Текст книги "Крепостная навсегда"

– Да. И, прошу заметить, – улика достаточная и убедительная.

– Возможно, вы и правы, однако все же есть «но», господа. В Индии побывал не один Владимир Иванович.

– А кто же еще? – с неохотой спросил Забалуев. —Вы.

– Что? – грубо расхохотался тот.

– Вам смешно? А мне нет. Лучше ответьте, откуда у вас этот хлыст, господин Забалуев? Я видела эти узоры в книге, которую привез Владимир из Индии.

– Вынужден вас разочаровать сударыня, – зло ответил Забалуев. – Этот хлыст я купил у цыган.

– Если цыгане могли привезти из Индии хлыст, то они могли привезти вам с таким же успехом и яд! – поддел Забалуева Репнин.

– Это неслыханно!

– Только не говорите нам, Андрей Платонович, что вы невинны, – продолжал Репнин. – Мы знаем, какое активное участие вы принимали в тяжбе по поводу поместья. Ведь княгиня Долгорукая пообещала его вам, как часть приданого Лизы. А в тот день, когда отравили Ивана Ивановича, в библиотеку беспрепятственно мог проникнуть любой, в том числе и вы.

– Господин предводитель, – Владимир поднялся из-за стола и угрожающе посмотрел на Забалуева. – Предупреждаю, если выяснится, что вы имели отношение к смерти отца, скрыться от меня вам удастся только в могиле.

– Должен признать, Андрей Платонович, – подал, наконец, голос и исправник, – но только что эта дама высказала против вас не меньше улик, чем вы предъявили против молодого барона Корфа. Прошу прощения, господа, но очевидно, что мы поторопились. Честь имею!

Исправник уважительно козырнул и откланялся.

– Я этого так не оставлю! – заверещал Забалуев. – Я доберусь до правды. Я…

Он хотел еще что-то сказать, но захлебнулся под выразительным взглядом Репнина и покинул столовую вслед за исправником.

– Зачем вы это сделали? – Корф повернулся к Анне. – Почему не позволили меня арестовать?

– Потому что вы невиновны.

– Я не заслуживаю вашего доверия, – побледнел Владимир, – но спасибо вам. Прости, Миша, мне что-то не по себе, я оставлю вас на какое-то время.

Репнин поднялся, провожая его, а потом подошел к Анне.

– Я должен перед вами извиниться.

– За что? – удивилась она.

– Я думал о вас плохо – я считал вас робкой и беззащитной.

– Разве сила женщины – не в ее слабости?

– Надеюсь, однажды мне представится возможность вступиться за вас, как вы вступились за Владимира.

– Вы по-прежнему не оставляете попыток привязать меня к себе, заставить меня поверить в то, что я вам не безразлична.

– Но так оно и есть! Я бы хотел видеть вас чаще, заботиться о вас, защищать и гордиться вами. И желание это столь велико, что я ничего не могу с собой поделать.

– Вы хотите заботиться обо мне?

– Я хочу, чтобы мы заботились друг о друге. Разве не так поступают влюбленные?

– Вы любите меня?

– Неужели это звучит так ужасно?

– Не очень, – Анна задержала дыхание, а потом спросила:

– А если я скажу вам, что тоже люблю вас?

– Я думаю, что смогу это пережить, – улыбнулся Репнин и наклонился к ней.

В этот момент в двери показался Владимир. Он хотел поговорить с Михаилом о Забалуеве, но слова замерли у него в гортани. Владимир почувствовал, что мозг его как будто взболтали ложкой. Кровь снова бросилась ему в голову, а лицо, напротив, побелело и за секунду усохло. Владимир ощутил, как сводит скулы и замедляется дыхание. Но он так и не смог оторвать взгляда от Анны и Репнина.

Корф смотрел, потемневшими от злобы и ненависти глазами, как Михаил склоняется к ее лицу – все ближе и ближе. Вот их губы сливаются в поцелуе, тела сближаются на предельное расстояние. Анна порывисто обвивает руками его шею, Репнин скользит рукой по ее талии, по спине, изогнувшейся, словно лебединый стан.

Поцелуй затягивается, объятия становятся крепче…

Владимир отступил, иначе – он понял это так явственно и болезненно! – сдержаться не сможет. Ворвется в столовую, убьет Репнина или, по крайней мере, покалечит, а эту… Господи, что мне делать с этой! Корф недюжинным усилием воли подавил рвущийся из горла рык и буквально по воздуху перенес свое тело в глубь коридора. И, уже отойдя на безопасное расстояние, выдохнул, что есть силы, и убежал к себе.

