Текст книги "Охота на крылатого льва"

Глава 7

– Алес, спускайся! – повторил Бенито.

«Мамочки родные! – жалобно пискнула Викина Плакса. – Отдай им все, пока не поздно, и умоляй, чтобы не убивали!» Внутренний скептик напряженно молчал.

Из темноты наверху медленно, как всплывающий со дна омута покойник, проявилась фигура. Сердце у Вики застучало так, словно пыталось разбить клетку ребер, вырваться на волю и улететь. Куда угодно, только подальше отсюда! Что это за ужасный человек, похожий на призрака?

Но какая-то часть Вики внезапно активизировалась, и, как ни удивительно, это была та самая женщина, которой принадлежал голубой блокнот: беззаботная мечтательница, легкая душа, больше всего любящая петь и путешествовать. Там, где Плакса готова была отдать все, не предприняв даже слабой попытки защититься, Путешественница собиралась вступить в драку и прикидывала, есть ли на ее стороне хоть какое-нибудь преимущество.

Вика быстро обшарила взглядом пространство. Сумка? От нее никакой пользы! Стол? Блюдце? Кресло?

Кресло!

Она метнулась к груде сваленной мебели и вцепилась в гнутую ножку, изо всех сил дергая ее в попытках оторвать. Будет чем биться!

Ей это почти удалось, когда человек на лестнице заговорил.

Услышав голос, Вика резко обернулась. На лице ее было написано такое изумление, что Бенито расхохотался в голос. Злой это был смех, издевательский, но сейчас Вика была рада и такому.

– Бона сэра, – проговорила девушка в пижаме, стоявшая на лестнице.

Смех оборвался.

– Алес, сейчас не ночь! – устало, как показалось Вике, сказал Бенито.

Девушка не ответила. Она спускалась, осторожно переставляя ноги, как если бы перед ней были не ступеньки, а вода. Она словно погружалась в их залу с ее полумраком: осторожно, боязливо.

Вика выпустила пыльную ножку едва не покалеченного кресла.

Девушка остановилась на предпоследней ступеньке и уставилась на нее, слабо шевеля губами, но не произнося ни слова.

– Алессия, это Виктория, – негромко сказал Бенито. – Поздоровайся с ней.

– Бона сэра, – снова шепнула девушка. У Бенито дернулся уголок рта.

– Здравствуйте, – от растерянности по-русски брякнула Вика.

Ее первой мыслью при виде девушки было, что Бенито держит здесь свою подружку. Но теперь, глядя на эти угловатые скулы, черные глаза, будто подведенные карандашом, на характерные ломаные брови, одна заметно выше другой, она поняла, что ошиблась.

Секундой позже Бенито подтвердил ее догадку.

– Моя сестра, – сказал он без выражения. – Ступай к нам, Алес. Не бойся.

Он протянул ладонь. Алессия уставилась на нее с вопросительным испугом. Она застыла на предпоследней ступеньке, одной рукой вцепившись в перила, другой теребя испачканную в какой-то белой дряни прядь волос. Бенито ждал с таким видом, будто готов стоять вечно, и в конце концов девушка осторожно подала ему иссушенную птичью лапку.

Вика смотрела, как он ведет ее через всю залу. Алессия ступала с величайшей осторожностью, некоторые места обходя стороной.

Ковер, догадалась Вика, она боится пятен на ковре.

Бенито проводил сестру до завалов мебели, и Алессия, согнувшись, забралась под опрокинутый стол и свернулась там клубочком – только черные глаза блестели из импровизированной норы.

– Ты можешь подойти ближе, – разрешил Бенито. – Она больше не станет тебя бояться.

Вика приблизилась, присела на корточки, ощущая неудобство от того, что рассматривает живого человека, словно какого-то зверька. Девушка слабо улыбнулась ей.

В первые секунды Вике бросилось в глаза сходство Алессии и Бенито. Теперь же ее поразила разница. Как, спрашивала она себя, как из почти одинакового набора черт Творец создал два настолько разных облика?!

Определенно, все дело в губах. Жесткий рот Бенито невозможно представить на этом безвольном вялом лице. Пухлые губы Алессии все время полуоткрыты, нижняя вывернута, за ней белеет ряд неровных зубов.

И подбородок. У Бенито он выпирал вперед – как нос у корабля. Алессии сильно скошенная нижняя челюсть придавала сходство с курицей.

