Текст книги "Дочери страха"

– Ничего странного, – глядя четко вперед, сказал Миша. – Я читал, что, когда в войну прятали в подвалах еврейские семьи, даже младенцы мигом понимали, что нельзя плакать.

Лизу бросило в жар, щеки захлестнула горячая волна. Ей показалось, что Миша издевается над ней. И зачем вообще она все это рассказала? Понятно зачем, конечно. Хотела расположить парня к себе, чтобы в случае чего помог, как сегодня, а, кажется, вышло наоборот.

– Конечно, неправильно, что ребенок не гуляет, и даже покричать вволю не может. Но зато мы сумели ее откормить, а то она худенькая совсем была, может, и плакала от недоедания. И Андреевну мы тоже немного подлечили, у нее ноги пухнут и болят. А сейчас комната столько стоит, что всю мою зарплату и Андреевны пенсию сложить – не хватит!

Эту маленькую речь она проговорила громко и сердито. После этого некоторое время ехали молча. Потом Миша спросил:

– Ну, теперь, наверное, все трудности позади?

– Как это, почему? – опешила Лиза.

– Ну, говорят, вроде как Рэм Григорьевич признал в вас свою дочь. А с таким отцом, как он, вам вообще волноваться не о чем.

– Да ерунда все это, розыгрыш, – убежденно заговорила Лиза. – Он говорит, что я будто бы его настоящая дочь, которую перепутали в роддоме. Но разве в это можно поверить? Так ведь только в романах бывает.

– Подождите, почему нельзя поверить? – разволновался Михаил. – Совсем недавно я слышал подобную историю, там еще русского мальчика перепутали с чеченским. Наверное, такие истории даже чаще случаются, просто не всегда о них узнают. В роддоме младенцам повязывают на руку такие бирочки из клеенки, ну, вы должны знать…

– Знаю, – улыбнулась Лиза. – Сонечкину я храню.

– Ну а моя всегда лежала в маминой шкатулке с украшениями. Так вот, они же могут развязаться, упасть, а потом их неправильно завяжет медсестра – и привет! Путают же вещи, документы, анализы, значит, и детей могут перепутать. Я, кстати, могу поверить, что вы – дочка Рэма Григорьевича и Надежды Сергеевны.

– Почему это?

– Ну, не знаю, – смутился Миша. – Вы, как я понял, в проблемной семье воспитывались, а у вас речь хорошая, манеры, поведение правильное. Может, это на генетическом уровне передалось? И лицом немного смахиваете на хозяйку.

– Скажите, Миша, а вы в интеллигентной семье выросли? – вкрадчивым голосом спросила Лиза.

– Думаю, так, – насторожился парень. – А почему вы спросили?

– А я вот знала одного человека, у которого все в роду были профессорами, а он сделался наркоманом и убил за дозу пять человек. Я такая получилась, потому что любила учиться, жить хотела по-человечески, а родители тут вообще ни при чем. А этот ваш хозяин наверняка мне не отец, а просто решил припугнуть собственную дочь, нашел дурочку с такой же датой рождения и из трущоб, чтобы на все была согласна.

– Фу, пронесло! – по-мальчишески рассыпался вдруг смехом Михаил. – А я думал, скажете: из интеллигентной семьи, а работаешь водителем у толстосума. Кстати, мои родители и в самом деле научные работники. А насчет вашего происхождения я пока остаюсь при своем мнении: в жизни всякое случается.

Лиза покосилась на повеселевшего парня, а потом сама не выдержала – рассмеялась. Вдруг ощущение невероятного счастья окутало ее с ног до головы. Не переставая смеяться, она отвернулась к окну и вздрогнула, увидев свое отражение. Ей вдруг показалось, что какая-то другая, счастливая, беззаботная Лиза смотрит ей в глаза и улыбается одобряюще.

– А какая она, дочка Рэма Григорьевича? – спросила она. – Вы ее видели, наверное?

– Видел? – хмыкнул Миша. – Я ее личным водителем был последние полгода.