Она солгала тебе! – кричал невидимый кто-то внутри Владимира. – Ты поверил, поддался чарам актерки, размечтался, что она жалеет и понимает тебя, а она притворялась. Убаюкивала тебя сказками, как маленького, а сама упала в объятия первого встречного… Первого встреченного ею твоего друга! Строила из себя невинность, говорила о любви и добродетели и тут же осыпала поцелуями того, кого обещала оставить в покое.

Она нарушила условия договора, понял Владимир, и она ответит за это. Она будет мучаться за свое преступление и познает настоящее унижение. Клянусь!..

Владимир спустился в кабинет отца и сел за его стол. Потом он поднял звонок и несколько раз с силой встряхнул его. На зов появился один из слуг – Владимир велел найти и привести к нему Анну. Он жаждал мести – страшной и сейчас. Корф положил прямо перед собой вольную Анны и приблизил к себе подсвечник.

– А ты уверен, что поступаешь правильно? – раздался совсем рядом голос отца.

– Кто это?! – сдавленным шепотом вымолвил Владимир, поднимая свечу над столом.

– Разве ты не узнал меня, сынок? – голос из темноты прозвучал расстроенно и грустно.

Свеча задрожала в руке Владимира, и он поспешил поставить ее на стол.

– Отец? Это ты?

– Конечно, я, мой мальчик.

– Но ты же умер!

– Смерть телесная не означает смерть души. А моя душа не сможет успокоиться, пока ты будешь сопротивляться исполнению моей последней воли. Ты помнишь, что обещал мне освободить Анну?

– Отец! Теперь я ее хозяин, а не вы.

– Гордыня! Ты так и не смирился, – голос барона вздохнул и посетовал. – Я допустил ошибку, не написав вольную раньше.

– И даже после смерти ты говоришь о ней! – воскликнул Владимир. – Защищаешь от ее собственной доли, которую ей назначила судьба, а не я!

– Ты злишься на меня, а мстишь ей. Анна ни в чем не виновата перед тобой. Я не делил любви между вами. И очень любил вас обоих. Она могла бы стать тебе сестрой.

– А ты спросил у меня, нужна ли мне сестра? Ты вообще хотя раз поинтересовался у меня, что я обо всем этом думаю?

– Наказывая ее, ты, прежде всего, наказываешь себя.

– Я не понимаю, о чем вы?

– Володя! Пока ты не дашь Анне вольную, ты будешь заложником своей обиды и ненависти. Но, как только ты освободишь ее, ты освободишься сам.

В этот миг Владимир рассмотрел говорившего – это действительно был отец. Такой, каким он последний раз видел его живым – во всем белом и с лицом, исполненным света и великого благородства.

– Отец! – попытался возразить Корф и протянул к нему руку…

* * *

Но ни Анна, ни Репнин ничего этого не знали. Они так увлеклись новизной в своих отношениях, что, казалось, утратили связь с реальностью. Один-единственный поцелуй превратился в вечность и открыл им врата Рая. Влюбленные собирались так и сидеть рядом, продлевая счастливый миг.

– Мы совершили ошибку, – первой очнулась Анна.

– Я обидел вас?

– Вы не можете обидеть меня, Михаил. Только дядюшка был так же добр ко мне, как вы теперь. И мне будет невыносимо потерять и вас.

– Отчего такие грустные мысли? Вы меня не потеряете. Разве нам плохо вместе?

– Хорошо! Слишком хорошо! Но иногда мне кажется, что все это – лишь чудесный сон, который вот-вот закончится.

– Почему сон?

– Только во сне ты в силах стать тем, кем хочешь, а не тем, кто ты есть на самом деле.

– Очевидно, у вас есть муж, томящийся в амбаре? И трое детей, которых вы роздали в крепостные семьи?

– Не угадали.

– Тогда, расскажите, что вас так гнетет.

– Вы знаете, что я воспитанница Ивана Ивановича, он вырастил меня, как свою родную дочь и…

– Анна Платоновна, – тихо сказал подошедший к ним слуга, – молодой барин звал вас в кабинет, тотчас же.

– Ах, как некстати! – воскликнул Репнин.