Длинные неопрятные волосы падали ей на плечи, криво постриженная челка почти закрывала один глаз. Виктория присмотрелась и поняла, что белая дрянь – не что иное, как седина. У сестры Бенито была наполовину седая голова.

«Господи, бедная девочка».

– И давно она здесь? – дрогнувшим голосом спросила Вика.

Бенито поднял глаза к потолку, сжал пальцы в кулак, отогнул мизинец, безымянный…

– Два года.

– Что?!

– Два с половиной, – поправился парень. – Э, Алес! Сколько мы тут живем?

Девушка на карачках выбралась из-под стола, уселась рядом с Викой, как собачонка. Осклабилась – Вике стало тошно от этого зрелища – и что-то залопотала. Вычленить смысл из этого набора звуков мог только Бенито.

– Она говорит – два и еще чуть-чуть, – перевел он.

Вика опустила глаза. Взгляд наткнулся на огромные колтуны в спутанных полуседых волосах.

Острая жалость взяла в ней верх над брезгливостью. Закипая от ярости, Вика обернулась к Бенито:

– Почему ты держишь ее здесь? Ты что, глупый? Ей нужен присмотр! Она больна, или ты не видишь?

Вика изо всех сил старалась держать себя в руках. Но, видимо, что-то нехорошее прозвучало в голосе, потому что Алессия выпустила ее ногу и поползла подальше от нее.

– Больна? – с притворным удивлением переспросил Бенито. – Я ничего не замечаю.

От бешенства Вика даже перестала спотыкаться на подзабытых итальянских словах.

– Ты же убиваешь ее! – тихо процедила она. – Что она делает для тебя, малыш Бенито? Стирает твое белье? Готовит для тебя кофе? Что, оказалось удобно держать здесь слабоумную прислугу?

Парень шагнул навстречу Вике и остановился в полушаге, нависая над ней. Вика не отшатнулась. Ей больше не было страшно: злость на этого молодого подлеца и жалость к несчастной помешанной вытеснили испуг.

– Ты спрашиваешь, зачем она мне здесь? – голос Бенито стал отвратительно скрипучим. От звука его хотелось заткнуть уши, словно водили пальцем по стеклу. – Может быть, потому, что мой отец не пожелал иметь дурочку в своем доме и сдал ее в больницу? Может быть, потому, что там ее так лечили, что ей с каждой неделей становилось все хуже? Или потому, что, когда я увез ее оттуда, она даже не узнавала меня?! – его голос взвился до визга. – Или потому, что отец выгнал к дьяволу нас обоих, когда я привел ее домой?!

Алессия жалобно вскрикнула, и Бенито осекся. Задыхаясь, он отошел в сторону и отвернулся.

Наступило долгое молчание, прерываемое только тихим испуганным бормотанием больной девушки.

– Твой отец выгнал из дома собственную дочь? – недоверчиво спросила Вика.

Бенито ответил не сразу.

– Не собственную. Наша мать изменила ему. Родилась девочка. Отец делал вид, что простил. Мать умерла три года назад. Тогда отец сразу избавился от Алес.

Он по-прежнему стоял к Вике спиной. Рубаха белела в сумраке.

– У твоего отца еще есть дети? – спросила Вика после долгого молчания.

– Трое парней, кроме меня. Зачем слабоумная девка, когда есть мужчины! Наследники. Не чужая кровь.

Вика молча кивнула, хотя Бенито не мог этого видеть. Она хотела спросить, а как же биологический отец девушки, но потом подумала, что это не имеет значения. Если бы он хотел, давно бы объявился. А может быть, он покоится в могиле, как мать Бенито.

Алессия сидела на корточках и самозабвенно выдирала нити из ковра в том месте, где просвечивала основа. Теперь Вике стали ясны настоящие причины его ветхости.

– Алес, посмотри на меня, – ласково сказала она. Ей самой стало противно от патоки в своем голосе. Так разговаривают с маленькими детьми и собаками те, кто не понимает первых и боится вторых.

Быстрый затравленный взгляд вполоборота. Когда не бросалась в глаза нижняя часть лица, Алес можно было принять за обычного диковатого подростка.

– Сколько ей лет?

– Девятнадцать, – неохотно сказал парень.

