Текст книги "Все бывает… (сборник)"

– Да при чем тут «ни капли»! Я понял, в чем дело! Я все думал, думал, не постоянно, конечно, но все же зацепило. И вот что я надумал. Главная причина – любовь. Вернее, любви-то как раз и не было!

Мы знали, что у Левы была одна характерная особенность – он мог совершенно невпопад, без всякой видимой связи с текущей реальностью, вдруг вернуться к какому-то давнему разговору. Привыкнуть к этому было невозможно, но мы почти привыкли, по крайней мере, уже не слишком удивлялись, хотя каждый раз он захватывал нас врасплох. Но главная задача состояла в том, чтобы быстро включиться и сообразить, какая именно из прошлых тем ожила в Левином сознании.

– Поймите, ведь эта девушка, хоть она и легка на подъем, так сказать, но ведь не… не то что… не на панели работала.

– Не профессионалка, значит?

– О чем ты говоришь! Конечно, нет! У нее никакой корысти не было, какая там корысть? И расчета никакого! Она этого парня нервозного терпела…

– Так-так-так, стойте, кажется, речь идет о твоей, Володь, Карменсите, – догадался я.

– Ну, Карменситой-то я ее назвал, только чтобы дать вам представление о кое-каких ее качествах…

– Ну да, понятно, в жизни она Наташа.

– Розамунда, Карменсита – какая разница. Пусть Наташа. Но почему она его терпела? Да потому, что ей показалось – нашла любовь. А когда она стала видеть, что это все не то – вновь начался поиск. И точно так же эта наша Инна. Муж ее не любит, она его – тоже. Вот и стала искать что-то другое, более подходящее. Да и не только они – все так. Мужчины изменяют, когда не любят своих жен. А женщины – когда их не любят мужья. Или когда разочаровываются в мужьях. Но измена всегда – это поиск любви. Другой вопрос – кто что под этим понимает.

Лева закончил свой монолог и немного смутился.

– Кстати, почему я об этом заговорил?

– Ну, на этот вопрос нет ответа. Но вообще, Левка, ты молодец!

– Ты идеалист немного, но по существу, ты, наверное, прав.

– Вы смеетесь?

– Да что ты, Лева, ты настоящий философ.

– Философ-практик.

– Ладно вам. На самом деле я тоже ничего нового не открыл.

– А в этом мире и нет ничего нового. Просто каждый раз все открывают для себя что-то заново.

– Это ты правильно говоришь.

– Предлагаю выпить напоследок – за любовь!

– Бронь, а ты почему сачкуешь?

– А кто вас, алкашей, по домам развозить будет? К любимым женам?

– Я знаю, почему я вспомнил о Розамунде! Ты ведь сказал, что изменил своей старушке «мицубиси» с «джипом».

– И какая связь?

– Прямая. Во-первых, мою бабушку звали Инна. Во-вторых, я недавно переводил один романчик, там главная героиня по имени Розамунда думает, что любит одного, но все гораздо сложнее.

– Да-а… неисповедимы пути Левкиных мыслей. Но я должен тебе сказать, что общаться с машинами значительно легче, чем с женщинами. Старушку мицубиси я не разлюбил, люблю по-прежнему, она это знает, и с радостью будет служить моей старшей дочери, а я пока на джипе покатаюсь.

– Получается, что можно любить двоих?

– Левочка, я бы и троих, и четверых – целый парк бы любил, если б был миллионером. Заметь, я говорю о машинах!

– А дети? Сколько их у меня…

– Сколько?

– Неважно. Я каждого люблю. А было б больше – и их бы любил.

– У меня есть знакомая, у нее на даче восемь собак и сколько-то кошек. И она их всех любит.

– Да, но с женщинами этот номер не проходит.

– Поэтому давайте уже выпьем за любовь! За наших жен!

– Антон! За твою будущую жену!

– Давайте лучше за ваших жен. А я пока за восьмерых собак!

* * *

Здесь вполне можно было бы поставить логическую точку. Мы совершенно перестали думать об этом эпизоде и никогда бы о нем не вспомнили, если бы история про Инну и Алексея совершенно неожиданным образом не получила продолжения. Думаю, что со временем я расскажу об этом.

