Текст книги "Все бывает… (сборник)"

– Тамарочка, милая моя, Не трать свои силы, пожалуйста. Выпей сок или чай..

Я понимала, что Тамаре надо было на самом деле выплакать все, что за долгие годы накопилось в ее сердце. Поэтому я считала, что сейчас слезы полезнее для нее, чем «держание себя в руках». Главное, чтоб это не перешло в затяжную депрессию.

Значит, ее мужа звали Иштван. Это венгерское имя! И говорит она по-венгерски свободно, и дом с аптекой находится на границе Австрии и Венгрии! И конечно же на остановке автобуса, когда ей стало плохо, она сначала говорила по-венгерски, поэтому никто ничего не понимал. А потом она перешла на русский. Но что все это значит? Может ли быть, что все, что она говорила – правда? Но ведь это невозможно!

Я снова и снова перечитывала ее запись. А что за девушки Люся и Марина? Стоп, стоп, стоп! Ведь у Тамары была однокурсница Люся Матвеева, я прекрасно ее помню. Хорошая девчонка, мы с ней благодаря Тамаре были довольно дружны в студенческие времена. И Марина была тоже, правда я с ней мало общалась. Но они-то тут причем? Очевидно, после укола у Тамары в голове начался хаос, и она приняла двух девушек за своих подруг, совершив мысленное путешествие в прошлое.

В общем так. Надо послать запрос в Венгрию о докторе по имени Лео Бахрах. Еще она упоминала в своих записях Якоба Клевери. И о нем тоже. А вот как искать Иштвана? Кто он? Что он? Впрочем, может если найдутся Бахрах и Клевери, что-нибудь прояснится и с Иштваном. Да, именно так и надо действовать. Кстати, можно попытаться найти и этих двух девушек, если они оставили свои координаты.

* * *

Никаких сведений о девушках, напуганных безумной Тамарой, конечно не было. Но я решила попробовать отыскать Люсю Матвееву, Как ни странно, это оказалось гораздо проще, чем я предполагала.

* * *

Строгий охранник придирчиво изучил мое удостоверение. Меня пропустили в офис.

– Вы к Людмиле Максимовне? Подождите, пожалуйста. Присядьте.

Молоденькая менеджерша тщательно выполняла стандартный набор инструкций. Наверно, у нее идет испытательный срок.

– Людмила Максимовна, к вам пришли. Хорошо, Людмила Максимовна.

– Проходите, пожалуйста. Это уже обращено ко мне).

* * *

– Здравствуйте, многоуважаемая Людмила Максимовна!

– Здравствуйте. Слушаю вас.

– Для начала вы можете называть меня Кира Евгеньевна, но если вы будете себя хорошо вести, то я разрешу вам…

Трехсекундная немая сцена – и многоуважаемая Людмила Максимовна, вскочив со своего респектабельного кресла, кинулась меня обнимать.

– Кирка! Это ты! Как ты сюда попала? Вот уж не ожидала! Как я рада тебя видеть! Что ты тут делаешь?

После непременных радостных женских визгов «ты совсем не изменилась», «ты в прекрасной форме», «я смотрю и глазам не верю», «а я думаю, ну неужели не узнает?» и все в таком духе, после чаепития «Ирочка. Принесите нам чай, пожалуйста – я все же приступила к делу.

– Слушай, Люсь. Я ведь пришла небескорыстно. Хочу взять у тебя интервью по необычному вопросу.

– Любопытно?

– Я сейчас подбираю материал для «Парадоксов физиологии», в рубрику «Из врачебной практики». Изучаю истории болезни. Ищу всякие интересные случаи психических отклонений. Конечно, мы их адаптируем для печати, меняем имена. Исключаем конкретные данные, сама понимаешь. Но в основе лежат реальные ситуации. Один такой случай мне показался особенно любопытным, но мне самой не все ясно. И я пытаюсь кое в чем разобраться.

– Кир, это все действительно очень интересно. Но как я тут участвую? Почему ко мне?

