Текст книги "Глоток Шираза"

* * *

<…> И на все находятся свои хитрости. Я «купил» свои классы с ходу вопросом «Пусть кто знает, назовет предмет скучнее немецкого языка», подымет руку. Ни один не поднял ни в одном из парных 5–8 классов (школа в Купянске неполная средняя). Так, ясно, что скучнее нет. Ну вот, предлагаю учиться интересно. Попробуем. Не пойдет – перейдем на учебник. Но, если хотите, чтобы был толк, придется подрабатывать дома. Три урока – запоминать слова и правила, дома повторять каждый раз. Четвертый урок – викторина. Раздам каждому на бумажке листик со словами. Вы, каждый, в верхнем углу пишете фамилию. Потом переводите слово за словом. Не помните слово – пропускаете. Ни минуты не терять. Кто листик заполнил, как мог, поднимает руку, я сразу беру прежний, даю новый. За каждое переведенное слово – очко. Результат по каждому – сразу после школьных занятий. Каждый пусть записывает свое число очков. Если не пойдет, буду учить по учебнику, так что слушайте и дома повторяйте.

Пошло и хорошо в 7 классах из 8. А в одном классе нашлась умная, способная заводила, из очень культурной семьи, хорошо знавшая (без меня) немецкий язык, и она подружкам, «референтной группе» класса, быстренько переводила листики и раздавала. Я, по дурости, начал орать и все испортил. Надо было по душам поговорить с ней, чего, мол, подружек подводишь. Они ведь ничего знать из-за тебя не будут, немецкий в любой специальности нужен, они разъедутся, ты что, к каждой приезжать будешь, переводить за нее с немецкого. Не сажай их в лужу! А тебя я буду на каждом уроке сажать отдельно и давать отдельное задание, трудное, чтобы не скучала. Ну, кусок прозы с немецкого перевести, или с русского на немецкий, так что приходи со своим словарем. Но вот на эту-то беседу меня как-то не хватило. Сдавал кандидатский минимум в Харькове, диамат, истмат – вот уж и не помню, какие предметы сдавал. Ну вот, все пришло тогда, когда не нужно. Моя книга «Генетика тутового шелкопряда» была принята в печать за три недели до войны (защищал уже после войны), кандидатку защитил за 2 недели до войны. Ну, а что докторскую получил через четверть века после написания, Вам только напоминаю. Но я применил одну-две хитрости, а Вы на своих 4х-летних – неистощимы в проделках, скажу яснее – в проказах.

* * *

<…> Более полувека назад Н. К. Кольцов (он, затравленный мерзавцами, умер в 1940 г., его жена через сутки (приводила в порядок тело) покончила с собой. Теперь ИБР[89]89
  Институт биологии развития имени Н. К. Кольцова.


[Закрыть], в котором работаю, носит его имя, мог бы носить имя Астаурова, но он пробил имя Н. К. Кольцова). Так вот, Кольцов мне сказал: «Вы, В. П., втискиваете в одну фразу то, что нужно сказать в четырех, и в одну статью то, что надо написать в четырех». От этого порока я и теперь не избавился.

* * *

<…> «Выставки детской скульптуры поражают своей серостью». «Несвоевременное обучение мастерству – серьезная угроза творчеству». Убийственно верно! Несвоевременное обучение грамматике окончательно угробливает изучение языков. О том, что губит изучение, освоение языков – могу прочитать лекцию, которую Вы запишете на магнитофоне[90]90
  Эфроимсон прищепил к этой странице записку: «Система домашнего обучения языкам, разработанная в ФРГ фирмой Sita, оказалась столь успешной, что фирма предложила испытывать 10 дней ее метод бесплатно дома и, если результат окажется неудовлетворительным, возвращать прибор фирме без всякой оплаты. Заказчик оплачивает стоимость прибора для основного обучения одному из языков (195 марок) только в случае успеха. Полный многоязычный набор стоит 600 марок. Как видно, обучать языкам можно и с выгодой для фирмы. Что знает о приборе Sita АПН СССР? Следовало бы поинтересоваться, что это за прибор, и выписать несколько штук в СССР».


[Закрыть]. Наберите побольше дисков и не давайте мне мчаться скороговоркой!

* * *

<…> Из того, что я Вам просто запретил обижать учителей, вовсе не следует, что я отрицаю калечение детей и подростков. Наоборот, я ужасаюсь тому, что происходит. Более того, можно на пальцах подсчитать чудовищный размах этого коверканья. Прошу Вас проследить за несколькими расчетами (часть из них есть в «Гениальности», в 440-страничном варианте, кое-что добавлено в <нрзб>-страничном, кое-что свежо, но мы как-нибудь размежуемся).