– Да-а? – Лиза вздрогнула от ревнивого укола в сердце. – И какая она?

Миша подумал немного, улыбнулся лукаво и сказал:

– Знаете, Лиза, есть такие легенды про троллей, которые похищают у людей младенцев, а взамен кладут в колыбельки своих отвратительных детенышей. Так вот, поработав с Ульяной, я начал верить: сказки не всегда врут.

Вернувшись в свою комнату, Лиза вдруг принялась плакать. Плакала она не явно, а как бы между делом, пока переодевалась, пока доставала из пакетов новые вещи и развешивала в шкафу, пока стояла под душем. Плакала не от горя, а просто очень уж теснилось сердце в груди, так и хотелось все время прижать к нему ладони сильно-сильно, чтоб не вырвалось на волю. Лиза легла на кровать, обеими руками обняла подушку и продолжала тихонько всхлипывать, воровато косясь на дверь, потому что Любовь Петровна обещала вот-вот принести ей поесть. Домоправительница встретила ее в дверях, долго восхищалась, всплескивала длинными руками, а под конец заявила, что Лиза выглядит смертельно усталой и поэтому получит свой ужин в постель. Лизе есть совсем не хотелось, но нельзя было обидеть добрую женщину. Вот только она все не шла с подносом, и девушка опасалась, что так и уснет, не дождавшись.

На улице вдруг что-то зашумело, застучало, зашуршало. Лиза вздрогнула, потом сообразила, что это дождь, вызревавший в небесах весь день, наконец, пролился разом, торопливо и радостно. Просто в городе дождь стучал совсем по-другому, чем здесь, среди деревьев, путаясь в кроне и попутно сбивая на землю ослабшие листы и ветки.

Девушка мигом вскочила с кровати, подбежала к окну и дернула раму. Но та не поддалась, закрытая на какое-то хитрое устройство. Где-то под потолком тихо трудился кондиционер, но Лизе хотелось совсем другого воздуха, мокрого, холодного, промытого дождем. Дверь на мансарду ей тоже открыть не удалось. Лиза вышла из комнаты с твердым намерением найти кого-то, кто поможет ей, а заодно и справиться о судьбе безвестно пропавшей Любови Петровны.

Огромный холл был пустынен, свет погашен, горели только небольшие изящные бра по периметру, да подсвечена была белоснежная мраморная лестница. Лиза сообразила, что кого-нибудь из персонала она наверняка найдет внизу. На первом этаже тоже был холл, еще просторнее, и Лиза впервые заметила, что одну из стен его полностью занимал аквариум, в толще воды которого мерцали золотые и и ультрамариновые огни.

«Ой, Сонечка была бы в восторге!» – восхитилась Лиза. И тут она услышала откуда-то звук работающего телевизора.

Вдоль примыкающего к холлу коридора располагалось много дверей, но только одна из них была на ладонь приоткрыта. Лиза тихо встала на пороге, заморгала от яркого света.

В маленькой комнате сгрудились все обитатели особняка. Ближе всех к Лизе застыла Любовь Петровна с подносом в руках. У стола сидели повар и садовник, охранники – на диване. Телевизор стоял как раз напротив двери, все смотрели только на экран, и девушку никто не заметил. Не смея окликнуть кого-нибудь, Лиза невольно тоже стала смотреть на экран.

Кажется, это был выпуск новостей.

«Необычный скандал в благородном семействе, – тонко улыбаясь, говорила ведущая в строгом костюме. – Несколько дней назад появились слухи, что глава Евросбанка, известный бизнесмен и меценат Рэм Гриневич нашел свою настоящую дочь, когда-то подмененную в роддоме и выросшую в неблагополучной среде. Эту дочь он якобы собирается представить публике в ближайшее время взамен прославившейся своими неадекватными поступками светской львицы Ульяны Гриневич. Конечно, едва ли кто-то отнесся к этим слухам всерьез, но сегодня эта история получила неожиданное продолжение. На великосветской вечеринке сама Ульяна Гриневич собрала вокруг себя журналистов и сделала громкое заявление. Показываем этот сюжет без комментариев».