– Нет-нет, не говорите так, – мягко укорила его Анна, – возможно, Владимиру Ивановичу необходима помощь.

– Я провожу вас к нему.

– Не стоит беспокойства.

– Тогда до завтра? А завтра я отправляюсь к Долгоруким. Думаю, мне следует поговорить с княгиней. Я постараюсь узнать, где находился господин Забалуев в тот вечер, когда убили Ивана Ивановича.

– Миша! Будьте осторожны!

От этих простых слов Репнин расцвел, он вежливо поцеловал Анне руку и ласково пожал ее пальцы на прощанье. Она ответила ему очаровательной улыбкой и тем особенным лучистым взглядом, который всегда отличает влюбленную женщину. А потом отправилась библиотеку.

– Владимир Иванович, вы звали меня? – спросила Анна, входя в кабинет барона, где теперь царствовал его сын.

– Проходите, Анна, – велел ей Корф.

Анна сразу уловила перемену в его настроении. Меньше часа назад Владимир был трогательно ей благодарен и вдруг стал напряженным, властным и безжалостным.

– Чем вызвана столь разительная в вас перемена? Вы же казались добры ко мне!

– Я всего лишь был признателен вам за своевременную подсказку. Вы сумели помешать господину Забалуеву, когда он обвинил меня в убийстве собственного отца.

– Вы что-то задумали?

– А вы мне, похоже, не доверяете?

– Я не знаю, что от вас ожидать и что вы чувствуете.

– Да кто ты такая, чтобы рассуждать о моих чувствах?

– Вы правы. Я вам никто. Мы выросли вместе, но я до сих пор не знаю вас. Все хотели видеть в нас брата и сестру, но я давно поняла, что вы не сможете отнестись ко мне, как брат.

– Тебя мне навязали отец и мать! «Люби ее, как любим ее мы!» А я другой! Но они не захотели этого понять. Я никогда не был и никогда не буду твоим братом! Я твой хозяин, а ты – крепостная в этом доме. И думаю, всем пора понять, что это так.

– Вы, кажется, обещали мне…

– Обещания! Как быстро ты вспомнила о них! Довольно! Завтра за ужином ты исполнишь для гостей танец семи вуалей! Будешь прислуживать и танцевать. Как крепостная для господ – для меня, для Сергея Степановича и, конечно, для князя Репнина. Таково мое решение, и никакие слезы и уговоры тебе не помогут.

– Что ж, поздравляю вас, Владимир Иванович! Вероятно, вам не удалось жить так, чтобы отец гордился вами. Но вам удалось добиться того, чтобы я возненавидела вас так же сильно, как вы меня!

Глава 6
Не шей ты мне, матушка, красный сарафан…

На радостях, что Лиза нашлась, Соня с утра побежала на могилу папеньки. Она часто приходила сюда – порадоваться и спросить совета, пожаловаться и погоревать. Соня была уверена, что папенька слышит ее, и каждый раз что-то вокруг давало ей знак об этом. То солнышко выглянет из-за тучи, то птичка возьмется невесть откуда и разольется трелями. Соня порой засиживалась на мраморной скамеечке рядом с могилой отца, подолгу обсуждая произошедшее за день, и, конечно, сейчас она не могла не поделиться с папенькой столь замечательной новостью – Лиза нашлась!

За год, прошедший с момента смерти Петра Михайловича – он погиб от несчастного случая на охоте (упал с лошади, а ружье случайно и выстрели!), Соня так и не привыкла к тому, что больше уже никогда не сможет приласкаться к отцу, посидеть на его коленях, пошептать на ушко разные разности. Соня не могла поверить, что голос, который она слышала в ответ на свои вопросы и жалобы, когда приходила на родовое кладбище Долгоруких, не исходит от папеньки, а чудится ей. И это ощущение особенно сильным было в первое время, когда земля хранила свежесть недавно совершенного погребения. Но и потом, когда через год княгиня установила тяжеловесный памятник из редкого уральского камня, Соня все равно продолжала слышать этот голос. Только теперь он шел не от земли, а со стороны, словно из воздуха или от деревьев.