Вика протянула руку и очень мягко погладила Алес по плечу. Та не вздрогнула и не отстранилась. Движения пальцев, выдиравших одну толстую нить за другой, замедлились. Вика провела ладонью по плечу девушки еще раз – ощущая каждую выпирающую косточку, – и пальцы оставили свою бессмысленную работу.

Сзади чиркнула зажигалка.

– Я часто кричу на нее, – сообщил за Викиной спиной Бенито, глубоко затягиваясь. – Она привыкла.

– За что кричишь?

– Когда веду ее мыться, а она не хочет выходить из дома. Ведет себя как тупая корова. Слышишь, Алес, про тебя говорят!

Девушка ничем не показала, что понимает его слова.

– В голове у нее один птичий помет, – флегматично заметил Бенито. – И тот протухший.

Он до того непринужденно перешел от ярости к невозмутимости, что у Вики закралось подозрение, будто и первое, и второе – игра на публику.

– Если бы не Алес, я бы занимался семейным делом, как и братья! Был бы уважаемым человеком. А сейчас я кто? Бенито-дурачок! Бенито-неудачник!

– Извини меня, пожалуйста, – попросила Вика.

– За что?

– За то, что я сказала гадость про тебя и Алес.

Бенито молчал очень долго, и за это время Вику успела хорошенько погрызть ее собственная совесть. Он тебя спас, нашептывала совесть, рисковал своей жизнью – вспомни заточку! Доверился тебе, приведя в свое тайное логово. А ты, неблагодарная свинья, обвинила его во всех грехах. Хорошо еще, тебе удалось удержать язык за зубами и ты не ляпнула, что несчастная дурочка наверняка согревает ему постель. Не стыдно тебе, Маткевич?

Вике было очень стыдно.

Она осторожно обернулась на Бенито. Он смотрел на нее с такой горечью, с такой обидой, что Вике захотелось провалиться сквозь пол.

И вдруг угол рта у него дернулся. Вика в первый момент решила, что ей почудилось. Но тут губы Бенито разъехались в довольной ухмылке, и он загоготал, сгибаясь пополам и хлопая себя по коленям, как обезьяна.

– Видела бы ты свое лицо!

Он утер выступившие слезы.

– Еще немного, и ты бы зарыдала. «Бедный Бенито, прости меня!» – у него снова получилось очень похоже передразнить ее дрожащий голос. – Брось! Я не обижаюсь, клянусь небесами!

– А мог бы и обидеться, – сердито сказала Вика, совесть которой мигом заткнулась и смущенно уползла подальше.

– На что? Ты первый человек за много лет, кто захотел защитить ее.

«Второй», – мысленно поправила Вика.

– Поднимайся, Алес! – скомандовал Бенито и похлопал сестру по плечу. – Пора идти! Если посидит тут еще, станет как бешеная, – пояснил он. – Слишком много впечатлений. Алес! Наверх!

Девушка послушно встала, глядя в сторону. Просеменила к лестнице. И напоследок, обернувшись, пробубнила, скользнув по Вике своими прекрасными глазами:

– Бона сэра!

– Сейчас не ночь, – поправила Вика.

Бенито выплюнул прилипшую к губе сигарету:

– У нее всегда ночь.

Он пошел за сестрой, а Вика осталась внизу одна. Она бесцельно побродила по зале, расправляя складки необъятного ковра, и не заметила, как оказалась возле стены, под которой сидел Бенито.

Вика наклонилась к фреске, рассматривая, кто же здесь изображен. Что это за люди, на которых так похож ее новый странный приятель?

И отшатнулась.

На стене были нарисованы демоны.

Глава 8

1

– Я сомневаюсь, что могу вам помочь, – без обиняков сообщил Макар Илюшин.

– Я тоже, – бесстрастно ответил гость. – Но попытаться обязан.

Сергей Бабкин заинтересованно взглянул на него.

Высокий голубоглазый мужчина, светловолосый, с породистым лицом, которое не портили даже набрякшие веки. Пожалуй, он был по-настоящему красив. И производил бы сильный эффект, если бы не макаронина, прилипшая к воротнику рубашки. Бабкин случайно зацепился за нее взглядом и с трудом подавил ухмылку. Визитер из красавца начальственного типа сразу превратился в замученного мужика, в которого кто-то швырялся едой.