На экране возникло изображение зала какого-то клуба или ресторана. Хорошо просматривался заставленный закусками стол. На первом плане стояла тщедушная девушка в коротком блестящем платье. Лицо девушки показалось Лизе не слишком привлекательным. Большие, широко расставленные глаза были хороши, но все прочие черты – слишком мелкие, невыразительные, нос клювиком, рот такой маленький, что напоминал дырочку у резиновой игрушки. Выглядела она лет на пятнадцать за счет слишком худого, почти неразвившегося тела. К тому же девушка, кажется, была не слишком трезвой. Ни на кого не глядя и все время вскидывая подбородок, девица не совсем четко выговаривала в протянутые к ней микрофоны:

«– Мой отец решил избавиться от меня, потому что я слишком независимо себя веду, не хочу жить по его указке и вообще… много чего знаю о его делах. Конечно, никто не поверит в эту сказочку о бедной девочке, которая вдруг оказалась дочкой олигарха. Тем более никаких анализов на подтверждение отцовства никто не делал, отец просто выбрал такую, которая родилась со мной в один день. Как вы думаете, почему моей матери сейчас вообще нет в стране? Разве она не должна была срочно прилететь, раз нашлась ее настоящая дочь? Она наверняка вообще не в курсе. Я, кстати, уже несколько дней не могу с ней связаться и просто с ума схожу от беспокойства.

– О каких это грязных делишках своего отца вы нам сейчас намекнули? – пискнула одна из журналисток.

– Я не говорила – грязные делишки, – чуть смутилась девушка. – Но если мне придется бороться за свое место под солнцем, пусть отец знает: я много чего могу вспомнить. Например, у отца был начальник службы безопасности, а потом он сделал что-то не так – и пропал без вести. Я до сих пор помогаю его дочери, она моя лучшая подруга и живет у меня…»

Девушка смешалась, явно не зная, что еще сказать. Молодой мужчина с глазами ищейки растолкал всех, пробился с микрофоном наперерез почти вплотную к ней и проникновенным голосом задал вопрос:

«– Ульяна, а вы не боитесь говорить на всю страну такие ужасные вещи? Вы ведь сейчас фактически обвинили вашего отца не только в устранении своего бывшего работника, но и дали нам понять, что и с матерью вашей он тоже мог сделать что-то плохое?

– Я ничего вам не давала понять! – Девица едва не налетела на него с кулаками. – Я только хочу сказать, что никому не удастся так просто выгнать меня из дома. Я завтра же найму себе самого лучшего в городе адвоката и начну бороться против этой самозванки…»

Тут кадр сменился. Гладко выбритый мужчина на экране улыбнулся, продемонстрировал аудитории блестящие белые зубы и произнес:

«Что ж, неизвестно, окажется ли новая дочь лучше старой, но народонаселение в тяжкую годину кризиса эта история явно повеселит. Хотя, как вы могли видеть из сюжета, золотая молодежь и так не скучает и уж точно не голодает. А мы переходим к обзору экономических новостей…»

Садовник привстал со стула и выключил телевизор. В наступившей тишине прерывисто вздохнула Любовь Петровна:

– Вот ужас-то, что же будет теперь?!

– Перестань, Люба, – махнул пухлой ручкой повар. – Не впервой у нас Улька колобродит.

– Но она же… она же хозяина в убийстве обвинила, – не успокаивалась экономка. – Теперь же может и расследование начаться, разве не так? А и в самом деле, раз тут такие дела, почему до сих пор не прилетела хозяйка? Она вообще звонила кому-нибудь?!

Повар и садовник отрицательно замотали головами, охранники дружно развели руками.

Лиза очень хотела уйти незаметно, но дверь предательски скрипнула, и тут же пять пар глаз тревожно уставились на нее. Наверное, каждый прикидывал, не сказал ли чего лишнего в запале. Первой пришла в себя Любовь Петровна.