– Папенька! Это чудо – Андрей Платонович вернул нам Лизу! Мы ее выходим, вылечим, и снова заживем вместе и счастливо. Папенька, милый, мне тебя не хватает! Знал бы ты, как без тебя тяжело. Маменька решила выдать Лизу за Андрея Платоновича. Он говорит, что любит ее, а она любит Владимира. Мы Лизу два дня искали, Андрей ноги сбил, бегая по лесу. Если бы ты был рядом, все было бы по-другому!

– Заблуждаешься, дорогая моя! – к Соне неслышно подошла Долгорукая. – Твой ненаглядный папенька был слабым человеком и подлым обманщиком!

– Он был добрым.

– Да что ты знаешь! – воскликнула Мария Алексеевна.

– О чем это вы?

– Неважно, – Долгорукая с ненавистью взглянула на барельеф на обелиске, изображавший благородный профиль ее мужа. – К тому же он разбаловал вас с Лизой неимоверно. Привыкли, что все дозволено, и чуть что не по-вашему – тут же из дома бежать! Назло мне! Теперь он умер, а я должна собирать за ним плоды его неразумного воспитания! Елизавета вся в него. Ей нет дела до родных, творит, что хочет. Господи!

– Маменька, почему вы никогда не оплакивали его?

– Он недостоин моих слез.

– И Лизу вы тоже не пожалели! Вы такая жестокая, маменька! – Соня расстроилась и убежала.

– Беги, беги, нечего здесь мелодраму разводить, – посмотрела ей вслед княгиня и снова взглянула на образ на памятнике. – Ты и не надейся, Петр Михайлович, я Соню тебе так просто не отдам, хотя бы одну дочь воспитаю, как положено. Елизавета вой в девках засиделась, все мечтает за Владимира Корфа замуж выйти. А я скорее убью их обоих, чем позволю этому свершится. За твои грехи она отвечает, Петр Михайлович! И чего тебе только не хватало? Разве мы с тобою плохо жили? Зачем ты все разрушил? Как я мучилась тогда! А вы радовались с дружком твоим дорогим. Корф не меньше тебя виноват. И отберу я у них поместье, отберу! Пусть его сын нищим пойдет! Пусть помучается Владимир, как я мучалась тогда!

Долгорукая в сердцах смела подолом цветы, что принесла на отцовскую могилу Соня, и решительно зашагала прочь с кладбища.

Дома она прежде всего принялась за расходную книгу. Кажется, все утряслось – Лиза вернулась, у Корфов траур вот-вот закончится, и надо быть готовой к решающей битве за имение. Долгорукая разложила книгу на столе в кабинете мужа и принялась крутить ее и так и сяк, пытаясь понять, что же можно сделать, чтобы извести эту дурацкую запись о полученных князем от Корфа деньгах.

– Маман, я хотел поговорить с вами, – в кабинет постучался Андрей. – А вы опять работаете.

– Дело молодых – наслаждаться жизнью, мы же, родители, должны позаботиться о том, чтобы у вас были на это достаточные средства.

– Знаю, знаю, чем я вам обязан, – Андрей вежливо поцеловал мать в щеку и вдруг разглядел на столе знакомый переплет. – Оказывается, расходная книга у вас, а я ее искал.

– Да, вот все пытаюсь после смерти твоего отца вникнуть в нее, – Долгорукая отодвинула фолиант подальше с глаз. – Да все недосуг – то одно, то другое. Теперь вот ноги разболелись. К непогоде видно.

– А вы оставьте ее мне, я во всем разберусь.

– Что ты, Андрюшенька! – замахала на него руками княгиня, как будто речь шла о ничтожнейшем пустяке. – Разбираться не в чем – все, слава Богу, идет своим чередом. Ты лучше о себе подумай – не засиделся ли у нас? Не пора ли тебе обратно, в Петербург?

– Петербург подождет.

– Не скажи, сынок… Чего тебе? – отвлеклась Долгорукая, глядя на появившуюся в дверях Татьяну.

– Вы чай травяной просили, подавать?

– Неси, да прибор на Андрея Петровича поставь и пирожные не забудь, разговор у нас времени потребует. Но ты садись, Андрюшенька, – Долгорукая вернулась к начатой было теме. – Мне Алешка сказал, что ты давеча свою невесту со двора прогнал? Или почудилось ему, дураку лошадиному?

– Но вы же сами, маман, говорили, что не одобряете приезд без приглашения? Насчет приличий толковали.