Кстати, а куда делся мой блокнот, где описаны те события?

Остановка

Остановка

Тамара решила, что не пойдет на философию. Господи, до чего же просто! Стоило всю ночь пытаться что-то выучить, начинать писать шпаргалки, понимать, что это бесполезно, пить кофе на кухне и мгновенно впадать от него в сон головой на столе, внезапно просыпаться в ужасе, что проспала не пять минут, а все двадцать, потом, послав все к черту, «что будет, то будет», улечься спать, когда уже почти совсем рассвело, и три часа проворочаться без толку, ненавидя воробьев, которые своим неуемным чириканьем разгоняли драгоценный неустойчивый сон.

Решение пришло как озарение, в самый последний момент, когда Тамара, обреченно дождавшись лифта, уже поднялась на 10 этаж с табличкой «Философский факультет». «Я не пойду на философию! Вот и все! Напишу потом эту дурацкую контрольную. Подготовлюсь нормально и напишу». Немного ошалев от того, что труднейшая задача решилась в одно мгновение, Тамара нажала было кнопку лифта «вниз», но наитие продолжалось, и она быстро скользнула на лестницу. Ожидание лифта могло оказаться фатальным – достаточно было встретить кого-нибудь из группы или не дай бог самого Кучинского. «Куда это вы собрались, барышня?» Тамара летела вниз по ступеням так, как будто где-то там решалась судьба, и все зависело от того, успеет ли Тамара никем не замеченной добежать до первого этажа. Не встретив никого из знакомых, она выскочила за дверь и еще какое-то время стремительно, почти бегом, неслась в направлении «от здания». Со стороны она производила впечатление девушки, которая знает, куда опаздывает. Впрочем, никто не обращал на Тамару внимания. Люди, которые встретились ей на пути, были заняты своими делами. Дворник подметал, кто-то с кем-то разговаривал, парни-старшекурсники на спортплощадке играли в футбол, все было как всегда – спокойно и обычно. Убедившись в этом, Тамара перевела дух и перешла на нормальный шаг. Она уже начинала верить, что все прошло благополучно, она спасена, и враг за ней не гонится. Тамару охватила эйфория удачи, эйфория везения, эйфория предчувствия чего-то особенного и еще смесь еще каких-то неопознанных эйфорий. Дело в том, что Тамара была девушка домашняя, послушная, скорее нерешительная, чем смелая, и она за все три года своего студенчества ни разу не прогуляла ни одной лекции, не говоря уже о семинаре. Поэтому сегодняшний поступок принес ей ощущение собственной взрослости, самостоятельности и независимости. Она чувствовала, что словно стала иной, способной, как мама, принять решение и ни перед кем не оправдываться. «Павел Исаевич, меня, к сожалению, не будет на семинаре. Вы проводите его, меня не дожидайтесь. Если я успею, то конечно… Но боюсь, что… Хорошо, Павел Исаевич, спасибо. Вам тоже желаю. Всего доброго». Тамара расхохоталась вслух. Внезапно ей пришло в голову, что она пропустит сегодня еще и английский. Это принесло дополнительную радость. Она терпеть не могла новую молодую англичанку, которая старше их всего на несколько лет, а ведет себя заносчиво, как будто она уже декан. «Отвечайте преподавателю». «Наверно, преподаватель лучше знает», «Надо было слушать преподавателя». А сама с Никитой с четвертого курса заигрывает. «Да, Ольга Владимировна, меня не было на прошлом занятии. Да, могу объяснить. Я встречалась с одним своим приятелем, он, кстати, учился с вами в институте, только на курс старше. Он очень смеялся, узнав, что вы у нас преподаете. Он вообще рассказывал много забавного». Расправившись таким образом с англичанкой, Тамара решила, что раз она подарила себе неожиданный свободный день, то для начала можно просто погулять. Купив в киоске воду и орешки, Тамара затерялась в университетском парке.