Расчет номер раз. Как генетик уверен, что все нации потенциально одинаково талантливы и бездарны. Как генетик знаю, что афиняне эры Перикла были не талантливее, даровитее других народов. Афинское гражданство давалось очень редко, Афины узурпировали многие права городов, возглавляемых ими, не давая привилегий, на чем и сломали шею. Перикл не мог узаконить свой брак с Аспазией и доставить своим сыновьям от нее афинское гражданство. Но за полтора поколения 60 000 афинян выдали десяток гениев мирового ранга, лень их перечислять. Итого частота потенциальных гениев 10: 60 000 = 1: 6000. Враки. До нас не дошли гении музыкальные, плохо дошли живописные, не требовались ни математики, ни астрономы, ни химики и т. д. и т. п. Требуйся они, частота потенциальных гениев была бы вроде 1:3 000. Другие времена расцветов не годятся, неизвестно из какого числа населения набирались гении Александрии, гении Августа (II века), гении Возрождения, елизаветинской Англии, расцвета русской литературы и поэзии, гении интеллигенции России начала века и т. д. и т. п. Человечество не вырождалось из-за якобы отсутствия естественного отбора. Человечество почти все время крутилось около стабильной численности полмиллиарда-миллиард, хотя потенциально (по частоте рождений) могло ушестеряться-усемеряться каждое поколение. Вымирание от инфекций, голода, войн и т. д. – не только случай, но и естественный отбор, который ослабел частично только столетие назад. За это время человечество поглупеть не успело. А много ли назовете гениев в СССР? А в мире? На чем они срываются, глушатся, гибнут? В дурацких семьях, где мать задергана, у нас – в яслях, детсадах, школах.

<…> Из всех дарований легче и проще всего замечается музыкальное (и ценители, и инструмент всегда найдутся, не с Амати и Страдивари начинали). Но вот статистика: от матери музыкальный талант наследуется в 4–5 раз реже, чем от отца. А генов-то дите получает от матери столько же или чуть больше, чем от отца. Почему же так нахально извращаются законы генетики? Да потому что даже музыкальному таланту нужно, чтобы дорогу-то пробил Папаша-музыкант (за мам не обижайтесь – от них-то и наследуется и доброта, и порядочность). Есть уйма других расчетов, но подавитесь и этими.

* * *

Наш социальный отбор – главное бедствие страны, главный тормоз перестройки. Кстати, подавляющее большинство людей не умеет, не может, не хочет гореть. Прогремел один (не помню фамилии) математик, изобретательно учивший математике на школьных уроках. Так он ушел в одно из ПедНИИ. Наполеон знал свою сверхчеловеческую работоспособность. Так он был фантастически честолюбив и имел огромный мозг. Но он никак не мог понять, что его маршалы и генералы не Наполеоны. Когда его маршала Ланна назвали героем, он свирепо рявкнул: «Гусар, который в 30 лет не убит и не изувечен, не гусар, а дерьмо». Он был убит в 32 года. Учителя – такие, какими их делали такие же учителя и социальный отбор, который закинул их в экологическую нишу преподавания искусства. Других нет. И не задирайтесь Вы с ними. И непосильно, и несправедливо.

<…> Нет, не имеете Вы права насмехаться над неумельцами! Вам детишек жалко? Мне тоже и очень. Я знаю, что 99,99 % потенциальных гениев недоразвиваются, а из развившихся 99 % не реализуются. А что прикажете делать? Телеграфировал Горбачеву, дал крупный вексель. Горбачев спустил в АН, АН в отделение общей биологии. А секретарь-академик ООБ[91]91
  Секретарь отделения общей биологии, академик В.Е. Соколов.


[Закрыть] – фрукт, зятек, которому в «его» Ин<ститу>те написали трехтомник, за который его произвели в академики, а секретарем выбрали, потому что никакой настоящий ученый на эту должность не пойдет. Он и его шпана создают комиссию. Комиссия выносит решение «за», но с такими оговорками, что никакое издательство не примет. Спрашиваю у члена комиссии – членкора, лауреата, знает меня 50 лет как работягу. Сам со смехом рассказал мне, как ему врач поставил диагноз «подагра» (а он характериологически типичный подагрик, по работе, по всему); он, к счастью, вновь избран президентом О<бщест>ва генетиков и селекционеров имени Вавилова, что сей странный сон значит?