– О приличиях, Андрюша, всегда должно помнить. Но я все же рассудила на досуге и поняла, что у вас с княжной настоящее чувство. Таня! Ну, что ты делаешь-то! Осторожнее! – прикрикнула Долгорукая на вошедшую снова Татьяну – та при ее "последних словах, как слепая, натолкнулась на кресло, в котором сидел Андрей, и едва не опрокинула на него разнос с чайными приборами. – Уродка!.. Так вот. Мне бы прежде столько свободы, сколько у нынешних барышень! Я бы со своей красотой таких дел навертела! А она у тебя при дворе живет, в почете и внимании таком, что о тебе – только повод дай! – тут же и забудет. Или ты разлюбил ее?

– Нет, не разлюбил.

– Танька! Да что ж ты творишь! То роняешь все, то падаешь! Пошла вон отсюда, пока я до тебя не добралась! – разгорячилась княгиня, глядя, как пошатнуло Татьяну. – Вот что значит всю жизнь с барышнями, тоже стала мечтательная! Витает где-то. Ступай, кому сказала, после заберешь!

– Простите, Мария Алексеевна, – потупилась Татьяна.

– Ладно, не до тебя мне, – отмахнулась от ее извинений Долгорукая. – И вот не пойму я, Андрей, чего ты маешься, отчего в Петербург не спешишь?

– Вы же сами знаете, какие события у нас.

– События все закончились, скоро быльем порастут. А тебе о своем будущем думать надо. Смотри, как бы младшая сестра прежде тебя замужем не оказалась.

– Вы правы, маман, я и сам хотел к Наташе поехать.

– Поезжай – повинись, помирись. А то потеряешь невесту, Андрюшенька. Я бы для тебя лучшей партии и не желала – родовитая, богатая, красавица и, похоже, любит тебя. А иначе, чего бы сама за тобой прибежала?

– Но как же Лиза? Она еще нездорова.

– О Лизе заботы из головы выброси – она не у чужих людей. А как дело до свадьбы дойдет, так мы сообщим.

– И вы обещаете, что не станете поперек меня с Корфами судиться?

– Побойся Бога, мальчик мой! Или я похожа на ирода злобного? – Долгорукая даже платочек к глазам поднесла – посмотри, мол, обидел мать словами непутевыми. – Я разве могу о чем другом думать, кроме как о счастии своих детей? Все мои заботы – семейные.

– Маменька, – смутился Андрей. – Я не хотел плохого сказать. Просто столько переживаний за эти дни, что я уже и не знаю, то ли говорю, так ли поступаю.

– Вот и отправляйся в Петербург – развеешься, чувства свои проверишь, мысли проветришь. И главное – если любишь ее, любовь свою сбереги. По себе помню – самое это тяжелое дело. А мне иного и не надо, лишь бы все были счастливы.

– Вы правы маменька, – растрогался Андрей. – Пойду собирать вещи и сейчас же поеду.

– А я тебя в дорогу благословлю, – улыбнулась Долгорукая.

Андрей решил перед отъездом еще раз зайти к Лизе – проведать, как она там. В коридоре он столкнулся с Татьяной. Она спускалась с лестницы, что вела на второй этаж, где были комнаты сестер. Татьяна особой радости от этой встречи не выказала, но и с объяснениями и укорами не бросилась. Только слегка поклонилась барину и уже собиралась пройти, как Андрей остановил ее.

– Таня! Как там Лиза, еще не проснулась?

– Проснулась. Я и ей чай отнесла, полезный, с мятою.

– Вот и хорошо, значит, я ее не потревожу. Попрощаться хотел.

– А вы?..

– Я возвращаюсь в Петербург.

– Счастливого пути, барин, – Татьяна побледнела.

– Послушай, Таня, – нахмурился Андрей. Он уже и сам был не рад, что дал вчера волю своим желаниям. Чувствительность девушки вызывала в нем ощущение вины, с которым Андрей справиться не мог, и от этого раздражался и принимался барствовать. – Попытайся понять – ты мне не безразлична, но я говорил тебе – мы не можем быть вместе. Ты выросла со мной и сестрами, ты для нас больше, чем служанка. Ты всегда была другом и мне, и девочкам. Без тебя стало бы пусто в этом доме. Но я женюсь на Наташе.

– А если бы я не была крепостной? Если бы я была вам ровней? Все могло быть иначе?

– Прости, – Андрей отвел взгляд в сторону – он не хотел смотреть, как она уходит.