«В юности наверняка был любимец девиц», – подумал Бабкин. Он покосился в дело. Олег Маткевич, тридцать восемь лет, глава инженерного отдела в фирме «Металл-пласт». Жена – Виктория Маткевич, тридцать три года. Пропала… где?!

– Поймите меня правильно. – Илюшин доверительно подался к визитеру. – Официальные органы в вашем случае куда эффективнее частников, то есть нас. Вам нужно обратиться в консульство и…

– Я обратился, – сухо сказал Маткевич. – Я обращался во все инстанции. За два дня я поднял на уши всех, включая местную полицию. Они не хотят искать ее. Им наплевать.

– Почему вы так решили? – включился Бабкин в разговор. Сам бывший оперативник, он не любил, когда оскорбляют коллег. Пусть даже итальянских.

– Потому что я разговаривал с консулом. Он прямо сказал, что на местную полицию надежды мало. В основном они нужны там для того, чтобы туристы чувствовали себя спокойно. Это дословная цитата.

– М-да… – Илюшин коротко глянул на Бабкина. – И что он вам предложил?

Маткевич улыбнулся бескровными губами.

– Отправляться в Венецию и искать ее самому. С учетом обстоятельств мне выдадут визу по ускоренной процедуре. Консул явно был убежден, – кривая улыбка стала шире, – что жена от меня сбежала.

– А как на самом деле обстоят дела?

Олег Ильич некоторое время пристально рассматривал свои пальцы. Бабкин только сейчас заметил, что ногти у него изгрызены, как у мальчишки.

– Жена от меня сбежала, – сказал он наконец.

2

Олегу казалось, все потешаются над ним. Осел, оставшийся с рогами в лучших традициях дешевых мелодрам! Конечно, он нелеп. В глазах помощника консула, молодого круглоголового мальчишки, плясали искорки смеха. Мальчишка изо всех сил старался складывать губы в сочувственную гримаску, и в какой-то момент Олег понял, что сейчас он вышвырнет этого дебила в окно, где желтеют тополя. Он скомканно попрощался, вышел, свернул на лестницу и долго стоял, тяжело дыша, сжимая и разжимая одеревеневшие пальцы.

«Сделаем все, что от нас зависит», – пообещал ему консул. Олег не хотел, чтобы они делали все, что от них зависит. Он хотел, чтобы нашли его жену. С любовником или нет, плевать! С ней что-то случилось, она не могла просто так отключить телефон, не могла уехать из отеля, не оставив никаких следов.

Он пытался заставить их почувствовать его страх, но не преуспел. Почему-то все, с кем он разговаривал, видели перед собой оскорбленного мужа, от которого сбежала супруга. Не нужно было рассказывать, что они поссорились перед ее отъездом. Он сделал ошибку. Слишком перепугался, когда дозвонился до отеля и понял, что все всерьез.

До этого момента Олег по-прежнему продолжал винить Вику в произошедшем. Да, он пересмотрел свое мнение насчет дома и детей, он решил, что проявит справедливость и признает ее заслуги. Но во всем, что касалось поездки, он твердо стоял на своем: она не смела так поступать.

И только когда на плохом английском служащая отеля объяснила ему, что синьора выписалась и уехала, нет, они не знают куда, это случилось четыре дня назад, попробуйте позвонить в другие гостиницы – именно в тот момент его вдруг кольнуло в сердце чувство, что он совершил непоправимую ошибку.

Он.

И никто другой.

3

Олег отвез детей к матери. На отца, пытавшегося возмутиться тем, что ему предстоит жить в компании двух шумных спиногрызов неопределенное время, зыркнул так, что Илья Сергеевич, никогда не встречавший отпора, вдруг замолчал, откинулся на подушки и жалобно, по-бабьи всхлипнул:

– Да я что же, Олежек… Я ничего. Пусть погостят ребятишки, раз такое дело.

Какое дело, он толком не знал. Олег посвятил в происходящее только мать, и по тревоге, вспыхнувшей в ее глазах, понял, что все плохо. Она тоже не поверила, что Вика могла сбежать с пылким смуглым любовником, выкинув телефон и заметя следы.

Олег позвонил начальству и вкратце обрисовал, что произошло.

– Мне нужно будет поехать в Италию, – закончил он. – Документы на визу я уже подал. Завтра будут готовы.

