебельном гарнитуре и дверном косяке крошечные символы и стрелочки. Сидящая на подоконнике Ганна почувствовала что-то сродни легкому головокружению, и это ощущение привело ее в несколько замутненное состояние. Оно напоминало странное опьянение, сузившее восприятие до этой небольшой кухни. Не то чтобы все прочее забылось, просто люди, события, желания, все-все, что наполняло само существование смыслом, начало казаться размытым и словно не имеющим к Ганне непосредственного отношения. В том числе за этот эмоциональный фильтр, от которого потом сложно было избавиться, Максим и не любил путешествия к мертвым.