Более всего Андрея угнетало ее великодушие. Получалось, что это Татьяна прощала его за неосмотрительный поступок, а не он облагодетельствовал ее своей любовью. «Кажется, я становлюсь похожим на Владимира, – подумал Андрей. – А еще говорят, что цинизм – не болезнь. Нет-нет, болезнь, да к тому же заразная!»

Он быстро взбежал по лестнице, чтобы пожелать Лизе скорейшего выздоровления. Но в комнату не попал – перед дверью, точно на часах стоял Забалуев.

– Вы, кажется, не позволяете мне пройти? – изумился Андрей его наглости.

– Как жених, я должен охранять покой Лизаветы Петровны.

– Но Татьяна сказала, что сестра встала!

– Встала, чаю попила да опять и заснула. И, право, сие не мудрено – такие испытала лишения!

– Да, я едва не позабыл, что вы теперь – наш благодетель, Лизу нашли! Однако позвольте спросить, уважаемый Андрей Платонович, как вам удалось разыскать ее? Мы с Татьяной обошли все окрестности – и никаких следов!

– Вы глазами искали, голубчик, а я – сердцем! Любящие сердца друг к другу тянутся. Мы ведь мало с вами знакомы, Андрей Петрович, никогда толком не поговорили ни о чем. А мне, признаться, давно хочется поближе узнать будущего шурина.

– Боюсь, что для столь детального знакомства вы время выбрали не совсем подходящее. Я срочно уезжаю в Петербург.

– Уж не намерены ли вы и сами жениться?

– С чего вы взяли?

– Так спешат только военные курьеры или влюбленные. А у нас, насколько я помню, сейчас не война.

– Если честно, то я не совсем понимаю вашей иронии.

– Да какая же тут ирония?! Женитьба – дело серьезное. Я вот и сам жду не дождусь, когда свадьбу сыграем.

– Надеюсь, что ваш брак будет счастливым.

– Не сомневайтесь Андрей Петрович. Уж, я свою жену не обижу ни словом, ни делом. Холить буду, лелеять, беречь как зеницу ока! Поверьте, я так счастлив, что женюсь на вашей сестре! Витаю в облаках и жду неземного блаженства!

– Будь по-вашему – я не стану тревожить Лизу, – кивнул Андрей. – И не забудьте известить меня о свадьбе.

– Всенепременно! – Забалуев расплылся в широчайшей улыбке, которую он с усилием сохранял на лице, пока Андрей не уйдет.

Еще не хватало, думал он, чтобы князек успел переговорить со своей сумасбродной сестрой, и она пожаловалась бы на ту пощечину. Забалуев был уверен, что Андрей вступится за честь сестры. Эта молодежь стала такая ранимая, такая нервная, чуть что – сразу дуэль! И ему совсем не хотелось потерять столь выгодную перспективу, как женитьба на одной из самых завидных невест в уезде. И уж тем более собственная жизнь была ему всего дороже!

Потерпев фиаско с обвинением Корфа в убийстве отца, Забалуев с утра вернулся к Долгоруким – сейчас этот дом был его передовым рубежом. И Забалуев не собирался сдавать свои позиции без боя. Татьяну, похоже, ему удалось запугать. Но если эта дворовая вздумает его выдать прежде, чем он заручится прощением самой Марии Алексеевны, то сильно пожалеет. И, кроме того Забалуев не знал, как далеко зашло помешательство Лизы, а в том, что у нее не все в порядке с головой, Андрей Платонович не сомневался. Да разве нормальной девушке взбредет в голову после ссоры с женихом бросаться, на ночь глядя, в лес и пропадать там двое суток! Другое дело – брат, с ним надо действовать осторожно и убеждением. Конечно, мальчишка не сможет тягаться с ним в умении вести сложную интригу, по он вспыльчив и опасен своей непредсказуемостью.

Выждав еще какое-то время, Забалуев перевел дух. На этот раз ему удалось отодвинуть момент встречи Лизы и Андрея. Этот ход остался за ним!

– Мария Алексеевна, позволите? – чуть заискивающе спросил Забалуев, проникая в кабинет Долгорукой.

– О, Андрей Платонович! Заходите, заходите! Что же вы мнетесь в дверях, спаситель вы наш?! Да не тушуйтесь – спаситель, спаситель! Какие новости? Надеюсь, такие же хорошие, как и те, что вы нам вчера принесли?

