Текст книги "Все бывает… (сборник)"

* * *

He было дня, чтобы я не возвращалась мыслями к истории семьи Мориц и ко всему, что мы узнали от Матиуша Бахраха. Конечно, любая семья может написать увлекательные тома о своих предках. Но здесь дело было не в истории семьи, а в поразительном совпадении событий Тамариной жизни с тем, что происходило с совершенно незнакомыми Тамаре людьми, в чужой стране да еще век назад.

Предположим, что фантастическое сходство Тамары с Лориной Мориц и ее старшей дочерью Элизой все-таки можно было бы как-то объяснить. Так же, как ее описания обстановки, меблировки и прочих деталей – это она могла видеть в каких-нибудь исторических очерках, хрониках и так далее. Ладно, интерьеры в расчет не берем. А как быть с Тамариными воспоминаниями о муже, в котором угадывается Иштван Мориц? И откуда она могла знать про Лео Бахраха и Якоба Клевери? Ведь именно о них она говорит в своих записках как о друзьях мужа. Причем она четко указывает, что Лео – врач, а Якоб – юрист. И там есть совершенно потрясающее место – она, пишет, что слышала громкие споры мужа с друзьями на медицинские темы, что-то о предельных возможностях человека. Теперь благодаря Матиушу нам понятно, о чем шла речь. Но Тамара писала об этом до нашего знакомства с Матиушем…И тот факт, что она не может вспомнить ни телепрограмм, ни радиосообщений – ведь в конце девятнадцатого века этого и не было. «Они мне не писали» сказала она про брата и родителей. Я тогда на нее накинулась, мол, почему ты сама им не звонила. А она так и не ответила…

А как объяснить, что история Элизы, рассказанная Матиушем, в некоторых деталях почти буквально совпадает с тем, что письменно или устно звучало в Тамариных воспоминаниях? Например, частые поездки по стране на машине. Причем, судя по Тамариным описаниям улиц, домов, характерным деталям вроде рисунка чугунной ограды, фонарей вдоль улицы, вывесок, формы балконов и так далее, обе супружеские пары пользовались одними и теми же маршрутами. Разница в том, что Элиза, по-видимому, знала о цели поездок, а Тамара называла это путешествиями. У Элизы было двое сыновей, и у Тамары, по ее словам, тоже. Элиза бесследно исчезла, и Тамара… Наверное, Тамарин муж и дети тоже считают, что она пропала таинственным образом, а ведь она здесь… А если и Элиза находится где-то… Но это уже просто мистика. Может, Тамара – это Элиза, которая реинкарнировалась в Тамару? Бред какой-то! Но как это все объяснить?! Виктор, я, Петер, те же Матиуш с Милошем, венгерские врачи – все могли убедиться, что это уже не Тамарины шизофренические видения. Или эта болезнь заразна и налицо массовое помешательство? Имеет место феномен. Но какова его природа?

А что, кроме мистики, может придти в голову в эпизоде с календарем и аптекой? Интересно, что здесь старый Иштван Мориц не фигурирует как муж, а скорее как родственник мужа или просто владелец аптеки, в которой Тамара с мужем часто бывали. А попугай, о котором фотограф ничего не знал, но который действительно существовал и, по словам Августины, умер вскоре после ее переезда к тетке? А венгерский язык? Достоверно известно, что во время учебы Тамара не проявляла интереса к истории и культуре Венгрии и не занималась на курсах венгерского языка. И в роду ее не было ни одного венгра. При этом мы имели возможность убедиться, что она на самом деле говорит по-венгерски абсолютно свободно… К слову сказать, за две недели в Венгрии я с трудом освоила несколько выражений – «спасибо», «пожалуйста», «доброе утро», да и то не уверена, что произносила их правильно.

Нельзя же всерьез предполагать, что Тамара перенеслась в прошлое. Это же не фантастический рассказ, а некие реальные события, произошедшие с реальным человеком практически на глазах у других реальных людей, и эти события должны иметь нефантастическое объяснение.