А он отвечает: «При таком составе комиссии ничего лучшего добиться было невозможно». А дело планетарной важности.

И при таких ндравах на высшем уровне Вы хотите, чтобы зауряд-преподаватель изобретал такие же штуки, как Вы??? Призванная, с искрой Божьей! Кстати, в принципе-то я с Вами согласен. Но! Один знакомый физик, проездом через Данию, случайно узнал, что преподаватель средней школы получает в месяц 1500 крон, на 50 крон (считая символически) меньше доцента / экстраординарного профессора Университета. Как, почему такая высокая зарплата у простого преподавателя гимназии? Ответ: «Но ведь мы им доверяем самое драгоценное для нас, наших детей!»

Ничего дети никогда не осуществляют из того, что им предначертано. Могу это доказать на уровне таблицы умножения. Могу на Моцарте с его старшей сестрой Наннерль. Но эта тема для магнитофонной записи.

Если Вас злит, что я извожу столько бумаги и времени, то можете подавиться: я трачу время на наше общее дело. Вы можете то, что должен был бы сделать я, не будь я полной дубиной стоеросовой и в искусстве (кажется, никогда в жизни и не пытался что-либо слепить и ухитрился схватить переэкзаменовку по рисованию, единственный в школе). А главное, я (стоеросовая дубина)² х100 в общении с детьми (двойка = знак квадрата). Тот же окаянный Колька[92]92
  Николай Сергеевич Мюге, сын Аси Великановой, – биолог из Института биологии развития им. Н. К. Кольцова.


[Закрыть], когда ему было лет 13, меня спросил: в чем смысл жизни. Я, как говорится, опупел совершенно, как Есенин, когда на него наорал Маяковский по поводу валенок, в которых тот пришел в салон (обязательно прочтите Мариенгофа А. «Роман без вранья»), примерно, как лампадное масло если бы заговорило.

Словом, тотально, радикально, кардинально сел в галошу. Не забудьте допросить под магнитофон: почему необходимы разные Энциклопедии родительских ответов на вопросы 3-летних, 5-лет-них, 6-летних и т. д. почемучек-мерзавцев.

(Где-то в «Этике» у меня еще что-то об Эдисоне по этому поводу.) Закон: родитель, не давший толкового ответа на вопрос своего дитяти (будь он, дитятя, проклят), заслуживает постепенного сдирания кожи (сразу нельзя, быстро умрет, а надо, чтобы долго мучился).

А как он сможет сообразить? Пусть отвечает: «Я должен подумать, как тебе понятно ответить», а сам тайком глянет в энциклопедию.

Кстати: в Брокгаузе и Эфроне[93]93
  Имеется в виду «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» (не Эфрона).


[Закрыть] есть термин «Беспамятная собака». Ежели не рассказывал, то знайте определение: «Собака, жадная до беспамятства». А термин-то – прозвище Эфрона – он вечно забывал заплатить обещанное. Вот его и обессмертили наборщики.

23:30. Хватит.

* * *

<Январь 1988> Вторница 10:00

<…> Вынужден продолжать орать в В/адрес. Вы что, вообразили, что преподавание языков поставлено лучше, чем лепка? Хуже, но об этом придется толкнуть целую речь в магнитофон, держу наготове, только меняйте ленты. А как преподается музыка? Не знаю, думаю, что тоже хуже. Ваше преимущество в том, что Вы влезаете в человеческую жизнь у таких малышей, которые еще доступны импрессингу, «лепке» в широчайшем смысле. Но об этом – трактат или лекция.

Сократив лист, хватаюсь за лягушку. Читаю, все очень нравится, да так, что не о чем писать, разве вот что: вся жизнь Ганса Христиана Андерсена (кратко, потому что он мой пациент, морфин, о нем Вы могли прочитать в фолианте) – это история поисков, где гадкий утенок превратился в великолепного белого лебедя.

Выходил в палату, заглянул в телевизионную комнату и замер. Передача о Гумилеве, прочитано 2 его стихотворения. «Слово», «Заблудившийся трамвай», фото обложек его книг. С горечью убедился, что за 60 лет, что я провел с ним (я и жив благодаря ему, или хоть человеком остался), у меня в памяти подменились некоторые слова. Ну а что с ним сделали в Ленке, когда я числа 20.5.86, прочитав в Огоньке 17.5.86 о его реабилитации, послал в дирекцию и Музей книги просьбу о ксерокопировании его книг в 2х экз., об этом отдельно, на магнитофон.