Был восхитительный весенний день. Шла последняя неделя апреля, но погода стояла почти летняя. Безоблачная, ясная, дышащая свежестью, неразбавленная синева. Яркие лучи, еще не набравшие летней силы, согревали воздух мягким теплом. Все цветущее наливалось и раскрывалось самыми яркими и нежными оттенками. Все, чему было положено зеленеть, сияло зеленым. Одуванчиков было так много, что они касались друг друга своими пушистыми головами, и их хотелось тискать, как толстеньких, лохматых, желтых щенков. Все вокруг наслаждалось чудесным подарком климата. Это было время абсолютной уверенности в том, что жизнь прекрасна, потому что все доказательства этому были налицо. Тем более, что впереди ждал еще целый месяц весны, а потом лето, а то, что потом, еще очень нескоро…

Вволю побродив по парку, Тамара увидела скамейку, половина которой была залита солнцем, а вторая половина пряталась как в беседке в зарослях сиреневых кустов. Тамара решительно уселась на середину скамейки, давая заранее понять всем, что она не намерена делиться этим пространством. «Простите, здесь занято? Нет, но мне хотелось бы немного побыть одной…» Поставив сумку на тенистую часть скамьи, Тамара открыла молнию, порылась в сумке, достала пачку сигарет, вскрыла, вытянула одну, бросила пачку обратно в сумку, нашла зажигалку и с наслаждением закурила. На самом деле наслаждение было не в курении, а в самом факте курения.

«Да, курю. Все никак не брошу. Уже пять раз пыталась. На две недели меня хватает». Курение означало еще более глубокий прорыв во взрослое состояние, когда человеку уже не надо доказывать, что он имеет право на свою частную жизнь, свои привычки, свои устоявшиеся недостатки. Правда, Тамара была рада, что ее не видит никто из вездесущих родительских знакомых. «Тамарочка, а мама знает, что ты куришь?» Здесь, на скамейке, сидя нога на ногу, с темной сигаретой в тонких пальцах, Тамара чувствовала себя героиней какого-то фильма, способной на любое решительное дело – например, уйти с семинара, или сесть в машину к незнакомцу и уехать с ним в другой город. Прочитав килограммы романов типа «Найти и потерять», «Узнай меня», «Сладкая ложь», «Ненужная любовь», «Роковая встреча», «Не говори «уходи» и т. д., Тамара в глубине души верила, что подобные истории взяты из реальной жизни, что все эти несметно богатые и успешные, суровые и порой даже грубые, развратные и пресыщенные мужчины с горячими черными, бархатными карими, смеющимися синими, холодными голубыми, прищуренными зелеными и внимательными серыми глазами на самом деле обладают ранимыми душами, умеют пеленать детей, любят старую няню, которая все про них знает, и ждут не дождутся бедной, но гордой, девушки, которая будет сопротивляться до последнего, пока, наконец, не согласится взять на себя непосильную ношу забот о фамильном наследстве в качестве законной супруги.

Сигарета быстро кончилась. Тамара не заметила, как мысли ее потекли по привычному руслу. «Все-таки как-то скучно. Все не так. Женька ниже меня. А Денис какой-то серый. Но Люське я его все равно не отдам. Вот мне бы такие джинсы, как у Киры. И розовую вельветовую юбку. И куртку, как у той девчонки в метро. И чтоб ноги у меня были длиннее Кириных. И вообще, чтоб в меня все парни влюблялись. И Лешка, и Макс с пятого курса, и тот мальчик в библиотеке, и аспирант, который заменял тогда Львовского, и стажер из Литвы. Да, и Кирин Андрей тоже. Пусть бы он мне написал, что не может без меня жить и не знает, что делать. А я бы ему ответила, что он мне, конечно, нравится, но как же Кира? И он бы страдал и сочинял бы песни, и все бы поняли, что они посвящены мне. А потом я бы познакомилась с одним человеком. Он был бы врач… Или нет… Ну, не знаю, кто. И он был бы старше меня на семь лет. Даже на десять. Он был бы очень красивый. Все девчонки бы с ума сходили. Но он бы любил только меня. И мы бы жили вместе в его роскошной квартире. А все парни продолжали бы меня любить, и Игорь бы ревновал. И уговорил бы меня выйти за него замуж. А они бы все потом дочек назвали Тамарами, и говорили бы, что в любой момент готовы все бросить, если я позову».