Я пыталась себе представить, как Тамара решила не ходить на философию, как она торопилась выйти из здания, чтобы ее никто не вернул. А может быть, ее кто-то позвал, позвонил по телефону, и она… Но тогда не было сотовых телефонов. Так что этот вариант отпадает. И вот она бежит куда-то, допустим в университетский парк, и там… Дальше у меня ничего не получалось. Я не могла придумать, что «там». Но все произошло именно там и именно в это время. Я крутилась вокруг этой мысли, как пес, который чует что-то вкусное, но не может найти, потому что оно за дверцей.

И все-таки решение этой загадки должно существовать и значит, должно быть найдено.

* * *

Я позвонила Тамаре на следующий день после возвращения. Она очень обрадовалась, стала спрашивать, как прошла поездка, удалось ли что-то разузнать. Я ответила, что новостей очень много и их надо рассказывать не по телефону.

– Когда ты появишься?

– Давай завтра, сегодня я еще буду отсыпаться.

– Ладно, дотерплю до завтра. Ты мне позвони, когда соберешься, хорошо?

– Конечно. Тамарочка, а как ты тут?

– Ты знаешь, в общем неплохо. Лучше, чем можно было ожидать.

– Тамарка, ты молодец!

– Еще какой! Ну, ладно, Кирюш, иди отсыпайся и помни, что я тебя с нетерпением жду.

– Пока, целую.

– Пока. Я тебя тоже целую.

Я повесила трубку и задумалась. Что-то в нашем разговоре мне показалось не таким. Я не могла понять, что именно я почувствовала, но что-то было иначе, чем всегда. Потом я сказала себе, что на почве недавних событий я уже во всем нахожу странности. Надо это прекращать, а то так действительно недалеко до койки в известной клинике.

На следующий день я позвонила Тамаре.

– Привет, Тамар, это я.

– Кирюха, привет!

– Ну, я к тебе собираюсь. Буду примерно минут через сорок.

– Сейчас сколько времени?

– Сейчас без десяти двенадцать.

– Кирюш, а давай ты приедешь к двум?

– К двум?

– Ну да, к двум. Можешь?

– Ну, вообще-то, да.

– Замечательно. Значит, я тебя жду в два часа. До встречи!

– Пока! До встречи.

И опять я совершенно отчетливо ощутила какую-то новизну. Да, точно, что-то новое появилось в Тамариной интонации. Она говорит не так, как раньше. Но в чем разница? Поскольку меня ждали к двум, появилось время на размышление. Вот именно, меня ждали к двум. То есть моя подруга дала мне понять, что ей удобно в два, а не в полпервого, как хотела я. Меня это разве задело? Если честно, то да, немного. Но почему? Я ведь не спрашивала ее, удобно ли ей в полпервого. Я как бы считала, что она должна быть рада встрече в любое время, а я – только когда удобно мне. Потому что у меня много дел и мало времени, а она сидит дома, и единственное ее занятие – ждать меня. Но так всегда и было. Я даже не задумывалась над этим. А ведь, в самом деле, я бы не пришла в гости ни к кому без предварительного согласования времени. И как бы я реагировала, если б мне сказали – я буду к часу. (Эх, если бы один человек позвонил и так сказал, я бы не обиделась…) Тамара начала вдруг бороться за независимость? Да, похоже. Раньше она называла меня «Кирочка», а сейчас – Кирюша, Кирюха. Налицо элемент равноправия, а в «Кирочке» было что-то от «снизу вверх», некая подчиненность. И она первая заканчивает разговор, а раньше она словно продлевала его «ну еще немного поговори со мной»… Н-да-а, интересно, что там такое могло случиться?

* * *

Когда Тамара открыла дверь, я ее не узнала. Она была подкрашена, с новой стрижкой, по-моему, даже чуть подтемнила волосы, в новом свитере с высоким горлом.

– Тамарка, ты потрясающе выглядишь! Ты что тут делала, пока меня не было?

Она расхохоталась и обняла меня.

– Пошли на кухню.

Мы уселись, и тут она опять меня удивила. Она сготовила обед! Вот почему она говорила о двух часах – в час еще не было бы готово.

– Слушай, потрясающе!

– Правда, Кир?

– Не то слово! Жутко вкусно! Вкуснейше!

– Я так рада!

– Слушай, подруга, что-то здесь не чисто! Давай-ка рассказывай!

– Кирка! У меня, кажется, роман!

– Ну да?! С кем?

– С Борисом.