– Сама не знаю. На всякий случай. Дело в том, что когда-то, довольно давно, к двум девушкам на остановке автобуса в районе университета пристала одна тетка, которая кричала что-то на непонятном языке и бежала за автобусом. И вроде бы она приняла этих девушек за своих знакомых и обратилась к ним «Люся и Марина». И я подумала…

– Кира, Кира, я помню этот случай! Это действительно были мы с Маринкой Горбуновой!

– Ты шутишь! Неужели это действительно были вы? (Я почувствовала, что у меня внутри все задрожало от удачи).

– Правда!

– Люська! Это потрясающе! И ты можешь мне рассказать?

– Конечно. Все, что помню.

* * *

Люськин рассказ практически совпал с тем, что мне уже было известно из Тамариных записей. Только добавились подробности о чувстве панического страха, которое испытали девушки, столкнувшись с настоящим, не кинематографическим безумием.

– А ты помнишь, как она выглядела?

– Да. Ужасно! Волосы растрепаны, лицо заплывшее или отечное, глаза какие-то невидящие, без зрачков, дикие. И она все время рыдала и что-то кричала непонятное, но это было на каком-то языке, а не просто нечленораздельные звуки. Но на каком языке – не знаю. Не похож ни на один европейский. Знаешь, так ведут себя наркоманы. Может бабка была наркоманкой, нанюхалась клею… Но тогда мне было не до шуток. Это было жутко! Мы с Маринкой чуть сами там не спятили, когда она стала к нам приставать.

– А что она от вас хотела?

– Не знаю. Она кого-то увидела в автобусе, бежала за автобусом, когда он тронулся. А потом, после укола, немного утихла и переключилась на нас.

– А ты не помнишь, что она говорила?

– «Он обо мне спрашивал?», или что-то в этом роде.

– А кто «он»?

– Откуда я знаю?

– Слушай, Люсь, ты помнишь, когда это было?

– Да. Это было, кажется 26 апреля.

– Ничего себе! Почему такая точность?

– Ну, во-первых, не так часто на меня накидывались психи. Но, кроме того, именно в этот день исчезла Тамарка.

– Как исчезла?

– Ну, так. Исчезла и больше не появлялась. У нас в тот день был письменный зачет по философии. Мы заранее договаривались, кто где сядет, чтоб удобно было передать шпоры. Ждем, ждем, а Тамарки нет. А мы последний раз с ней часа в два ночи перезванивались, она очень нервничала, говорила, что ничего не знает. Я еще ей внушала, что нечего из-за этого нервы трепать, как-нибудь сдадим. Но ты же знаешь Тамарочку… Короче, она так и не явилась. А Леша Фомин из третьей группы потом нам рассказывал, что видел, как Тамара выскочила из здания и помчалась куда-то чуть ли не бегом. Он ее окликнул пару раз, но она даже не обернулась. Это было как раз во время зачета. И все, больше мы ее не видели, и никто ничего о ней не знает. Мы искали, конечно, деканат весь на ушах стоял, их там к следователям вызывали, но безрезультатно.

Ее родители бедные, так переживали, на них смотреть было невозможно.

– Еще бы! Я узнавала, их уже нет в живых.

– Да, я тоже слышала.

– А Мишка где?

– Мишка у родственников где-то, не помню точно. Кир, неужели ты этого не знала?

– Представляешь, абсолютно. Все прошло мимо меня.

– Да-а. А ты сейчас напоролась на историю болезни той самой тетки? И что о ней известно? Кто она? Она в клинике? С тех самых пор?

– Да, с тех самых…

Внезапная мысль молнией пронзила мой мозг. Ну конечно! Но как же я раньше не подумала! Как я могла столько времени не обращать внимания на такую очевидную вещь!

– Люсенька, мне надо срочно, немедленно, сиюминутно проверить одну дату! Я должна бежать!

– Бежать?!

– Не бежать, лететь!

– Почему так вдруг?

– Благодаря тебе меня осенила одна потрясающая идея. Я тебе потом все расскажу, все объясню. Ты гений!

– Да что такое? В чем дело?

– Люська, милая, не могу сейчас. Я тебе позвоню. Извини, спасибо тебе огромное. Ты даже не представляешь…

* * *

– Будьте добры Маркушева! Алло! Алло! Виктор!

Алло!

– Кирочка, не кричи. Я тебя слышу.

– Виктор, ты сейчас очень занят?