– Увы! Обижен, оскорблен до глубины души – меня обвинили в убийстве!

– Вас? Святого человека? Спасителя Лизы?

– Воспитанница барона Корфа подозревает, что я убил Ивана Ивановича…

– Да кто она такая?! И как она смеет?!

– Хотя лично я думаю, что это сделал сам Владимир. Я даже пригласил исправника его арестовать.

– А вот это вы явно хватили лишку, Андрей Платонович, – неодобрительно покачала головой Долгорукая.

– Возможно, но в свете нашей тяжбы…

– Да, кстати о тяжбе. Вот, полюбуйтесь-ка на эту запись, – княгиня поманила к себе Забалуева пальчиком и постучала овальным ноготком по расходной книге. – Черным по белому написано – долг выплачен! И главное страницы все прошиты и пронумерованы.

– Может, в печь ее? – Забалуева перекосило от злости.

– Подозрительно будет, если книга вдруг исчезнет. Особенно теперь, когда Владимир потребовал сам лично взглянуть на нее. Да и Андрей – принесла же его нелегкая! – видел книгу сегодня у меня на столе.

– А подчистить?

– Пробовала – заметно.

– А вы, поди, ножиком скребли? Вот-вот! А моя двоюродная тетка свой возраст в документах на десять лет убавила. Помнится, сырой картошкой выводила.

– И что же – не заметили?

– Муж до сих пор не знает.

– Ловкая у вас тетка! Дайте-ка я Татьяну позову. – Долгорукая ради такого случая не поленилась – поднялась и с силой потянула за шнур у двери, соединенный со звонком в комнате для прислуги.

Забалуев на всякий случай ловко закопал книгу под какие-то бумаги на столе и, как не в чем ни бывало, принялся расхаживать по кабинету. Скоро в кабинет влетела Татьяна и с порога кинулась барыне кланяться.

– Да ладно, виделись уже, – нетерпеливо остановила ее Долгорукая. – Ступай-ка на кухню да картошки мне очисти и на блюде принеси. И не спрашивай – что, для чего. Делай, как тебе велят и побыстрее!

Татьяна кивнула и поспешила исполнять.

– Ох, Андрей Платонович, если и в самом деле поможет, то я, пожалуй, и сама выйду за вас замуж.

– Я, конечно, возражать не стану, но, боюсь, что после случившегося вы не только сами на меня не посмотрите, но и передумаете выдавать за меня Лизу.

– О чем это вы, Андрей Платонович? Вы – такой герой, а какая же мать за героя не выдаст свою дочь?

– Ах, Мария Алексеевна, никакой я не герой! – повинно склонил голову Забалуев.

– Не прибедняйтесь!

– Увы, я должен открыть вам ужасную тайну. Я – виновник всего того кошмара, который обрушился на вашу семью. Если бы не мой поступок, ничего не случилось бы.

– Да говорите прямо, Андрей Платонович!

– Это не просто, Мария Алексеевна. Выслушайте и попытайтесь меня понять!

– Я – вся внимание.

– Как вы знаете, я ждал Елизавету Петровну – все ждал и ждал. А когда она появилась, представьте, вместо того, чтобы извиниться за свое опоздание, она вдруг принялась на меня кричать! И такими словами стала называть, что я покраснел. Я и подумать не мог, чтобы воспитанные барышни знали такие слова. Она повела себя крайне, крайне неуважительно. Я бы даже сказал: непочтительно и грубо.

– И что же вы?

– Я ведь человек – войной контуженный, я, когда разойдусь, так бываю несдержан. Вот и вышел из себя…

– И?

– Повинен, матушка, – ударил ее! Елизавета Петровна бежать бросилась, да разве ее, молодую, догонишь? Татьяна – и та не угналась. Боже, как я раскаиваюсь! Я совершил ужасный, непоправимый поступок! Мария Алексеевна, сможете ли вы когда-нибудь меня простить?

Забалуев был так убедителен в своем раскаянии и так удрученно сокрушался, что Долгорукая поспешила его утешить.

– Вы – удивительный человек, Андрей Платонович! Принимать на себя чужую вину! Я просто восхищаюсь вашим благородством.

– Так вы не сердитесь?

– С чего бы вдруг? И я на вашем месте непременно проучила бы негодную девчонку. Вы поступили, как мужчина и муж, которому я смело могу доверить будущее своей дочери.