– С каким Борисом?

Оказывается, владельца того самого книжного магазинчика звали Борис. И Тамара несколько раз еще до моего отъезда побывала у него. Он был очень рад ее видеть, они разговаривали, смеялись, в общем, время проходило легко. Потом она поинтересовалась какой-то книгой, он ее специально нашел, выяснилось, что у них совпадают взгляды на многие вещи и литературные вкусы, в частности. И пошло-поехало. В течение двух недель моего отсутствия они виделись почти ежедневно – они ходили в Киноцентр на «кино не для всех», на органный концерт в консерваторию, в Центральный дом художника на выставку художников-анималистов, в Пушкинский – просто так, на фотовыставку «Человек и природа» и на вечер танца народов Индокитая. Тамара познакомилась с его сыном, который помогает отцу в магазине. Пару раз Борис был у нее дома – он ее провожал, и она пригласила его зайти, а второй раз она позвала его на обед, «и ты знаешь, он так естественно держится, что никакой неловкости я не чувствую, наоборот даже».

– А сколько ему лет?

– Ну, он значительно старше меня, я думаю, ему под пятьдесят.

– Это не так уж значительно. Если б ему было под восемьдесят… И то ничего страшного.

Мы обе рассмеялись.

– Ну и как он…?

– Пока я не могу ничего конкретного ответить на интересующий тебя вопрос, но мне кажется, что вполне…

* * *

Тамара держалась так, словно в ее жизни не существовало никакой невероятной ситуации, над которой мы уже больше года ломали голову и, между прочим, до сих пор неразгаданной. Мы смеялись, обсуждали Бориса, пытались логически вычислить, женат он или вдовец или разведен.

– Тамар, я думаю, лучше вдовец. Никаких звонков «мне захотелось узнать, как ты», «ты хоть что-нибудь ешь?», «включи пятый канал, там та самая постановка Отелло», никаких «ты мог бы мне помочь перевезти шкафчик?», «у тебя не осталось случайно моих таблеток от давления, очень голова болит», «извини, что я тебя отрываю, но мне что-то так тоскливо». Никаких ностальгических рецидивов прежней привязанности, Никаких вспышек чувства вины и реанимированных обязательств «я должен съездить к ней», «я должен ей помочь», «ей так плохо из-за меня» и прочего.

– Знаешь, Кир, я не могу к нему подойти и сказать «Я не знаю, женат ты или разведен, но я бы предпочла, чтоб ты был вдовцом».

– Жаль. Очень жаль. А ты не можешь спросить?

– Нет, мне неудобно, Он сам должен. И вообще еще рано о чем-то говорить…

* * *

Мы сидели уже больше двух часов, и я не знала, как переменить тему и рассказать Тамаре мои новости, которые непосредственно касались ее. Меня удивляло, что она сама ни о чем не спрашивает.

– Тамар, я хочу еще чаю.

– Очень хорошо. Сейчас погрею.

Она налила мне свежезаваренный чай.

– Я, пожалуй, тоже выпью полчашки, с тобой за компанию.

– А давай еще по торту ударим.

– Давай.

– Как хорошо, Тамарочка. Давно мы так не сидели.

Зазвонил телефон. Тамара взяла трубку.

– Да. Здравствуй. Я тоже рада.

Она сделала рукой жест – мол, извини, я сейчас, – и вышла в коридор.

– Да вот сидим с Кирой на кухне, пьем чай. Не знаю. Пока еще не собираемся. Ну, хочешь, приезжай. Да нет, конечно, не помешаешь. Борь, ну что ты, в самом деле! Ну, смотри. Ладно. Передам. А ты Гришке. Хорошо, Боречка. Звони.

– Это он звонил. Тебе привет.

– Да я уж слышу. Он приедет?

– Нет, не приедет.

* * *

«Может быть, она не хочет знать и отдаляет момент моего рассказа? Но почему? Ведь мы предприняли эту поездку ради того, чтобы найти ответы на главные вопросы ее жизни».

Тамара отпила глоток остывшего чая.

– Кир, мне надо с тобой поговорить. Понимаешь, со мной происходит что-то странное. Я опять не могу в себе разобраться, но мне кажется, что я не просто влюбилась на старости лет. У меня такое чувство, что я только сейчас начинаю жить. Понимаешь? Как будто раньше я не жила по-настоящему.