Так или примерно так продолжалось еще какое-то время. Вполне вероятно, что Тамара даже вздремнула, разомлев на солнце. Но чувство голода вмешалось в ее романтические грезы, и тут весьма кстати оказались орешки, про которые она напрочь забыла. Быстро расправившись с арахисом, Тамара высыпала крошки птичкам, сунула пакетик в карман те забыть выкинуть» и, наконец, решила, что пора уходить. Отдохнувшая и одновременно немного уставшая от отдыха, она взяла сумку, поискала там что-то для вида, продемонстрировав кому-то свою деловитость, и со вздохом покинув никем не потревоженное прибежище, направилась к остановке автобуса.

Переход от тайного одиночества к шумному уличному многолюдню был очень резким, но Тамара быстро вошла в привычную колею. На остановке стояло человек десять – наверно, давно не было автобуса. Она стала рассматривать людей. На лавочке внутри павильона сидел мужчина и читал книгу. Тамара задержалась на нем взглядом, и ей очень захотелось узнать, что он читает. Она попыталась наклонить голову и заглянуть под книгу, чтобы разглядеть обложку. Внезапно мужчина поднял глаза и посмотрел на Тамару. Их зрачки встретились. Затем он продолжил чтение.

Это продолжалось пару мгновений, но Тамара почувствовала… Для того чтобы это описать, существует множество слов, но во-первых, они уже миллионы раз употреблялись всеми, а во-вторых они все равно не могут в точности передать ее ощущения. Но раз других нет…Это было как удар молнии, сердце бешено билось, в горле пересохло, ноги стали ватные. Он был потрясающе красив, красив так, как должен был быть красив тот Игорь. У него были не холодные, не смеющиеся, не внимательные, а скорее, безразлично-пронзительные глаза какого-то необычного черно-синего или даже фиолетового цвета, напоминающего цвет глубоких сумерек.

«Вот сейчас приедет автобус, и все, мы никогда больше не увидимся. Нет, я выйду на его остановке, пойду за ним, узнаю, где он живет… Нет, не так. Он выйдет на моей остановке, будет идти за мной всю дорогу. «Я не мог не пойти. Я должен был узнать, где вас найти. Скажите мне ваше имя.» Мы начнем встречаться, будем ходить во всякие места, на концерты, в рестораны. Однажды он будет меня провожать, повернет мою голову к себе, его глаза потемнеют от страсти, и он начнет целовать меня в губы, в шею, как в том фильме. Я буду задыхаться и говорить «нет, нет», а он скажет «ты же прекрасно знаешь, что мы оба хотим этого». И он будет целовать меня, а потом, глядя мне в глаза, охрипшим голосом скажет «я никуда не отпущу тебя, я не могу тебя потерять. Ты готова разделить со мной судьбу?»

Тамара так разошлась в своем воображении, что не заметила, как подъехал автобус. Двери открылись, народ начал выходить. Люди на остановке сгрудились около дверей, ожидая, когда можно будет войти. Мужчина не торопясь закрыл книгу, положил ее в сумку через плечо. Потом он поднялся и направился… к Тамаре. Она стояла, не сдвинувшись с места, не в силах шелохнуться, ее сердце колотилось так, что его удары раздавались в мозгу словно гудящий колокол. Он подошел так близко, что Тамара ощутила запах его туалетной воды и легкий табачный аромат. У нее закружилась голова, ее немного замутило, ей казалось, что все плывет и она падает куда-то вверх. Сколько это длилось, она не знает. Он смотрел ей прямо в глаза, и она чувствовала, как все в груди горит и превращается в пепел, но не могла оторваться от его непроницаемо-тяжелого взгляда. Наконец, глаза его чуть потеплели, он усмехнулся и произнес «ну так что, дорогая, ты готова разделить со мной судьбу?»