– Нет, Лизочка, вы это слышали?! – воскликнула она. – Конечно, мы тут уже давно привыкли, Уля у нас девочка с закидонами, но чтобы такое! Господи, да вы перепугались, на вас лица нет!

– Нет, чего же мне пугаться, – отважно улыбнулась Лиза. – Я ведь ни на чем не настаиваю, пусть там без меня разбираются, дочь я или не дочь. Я просто вас искала, боялась, что засну, прежде чем вы ужин принесете…

– Миленькая, простите! – засуетилась экономка. – А меня Павел позвал, сказал, сейчас в вестях про хозяина говорить будут. Я и полетела, забыв все на свете, ведь нам же не безразлично…

– Люба, да не тарахти ты, – снова одернул женщину садовник. И обратился к Лизе: – Скажите, значит, все по правде так было, как по телевизору говорят? А мы-то думали, вы в другом городе отыскались, ну, типа, был грех у хозяина по молодости, а теперь он вас признал. То есть мы посчитали, вы Ульяне вроде как сводной сестренкой приходитесь, а вы, выходит, теперь вместо нее будете?

– Замолчи ты, пустобрех! – разозлилась Любовь Петровна. – Что ты к девочке пристал, не видишь, она на ногах ели держится! Пойдемте, Лизонька, в вашу комнатку скорее…

Заставив девушку лечь в постель и укрыться до подбородка одеялом, Любовь Петровна объявила полушепотом:

– Лежите, грейтесь, а я сейчас все свежее вам принесу, горяченькое.

– Любовь Петровна! – вскинулась Лиза. – Не нужно! Я все равно сейчас есть не могу. Лучше посидите со мной одну минуточку. И, умоляю, не обращайтесь ко мне на «вы»!

Как она ни крепилась, на глаза навернулись слезы. Экономка поспешно присела на пуфик рядом с кроватью и протянула сочувственно:

– Смотри-ка, как ты разволновалась! Да что ты, Лизонька, о чем убиваться? Ты в этот дом не по своему произволу проникла, не обманом. Наверное, Рэм Григорьевич знал, что делал, когда тебя по всему городу отыскивал и сюда отправлял. Ты хорошая девочка, я ви-ижу, меня не обманешь. Дай бог, чтоб ты и впрямь хозяйской дочкой оказалась. А Ульяна наша… грех такое говорить, но только это не дочка, а сплошное горе.

– А как же ваша хозяйка? – сквозь слезы спросила Лиза.

– А что хозяйка? Отчего не прилетела до сих пор? Раньше понятно было, какой женщине приятно видеть мужнин грех, тем более что ты – Уле ровесница. А теперь думаю, что, может, Рем Григорьевич сюрприз ей решил сделать, и она пока не знает ничего. Мужчины же все со странностями, даже такие умники, как наш хозяин. Теперь, конечно, вернется, после такого сюжетца шила в мешке не утаишь.

– А когда прилетит, что тогда будет? – не унималась Лиза.

– А что ж будет? Надежда Сергеевна, конечно, с Ульяной возиться не перестанет, может, даже больше прежнего на нее накинется. Но ты не ревнуй: Уля у нас – катастрофа ходячая, а ты – разумная, славная девушка. Хозяйка, конечно, тебя сразу полюбит.

– А увидеть ее можно?

– Кого это? – не сообразила экономка.

– Надежду Сергеевну, ну, хотя бы фотографию.

– Господи, да конечно! Завтра с утра побежишь в библиотеку, возьмешь там альбомы и все-все пересмотришь! А на ночь не нужно голову забивать, сны будут сниться суматошные. Спи, девочка!

И она ушла, оставив Лизу наедине с ее путаными мыслями. Впрочем, через пять минут девушка уже спала, уютно свернувшись калачиком и крепко прижимая к груди подушку.

Ульяна

Нотка разбудила Ульяну в такую невообразимую рань, что даже огни в окнах напротив еще не погасли, а небо нависало над городом темным балдахином с бледными прорехами звезд.

– Отстань! – сквозь сон прошипела Уля и натянула на голову одеяло.