– Если честно, то да.

– Понимаешь, мне очень, очень, очень надо с тобой поговорить. И долго! Не пять минут!

– Ну, за пять минут можно многое успеть сказать… Хорошо. Давай так. Или через полчаса на полчаса или в шесть долго.

– В шесть долго.

– Все. Договорились. Жди моего звонка.

– Только давай скорей. А то я не доживу до шести.

Я услышала, как он рассмеялся, вешая трубку.

А ведь мы перешли на «ты»!

* * *

Он слушал меня очень внимательно и не перебивал. Пожалуй, впервые я видела его по-настоящему серьезным. Я подробно, стараясь ничего не упустить, рассказала про календарь и про венгров. Календарь я взяла с собой, так что Виктор, слушая меня, рассматривал фотографию.

– Скажи, пожалуйста, Кир, у нее нет в роду венгров?

– Насколько я знаю, нет. Папа и мама – простые русские люди, и дедушки-бабушки с обеих сторон тоже.

– Знаешь, в психиатрии подобные случаи описаны, но скорее как казусы. В моей практике я встречаю такое впервые.

– Подожди, ты еще не все знаешь.

– Еще не все? Ну давай, Шехерезада.

– Куда Шехерезаде до нас с ее детскими сказочками!

Я рассказала ему о нашей беседе с Люсей Матвеевой.

– И вот смотри, что получается. Тамара прогуляла две пары философии и одну пару английского. Ее однокурсник из другой группы видел, как она бежала куда-то как раз в начале первой пары. Значит, она все-таки приходила, а потом почему-то ушла или что-то заставило ее сбежать. Где она была в это время – никто не знает. Теперь дальше. После занятий Люся и Марина стояли на остановке автобуса. Это было где-то между часом и двумя. И в это время стали свидетелями обморока какой-то тетки, которая сначала на незнакомом языке кого-то звала, рыдая, а потом, когда этот «кто-то» уехал на автобусе, а тетка осталась и не догнала его, она вдруг увидела девчонок и стала у них узнавать, «что было» и «не спрашивал ли он, почему меня нет». Конечно, девицы ничего не поняли и испугались. Но мы-то знаем, что это была Тамара, которая где-то провела три пары и теперь пришла на остановку, чтобы ехать домой. Поскольку она прогуляла контрольную, то ей было неспокойно, и увидев девчонок, она захотела выяснить, как было воспринято ее отсутствие. Но за эти три пары она уже успела превратиться в тетку, и поэтому подруги ее не узнали. Но что же такое могло случиться, чтобы за пять часов третьекурсница состарилась втрое и изменилась до неузнаваемости? И за это же время она успела прожить двадцать лет с мужем-венгром, вырастила детей, свободно овладела венгерским языком…

– Да, но при этом она вспомнила про контрольную! Она одновременно была и женой-матерью и студенткой третьего курса.

– Ну, не одновременно, а по очереди. Сначала женой-матерью, потом на минутку студенткой, потом опять женой-матерью.

– Пусть так. Но все же элементы раздвоения личности налицо.

– Да. И теперь понятно, почему ее никто не находил и не навещал. Ведь искали девчонку, а она числилась как женщина 50–60 лет!

– Ты имеешь в виду ее родственников и университет. А муж и дети должны были искать именно женщину такого возраста.

– Да, это правда. Но почему-то ее никто не искал…

Виктор задумался. Я старалась не мешать ему. При всей взволнованности необычными обстоятельствами, я не могла не испытывать некоего горделивого чувства за свою проницательность, умение анализировать…

– Кир, какого числа она поступила?

– Я уже проверяла. Дата поступления Тамары в клинику – 26 апреля 1989 года, именно тот день, когда был этот проклятый зачет по философии!

Он опять замолчал. Видно было, что он очень сосредоточен. Мне пришло в голову, что он, возможно, немного уязвлен тем, что мне удалось выявить редкий случай психической аномалии, а он его фактически пропустил. И мои рассуждения тоже выбили его из колеи, поскольку он, профессионал со стажем, вынужден соглашаться с доводами дилетанта…

* * *

– Виктор, ты что будешь к кофе?

– К кофе? Я буду чай.