* * *

У меня выдался свободный день. Это была прекрасная возможность выполнить, наконец, хоть что-то из накопившихся неотложных дел. Первое из них далось мне без труда – я выспалась. Правда, в десять я уже была на ногах, но зато не было этого изнуряющего ощущения вечной спешки. Потом было несколько телефонных звонков, и где-то в полдвенадцатого я поехала в университет за статьей, которую надо было забрать у автора, пока он ее не потерял или не отдал в другой журнал. Короче, это все неважно. В троллейбусе я обратила внимание на немолодую женщину, которая внимательно вглядывалась в название каждой остановки. Она мне показалась немного «не в себе», но сейчас таких много. Однако, она заметила мой взгляд и стала пристально смотреть на меня. Мне стало неприятно, я отвернулась от нее и постаралась думать о чем-то нейтральном. Выйдя из троллейбуса, я быстрым шагом направилась к университету. Кто-то тяжело бежал за мной. Я шла не оборачиваясь, но вдруг услышала: «Подождите меня, пожалуйста». Я остановилась. Женщина, запыхавшись, догнала меня. Мы стояли, молча глядя друг на друга. Наконец она отдышалась и тихо спросила: «Кира, ты не узнаешь меня?»

* * *

Три часа мы просидели в каком-то маленьком кафе, ели подтаявшее мороженое и разговаривали. Я сначала не могла поверить, что эта странная женщина – Тамара, моя давняя подруга. Но это действительно была она. Хотя… Что с ней? Что за вид? Я пыталась осмыслить ее слова. И у меня ничего не получалось. Я уже начинала верить, что мое первое впечатление в троллейбусе было правильным. Она все время повторяла, что встреча со мной – это ее счастливый шанс, и очень просила ей помочь. Я совершенно не представляла, в чем может состоять моя помощь. Но я решила, что, по крайней мере, терпеливо ее выслушаю и хотя бы этим немного успокою ее.

Из ее сумбурного рассказа я смогла понять, что она была замужем, что у нее двое сыновей, что все было замечательно, но однажды ей стало плохо на автобусной остановке, она потеряла сознание, а когда очнулась, то ее привезли в какую-то клинику и держали там довольно долго. Она пыталась объяснить им, что ей надо домой, к мужу и детям, но они словно не понимали ее и почему-то не отпускали. Кроме всего прочего, у нее отчего-то развилась частичная потеря памяти – она не могла вспомнить самые важные вещи, например, имя мужа, адрес, телефон.

– Послушай, – с рациональным возмущением спросила я, – а они что же – ни разу тебя не навестили?

Тамара помолчала и тяжело вздохнув, подтвердила:

– Ни разу. Они ни разу у меня не были.

– Но почему? Как это может быть? Пропадает среди бела дня жена и мать – и никто не спохватывается и не ищет!

– Я не знаю. Может быть, они там ищут.

– Что значит «там»?

– Ну, где мы жили.

– А где вы жили? Разве не в Москве?

– Нет, что ты! Мы жили далеко отсюда.

– Где же?

– Не помню.

– Прости меня, Тамар, как же ты оказалась в Москве на остановке? Что ты там делала?

– Не знаю.

Мне стало не по себе. Если вам приходилось когда-нибудь разговаривать с душевнобольными, то вы можете понять это жутковатое ощущение грани, когда их логика незаметно переходит в какое-то иное измерение «Она точно спятила», – мелькнула у меня мысль.

Повисла пауза. Мы обе молчали. Мне хотелось как можно скорее уйти, но я не знала, как это сделать.

Наконец Тамара заговорила.

– Послушай, Кира, – тихим голосом сказала она, – со мной что-то случилось. Я не знаю, что. Я пытаюсь понять, но у меня не получается. Я не могу ничего толком вспомнить, у меня никого нет. Я не могу понять, куда делись мои родители и брат. Я все это время пытаюсь найти хоть какие-то сведения о муже и сыновьях. Я знаю, ты думаешь, что я свихнулась. Может быть. Мне кажется, у меня действительно не все в порядке с мозгами. Но вот я встретила тебя. Ты же нормальная, ты меня знаешь. И я просто прошу тебя мне помочь. Пожалуйста, не отказывай мне.

Мне стало стыдно.

– Хорошо, Тамарочка, я постараюсь тебе помочь, но пока не представляю каким образом.

* * *

Мы стали довольно часто встречаться. Признаюсь, что поначалу мною двигало не только сочувствие к Тамариной судьбе, но и то, что мое образование наконец-то могло пригодиться. Ведь я кончила психологический факультет, но работала не совсем по специальности, а можно сказать, около – я редактировала статьи в популярном журнале «Парадоксы физиологии», раз в неделю консультировала родителей одной из частных школ, и время от времени в качестве психотерапевта «по рекомендации» выслушивала откровения чьих-то знакомых. Мне всегда было интересно, как работает испорченный механизм мозга и насколько предсказуем результат этой работы, как реагирует больной мозг на вопросы, которые здоровый человек сочтет обычными – ведь у больных многие вопросы вызывают агрессию и протест, они словно понимают, что это ловушка, и изо всех сил стараются ее обойти, довольные своей проницательностью и хитростью.