– Повиси-ка минуту на трубочке, – помолчав, сказало начальство.

Прошла не минута, а добрых десять. До Олега доносились только отголоски разговора, который начальство вело по другой линии. Наконец бас в трубке снова прорезался.

– Запиши номер. Вдруг решишь, что пригодится.

– Кто это?

– Частные сыщики. Специализируются на розыске пропавших людей.

4

Частный сыщик встретил его один и не произвел на Олега никакого впечатления. Парень как парень, на студента-практиканта похож. Загорелый, тощий, все время улыбается. На щеке свежий шрам. Несерьезный тип, если в двух словах.

Он принялся расспрашивать Олега, а минут пять спустя после начала беседы подошел второй сыщик.

Вот этот впечатлял! Во-первых, здоровенный, как шкаф. Во-вторых, мрачный и молчаливый. В-третьих, глаза умные, злые, и зыркает исподлобья редко, но метко: Олегу, человеку не самой тонкой душевной организации, становилось не по себе под этим взглядом. Грамотные начальники веселыми болтунами не бывают, это он знал наверняка. Так что ему сразу было ясно, кто тут главный, а кто так, на побегушках.

Студентик расспрашивал, здоровяк в основном слушал. В отличие от помощника, ни разу не улыбнулся. Его молчаливое присутствие успокаивало, внушало надежду, что он сможет разобраться и помочь.

«Жена от меня сбежала», – сказал Олег, хотя не собирался этого говорить. И сам себя мысленно ругнул: тебе насмешек не хватило, придурок? Жалости захотелось, мужского сочувствия? А анекдоты про рогоносцев не хочешь? Понимающих ухмылочек за спиной не наелся еще?

– Неправда.

Олег не сразу понял, что обращаются к нему.

Парень-студент, непринужденно развалившись в кресле, смотрел на него с прежней веселой улыбкой. Кресло было синее, плюшевое, на редкость странной конфигурации, и ухитрялось выглядеть невероятно модным и страшно древним одновременно. От него можно было ожидать, что оно либо рассыплется в прах, либо взлетит и разовьет сверхзвуковую скорость.

– Что – неправда? – мрачно спросил Олег. «Распустил ты, чувак, своего пацана», – мысленно укорил он здоровяка.

– Что жена от вас сбежала.

– Тебе-то откуда знать! – вспылил Олег.

В руках студентика появилась фотография Вики. Олег принес ее с собой на всякий случай. Жену снимали на загранпаспорт полгода назад, часть снимков получилась неудачная, и один он забрал себе. На этой карточке Вика сидела с крайне серьезным и деловитым лицом, а из макушки у нее вертикально торчало зеленое перо (поганец Колька прокрался мимо фотографа и в последний момент испортил фото).

– Конечно, вас поразило не то, что она уехала, – сказал Илюшин, будто продолжая какой-то другой, ранее начатый разговор, – а то, как она это сделала. Вы что-то просмотрели, здесь я с вами согласен.

Олег думал о ситуации с Викиным отъездом именно этими словами: «я что-то просмотрел». Вот только он ни слова не говорил об этом Макару Илюшину.

Ему вдруг стал мал ворот рубашки. Он с силой оттянул его и растерянно взглянул на упавшую сверху, как ему показалось, макаронину. Илюшин одной фразой ошеломил его до такой степени, что даже летящая с потолка лапша не вызвала у Маткевича никаких чувств.

– Разумеется, это не любовник, – задумчиво продолжал Макар. – Ваша жена уехала в таком состоянии, в котором меньше всего думают о любви. И в Италии она не заводила никакой интрижки. Она не из тех, кто кидается в омут с головой. К людям привыкает долго, сразу довериться кому-то ей трудно. А уж броситься в объятия… Нет, сомнительно. Вы разговаривали с ней после ее отъезда?

– Один раз, – выдавил Олег. – Когда сын приболел.

– И ничего особенного не заметили?

Он помотал головой.

– Ну вот видите, – спокойно сказал Макар. – Ваша жена от природы совестлива и стыдлива. Совершенно невозможное сочетание для лжеца. Вранье резануло бы вам слух. Так что вы правильно беспокоитесь, Олег. С ней действительно что-то случилось.

Он вернул ему фотографию.