– А к чаю?

– Все равно. Что-нибудь.

– Два медовика, пожалуйста.

* * *

– Вить, а я могу узнать, о чем ты так долго думаешь?

– Можешь. Я думаю о Тамаре.

– А что ты думаешь?

– Что я думаю? Видишь ли, Кира, я обдумывал твои выводы и нашел в них несколько серьезных нестыковок.

– Например?

– Ну, вот смотри. Зачем Тамара пришла на остановку автобуса?

– Чтобы ехать домой.

– Так. Домой куда? К маме с папой или к мужу и детям? Ведь она, как ты сама меня поправила, была больше «мать-жена» чем «студентка-дочь». И как она сама заявляла неоднократно, она с мужем много лет жила не в Москве, а где-то там, в далеком венгерском краю. Первая нестыковка. Теперь второе. Она пришла на остановку с мужем? Получается, что так, поскольку ведь именно за ним она рвалась. А он заходит в автобус, нисколько не заботясь о том, вошла ли Тамара. И видя, что его жена, с которой он прожил столько лет и имел детей, пытается войти в переполненный салон и ей это не удается, молча и спокойно уезжает, хотя она рыдает и бьется в горе, и зовет его. И заметь, уезжает, чтобы не вернуться. Фактически, он просто сбегает от нее у нее на глазах. Больше того, ни он сам, ни их сыновья ни разу за все эти годы не навещают ее, не пытаются ее найти или хотя бы сообщить что-либо о себе. А ведь судя по Тамариным рассказам и записям, они жили вполне гармонично, и никаких ссор и прочих семейных неприятностей у них не было. Согласись, что все это как-то не стыкуется. Дальше. Возможно, они появились там порознь. Они договаривались там встретиться или столкнулись случайно? Откуда он взялся на остановке и куда он уехал? Тамара хотя бы теоретически могла вернуться к маме, а он куда направлялся? Там останавливаются несколько автобусов, имеющих разные маршруты. Он ни у кого не спрашивал, как добраться до какого-то места, он уверенно вошел именно в этот автобус, значит, он знал, куда ему надо. Или может быть, она его случайно увидела на остановке? Может, он был не один, а с какой-нибудь женщиной? А Тамара его засекла? Допустим, он с этой дамой встречался в районе университета, а Тамара знала об этих тайных встречах и приехала убедиться в его вероломстве, при условии, что они проживали в Москве, а не где-то там. Тогда это могло бы объяснить ее поведение, ее истерику и даже последующий психический срыв. Но! Есть одно огромное но! Мы могли бы считать эту версию правдоподобной и допустимой, если бы не знали всего остального. А остальное состоит в том, что Тамара в этот день, 26 апреля, будучи студенткой третьего курса, двадцати лет от роду, прогуляла занятия, три пары. И ни о каких изменах своего мужа студентка третьего курса, какой бы злостной прогульщицей она ни была, не могла ничего знать, поскольку у нее его не-бы-ло. Поэтому, где бы она не отсиживалась все это время, она не могла прийти на остановку, чтобы его уличить. И таким образом, нам по-прежнему неизвестно, что произошло с Тамарой. Но при этом мы совершенно точно знаем, что что-то случилось, потому что мы имеем дело с видимым и абсолютно реальным результатом какого-то воздействия… Ты что притихла, Кир? Что скажешь?

Я действительно сидела тихая, отнюдь не горделивая, и могла на это на все сказать только одно – что я не знаю, что сказать.

Час спустя, когда мы прощались недалеко от моего дома. Виктор сказал: «Знаешь, может это тебя немного утешит – я тоже ничего не могу понять в этой истории». Потом он помолчал и добавил: «Но мы докопаемся. У меня есть кое-какие мысли, но я должен еще подумать. И ты, Кирочка, тоже думай. У тебя это иногда получается».

* * *

Прошло уже больше трех недель, как мы отправили запросы в Венгрию, но никаких откликов не поступило.