Как бы то ни было, я решила выяснить, что же в ее рассказе правда и что – вымысел. Ведь тем самым я и ей помогу, и на себя поработаю. Я составила список вопросов, которые мне нужно было задать ей в первую очередь. Они помогли бы мне определиться со степенью ее сбоя.

Наша вторая встреча произошла через несколько дней после первой. Мы встретились на остановке троллейбуса и отправились в кафе.

– Тамар, извини, что так напрямую. Понимаешь, мне многое кажется неясным, так же, как и тебе и, наверное, всем. Поэтому, чтобы тебе помочь, я должна наводить тебя на воспоминания, теребить твою память. Чтоб ты что-то реставрировала. И тогда будет легче найти какой-то след.

Она спокойно выслушала меня и согласилась.

– Задавай любые вопросы. Я буду стараться.

– Расскажи про своего мужа.

– Ну, красивый. Голос приятный…

– Нет, Тамар, этого маловато. Как его зовут?

– Я не помню имени.

– А как ты его называла? Может быть, каким-то домашним именем?

– Нет, не помню.

– А возраст?

– Не помню.

– Тамар, мы договорились, что ты будешь стараться. Иначе это просто потеря времени. Я ведь спрашиваю не из праздного любопытства, а потому что ты попросила тебе помочь. Но я не смогу этого сделать, если ты сопротивляешься. А ты отмахиваешься от меня как от мухи.

– Но я правда не помню.

– А ты вспоминай. Как же иначе я смогу искать кого-то? «Вы не знаете, где тут Тамарин муж?»

– Кир, за все годы, что мы прожили…

– А сколько вы прожили?

– Больше 20 лет.

– Сколько?!

– Ну, 22 года если точно.

Я перевела дыхание. Вот оно. Спокойно, сейчас надо сохранять выдержку.

– Тамара, послушай, мы ведь с тобой друг друга давно знаем?

– Да конечно. Всю жизнь.

– Мы с тобой с детства знакомы, правда?

– Правда.

– Помнишь, мы играли во дворе?

– Помню.

– И школу помнишь?

– Да, помню.

– И всех наших?

– Да, конечно.

– И Женьку, и Пашку и…

– Да, Кир, я многое помню.

– А университет помнишь?

– Да, но не всех.

– А потом что было?

– А потом я жила с мужем.

– Тамара, слушай меня внимательно. Мы с тобой вместе ходили в школу десять лет. Да? Потом мы сразу после школы поступили в университет, правильно? Ты на философский, а я на психологию. В университете мы учились сколько? Пять лет. Потом, ты говоришь, что вышла замуж и уехала, а я жила все это время здесь в Москве. Так вот Тамар, с момента окончания университета прошло 13 лет, понимаешь? 13 лет! Мы в семь лет пошли в школу, в семнадцать ее окончили. Пять лет в университете – это нам 22, и еще 13 лет с тех пор – это нам по 35 лет. Как ты могла быть замужем 22 года?

Тамара долго молчала. Видно было, что она испытывает огромное напряжение.

– Послушай Кира, – сказала она, наконец. – Когда ты меня увидела тогда в троллейбусе, ты мне сколько лет дала?

Я смутилась. Действительно, я ведь приняла ее за старуху и не узнала.

– Но Тамар, от всего пережитого и не так еще можно выглядеть. Ты перестала за собой следить, краситься…

– Перестань. Дай руку.

Я положила на стол руку и рядом она положила свою. Да, дело было не в маникюре. Ее рука действительно была рукой старой женщины. Узловатые пальцы, морщинистая кожа, старческие пятна.

– Ну что скажешь, Кира?

– Да, Тамар. Здесь что-то не то. Я буду думать.

– А я буду стараться вспомнить. Обещаю.