* * *

Ну Вы просто впадаете в слабоумие, говоря о «мелочном труде своем». Еще раз: импрессинг – это штука нередко пожизненная. Она определяет главное: буду ли я жить только для себя. Или и для других тоже. Я уверен, что в подавляющем большинстве людей заложено естественным отбором влечение к добру, и пришел я к этому выводу не по Кропоткину, по Дарвину и прочим источникам, а по своему личному огромному (не дай Бог никому) жизненному опыту. То, что Вы вышли на одну (не из столь многих) клавишу, которая мешает стать стервецами, ставит В/распроклятую книгу необычайно высоко, и я давным-давно строчу вовсе уже не из личного отношения к Вам, а из взбудораженной деловой заинтересованности.

* * *

<…> Я как-то сказал одной старой хорошей партийке, не ортодоксной, что Ленин («Материализм и эмпириокритицизм») по десять раз сокрушает то Богданова, то Базарова, то еще дюжину человек, и все одними и теми же аргументами, дюжину раз повторенными.

Она подумала и сказала: знаете, Ленин тогда очень нуждался в деньгах, а платили полистно. Ну вот, а миллионы зубрят, чтобы знать, в чем ошибки именно Базарова, Валентинова и прочих (имена же их Господи веси).

* * *

<…> Невольно вспомнил одного ловца беглецов из лагерей. Целая тема, о том, как он попался, оказался со мной и как он мне вдохновенно рассказывал: «Обыкновенный меня почти не радует. Мне нравится, когда он чистенький, хорошо одетый, чтобы от него хорошо пахло». Его глаза сверкали, у маленького щуплого еврейчика.

А как он навзрыд расплакался, когда зашел его бывший начальник, зашел и он пожаловался – вот и лычки посоветовали снять. Какое-то время спустя (много месяцев) он стоял на контроле, взглянул на меня, я на него, и я, его консультант, даже не успел увидеть, с лычками он или нет.

К этому же времени относится случай, стоящий магнитофонной записи. Я сидел (в связи с каким-то побегом) в компании десятка уголовников, каждый с каким-то мокрым делом. Я просто с умилением вспоминаю это время, это поразительное взаимное уважение и деликатность, с которой они друг к другу относились. Ведь в жизни, при почти каждом мимолетном соприкосновении, люди как-то соизмеряются и соображают, чем, в чем один выше другого. (Ох, стребуйте с меня рассказ о моей любимой (одной из…) книге, «Teh Ship» Forrester’а[94]94
  «Корабль» (1943), роман английского писателя С. С. Форестера (1899–1966).


[Закрыть], о том, как к командиру легкого крейсера «примеривается» его секретарь).

Один из них, например, рассказывал, как он объяснялся со следователем: гр. следователь, вот они врут, что у меня винтовка была. Ну Вы ж меня знаете. Дался ли бы я, будь у меня винтовка?

Так вот, среди нас появился страшно возбужденный молодой фрукт, который занимался церквями, потом занялся квартирами. «И вот на одной квартире пришлось одного пришить, да и отпечатки оставил. Ну, думаю, теперь вышка мне будет. Ну, я и дальше квартирами занимался, жил шикарно, не то, что на малинах, я и на курортах бывал. Работал в перчатках, но свидетелей я уж не оставлял!»

Кто-то из «старожилов» камеры переспросил: значит, свидетелей не оставлял? Тон был несколько сдавленный, и наш новичок, выпускавший сгоряча слов 200 в минуту, что-то почуял, быстро оглядел, увидел каменные лица, понял, что его либо тут же прикончат, а то и растерзают, либо этой же ночью, посерел, кинулся в двери, стал ее отчаянно колошматить, так что надзиратель прибежал сразу, открыл дверь, бросился в нее, и больше мы его не видели.

Конечно, я ничего дословно не помню, но суть была такова. Среди компаньонов был и такой, помнится: он наворовал много денег, тысячи четыре, и пронес через все обыски в лагерь. Ну, как карманник, он во время обыска совал, например, всю пачку сто-и пятидесятирублевок надзирателю в карман и потом столь же незаметно вынимал. Ну, еще по веревочке за окно и т. д. и т. п. А был он наркоманом и в лагере все деньги отдал начальнику лагеря. Тот обещал доставать анашу, по 300 р. порция. Порций 7 или 10 получил, пришел за следующей, а начальник ему говорит: все. Да нет, там должно оставаться еще… «А мне-то что-то причитается или нет, думаешь». Тот ушел, потом, подумав, пришел снова: давай на разок и будем в расчете. Тот дал, этот, найдя топор, нанюхался и зарубил начальника. Но по отношению к парню, не оставлявшему свидетелей, лица были у всех каменные.