Тамара постепенно приходила в себя, но была грустна и неразговорчива. Я была занята разными делами, о которых я здесь не упоминала, поскольку они не относятся к этой истории, хотя именно они и составляют основную часть моей каждодневной жизни. Виктор тоже был весь «расписан по минутам» – аспиранты, студенты, пациенты, трехдневный семинар по вопросам психиатрии в Стокгольме… В общем, жизнь текла, все ее водовороты, ямы, мели и глубинные течения происходили в пределах русла..

* * *

Однажды мы с Тамарой набрели на крохотный магазинчик «Канцелярские принадлежности. Книги». Немолодой мужчина в подсобном помещении подшивал старые газеты. Он обрадовался посетителям и разрешил нам порыться в книгах. Я нашла брошюру «Расстройства психики» под редакцией профессора Н.К.Лернера 1897 года издания, с подзаголовком «В помощь молодым докторам. Практическое пособие». Пока я ее просматривала, Тамара разговорилась с продавцом. Я решила не вмешиваться, так как впервые она пошла на самостоятельный контакт с незнакомым человеком. Краем уха я слышала, как он рассказывал о трудностях содержания магазинчика, о повышении арендной платы «о чем они думают?», об отсутствии посетителей «Вы с вашей подругой сегодня единственные». Тамара заинтересованно слушала и даже задавала какие-то вопросы. В конце концов, мы распрощались, как добрые знакомые, пообещав что непременно будем «заходить почаще».

* * *

– Кир, я хочу сделать тебе заманчивое предложение.

– В клинике появилась вакансия гардеробщицы?

– Дорогая, я же сказал «заманчивое», а не «очень заманчивое». Нет. Я хочу, чтобы мы с тобой посетили страну Венгрию. Ну вот, я все сказал.

– Виктор, ты… ты так шутишь? Или ты вообще – что?… как ты себе это представляешь?

– Ты знаешь, вполне нормально представляю. А что здесь такого невероятного? Конечно, не завтра. Но, скажем, через месяц. Вполне реально. Ты договоришься на всех своих работах, оформишь командировку…

– Какую командировку?!

– Ну, я тебя приглашу участвовать в симпозиуме по психиатрии. Он, правда, продлится всего два дня, но еще дней десять-двенадцать мы свободно могли бы провести там и выяснить все, что нас интересует. Индивидуальный тур «По Тамариным местам».

– Ну, Вить, ты должен как-то заранее предупреждать…

– А я как раз и предупреждаю заранее. Значит, Кира, мне нужны все твои данные, чтобы я мог уже заказать билеты, отель и все такое. С визой, я думаю, проблем не будет.

* * *

Я не буду подробно рассказывать, как мы изъездили всю Венгрию буквально вдоль и поперек в поисках одного лишь нужного нам Лео Бахраха. Виктор рассказал о цели нашей поездки Томашу Дербеши, известному в Венгрии психиатру и психоаналитику. Тот очень заинтересовался Тамариным случаем и вызвался нам помочь. Он выделил нам машину с шофером, который одновременно должен был служить нам переводчиком и гидом, дал карты, адреса недорогих гостиниц. Несколько поездок мы совершили вместе с Томашем. Наивно было бы надеяться, что мы сразу же выйдем на того, кого искали. Поиски предстояли долгие, и хотя вероятность успеха существовала, но мы готовы были к тому, что наши усилия не дадут результата.

Я, правда, иногда была близка к отчаянию, но Виктор не терял присутствия духа. «Что ты расстраиваешься? Даже если мы ничего не найдем, мы ничего не теряем! Подумай сама, когда еще ты имела бы возможность познакомиться с чужой страной так близко! Радуйся!» Он был прав, но все же… Приехать специально, быть здесь и ничего не найти – нет, этого нельзя было допустить!

Где мы только не были с Виктором! Одно из самых запоминающихся впечатлений – это посещение того самого городка, который был изображен на августовской странице календаря. Было полное ощущение нереальности происходящего, как будто мы попали в компьютерную игру. А в то же время – вот они, эти улочки, вот эти дома с цветами на подоконниках, вот, наконец, и сама аптека! Августина, хозяйка аптеки, радушно встретила нас и готова была нам помочь. Но, к сожалению, она не смогла вспомнить ни Тамару, ни ее мужа. Мы, из вежливости, попросили рассказать нам что-нибудь об истории аптеки. Августина притащила несколько старых альбомов с фотографиями, «вот мой дед в кругу друзей, вот он с моей бабушкой, но здесь очень темная фотография, это мои родители, они рано погибли, меня дед воспитывал, а это я в возрасте семи лет». На последней фотографии была изображена коротко стриженая девочка с матросским воротником. Она стояла рядом с дедом, а на ее плече, касаясь хохолком щеки девочки, удобно устроился небольшой белый попугай.