– Тамарочка, тут нет ничего странного. Тебе пришлось многое пережить, и ты долгое время смотрела только назад, в прошлое. Но так невозможно, нельзя жить только тем, что было. Нужно жить сегодняшним и завтрашним днем. И это замечательно, что у тебя появился стимул.

– Кирка, ты не понимаешь. Это не то, что «время лечит», «раны затягиваются». Это совсем другое. Я даже не знаю, как сказать. Ты меня осудишь…

– Тамар, о чем ты говоришь! Ты можешь мне рассказывать все, ты же знаешь.

– Кир, ты не будешь меня презирать, если я скажу?

– Да не буду я тебя презирать, что за глупости!

– Кир, ты говоришь, что вот, наконец, я смогла пережить все, успокоиться, нашелся человек, с которым можно снова почувствовать себя женщиной и так далее. А у меня возникло ощущение, что все мои переживания – это кошмар, наваждение, понимаешь! Как будто этого всего не было на самом деле! Вот что я чувствую! Ты помнишь, как я убивалась по поводу детей, в обморок падала? Ты помнишь, что со мной творилось, когда ты назвала имя Иштвана? И это было совсем недавно, до твоего отъезда, и причем совершенно искренне. А сейчас мне кажется, что это вообще было не со мной! У меня чувство какого-то внутреннего освобождения, я не могу объяснить толком, но меня больше ничего не гнетет. И я так думаю, что это благодаря Борису, потому что я действительно стала жить реальной жизнью, и потом, мне нравится, что я ему нравлюсь, и мне хочется одеваться и выглядеть стильно, и готовить вкусную еду, понимаешь?

Я понимала Тамару. И я вдруг поняла еще одну вещь. Я поняла, что в ней изменилось за последнее время. Она вела себя как нормальная женщина! Но единственное, чего я по-прежнему не могла понять, это – что же все-таки произошло с ней когда-то давно, когда она прогуляла философию?

– Тамар, а ты не хочешь узнать, что мы раскопали в Венгрии?

– Кир, если честно, то я боюсь услышать что-то, что опять потянет меня туда. Я боюсь, что опять все начнется.

– Тамара, ты две минуты назад совершенно спокойно произнесла имя, которое еще совсем недавно…

– Да, верно.

– Если ты боишься, значит, ты еще не совсем освободилась. Не надо бояться, наоборот, ты должна все это выслушать, обдумать спокойно, обсудить. На самом деле, тебе надо вспомнить только одну вещь, и тогда все твои кошмары прекратятся.

Тамара вздохнула.

– Ты права, Кир.

– Да? Ну, тогда слушай.

* * *

Я проснулась среди ночи от мысли, которая вмиг прогнала сон. А вдруг с ним что-то случилось? В самом деле, я тут выстраиваю стратегии, обижаться – не обижаться, а он в это время, может быть… Мое сердце застучало часто-часто, как град по подоконнику, руки похолодели. Было без четверти пять. Что делать? Пятнадцать минут я металась по квартире. Мне казалось, что я теряю время, что надо его спасать и сделать это могу только я. Дрожащими пальцами я нажимала кнопки телефона. Если разбужу – пусть ругается всеми словами, главное, чтоб все было в порядке. Больше того, я приняла свое соломоново решение: я готова отказаться от него, пусть он достается ей, но живой и невредимый. Прошло уже звонков пятнадцать, потом «сбой вызова, номер не отвечает». Буду надеяться, что он спит. Завтра он увидит, что я звонила. Дождусь семи… ладно, восьми утра, еще позвоню. Потом, можно будет выяснить в клинике, принимает ли доктор Маркушев. Я немного успокоилась, но спать уже не могла. Пошла на кухню, погрела чайник и села пить кофе с кроссвордом.

Наверное, минут через 20 раздался звонок. Я не сразу сообразила, что звонили в дверь.

На пороге стоял Виктор.