Но Нотка продолжала ее теребить:

– Уля, вставай, там явился хозяин квартиры, хочет тебя видеть. Я не могу его выставить. Мэт, ну скажи ей!

Мэт полулежал рядом на постели, стыдливо прикрывал грудь подушкой и усиленно моргал.

– Какого черта! – взвилась Ульяна. – Срок оплаты еще не скоро, и это вообще не моя забота, а материна. Как ты посмела вламываться ко мне в спальню?! Живо выметайся!

– Ладно, ухожу, – легко согласилась Нотка и пошла к двери, но на пороге остановилась и что-то на пальцах стала показывать Мэту. И это окончательно вывело Улю из себя.

– Чего она изображает? – напустилась она на своего любовника.

Мэт уже сидел на постели в позе лотоса и тер кулаками глаза. Длинные белокурые волосы рассыпались по плечам, на щеках играл ровный молодой румянец, и был в эту минуту Мэт так хорош, что Уле и вовсе расхотелось вставать. Она протянула руку и погладила парня по ровному, красиво накачанному животу.

– Что? – встрепенулся Мэт. – А, это она показывает, чтобы я тебя будил, одевал и волок в комнату. Думаю, у нас проблемы из-за твоего вчерашнего выступления.

– Да какие проблемы? – искренне удивилась Уля. – Там же не отец пришел, а тип, который мне квартиру сдает.

– Короче, вставай быстро! – Мэт легко перемахнул через нее, накинул на обнаженное тело халат. – А то Наташа одна не удержит оборону.

Из-за двери доносился раздраженный гортанный говор. Арендодатель Ульяны был родом с Кавказа, но покинул родные горы уже лет тридцать назад. Он был богат и влиятелен, имел недвижимость по всему миру, сдавал в аренду десятки элитных квартир. Естественно, сдавал за огромные деньги и сам лично этим не занимался – находились дела поважней. Иногда они с Улей встречались на мероприятиях – кавказец не чуждался светской жизни. В таких случаях он бывал прекрасно одет, красив, надменен лицом и говорил на безукоризненном русском языке. В Улину сторону даже не смотрел. Квартиру ей нашел секретарь отца, оплачивала ее мать, раз в месяц переводила деньги на счет, вот и все отношения. А теперь зачем-то явился на заре.

Уля накинула пеньюар и с самым хмурым видом вышла в гостиную. Хозяин в демократичных джинсах и белоснежной футболке развалился в кресле, а Нотка и Мэт стояли по обеим сторонам от него, как солдаты в почетном карауле. Ульяна плюхнулась на стул и спросила, выпячивая губу:

– Что случилось? Очень нехорошо с вашей стороны беспокоить своих жильцов в такую рань.

Мужчина впился в нее похожими на оливки глазами, прищурился и заговорил с непонятно откуда взявшимся сильным акцентом:

– Извини, красавица, родственники из Тбилиси приезжают, селить негде. Освободи мне эту квартиру за неделю, очень тебя прошу.

– Вы что, издеваетесь, что ли! – У Ули от возмущения даже голос пропал, и эти слова она выдавила из себя с кашлем. – Какие еще родственники?! У вас со мной договор!

– С тобой? – тонко улыбнулся восточный князек.

– Ну, с родителями моими, какая разница!

– Красавица! – Хозяин положил руку на почти что женскую возвышенность с левой стороны груди. – Весь город гудит, не знает, кто теперь твои родители. С кого я в следующий раз деньги за все это, – он обвел масленым взглядом гостиную, – брать стану?

– Вам мама моя платит, – напомнила Уля.

– Знаю, что мама, очень хорошо, что мама, дай ей бог здоровья! Только все говорят, что мама бесследно пропала, никто найти не может, а тот, кто пропал, денег уже не заплатит.

– Что за чушь! – вступился Мэт. – Это же просто дурацкие домыслы.

Нотка только поморщилась и прижала пальцы к вискам.

– Кто это – пропал?! – перешла на крик Уля. – Вы чего несете? Я только вчера говорила с матерью по телефону!