* * *

– Давайте сделаем паузу. И надо поесть что-нибудь. Иначе мы просто тут рухнем, и никакая гомеопатия не поможет!

Мы пообедали в ресторане при небольшой чистенькой гостинице, в которой мы остановились. Петер, наш шофер и гид, сказал, что он хочет немного поспать. Виктор и я тоже разошлись по своим номерам.

Часа через два я была безжалостно разбужена Виктором.

– Вить! Ну, давай на сегодня хватит! Давай никуда не пойдем! Давай мы просто погуляем!

– Давай мы догуляем до еще одного адреса, который у нас в списке на сегодня.

– Ну, давай завтра! С самого утра!

– Нет, давай сегодня. У нас завтра еще будут дела.

– Ну ладно. Встаю.

* * *

Матиуш Бахрах очень любезно выслушал нас, но огорченно покачал головой – он не имел ни малейшего отношения к медицине.

– Что ж, Бахрахов у нас больше не осталось. Будем искать Клевери.

В этот момент Матиуш Бахрах нас окликнул.

– Он спрашивает, почему вы назвали фамилию «Клевери».

Мы вернулись к двери и объяснили, что разыскиваем двух человек по фамилии Бахрах и Клевери, чтобы найти другого человека, который знал их обоих.

– Дело в том, что у моего друга фамилия Клевери, – переводил Петер слова Матиуша, – и этот друг скоро должен зайти за мной, мы собирались пойти пить пиво. Вы можете его подождать, вдруг он что-нибудь знает для вас.

Матиуш пригласил нас в дом.

– Этот дом достался мне от родителей, – пояснил Матиуш. – Вообще-то я живу в другом месте, но когда приезжаю сюда, то останавливаюсь здесь. Проходите.

Мы оказались в гостиной.

Хотите чего-нибудь выпить?

– Если есть вода минеральная, то это было бы чудесно.

– По счастью есть. Располагайтесь. Я сейчас вернусь.

Мы с Петером уселись в кресла, а Виктор решил осмотреться. Гостиная была обставлена довольно… как бы это сказать… не то, чтобы старомодно, но скорей осознанно несовременно. Чувствовалось, что здесь соблюдают и поддерживают свой, абсолютно независимый от моды, семейный стиль, не заботясь о том, понравится ли это гостям.

Виктор рассматривал развешанные по стенам картины. Возле одного из портретов он остановился и очень долго разглядывал его, то отступая на шаг назад, то приближаясь настолько, что наверно чувствовал запах краски. На портрете была изображена женщина в бежевом платье с воланом и замысловатой шляпе, которые были в моде примерно в первой четверти 20-го века. Я хотела сказать что-нибудь насмешливое, но Виктор очень серьезно произнес «подойди, пожалуйста». Я подошла ближе и… С портрета на меня смотрела Тамара!

* * *

Матиуш Бахрах и Милош Клевери, молодые специалисты по дизайну промышленных помещений, торопились на вечеринку, но они согласились встретиться с нами назавтра. Как археологи, обнаружившие первый черепок, верят, что их ждет открытие «своей Трои», так и мы с нетерпением ожидали следующего дня. Наши предчувствия оправдались сполна.

* * *

Разговор мы начали с правдивого (хотя и краткого) рассказа о том, кто мы, почему мы здесь и кого мы ищем. Матиуш и Милош были поражены историей, приключившейся с Тамарой, но еще большее потрясение они испытали, когда мы показали им ее фотографию. Похожий шок случился накануне и у нас с Виктором при виде Тамариного портрета на стене.

Выяснились совершенно удивительные вещи. Я постараюсь как можно точнее передать здесь то, что мы услышали от Матиуша (в переводе Петера).