* * *

Я не буду рассказывать, как это было. Это и вам не нужно, и я не хочу, и слов нет, и к делу не относится. Честно говоря, я до сих пор не верю, что все это мне не приснилось. Я иногда у него спрашиваю «Вик, мне это не кажется? Это правда ты?» Я часто прокручиваю мысленно все сначала, как я вдруг проснулась, как меня затрясло от одной только мысли, что могло что-то произойти. (На самом-то деле это означает, что, несмотря на самоуговоры, мой мозг напряженно искал повод-лазейку для звонка. Беспокойство стало таким безоговорочным доводом, что даже моя самая рациональная извилина оказалась бессильна и сдалась без боя.) Сейчас мне страшно подумать, что я могла бы не позвонить.

Я, конечно, потом спросила его:

– А если б я не позвонила?

– Я бы продолжал ждать.

– А что мешало тебе набрать мой номер?

– Я не был уверен, что ты сама этого хочешь.

Боже мой, подумала я, великий психолог! Я схожу с ума, а он не уверен! Позднее, правда, я поняла, что он имел в виду.

* * *

Я рассказала Виктору про Тамарины дела. Это вызвало у него живой интерес.

– Кир, ты даже не представляешь, как ты мне помогла!

Ну, объясни мне, тогда я представлю!

– Все это полностью укладывается в мою теорию и подтверждает мои выводы.

– Вик, ты пишешь книгу?

– Да, и ее потом буду защищать в качестве докторской диссертации.

– И о чем ты пишешь?

В глазах его промелькнули чертики.

– Ну, скажем так – о предельных возможностях человеческого мозга.

– Витенька, не надо так шутить! Мой мозг уже на пределе. Пожалуйста, скажи четче.

Он расхохотался.

– Кир, я тебя обожаю.

– Ты уходишь от ответа.

– Нет, мне действительно хорошо с тобой.

Мне показалось, что я таю, как мороженое. Я поцеловала его в ухо.

– Итак, девочка моя, помнишь, мы с тобой долго думали, что же произошло за те три пары? Так вот, я пришел к выводу, что ни-че-го не произошло!

То есть как?!!

– Да, именно так. Тамара где-то провела несколько часов, может, в парке, может в магазине, или в кафе какое-нибудь зашла, это не имеет значения. И на остановку автобуса она вернулась в нормальном состоянии, то есть той же Тамарой, какой она ушла с философии. И вот здесь-то, на остановке, и случилось нечто…

– Ты считаешь, что десяти минут на остановке достаточно, чтобы с человеком могли произойти такие перемены во внешности и во внутреннем мире?

– А тебе кажется, что для таких перемен нужно не менее пяти часов?

– Да, действительно, это глупо.

– Дело, Кирочка, не во времени, а в силе воздействия.

– Воздействия? Но чьего? Кто мог на нее воздействовать? И зачем ему это было нужно? И как быть с ее «путешествиями во времени» и с венгерским языком?

– Я пока не нашел ответы на все вопросы. Я ведь не знаю, с кем она встретилась. Но мне кажется, что я принципиально прав. Это очень похоже на внушение. Это косвенно подтверждается и анализом ее записок.

– Каким образом?

– Ты ведь тоже обратила внимание, что ее записи очень неодинаковы по стилю и манере. Помнишь?

– Конечно. И я еще помню, как ты сказал, что ее воспоминания очень похожи на описания снов.

– Совершенно верно. Когда наше сознание находится под неким внешним воздействием…

– Скажи прямо – под гипнозом!

– Это не совсем гипноз. После гипноза человек не помнит, что с ним было. А здесь имело место что-то вроде…

– Зомбирования?

– Да, хотя я не пользуюсь этим термином. Скорей программирование поведения путем внушения…

– А это не одно и то же?

– Практически. Так вот, если сознание человека подверглось такому воздействию, то его поведение будет соответствовать заданной программе. Если ему внушить, что он римский полководец, то он начнет говорить на чистейшей латыни и собирать войска, а самое интересное, что он будет как бы помнить события, действительно происходившие с этим историческим персонажем, узнавать местность, описывать детали… И это совсем не то, что «быть Наполеоном» из палаты номер шесть.

– Значит, Тамара – не Наполеон?

– Думаю, «наполеонизация» Тамары трещит по швам.

– Вот! Я всегда говорила! Значит, ее диагноз будет снят?

– Подожди, дай мне сначала все проверить. Вдруг я ошибаюсь. Хотя… все так складывается логично. Не хватает только конкретных деталей.