* * *

<…> «Выясняется» – любимая присказка моих подшефных подруг-студенток в 1931 г. в Тбилиси-Тифлисе, когда одна из них выводила другую на чистую воду. Та, что подлиннее, выставляла мне напоказ свои коленки, а когда я ее по глупости урезонивал, то она мне отвечала: «они смотрятся». Та, что была покороче, мне нравилась куда больше. Только что вспомнил ее фамилию «Чолокаева». Она была очень серьезной, умной, благородной. Ежели Вы думаете, что я ее когда-либо взял под руку, то ошибаетесь. Ни мне, ни ей такая возможность в голову не приходила. Она была племянницей знаменитого князя Чолокаева, белогвардейца, который в это время еще где-то отсиживался в горах со своим отрядом (о нем где-то упоминает Н. Тихонов)[95]95
  Н. Тихонов. Поэма «Дорога», 1925 г.


[Закрыть]. Когда впоследствии думал, что с ней должно было произойти потом, у меня зубы начинали скрипеть от злости.

Для меня-то 1937 г. прошел благополучно, меня только выгнали вон «за полную безрезультатность работ за 1 ½ года» и уничтожили весь подопытный материал. Командовал делом этим замдир Ин-та шелководства, за полгода до этого происшествия перешедший к нам в Ин-т с поста директора пивоваренного завода. Я газет не читал, о происходящем кругом ничего не знал, выходил только за ограду Ин-та, чтобы пообедать шагах в 100, в столовой. Был накануне крупных открытий (но вполне мог пройти и мимо). Я пошел в ОРГАНЫ, меня приняли 4 майора, я им дал копию приказа об увольнении и сказал примерно следующее: я работал 16–18 часов в сутки. Вот верстка моей с соавтором книги. Если Вы можете навести справки, Вам 16–18 часов подтвердят. Приказ – сплошная ерунда. Но у меня то-то и то-то в прошлом. Если это достаточное основание для разрушения большой работы, так и скажите. Уеду, куда и что буду делать дальше, не знаю. Они мне: «Нет, Ваше прошлое – есть прошлое, на этом основании увольнять нельзя, если считаете, что приказ неправилен, добивайтесь восстановления нормальным путем, через профсоюз и т. д.» А другой задал совсем дикий вопрос: не считаете ли, что вас могли выгнать из целей вредительских? Я ответил честно, этого не может быть, мое начальство, адм. и парт., просто понятия не имеет о том, насколько важно то, что я делаю. Ну, идите, добивайтесь, если правы. Я ушел. Один из майоров вышел в коридор за мной и следил, пока я не повернул на лестницу. Я пошел жаловаться по инстанциям, и еще через месяц на общем собрании ИТР меня объявили врагом народа.

Ну, сделаю пропуск, отметинка у меня есть доныне, приехал мой отец и мудро посоветовал: сделай всю генетику шелкопряда сам, без соавтора (оказывается, мой соавтор подал в Москве в издательство заявку о том, что впредь до выяснения ситуации в биологии, он считает выпуск книги несвоевременным). Впоследствии он, вместе с Исайкой Презентом[96]96
  Исаак (Исай) Израилевич Презент (1902–1969) – ученый и педагог, автор работ по марксистской методологии науки. С его именем ассоциируется история лысенковщины.


[Закрыть] меня тотально выпроводил из науки на 8 лет. Этот мой былой соавтор был довольно грамотным, но очень уж серым ученым. Прошел мимо крупнейшего открытия, не заметив, не сообразив, но this is another story. Он, конечно, стал бы академиком, но просчитался. Когда немцы подходили к Кавказскому хребту, то он не эвакуировался со всей шелкостанцией (Пятигорский, не без усилия вспомнил, хоть фамилия моего племяша – Пятигорский), а остался. Когда немцев поперли, ему подали легковушку, он сказал громко: «Вот как надо относиться к ученым» и уехал. Уехал под Харьков, в Мерефянскую шелкостанцию. И дальше уехал с немцами. Умер где-то в Италии. А эвакуируйся он, то был бы наверняка академиком, входил бы в трофимовское соцветие. Знал немецкий язык. Не исключено, что придал бы лысенковской школе более европейский вид. Впрочем, у Лысенки были свои вполне грамотные генетики, членкор АН Нуждин[97]97
  Николай Иванович Нуждин (1904–1972) – биолог, генетик; член-корреспондент АН СССР.