– Это портрет Лорины Мориц, жены очень близкого друга моего прадедушки. Кстати, прадед Милоша тоже был их близким другом. Вот, можете взглянуть на фото, но здесь не только они, к сожалению, я не всех знаю.

(Я готова была дать голову на отсечение, что мне знакомы некоторые лица на этих фото. По-моему, Виктор подумал то же самое).

– У супругов Мориц было две дочери, Элиза и Катарина, похожие на мать как две капли воды. Старшая, Элиза, вышла замуж за человека, который долгое время был помощником ее отца. У них было двое сыновей. С Элизой случилось что-то необъяснимое – она бесследно исчезла, пропала – и все. Это было во время… ну, вы же знаете, что такое был 1956 год. Возможно, что Элизу арестовали и уже не выпустили. Мы так и не знаем, что случилось.

Младшая дочь, Катарина, тоже имела непростую судьбу. Она вышла замуж, у нее родилась дочь. Но потом и она, и ее муж трагически погибли. Лорина не перенесла смерти второй дочери. И тоже очень скоро умерла. Девочку-внучку стал воспитывать дед. Он обожал ее. Но он очень переживал по поводу своих потерь, он очень любил семью, жену, дочерей, и он считал, что ему надо винить себя за их смерть. И кончилось тем, что его здоровье тоже пошатнулось. А уже незадолго до смерти он попросил моего прадеда взять себе на память портрет жены. Там на обороте есть надпись, что он дарит его моему прадеду. Вот, такая история.

– Матиуш, а почему господин Мориц считал себя виновным в смерти дочерей?

– Видите ли, он был биохимик, разрабатывал новые химические вещества. Если точно, то он изобретал новые лекарства, ну и, наверное, не только лекарства, а и ядовитые средства, а может, и дурманящие, я не очень в курсе. Муж Элизы работал с ним вместе и часто ездил по лабораториям в разные районы. Они там испытывали эти соединения, их воздействие на живой организм.

– Вы имеете в виду, человеческий организм?

– Я думаю, что, в конечном счете, именно это было целью. Да, а Элиза постоянно сопровождала мужа, она хорошо водила машину и сама часто была за рулем, и конечно, она многое могла знать. К тому же она была очень негативно настроена в отношении властей и всегда резко высказывалась. Она не скрывала своей позиции. Возможно, что этому был результат. А Катарина с мужем – они тоже были медики, и кажется, они решили проверить действие препарата на себе. И погибли. Там мог начинаться большой скандал. Но вот его прадед (Матиуш указал на Милоша) сумел спасти ситуацию. Он был юрист, очень опытный и умный, и большой друг.

– Матиуш, а что стало с дочкой Катарины после смерти деда?

– О, вот как было. Анна, младшая сестра жены Иштвана…

– Простите, чья сестра? Чьей жены?

– Ну, были супруги Мориц – Иштван и Лорина. А у Лорины была младшая сестра Анна. Я разве не называл имена?

– Нет, я поэтому и переспрашиваю.

– Да, так Анна и ее муж Андреас взяли Августину к себе.

– Августину?! (Кажется, мы с Виктором воскликнули одновременно).

– Да. Ее так звали. Они ее очень любили. Как дочь. А когда она выросла, они отдали ей аптеку, как просил Иштван. Он держал свою маленькую аптеку. Он ведь знал хорошо все свойства трав и умел помогать больным. И он учил внучку своим рецептам.

– Скажите, Матиуш. Вот этот человек на фотографии – это Иштван?

– Да, совершенно верно. А вот мой прадед. А это прадед Милоша. А вот это Андреас и Анна.

Ну конечно. Теперь понятно, почему эти лица на фотографии показались нам знакомыми – ведь мы их вчера видели в альбоме Августины.

– А у Андреаса и Анны своих детей не было?

– У них были дети, дочь Маргита и сын Иштван.

– С ними все в порядке?

– Про дочь я ничего не знаю. Она, по-моему, уехала отсюда, живет не в Венгрии. А Иштван…да, по-моему, все благополучно. Он живет. Он, как и его отец, тоже доктор, медик.

– Я смотрю, у вас все медики.

– Почти что так. Это сейчас уходит. Раньше – да. Вот в нашей семье, например, мой прадед был врач…

– Как! Ваш прадед?!