Олег Маткевич был очень упорным и цепким человеком. В том смысле, что, если уж ему в голову приходило какое-то убеждение, оно оставалось с ним практически навсегда. Оторвать от Олега уже закрепившуюся мысль требовало невероятных усилий от того, кто брался за этот подвиг. В офисе Маткевича за глаза называли «центнер»: не из-за его веса, а потому что «хрен сдвинешь», как сказал однажды в сердцах его коллега.

Макар Илюшин, сам не зная того, поставил абсолютный рекорд по разворачиванию Маткевича на сто восемьдесят градусов.

Две минуты.

Именно столько потребовалось Олегу, чтобы отбросить все свои прежние представления об этом человеке.

Кроме того, Олег Маткевич внезапно без всяких видимых оснований подумал, что он дурак. Прежде эта мысль не посещала Маткевича, даже когда оснований было предостаточно. Так что и в этом Илюшину принадлежала пальма первенства.

– Я хочу, чтобы вы ее нашли, – хрипло сказал он, обращаясь только к Макару. Про Сергея Бабкина с этого момента Маткевич забыл.

Макар задумчиво взъерошил волосы.

– Вы можете, – сказал Олег, и это был не вопрос. – Я все сделаю, что надо. Поеду куда надо. Заплачу сколько скажете. Только отыщите ее.

5

– Ну? – сказал Макар после ухода клиента.

– Что – ну?

– Где твой обычный выход с гармошкой в кирзачах? Где классическое нытье «зачем нам за это браться»? Мне непривычно, если ты не начинаешь нудеть. Сразу неприятное чувство, будто что-то идет не так.

Он выбрался из своего любимого кресла и подошел к окну. Олег Маткевич, сильно ссутулившись, шел через двор к своей машине.

– Жалко мужика, – неопределенно сказал Бабкин.

– Не аргумент, – отмел Макар.

– О’кей. Он платит – мы работаем. Аргумент?

– Пожалуй… – Макар обернулся к другу, пристально вгляделся в него: – Нет, ты все-таки подозрительно спокоен. Что-то тут не так.

– Давно хотел побывать в Венеции, – признался Сергей.

– Ты? В Венеции? Там же нет пива!

– Пиво!

Бабкин щелкнул пальцами, скрылся на кухне и вернулся с двумя запотевшими откупоренными бутылками.

– Нет, я все-таки удивлен тем, как быстро ты согласился на это жутко хлопотное дело, – задумчиво сказал Макар, отпивая из горлышка.

«Столько ума идиоту дадено», – говорила иногда бабушка Сергея, когда он откаблучивал в детстве какой-нибудь особенно занимательный номер. Именно эта фраза пришла ему на ум, пока он смотрел на Макара, беззаботно болтающего ногами на подоконнике. «Удивлен он, а!» Правда заключалась в том, что это было их первое настоящее дело после возвращения Илюшина из небытия. Бабкин взялся бы за него, даже если бы им предстояло искать пропавшую жвачку у ученика третьего класса.

Глотнув пива, Сергей отставил бутылку и прошелся по комнате. Его терзала одна мысль…

– Ты закончил свой ритуальный танец? – осведомился Макар. – Можешь приступать.

– К чему?

– К Серьезному Вопросу. Ты всегда так топчешься, когда хочешь что-то спросить, но думаешь, что поставишь себя этим в глупое положение. Это топтание-прелюдия.

– Брехня! – возмутился Бабкин.

Макар ухмыльнулся.

– Ладно, – сдался Бабкин. – Я вот чего не понял. Откуда ты знал про жену этого Маткевича? Ну, что у нее нет любовника, что она долго привыкает к людям… Ты ведь не лапшу ему на уши вешал, а искренне вещал! И, твою мать, попал в точку!

– Судя по его лицу, да.

– Как ты это сделал? Я уже мозг себе сломал! Что, просканировал эту Маткевич по фотке? Там же просто тетка! С дурацким пером. И все! Неужели по снимку?

Он умоляюще уставился на Макара.

– Ну, почти, – скромно сказал Илюшин. – Можешь считать, что просканировал фотографию.

Бабкин сел на пол и благоговейно уставился на Макара.

– Ты гений, – без всякой иронии сказал он. – Черт возьми, я буду писать о тебе мемуары и прославлюсь!

– Дело в том, – невозмутимо продолжал Илюшин, – что на снимке Вика Маткевич, в девичестве Неверецкая. Я с ней был знаком лет пятнадцать назад.