– Княгиня! – Забалуев бросился облобызать ее ручку.

– Барыня, вы картошку просили, – Татьяна вернулась с серебряным блюдом, на котором лежали несколько свежеочищенных картофелин.

– Поставь на стол и ступай отсюда, не задерживайся. – Долгорукая моментально спровадила Татьяну и принялась за подчистку книги. – Не очень-то получается. Может, чернила похуже или картошка у вашей тетушки была другая?

– Голландскую нужно. У ней клейкость лучше.

– Где ж ее взять-то, голландскую?

– Позвольте-ка мне, я вам помогу. Сейчас мы ее…

– Маменька! А чем это вы здесь занимаетесь? – раздался от двери голос Лизы.

– Я… – растерялась Долгорукая. – Лизонька… Да вот беседуем с твоим женихом.

– Да, – кивнул Забалуев, тут же бросив картофелину на блюдо.

– Андрей Платонович любезно согласился оценить новый сорт картошки.

– Замечательная картошка, Мария Алексеевна. За урожай можете не беспокоиться.

– Зачем ты встала из постели, моя милая? – Долгорукая поднялась из-за стола и подошла к Лизе. – Посмотри на себя – ты же еле на ногах стоишь!

– Маменька, – Лиза выглядела испуганной и была очень бледна, – я проснулась – никого нет. Я хотела найти Соню или Андрея, спустилась сюда. А в коридоре на меня напал цыган!

– Цыган? Ну, какой цыган, Лизонька, – по тону было понятно, что княгиня всерьез обеспокоилась душевным здоровьем дочери. – Видать еще не поправилась – в последнее время тебе все какие-то страшные сны снятся. То Владимир Корф тебя из леса вынес, то теперь цыган напал. И где – в нашем доме!

– Это никакой не сон, маменька! Я видела его так же, как вас сейчас перед собой вижу!

– Ну, и каков он из себя? – понимающе улыбнулся Забалуев.

– Ужасный человек – глаза горят, волосы черные, и седая прядь надо лбом.

– Страшная картина, очень похожа на те сказки, которыми Сычиха пугает.

– Маменька!

– Ну, полно, полно, не смеюсь я, – пожала плечами Долгорукая. – И что же он хотел от тебя, этот цыган?

– Он хотел меня предупредить, что Андрей Платонович не тот, за кого себя выдает.

– Что это значит? – нахмурилась княгиня.

– А я дальше вырвалась и слушать не стала.

– Вот что, милая, – твердо сказала Долгорукая после повисшей в кабинете паузы. – Узнаю, что это – очередная твоя уловка, чтобы свадьбу отменить, накажу.

– Он сказал, что знает что-то о моем женихе!

– Довольно! Ступай сейчас же к себе, ложись в постель и постарайся заснуть, чтобы всякая дурь из твоей головы за ночь выветрилась.

– Я никуда не пойду, пока не поговорю с Андреем. Где он?

– Андрей уехал в Петербург.

– Как уехал в Петербург?! И со мной не попрощался?! – Лиза была готова заплакать. – Вы нарочно сделали, чтобы он уехал!

– Лиза, не говори глупостей!

– Ничего у вас, маменька, не получится! Я не выйду замуж за господина Забалуева – это он виноват в том, что со мною случилось! Он кричал на меня, он меня ударил! – Лиза обвиняюще указала рукой на Забалуева.

– Ой, ударил, – улыбнулась Долгорукая, – подумаешь! А как тебя иначе привести в чувство? Будь я на его месте – поступила бы точно также! Повторяю, последнее время ты ведешь себя отвратительно, Лиза!

– Вы знали?

– Андрей Платонович все объяснил мне. И я, должна признаться, чуть со стыда за тебя не сгорела, пока он мне все это рассказывал. И после такого позора этот святой человек еще и спас тебя и по-прежнему хочет жениться.

– Когда же вы простите меня, Елизавета Петровна, за мою минутную вспышку гнева? – скромно потупил очи долу Забалуев.

– Лиза, Андрей Платонович давно загладил свою вину перед тобой – спас тебя, когда другие ничем помочь не смогли. Так что иди в свою комнату и больше напраслину на благородного человека не возводи. А вы, Андрей Платонович, проводите ее, а то, не приведи Господи, опять какой-нибудь цыган объявится.