* * *

Мы встречались довольно часто. Я бы даже сказала – регулярно, раза два-три в неделю. Я была настроена достаточно решительно и не особенно щадила Тамарину душу, полагая, что некая шоковая терапия будет на пользу ее памяти. Во время одного из наших сеансов произошло ЧП.

Я как обычно начала задавать ей наводящие вопросы.

– Расскажи про свою жизнь. Как вы жили с мужем? Чем вы занимались? Кто он по профессии? Чем он зарабатывал на жизнь? Кстати, он много зарабатывал? Он обеспеченный человек? Какой у вас был дом? Кто там бывал? С кем вы дружили? Кто его родители?

На все вопросы Тамара отвечала одинаково – я не помню.

Я уже начала немного раздражаться, но все же взяла себя в руки, ведь Тамара не виновата ни в чем. Или она действительно ничего не помнит и у нее амнезия, что не так уж редко встречается во врачебной практике. Или у нее психическое расстройство, и она все себе придумала, поэтому не может вспомнить никакие подробности – их просто нет в природе. Я продолжала беседу, стараясь не утомить ее, но все же выяснить хоть что-то, по крайней мере, для самой себя.

– А как ты все-таки объясняешь, что тебя никто не навещает и даже не ищет? Сколько ты здесь находишься?

Последний вопрос, казалось, ошеломил ее. Она посмотрела сквозь меня, стремительно прозревая, словно внезапно рассеялась искусственно созданная пелена долгого сна, и лавина сознания прорвалась и хлынула, сметая все на своем пути.

– Я. Нахожусь. Здесь. Очень давно. Очень, очень давно. Очень давно. Очень очень давно. Очень очень давно. Никто. Меня. Не ищет. Ни разу ни разу.

Она без конца повторяла эти слова, так что они почти перестали что-то значить. Вдруг она побледнела как серая бумага и потеряла сознание.

Мне было так страшно, как никогда в жизни. Я ни разу не присутствовала при таком приступе и не представляла себе, как вывести ее из обморока. У меня не было ни нашатыря, ни чего-то еще, а собственно говоря, я и не помнила в тот момент, что еще может помочь в такой ситуации. Трясущимися руками я набрала ноль три.

Через полчаса, убедившись, что Тамаре уже стало лучше, пожилой врач вышел из комнаты, и мы услышали, что он с кем-то негромко разговаривает по телефону.

А еще через пятнадцать минут мы уже въезжали в ворота одной из крупнейших в Москве психиатрических лечебниц.

Позже, когда Тамара уже спала в палате, уставшая от всех переживаний, да и уколы начали действовать, я решила, что перед уходом зайду побеседовать с ее врачом. По тому, как он с ней разговаривал и как она отвечала, я поняла, что Тамара здесь давний клиент. Но оказалось, что он не является лечащим врачом Тамары.

– Доктор Маркушев будет завтра после часа. Приходите, поговорите с ним.

* * *

На двери висела табличка «В.Н. Маркушев. Доцент».

– Можно? – я заглянула в кабинет, предварительно постучав.

– Да. Заходите.

Молодой. Но седой. Значит, не такой уж молодой. Моложавый. Серьезный, занят какой-то важной писаниной.

– Садитесь. Одну минуту. Я сейчас освобожусь.

– Да. Спасибо.

Просторный кабинет, компьютер, удобный стол, хорошая настольная лампа недневного света, на окне фиалки в горшочках, медсестры стараются, книжный шкаф, интересно, что там кроме специальной литературы и журналов с его собственными статьями, умывальник с махровым полотенчиком в цветочек – от заботливой жены или влюбленной сестры-хозяйки, стакан с одинаково остро заточенными карандашами – педант, стопка историй болезни, интересно почитать, кружка «Красные маки» – сотрудницы подарили на 23 февраля… Наверняка, там недопитый чай…

– Итак, я готов вас выслушать.

Я так увлеклась осмотром помещения, что не заметила как он, возможно уже минут пять, за мной наблюдает. Застигнутая врасплох, я почувствовала что заливаюсь краской.

– Доктор, я хотела бы поговорить… Меня зовут Кира, вообще-то Кира Евгеньевна, но можно просто Кира, так, успокойся немедленно. В чем дело? Да, так вот… Простите, а как мне к вам обращаться?