– Вик, а как это происходит? Я имею в виду, воздействие?

– Дорогая моя, то, что так бывает – это факт. А если б я мог объяснить, как и почему, каковы причины и механизмы этого явления, то я бы не докторскую защищал, а как минимум, «академическую». Но интересно, ты заметила, какие Тамарины записи резко отличаются от остальных?

– Любовные?

– Именно! Ее эротические переживания переданы абсолютно современным языком. Об этом так не говорили в то время. Такое впечатление, что смотришь современный фильм или читаешь современную прозу. Ты согласна?

– Ты знаешь, да. Я тоже поражалась ее раскованности в этом плане. Я не ожидала, что она так свободно будет говорить о том, как они занимались сексом. Притом, что, насколько я ее знаю, она особого темперамента никогда не проявляла.

– В отличие от некоторых своих подруг…

– Доктор, вы чем-то недовольны?

– Иди ко мне…

* * *

Через какое-то время мы вернулись к прерванному разговору.

– Знаешь, о чем говорят эти ее записи?

– О чем?

– О том, что любовные переживания не были результатом внушения извне. Это ее собственные фантазии, возможно, почерпнутые из каких-то фильмов или романов, наложились на данную ей установку. Значит, эта установка не включала любовных отношений, а Тамара подсознательно откорректировала ее в соответствии с собственными потребностями.

– Да… Слушай, а в чем же моя помощь? Ты сказал, что я тебе помогла.

– Дело в том, что внушаемость у людей бывает разная. Она зависит от многих факторов, и часто обратно пропорциональна уверенности в себе. У Тамары благодаря Борису появилась уверенность, чего не было все эти годы. И сразу ослабла сила «заклятия». Вспомни, принц поцеловал спящую красавицу – она ожила. Младшая купеческая дочь полюбила чудище – оно опять стало прекрасным принцем. Эти заклятия – как раз и есть подобные внушения.

– Знаешь, я все-таки не могу понять…

– Ну, потерпи. Скоро небезызвестный тебе Томаш Дербеши прибудет в Москву и притащит с собой некоего доктора Корша, это довольно известный в Венгрии психиатр, практикующий гипноз. Они хотят лично исследовать нашу пациентку. Тогда, вероятно кое-что прояснится… Поспим?

* * *

Я все время возвращалась мысленно к этому разговору. Мне многое казалось странным. Виктор считал, что именно на остановке Тамара подверглась какому-то сильному внешнему воздействию. Допустим. Но каким образом? Случайная встреча? С кем? Существует достаточно много людей, обладающих сильным биополем и владеющих экстрасенсорными приемами. Если такой человек замыслит грабеж, он может заставить жертву добровольно отдать ему кошелек и другие ценности. Если это кумир, – например, любимый артист, певец, или спортсмен, – то ему не нужно ничего внушать фанатам – они уже и так фанаты. Если же он хочет заполучить нефаната или нефанатку, то он скорей будет пытаться внушить именно любовь к себе. А что еще ему надо? (Честно говоря, трудно себе представить, что известный певец или спортсмен будет стоять на остановке общественного транспорта и давиться в переполненном автобусе.) Но, насколько мне известно, у Тамары никогда не было кумиров ни среди певцов, ни актеров, ни спортсменов, к тому же из Венгрии. И вообще, причем тут Венгрия? Предположим, на остановке в тот день и час оказался простой обычный рядовой экстрасенс из Венгрии, которому понравилась девушка, а она на него не обратила внимания. Но почему бы тогда не внушить этой девушке симпатию к себе? Зачем нужно заставлять ее считать себя женой его дедушки? Или это сам дедушка оказался на остановке? Он, правда, давно умер, но я уже ничему бы не удивилась! Может, это был начинающий экстрасенс? Нажал не на ту кнопку? И вот еще что мне очень интересно. Автобуса обычно ждут десять – пятнадцать минут. Ну, пусть двадцать, пусть двадцать пять. За это время все случилось, как считает Виктор. Значит, Тамарино превращение в пожилую женщину произошло буквально на глазах у всех, кто был на остановке. Это было мгновенно или заняло минут десять? И никто ничего не заметил?