[Закрыть], проф. Х. Ф. Кушнер[98]98
  Х. Ф. Кушнер – с 1941 по 1976 зав. лабораторией сравнительной генетики в Институте генетики.


[Закрыть], они вполне тянули на докторов, пусть серых.

Я последовал отцовскому совету и вместо серой части своего былого соавтора написал в том же 1937 г. свою книгу, очень хорошую. Лысенке не удалось сорвать ее утверждение в ВАК, но в 1940 г., через две недели после ее утверждения высшей инстанцией, Пленумом ВАК, меня за «раболепство перед Западом», но с формулировкой «поступки, порочащие высокое звание преподавателя высшей школы», замминистра высшего образования А. В. Топчиев выгнал из Харьковского университета. Он же отказался выдать мне докторский диплом, как на этом настаивал инспектор Отдела науки ЦК КПСС, получившая от меня том с полным разбором и доказательствами мошенничества Лысенки и К°.

В 1949 году А. В. Топчиев[99]99
  Александр Васильевич Топчиев (1907–1962) – химик-органик, организатор науки, академик АН СССР (1949), главный ученый секретарь Президиума АН СССР (1949–1959), вице-президент АН СССР (1958–1962).


[Закрыть] (я по харе его видел, что он знал о лысенковщине достаточно) за это поднят был на 3 ступени сразу. Стал из профессоров не членкором и не академиком просто, а главным ученым академиком-секретарем АН. В том, что он бандит, объективно доказуемо очень просто: возьмите (ну хоть в Ленке) его биографию стандартного типа. Быстренько найдете список трудов. Быстренько увидите, что как профессор, он публиковал по 1–2 работы в год, как замминистра по кадрам Мин. Высшего образования он стал публиковать по 30–40 работ в год, как Главучсекретарь АН – по 90—100 (на обеих должностях наукой своей вовсе некогда заниматься, но как директор Ин-та нефтехимии, он просто не выпускал ни одной институтской работы без своего соавторства). Тогда это еще не было принято, так что он здесь оказался новатором. Будете в Ленинграде, в Русском музее, посмотрите на его величавый портрет, а парой залов дальше «Заседание Академии Наук». У карты СССР стоит в несколько небрежной позе Т. Д. Лысенко, а ему внимательно внимает вся академия.

Теперь еще две малоизвестных детали.

1) В 1946 г. вышла книга Hudson & Richens (искать проще на Richens, Hudson – уйма в Ленке) New Genetics in the Soviet Union. Там резюме на 4 языках, в том числе и на русском. Не дословно, но по смыслу: Новое учение о наследственности, созданное Т. Лысенко и Й. Презентом, возникло в СССР в 1932 г. и стало господствующим в 1937 (?) или 1938 (??). Оно господствует и теперь, хотя и в меньшей мере. Это учение является сплавом диалектического материализма с учением Дарвина, Бербенка, Мичурина и Тимирязева: будете у меня, подарю Вам на память ксерокс этого текста. Он оглашен был Лысенко в 1947 г. и, конечно, был известен Сталину. Как международник и полупрофессионал-разведчик категорически заявляю, что это была одна из самых блестящих диверсий английской разведки. Прочитав такое, Сталин обязан был сообразить: я ищу перчатки, а они у меня за поясом.

И еще несколько вещей.

1) Все манипуляции Лысенко и К° были настолько примитивны, что об этих жульничествах ОРГАНЫ не могли не знать. 2) А. Жданов, которого Вы прекрасно знаете по Анне Ахматовой, по Зощенко, по музыке, в 1948 г. знал все и выступил против Берии и ОРГАНОВ в этих вопросах. Он умер недели через 3 после вновь знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 г. 3) Меня арестовали в мае 1949 по ст. 35 как тунеядца (я работал часов по 10–11, по договору в ВГБИЛ, составлял англо-русский биологический словарь) в Харькове, где я в 1947 г. защитил докторскую. На поезд меня привезли в наручниках, в поезде наручники сняли. Утром, проснувшись в купе, полузакрытом, я увидел, что молодой агент органов стоит у окна, спиной ко мне, а у него из-под подушки на верхней полке (я спал на нижней) торчит рукоятка пистолета (револьвера? не помню[100]100
  Лев Зиновьевич Копелев (1912–1997) – критик, переводчик, мемуарист, правозащитник, в 1945 г. арестован, в 1954-м освобожден, в 1956-м реабилитирован, в 1981-м лишен советского гражданства и жил в ФРГ.