– Повезло, красавица, – зацокал языком кавказец. – А я целые сутки звоню уважаемой Надежде Сергеевне – никто трубку не берет.

– У вас разве есть ее номер?!

– Как же не быть, если она мне деньги платит и за порядок в этой квартире отвечает?

– Вы просто не знаете всех ее номеров, – надменно усмехнулась девушка. – Я могу ей прямо сейчас позвонить, и вы с ней поговорите.

Нотка из-за спины хозяина сделала ей страшные глаза – кончай блефовать, попадешься. Кавказец устало прикрыл глаза и замахал руками:

– Зачем беспокоить замечательную женщину? Я и так знаю, что с ней все в порядке. Передайте ей при разговоре, красавица, чтобы денег мне больше не переводила, квартира не сдается.

– Да почему это?!

– Да потому, что я Рэма Григорьевича очень сильно уважаю, – тихо и без акцента проговорил арендодатель. – Не хочу я такой неблагодарной дочери, как ты, красавица, квартиру сдавать, не хочу и не стану.

– Вы что, боитесь, что против моего отца судебное разбирательство начнется, что ли?

Кавказец так и зашелся мелким рассыпчатым смешком:

– Какое разбирательство, что ты, красавица? Только из-за того, что против него какая-то дурочка малолетняя что-то вякнула? Даже не дочка, оказалось! Так любая сказать может, что ж, из-за каждой разбираться? В общем, съезжай, пожалуйста, не тяни из меня нервы.

– По закону за месяц нужно предупреждать, – хмуро, безнадежно обронила Нотка.

– Так я за месяц и предупреждаю, – с трудом выбираясь из кресла, заверил ее мужчина. – Только лучше съезжайте за десять дней, а то ведь неприятность какая-нибудь может случиться.

– Вы мне угрожаете?! – так и взвилась Уля.

– Да что ты, кому я угрожал? – отмахнулся кавказец. – Вот если бы ты моей дочкой была, не дай, конечно, бог, красавица, то и угрожать бы не стал, сразу бы… – Удар кулаком по подлокотнику кресла. – В общем, до свидания.

На пороге комнаты остановился, еще раз обвел недобрым взглядом всю компанию и проговорил:

– И чтоб никаких журналистов-шмуралистов в этой квартире, никаких поганых интервью. Приглядывать за этим местом своих людей поставлю. И не надейтесь обвести меня вокруг пальца. Пожалеете.

После его ухода Ульяна будто оцепенела. Сидела тихая, пришибленная. Вокруг нее происходили пугающие вещи. Никто уже очень давно не разговаривал с ней таким тоном. Никто не смел угрожать или гнать ее из дома, словно бесправную нищенку. От растерянности она впервые за долгий срок обратилась к Нотке вполне миролюбиво, спросив ее:

– Ты не поняла, чего этот хачик тут разорялся?

– Почему не поняла? – так же спокойно, без обычных подколок отвечала ей бывшая подруга. – Во-первых, человек элементарно не хочет светиться, и фраза про журналистов, похоже, ключевая в его пламенной речи. Во-вторых, не хочет портить отношения с Рэмом Григорьевичем. В-третьих, в нем, кажется, взыграло чисто человеческое чувство: антипатия к дочери, позволившей себе оклеветать отца. Он все-таки восточный человек, у них к таким вещам относятся очень серьезно.

– Не хочет отношения портить?! – оживилась Ульяна. – Ну, так он их и испортит, гарантирую! Отец не потерпит, чтобы меня выбрасывали на улицу как собаку.

– После того, что ты наговорила во вчерашнем интервью? Сомневаюсь.

– Да что вы все ко мне пристали с этим интервью?! – заорала Уля. – Между прочим, вы с Мэтом оба знали, что я собираюсь сказать, и даже не попробовали меня отговорить!

– Встать на пути у стада разъяренных носорогов? – усмехнулась Нотка. – Мы не самоубийцы.

Появился Мэт, уже полностью одетый, с приглаженными мокрыми кудрями. Посмотрел внимательно на притихших девушек и сказал:

– Знаете, я думаю, что съезжать нужно как можно скорее, не откладывать это на десять дней или неделю. Лучше прямо сейчас собрать вещи.