Я поделилась своими сомнениями с Виктором, и надо признаться, он не находил ответа на все эти вопросы.

После некоторых колебаний я подумала, что должна обсудить это с Тамарой. В конце концов, у нас не было морального права решать и додумывать ее жизнь без ее ведома, тем более, что нашей общей целью было освободить ее от «заклятия», а для этого она должна была вспомнить, что с ней случилось. Нужно сказать, что мой рассказ о том, что мы узнали в Венгрии, произвел на Тамару ошеломляющее впечатление. Она сидела притихшая, и видно было, что она старается обдумать всю свалившуюся на нее невероятную информацию. Для этого, конечно же, нужно было время. Я немного опасалась за ее нервную систему, но никаких срывов не последовало. Тамара справилась. Хотя так же, как и я, терялась в догадках, как все это объяснить. Я спросила, насколько Борис в курсе Тамариной ситуации. Тамара дала мне понять, что он не посвящен в эти дела, и ей бы не хотелось при нем затрагивать все эти темы. Я была с ней полностью согласна.

Но все же я тогда не решилась рассказать ей о наших с Виктором последних размышлениях. Интересно, что она каким-то образом это почувствовала.

– Кир, а о чем ты мне не хочешь говорить?

– Слушай, от тебя не скроешься! Ты знаешь, действительно есть кое-что, о чем я тебе не рассказала. Но Тамарочка, поверь, это только потому, что мы сами не можем толком разобраться. Может, это вообще ерунда. Зачем я буду тебя загружать сырыми домыслами? Виктор очень рассчитывает, что с приездом профессоров из Венгрии многое прояснится.

– А когда приедут эти профессора?

– По-моему, через неделю.

– Я так волнуюсь!

– Тамар, не волнуйся!

– Ну как же! Вдруг я не то скажу.

– Это невозможно. Ведь ты будешь отвечать на вопросы, а не говорить, что попало.

– Я чувствую себя подопытным кроликом.

– Тамарочка, кроликов не гипнотизируют, от них все равно ничего не добьешься.

– Да ну тебя, Кирка, не смеши. А то вспомню про кролика во время сеанса, начну хохотать, и никакой гипноз меня не возьмет.

– Нет уж, пожалуйста. Я больше не смогу жить, ничего не зная.

– Ты не сможешь! А мне что тогда говорить! Кстати, Кир, а где это все будет?

– Вик говорил, что там же, в клинике, в одной из закрытых лабораторий. Там будет сам Виктор, главврач клиники – профессор Ильчевский, заведующий отделением – Витин непосредственный начальник, профессор Розман, потом еще один, не помню фамилию, специалист по гипнозу, ну и эти профессора из Венгрии. Да, еще терапевт и кардиолог. И лаборант.

– А ты?

– Я бы, конечно, очень хотела присутствовать. Но я не знаю, разрешат ли.

– А я скажу, что без тебя не смогу впасть в транс.

– А что, это хорошая мысль!

* * *

Эксперимент был назначен на десять утра двадцать шестого апреля. Накануне испытания я почти не спала. По-моему, даже Тамара волновалась меньше. В девять мы уже были в клинике. Тамаре сделали кардиограмму, измерили давление. В целом, ее состояние было в норме. Около десяти часов лаборант сообщил, что все уже прибыли, что они совещаются в кабинете главврача и скоро спустятся к нам. Нас с Тамарой разъединили. Ее усадили за стол, за которым будет проходить собеседование с профессорами из Венгрии. (Я думаю, им было интересно поговорить с ней по-венгерски до сеанса). Меня же попросили занять место среди «наблюдателей». Забавно, что сегодня – двадцать шестое апреля.

Ровно в десять открылась дверь и появилась команда профессоров.

Томаш Дербеши, увидев меня, приветливо улыбнулся и кивнул. Я помахала ему рукой. Но мое внимание привлек доктор Корш. Лет шестидесяти, которых ему не дашь. Среднего роста, подтянут, темные волосы с проседью, и как мне показалось издали, светлые глаза. Когда-то, наверное, он был очень даже… Я взяла в руки глянцевый буклет, привезенный венграми. Доктор Иштван Корш… опять Иштван. Других имен у них нет, что ли? Между тем, Тамара уже была в центре внимания докторов, которые очень хотели задать ей свои вопросы. Виктор представил Тамаре профессоров Дербеши и Корша.