[Закрыть], да и не важно). Что я смерти не боюсь, органы знали, и я лежа соображал, то ли прострелить себе голову, воспользовавшись небрежностью этого молодчика, то ли, раз подкидывают, нельзя подыгрывать. Соображал я минут 5—10, потом конвойный юноша в штатском (другой сопровождающий спал в соседнем купе) повернулся, увидел, что я не сплю, подошел и сунул пистолет себе в карман. У меня нет никакой уверенности, что мне его подбрасывали нарочно, считаю только возможным. Суть в дальнейшем. Мне еле-еле наскребли 8 лет за клевету на Советскую Армию. Суть в том, как напечатано в одной тамиздатской книге, что я «защищал честь немецких женщин». Это не совсем так, я защищал честь Советской Армии[101]101
  Лев Евсеевич Тимен (1908–1973).


[Закрыть] и будущее: написал докладную о происходящих эксцессах члену Военсовета 33-йАрмии, подал ее через прокурора 33-й Армии. Меня товарищи заверяли, что пойду под трибунал, но ничего другого я сделать не мог. Я просто и ясно видел все будущее, оно рассчитывалось как по таблице умножения (хоть вот Берлинской стены в 1944 г. я не предвидел, я предвидел только китайскую стену между СССР и Западом). Дело ограничилось тем, что начсанармии и его зам, 2 полковника, меня крыли, а я и отчаивался от всеобщего идиотизма, и радовался, что под трибунал не отдают.

Я обратил внимание на то, что подполковник, который вел следствие, получил в это время орден Ленина; он был малограмотен, мне пришлось уговаривать его писать не Ташкен, а Ташкент (в трех местах). Мату не оберешься. Уговорил. Вообще-то писал чушь собачью, отговариваясь: все укажете при подписании статьи. Вранье, но я и понятия не имел, что можно требовать собственноручных записей. Все время ждал, что подойдут к тому, за что мне по понятиям 1949 г. надо было дать расстрел (ну, с заменой 25 годами):

за диверсионную деятельность против ТДЛ. За февраль 1945 г. по положению дел на 1949 г. мне следовало бы, пожалуй, ну не дать орден, так хоть по головке погладить.

Кстати, с февраля по конец марта 1945 г. (примерно) я ходил в 33-й Армии идиотом. Таким меня держали почти все. Любопытно, что такую же вещь, как я, в феврале 1949 г. проделал один писатель, ныне «тамошний» (Вы наверняка знаете фамилию его, а я не помню. Маразм, пусть локальный, но вовсе не старческий). Меня перестали держать за идиота в 33-й Армии только после какой-то цепи событий, любопытных, but this is another story. Существенно то, что моего обвинительного тома против Лысенко как не бывало, и как я ни пытался рассказать, написать, так и не дали. В совокупности считаю вероятным, что пистолет мне, возможно, подбрасывали. И дали мне не диверсию, а клевету на Сов. Армию.

Потом, попав в 1955 г. в ссылку, я стал добывать справки о том, что я действительно подавал заявление члену Военовета 33-й Армии, и тут произошло много любопытного, например, начсанарм Лялин, который меня крыл 40 минут, ничего не помнил; товарищ, с которым мы вдвоем сыграли в русскую рулетку, пойдя под горящий, взрывающийся артсклад (мне осколком пробило дырку и на-просто разбило очки), подробности не интересны, а в феврале чуть не силой мешал мне идти с заявлением, отказался подтвердить факт заявления письменно и как мне кажется (шел дождь, было темно), при этом плакал: у него семья, он полковник Генштаба и т. д.

Армейский эпидемиолог 33-й Армии, который меня на фронте, как щенка, тыкал в каждый промах, сразу мне написал подтверждение о заявлении, потом он меня отрекомендовал в Ин-т Мечникова как превосходного референта, а я по отношению к нему, больному, поступил сверхсвински, по занятости.

А я, когда решался вопрос о моем приеме в Ин-т Мечникова и шансы были fifty=fifty, заставил себя молчать о том, что в Проблемах Кибернетики 1961, № 5, 6, сразу идут 4 мои статьи, 10 печ. листов, из них 2 по иммунологии: скажу, разнесут по Москве, дойдет до лысенковцев, напишут донос, из №№ выкинут мои статьи (они и написали, но уже статьи вышли, а шеф кибернетики академик-адмирал Аксель Иванович Берг, в будущем мой великий покровитель, донос ксерокопировал, разослал 40 ученым, те прислали ответы по поводу доноса, кибернетик отослал ответы в Главлит и тем кончилось).