– Это еще почему? – удивилась Ульяна. – Ни дня этому горному козлу не уступлю!

– Нет-нет, я все обдумал, – стоял на своем молодой человек, обращаясь в основном к Нотке, которая слушала его очень внимательно. – Во-первых, сюда повалят за подробностями журналисты, а Уля не удержится и наговорит им еще чего похуже. Во-вторых, этот джигит наверняка установит у дома форпосты, начнет постоянно являться, скандалить, да еще своих ребят на нас напустит. В общем, лучше тихо и мирно уйти самим, чем ждать, когда нас повыкидывают через окна.

– Кого это повыкидывают? Да он сам улетит! Мне бы только с матерью связаться…

– С отцом, с матерью! – Нотка с откровенным презрением покосилась на Улю. – А если они действительно не твои родители, что тогда? Тебе не приходило в голову, что вчера, возможно, ты обвинила в нескольких преступлениях чужого тебе и очень влиятельного человека?

– Вы что такое говорите? – заорала Ульяна. – Вы нарочно меня запугиваете? Что я вчера такого сказала? Да просто надо же что-то делать! Вы сами знаете, что они мои родители, просто перевоспитывают меня, вот и все!

Девушка вдруг затряслась, рот искривился, грудь заходила ходуном. У нее явно начиналась истерика. Мэт обнял ее за плечи и выразительно глянул на Нотку, призывая остановиться, пока не поздно.

– Да ладно, проехали, – примирительным тоном произнесла та. – Самое грустное, что ты действительно даже не понимаешь, что вчера натворила, какую чушь несла. Хорошо хоть не обвинила отца в убийстве Влада Листьева, Галины Старовойтовой и Игоря Талькова.

– С ума сошла? – вытаращила на нее глаза Уля. – Я этих людей вообще не знаю.

– И замечательно, что не знаешь. Ты была готова сказать что угодно, лишь бы до твоего папы дошло, что ты по-прежнему девочка-катастрофа, за которой нужен глаз да глаз. Вчера ты до поздней ночи ждала от него звонка, чтобы получить обычную головомойку, узнать свое наказание – и на этом успокоиться. Но он так и не позвонил. Поэтому Мэт прав: нам действительно нужно отсюда сматываться и до выяснения всех обстоятельств вести себя тише воды ниже травы.

Ульяна, замерев, со страхом смотрела на приятельницу и, как в детстве, впитывала каждое ее слово. Кажется, до нее и в самом деле начинало что-то доходить.

– Девочки! – снова слово взял Мэт. – Я понимаю, что как единственный мужчина в коллективе должен возглавить переезд и предложить вам какое-то новое пристанище. Только, боюсь, из общежития меня давно уже выписали, да нас бы всех туда и не пустили.

– Ни в какое общежитие я не поеду, – надулась Ульяна. – Уж лучше поживу в своей машине.

– В машине долго не протянешь, – возразила Нотка. – Предлагаю временно переехать ко мне, а там посмотрим.

– Куда это к тебе?! – так и подпрыгнула на месте Уля. – У тебя же не было никакой квартиры!

– Ну, допустим, квартира у меня была, только в пригороде. Недавно я ее продала и купила жилплощадь в городе. Пришлось, конечно, брать кредит. Но ведь кое-какие деньги ты мне за мой труд все-таки платила.

– Представляю, какую халупу можно приобрести за такие деньги, – под нос себе пробурчала Уля.

– Конечно, знай заранее, что придется там жить, ты бы платила мне гораздо больше, – с ясной улыбкой откликнулась Нотка.

– Все, решено, я пошел собирать вещи, – нетерпеливо объявил Мэт. – Мне к вечернему спектаклю нужно покончить с переездом.

И удалился в сторону спальни. Нотка юркнула на кухню, через секунду оттуда донеслось энергичное позвякивание посуды. Улино мнение о переезде узнать так никто и не удосужился.