– Что?

– Или двенадцать…

Макар поднял глаза к потолку и принялся загибать пальцы. Бабкин вскочил.

– Ты! Ее! Знал!

– Ну, знал, – пожал плечами Илюшин. – Не мешай, я пытаюсь вспомнить…

Но Сергей уже кипел вовсю.

– Кашпировский хренов! Просканировал он! А я-то голову себе ломаю, как ты собираешься искать эту тетку. Страна – чужая, язык – неизвестный, на местности ни черта не ориентируемся…

– Язык не такой уж неизвестный, – вставил Макар. – По-итальянски объясниться я худо-бедно смогу. И согласился вовсе не поэтому.

– А почему же?! Дело ведь стопроцентно провальное. Образцовый геморрой на наши задницы! Невозможно найти пропавшего в другой стране, если там нет своих ушей и глаз!

Илюшин одним глотком допил пиво, подбросил пустую бутылку на манер кегли и ловко поймал за горлышко.

– Кто тебе сказал, что у нас нет глаз и ушей?

6

Клуб «Артемида»

Когда в дверь кабинета постучали, Перигорский только вздохнул. Он уже знал, кто к нему пожаловал. Причем пожаловал без предупреждения, ведь не считать же таковым звонок за двадцать минут до появления. Встречи с Перигорским обговаривались за неделю, за месяц! Но Макар Илюшин, если начинал действовать, то действовал быстро.

Без всякого энтузиазма Перигорский смотрел на приветливого сероглазого парня, идущего к нему с обаятельной улыбкой на очень загорелом лице.

– Рад вас видеть, Игорь Васильевич!

Глава «Артемиды» с сомнением посмотрел на него. Пожевал губами, будто не был уверен, стоит ли вообще вступать в контакт с этими гуманоидами. Но все-таки снизошел:

– Приветствую вас, Макар. И вас… э-э-э…

– Валерий, – подсказал Сергей.

Игорь Васильевич глянул с укором, из чего Бабкин сделал вывод, что пакостник Перигорский прекрасно помнил, как его зовут. Просто хотел в очередной раз подчеркнуть, что из них двоих готов принимать в расчет только Илюшина. Память у лысого хрыча была прекрасная, а после того, как Бабкин два года назад проник на территорию «Артемиды» и произвел там страшный переполох, никогда не забыл бы Сергея.

Сам Перигорский больше всего походил на богомола: высокий, тощий, с огромной, совершенно гладкой головой и коричневыми полукружьями век, которые он часто прикрывал и надолго замирал в такой позе. Очень длинные руки, казалось, жили своей жизнью, отдельной от тела. Бабкин все время ждал, что Перигорский вот-вот сложит их в молитвенном жесте, как это делают хищные насекомые, и в уголке рта у него на миг дернется лапка недоеденной бабочки.

Про бабочек Сергей вспомнил не просто так. Перигорский был создателем и бессменным главой пейнт-клуба «Артемида», с которым Бабкина и Илюшина судьба сталкивала уже дважды. Если в первый раз они попали в строго охраняемый клуб без приглашения (Бабкин приложил для этого массу усилий, и дело закончилось для него плохо), то во второй раз Перигорский лично пригласил их для расследования убийства, случившегося в «Артемиде».

Убийства «бабочки». Проститутки. Ибо «Артемида» была не чем иным, как ролевым клубом, возможно, лучшим в мире, на территории которого реализовывались все желания немногочисленных и очень состоятельных клиентов[1]1
  О первом деле читайте в книге Елены Михалковой «Остров сбывшейся мечты». Второе расследование описано в книге «Дудочка крысолова».


[Закрыть].

Когда его детище называли элитным борделем, Перигорский очень сердился. Он управлял чужими мечтами и фантазиями. Кто еще, скажите на милость, мог этим похвастаться?!

Впрочем, Игорь Васильевич никогда не хвастался. Мелкие, жалкие, суетливые людишки вокруг не могли оценить его величия.

За исключением, пожалуй, единственного человека. Который сидел в эту минуту перед ним и улыбался так славно, что Перигорский улыбнулся бы в ответ, если б эта функция давно не атрофировалась у него за ненадобностью.