– Ну да, конечно. Он лечил Лорину, принимал роды, когда она рожала дочерей, и у Элизы ее сыновей… Но мой дед уже не стал врачом, Он стал инженер, и мой отец тоже, а я уже даже не инженер. Вот у Милоша тоже – дед был юрист, как и прадед, но уже стал делить фирму с компаньоном, отец продал фирму, а Милош – дизайнер.

И что же, семейное дело заглохло?

– Нет, его старший брат Якоб сейчас пытается возродить адвокатское бюро «Клевери».

– Якоб?

– Да, его так назвали в честь прадеда. У них старшие сыновья все носят это имя.

– Матиуш, а можно посмотреть на дарственную надпись на портрете?

– Почему же нет?

Он осторожно снял портрет со стены. Мы с Виктором склонились над портретом, чтобы обнаружить то, что мы и ожидали увидеть – «Дорогому другу Лео…»

* * *

Да, наши раскопки дали богатейший материал. Но что мы раскопали? Какую Трою? Что все это значило? И какое отношение к этим событиям конца девятнадцатого и первой половины двадцатого века имела наша Тамара?

* * *

– Ребята, если я сейчас не выпью крепкого кофе, я сойду с ума.

– Отлично. Ляжешь ко мне в клинику, и я буду тебя лечить.

– Нет уж. Лучше я выпью кофе.

– Может быть, с коньяком?

– Может быть и с коньяком.

* * *

Перед отлетом мы повидались с Томашем Дербеши, поблагодарили его за содействие. Виктор с Томашем долго и увлеченно беседовали. Они расстались, довольные друг другом, и намеревались в скором времени встретиться вновь – я так поняла, что Дербеши собирается приехать в Москву.

* * *

Никогда еще я так долго не привыкала к Москве после поездок, как в этот раз. Меня не было всего две недели, а казалось, что целую вечность. Когда я спрашивала знакомых «ну как вы тут живете?», они с недоумением смотрели на меня.

Мне очень не хватало Виктора. Он не звонил. После нашего каждодневного общения было просто невыносимо опять начинать выкраивать для встреч свободные минуты и делить его с кучей народа, а главное, осознавать, что после работы он возвращается домой, к ней.

Честно говоря, когда он предложил мне эту поездку, я почти не сомневалась, что судьба «создает нам условия», но добрый старательный Петер так честно исполнял свои обязанности, так старался нам помогать и быть всегда рядом, что свел на нет все грешные помыслы – и мои, и Виктора (если, конечно, они у него были). Но он оказался таким преданным супругом, ну что ж… У меня тоже есть человек, близость с которым уже стала привычным явлением быта, и если б я не познакомилась с Виктором, мне бы и в голову не пришло что-то менять в своей жизни. Но ведь можно же поддерживать простые человеческие отношения…

Он не звонит. Неужели он обо мне не думает? Наверно, я перестала быть для него чем-то новым, он слишком хорошо узнал меня за эти дни. Я ему не интересна. Я ему соратник. Такие унылые мысли не покидали меня всю неделю. Постепенно я втягивалась в привычный график вечной спешки, некогда было ныть, да и не перед кем. А потом мне вдруг пришло в голову, что если бы мы с ним стали любовниками в Венгрии, это был бы самый банальный вариант, и по возвращении в Москву наш роман полностью исчерпался бы. А так… Он не знает, что я по нему скучаю, потому что я ему не звоню и не скулю. И никаких «надо бы увидеться» и «куда ты пропал». Наверное, он ждет, что я позвоню, и удивляется, что я не появляюсь. И это задевает его мужское самолюбие, потому что, судя по всему, он избалован женским вниманием и не привык к проявлениям женской независимости. Он не звонит, потому что занят? Прекрасно! Я это очень хорошо понимаю. Я уважаю чужую занятость. Я сама по горло в делах, которые накопились за время моего отсутствия. Значит, все в порядке? Никто не обижается. А на что обижаться?

Поработав таким манером в духе «сам себе психоаналитик», я полностью пришла в норму. Я поверила в себя и опять готова была терпеливо ждать, не предпринимая никаких шагов, пока он, наконец, не найдет повод для звонка.