Узнав, что меня интересует судьба Миколиной Тамары, Виктор Николаевич заметно оживился.

– Наконец-то. Вы знаете, Кира… Евгеньевна, вы первый человек, который пришел по поводу этой пациентки. У нее довольно тяжелый случай – шизофрения, отягощенная почти полной амнезией. Мы узнали ее имя только благодаря случайности – кто-то позвал медсестру по имени, а Тамара откликнулась, так мы поняли, что она тоже Тамара. Документов при ней никаких не было. Фамилию свою она нам сообщила относительно недавно. Но мы до сих пор не были полностью уверены, так как никто ни разу не приходил к ней и не навещал ее. А она уверяла, что у нее семья – муж, сыновья, и умоляла отпустить ее к ним или помочь их найти. Но нам не удалось добиться от нее ни имени мужа или детей, ни адреса, ни телефона, ни каких-либо других координат. У нее нет ни фотографий, ни писем, вообще ничего. Но даже если это все фантазии, то где-то же она жила, должны быть ее родные, друзья, знакомые, ну хоть кто-то. И, тем не менее, никто за все это время не спохватился, что она пропала. Если вы действительно что-то о ней знаете…

– Ну конечно, доктор, я очень хорошо ее знаю. Это моя подруга с детства, мы сидели за одной партой десять лет…

Доктор Маркушев уставился на меня, и видно было, что он раздумывает, как дальше со мной продолжать беседу.

– Простите, что вы сказали? Я не ослышался?

– Нет, конечно. А что вас удивляет?

– Скажите, Кира, – осторожно произнес он, – простите за нескромность, а сколько вам лет?

– Тридцать пять. А при чем тут мой возраст?

Он молчал и внимательно изучал меня. И тут до меня дошло.

– Виктор Николаевич, я вам сейчас все объясню. Мы действительно с Тамарой учились вместе. Больше того, мы родились в один год, ходили в один детский сад, потом пошли вместе в школу и одновременно поступили в университет только на разные факультеты. Я очень хорошо знаю Тамариных родителей, ее адрес и все прочее. Правда в студенческие годы мы как-то разошлись и совсем потеряли друг друга из виду. Мы не виделись много лет, и вот недавно…

И я рассказала ему про нашу встречу в троллейбусе, а также обо всем, вплоть до настоящей минуты.

– Понимаете, тут что-то странное. Я тоже ее сначала приняла за старуху. Но это она, поверьте. Поэтому я и стала ее расспрашивать, чтобы подстегнуть ее память.

– Ну, странного тут особенно нет. Психические заболевания всегда странные. Но если бы вы смогли…

Я обещала, что обязательно свяжусь с Тамариными родными, выясню, проживают ли они по старому адресу или переехали, в общем, постараюсь узнать как можно больше и немедленно все сообщу ему. Я записала его рабочий телефон, дала ему свой номер на всякий случай и попрощалась.

По дороге домой я размышляла обо всем, что сегодня случилось, потом мои мысли вернулись в далекие годы детства. Мы жили с Тамарой в одном подъезде, она на шестом этаже, а я на четвертом. Наши семьи не дружили близко, скорее их связывали мы, дети. Не было дня, чтобы мы с Тамарой не встретились у меня или у нее дома. Мам, я у Тамары. Да, меня теть-Алла накормила. Или Мам. Мы у Киры. Мы играем. Уроки сделаем. Правда. Мы уже ели. Мы знали друг про друга все – кто в кого влюблен, кто кого ненавидит, все секреты и тайные помыслы. Мы практически никогда не ссорились. Это была долгая прочная детская дружба, которую, казалось, время уже не сможет разрушить. И тем удивительнее было, что, став студентками, мы как-то незаметно отдалились друг от друга. У нас появились раздельные «свои» компании. И хотя поначалу я была непременной участницей вечеринок Тамариных «философов», а она – моих «психологов», но постепенно эта «непременность» стала нарушаться, а затем и вовсе прекратилась. Мы полностью перешли на «круги своя» в том смысле, что у каждой из нас появился свой круг. Встречаясь, мы радовались друг другу и могли час-другой простоять, обмениваясь новостями, но встречи эти были случайны, и мы порой не виделись по нескольку недель.