– Вы где-то хорошо отдохнули? – проскрипел и тут же поправился: – «Хорошо» беру назад. Вы выглядите похудевшим, Макар.

– Морской круиз, – пояснил Илюшин, почти не погрешив против истины. – Кормежка была так себе[2]2
  По поводу кормежки Илюшин безбожно врет. Узнать о том, почему он это делает, можно из книги «Пари с морским дьяволом».


[Закрыть]. Мы к вам по делу, Игорь Васильевич.

Вот оно! Глава «Артемиды» снова вздохнул. В глубине души, разумеется. Он предпочитал все эмоции проживать внутри, не выпуская их на поверхность.

Перигорский ненавидел быть кому-то благодарным. Благодарность – это всегда долг. Но он не желал грешить против истины: как ни горестно признавать, но ему действительно есть за что быть признательным Илюшину. Конечно, тот работал на Перигорского не бесплатно. Но долг был самого ненавистного для Перигорского свойства – того, что не возвращается деньгами.

– Буду рад помочь.

Он учтиво склонил голову, ожидая приговора. Страшно представить, что потребует (формально попросит, всего лишь попросит!) этот милый юноша, который в действительности вовсе и не милый, и не юноша – кому, как не Перигорскому, об этом знать!

– Мне нужна помощь в Италии, – сказал Макар. Игорь Васильевич, меньше всего ожидавший подобного, изумленно уставился на него. – А если быть точным, в Венеции.

7

– Ну и рожа у него стала! – довольно прогудел Бабкин, когда они вышли на парковку. – Ты ему сбил настройки. Ошеломил до глубины души, если она у него имеется.

– Я его обрадовал! – поправил Макар. – Наш лысый друг был уверен, что мы попросим что-нибудь безумное.

– С чего ты взял?

– Перигорский не рассуждает в обычных категориях. У него замах, полет мысли и чувства! От меня он ждал того же.

– Например, что ты захочешь устроиться в его бордель. Вот уж где замах.

– «Артемида» не бордель.

– Все, все, согласен! – Бабкин вскинул руки. – Только не надо снова рассказывать мне про психологов, рисунок сюжета и прочую муру. Девочки спят с клиентами? Спят. Деньги им за это платят? Платят. Значит, бордель.

– Приземленный ты человек, Серега, – с грустью констатировал Илюшин. – Нет в тебе стремления к высокому.

Бабкин хмыкнул.

– Ну почему же… Та высокая блондинка в ошейнике, которая нас провожала…

– Заткнись, – беззлобно потребовал Илюшин. – И вообще, ты женат!

Они подошли к машине. Ветер гнал по улице пыль и пожелтевшие листья. Над головами собиралась классическая осенняя хмарь.

– А в Венеции солнечно, – задумчиво сказал Бабкин и открыл дверцу. Макар уже уткнулся в свой телефон, но Сергею хотелось общения. – Слушай, а зачем ты соврал Перигорскому о цели нашей поездки? Разве не ты предлагал быть с ним абсолютно честным?

– Я?! – изумился Макар, не отрывая взгляд от экрана. – Ты шутишь. И в мыслях не держал! Казаться честным – да, это необходимость. Но быть? Какая глупость!

Он осуждающе покачал головой.

Бабкин засмеялся.

– А ты знал, что у него дом в Италии? В смысле, до нашего визита.

– Догадывался. У него на стенах в кабинете картины. Я их еще в тот раз заметил.

Сергей нахмурился, припоминая. Точно, висело что-то пестренькое.

– Желтенькое и сиреневое?

– Акация и лаванда, – перевел Илюшин. – Типичные итальянские весенние пейзажи. Картины ничего выдающегося из себя не представляют. Значит, Перигорскому просто нравится то, что на них изображено. А если ему что-то нравится, он идет и покупает это.

– Хорошо, что ему не нравлюсь я, – пробормотал Бабкин. – Но все равно эти пейзажики Перигорскому не подходят. Ему бы что-нибудь повыразительнее. Портрет Ктулху там или Гитлера… Кстати, куда мы теперь направляемся?

– В ближайший торговый центр, за чемоданом, – сказал Илюшин и сунул телефон в карман. – Билеты я только что забронировал, вылетаем рано утром.

Уже сидя в неудобном кресле самолета, набиравшем высоту, заметив приближающуюся стюардессу, Бабкин вспомнил, о чем хотел спросить.