– Они немного побеседуют с вами, хорошо?

– Да, конечно.

– Вы в порядке, Тамара? Нормально себя чувствуете?

– Вполне.

Виктор ободряюще улыбнулся Тамаре. Если она и нервничала, то это было абсолютно незаметно. Она держалась очень уверенно. Лучше б он улыбнулся мне.

Собеседование длилось гораздо дольше запланированных двадцати минут. Казалось, венгерские профессора не могли поверить, что эта женщина – та самая пациентка, чья истории болезни – увесистый том – лежала сейчас перед ними.

Тамара, в свою очередь, была, похоже, очарована венграми, особенно доктором Коршем. Она буквально не сводила с него глаз. Но сам Корш был сдержан, вежлив и подчеркнуто холодноват.

Еще бы, наверно, все женщины на него реагируют, он привык. И в глубине души это ему льстит. Что-то в нем есть, конечно…

Тамара демонстрировала свободное владение венгерским языком. Вопросы, которые задавались ей, касались самых разных областей.

– Скажите, пожалуйста, что вы думаете о современной венгерской литературе?

«Ничего себе, вопросик», подумала я.

– Боюсь, что я ничего не думаю по этому поводу. Я совершенно не знакома с венгерской литературой, даже с классикой, не говоря уже о современных писателях.

Кажется, это немного обескуражило венгерских ученых. Интересно, они ожидали услышать литературоведческий обзор? Нет, скорей всего у них была версия, что Тамара выучила язык, читая литературу.

Немного помолчав, Тамара добавила:

– Мне сейчас пришло в голову, что я и не смогла бы прочесть ни одного слова. Я не знаю ни грамматики, ни фонетики, ни правописания. Я не пишу и не читаю по-венгерски. Я только говорю. Просто раньше никто не спрашивал меня, и честно говоря, я сама над этим не задумывалась.

С Тамариной стороны это никоим образом не было вызовом «подопытного кролика». Она вела себя не как «исследуемая», а как участник эксперимента, крайне заинтересованный в его успехе. Было заметно, что такой поворот поверг гостей в некоторую растерянность.

Было решено сделать небольшой перерыв. Профессор Ильчевский беседовал с Томашем и доктором Григорьевым, коллегой Виктора, автором работ по поведению под гипнозом. Виктор что-то говорил профессору Розману. Лаборант побежал выполнять какую-то просьбу Виктора. Доктор Корш сидел за столом и просматривал Тамарину историю болезни. Тамара смотрела на него, не отрываясь. По-моему, ей хотелось встретиться с ним взглядом. Опасная игра!

Тамарка, прекрати на него смотреть! Бедный Боря…

Еще оставалось время, и я стала опять пролистывать красочно оформленный буклет ВГНИЦПМ. «Венгерский государственный научно-исследовательский центр проблем мозга… филиалы и отделения во всех регионах страны… не только в Венгрии, но и в Европе…Изучение возможностей человеческого мозга…поведение человека в различных… Один из основателей этого центра доктор Андреас Корш… автор многих методик, признанных во всем мире…по воздействию на… его сын, доктор Иштван Корш, возглавляет лабораторию…»

Я долго смотрела на фотографии Андреаса Корша, на фотографии его сына, потом на самого Иштвана Корша, сидящего за столом в пяти метрах от меня, потом опять на фотографии… Меня охватило такое волнение, что кровь, казалось, пульсирует в кончиках пальцев. Я почувствовала, как в мой мозг змеей вползает разгаданная тайна. Нужно было скорее поделиться догадкой с Виктором. Я попыталась поймать его взгляд, но безуспешно. Вырвав из блокнота лист, я судорожно написала несколько слов и попросила лаборанта срочно передать записку доктору Маркушеву. Виктор удивленно взглянул на лаборанта и мельком просмотрев записку, сунул ее в карман. Затем он посмотрел на меня (я отчаянно показывала жестами «достань записку! прочти внимательно!») и сделал легкий жест рукой – то ли это означало «все порядке», то ли «никак не могу сейчас, извини», то ли «не волнуйся». Мне оставалось успокоиться и ждать.