Меня, несмотря на умолчание, не выкладывание козырного туза, взяли в Ин-т Мечникова и.о. ст. научного (я бы к ним на коленках приполз бы через всю Москву, возьми они меня хоть лаборантом, но решил держать марку и выиграл 200 000 по трамвайному билету). А на другой день ко мне пришла аспирантка, выложила том с пространной статьей и сказала, что ей нужен перевод. Я догадался, что ее можно направить к завотделу, и сказал: я Вас отправлять не буду, давайте, я Вам буду переводить-рассказывать устно, а уж Вы записывайте, что Вам нужно. Ведь по нормам на перевод нужно 2–3 недели. Прочитал я ей 1 ½ страницы, а она возьми и спроси: на каком языке эта статья. Я чуть не упал со стула (ну, попал в науку), но удержался и кротко сказал «немецкий».

22:00. Ох, не записал, как секретарь парторганизации ездил к академику АМН Жукову-Навозникову[102]102
  Николай Николаевич Жуков-Вережников (1908–1981) – академик АМН СССР, микробиолог, иммунолог.


[Закрыть], представлял медицину в ВАК, его характеристика (он, кстати, дворянин, отличался на Павловской сессии), как он ликвидировал вспышку чумы и на этом слетел с замминистров, по поводу чего проявлял явную скорбь и т. д. и т. п.

* * *

Между прочим, считаю, что жить можно, только интересуясь. Чем интересоваться, найдется всегда. Был человек, который очень приятно просидел в одиночке месяц. Он мысленно или прошептывая, вспоминал стихи, которые помнил. Успел не все прошептать. Я знал человека, который не захотел менять трудную, утомительную, черную работу, грузить тачку, отвозить и выкидывать в бетономешалку вместо того, чтобы обучиться более легкому малярному ремеслу. Он умел раздваиваться и не хотел отвлекаться от раздвоения на малярное дело, которое требовало внимания к себе. А тут он, отнюдь не умея, как межзвездный скиталец у Джека Лондона, абсолютно отрешаться от тела, ставил тело на автоматический труд, а в уме что-то соображал (между прочим, таки сообразил!).

<…> А кстати, соображаете ли Вы, что у нынешних учителей не было ни Луизы Вольдемаровны[103]103
  Луиза Вольдемаровна – немка-воспитательница из Баку, в ее детские группы водили мою маму, а потом и меня.


[Закрыть], ни игры в лото на четырех языках, не было уроков ваяния и зодчества, не было, вероятно, и эквивалента Мары? Понимаете ли Вы, что мир, в котором утопили, как котят, 30 миллионов первенцев-девочек, где дохнут с голоду 250 миллионов африканцев, где после деколонизации и в Африке, и в Индии воцарилось одичание, единственное спасение реальное – это именно сверхранний отбор потенциальных гениев, предоставление им хоть на десяток одной «Вольдемаровны», незадерганной, получающей за воспитание своего потенциального гения до 4–5 лет полную зарплату, дача им не класса с одним учителем на 40 мерзавцев (а все дети – мерзавцы, почти такие же, какими мы с Вами были в их возрасте). Эпизод с домработницей («прислугой»), у которой был нарыв на щеке и которую я дразнил. Мне за это (было мне лет 5–6, м.б. меньше) крепко влетело (меня, впрочем, родители ни разу не ударили).

Но помню хорошо, как у моей матери были потом красные глаза, как потом было совещание с отцом при закрытых дверях, как потом отец на меня изучающее поглядывал, потом новое совещание при закрытых дверях, мама вышла успокоенная (догадываюсь, что отец ей доказал, что я просто дурак). Моя мать была святой (на этом и рано сгорела). В войну она пошла в санитарки к раненым, делала все, раненые даже полюбили свою «жидовочку». Госпиталь был с аристократическими сестрами милосердия, они, конечно, санитарку презирали (но только меньшинство, среди аристократии за слова «Вы антисемит» можно было схлопотать пощечину, презирали только мещанистые, даже когда мама сдала на сестру. Презрение прекратилось, только когда выяснилось, что она жена того самого Эфроимсона[104]104
  Отец В.П. Эфроимсона – Павел Рувимович, сын раввина, окончивший юридический факультет Киевского университета и преуспевший в банковском деле. В. П. вспоминал его как человека «поразительной энергии, огромной пробивной силы, большого комбинаторного ума».


[Закрыть]).