Текст книги "Враг моего сердца"

Глава 9

Едва передохнув день, они уж собрались тропу искать до старого святилища. Вызвался с ними идти и Брашко, и десятник: решили княжича теперь одного не отпускать. И удивительно было утром, когда со двора выходили, увидеть, что среди радогчан стоит дочь старосты и на Стояна смотрит уж больно внимательно и неотрывно. Мира обмолвилась накануне, что тот частенько в дом Остромира бегал, то ругался с ним, то просил хоть чем-то ещё помочь в поисках Ледена. Вот, значит, приглянулся девице на выданье. И от мысли этой так странно сделалось. Стоян здешней старостовой дочке уж точно в пару не годится: остёрцев в Радоге только оттого терпят, что Остромир приказал. Но сердцу женскому, видно, всё равно, что о том остальные думают: друг, враг ли – если к душе пришёлся. Оно тянется всё равно, и уж невозможно представить, как было бы, не случись эта встреча.

Погода сегодня, на счастье, благоволила к долгому пути. Отплакал по ночи небольшой дождь – и остатки его теперь сияли рассыпанной по жёлтой траве росой и свисали прозрачными слезами с ветвей. Кругом капало, перетекала сырая свежесть между сосен и берёз, стелилась по земле, трогала лицо. Шлось легко: после всего, что не так давно пережить довелось. На сей раз Елица умнее оказалась: захватила с собой ещё и грубовытканную свиту Сияны, чтобы не промокнуть так быстро, коли непогода вернётся. Вёл всех за собой всё тот же охотник Атей: он один из всех знал, в какую сторону хотя бы идти надо. Да только предупредил сразу, что проводит лишь до края болота, а там направление укажет да места приметные, по которым путь пролегает, и вернётся в весь.

– Я с нечистью той встречаться не хочу, которая там живёт, – сказал. – Да и князя Борилу тогда Венко водил – не иначе за это на немилость Лешего налетел. Тот медведя на него и наслал – ещё осень не прошла. Не хочу так же, как он, жизнь закончить. Недобрые вы дела затеяли.

Ледену пришлось хоть и на то согласиться – иначе куда идти-то? А Елица всё надеялась, что Чарина их не обманула, придёт, как нужно будет, да укажет верную тропинку с святилищу Велеса. Лишь бы кмети приняли такую помощницу. Но княжич сказал, что людей своих обо всём ещё намедни предупредил. Оттого, верно, Стоян нак настороженно крутил головой, озираясь, словно каждый миг ждал, что из зарослей мавка выскочит.

Чем выше поднималось Дажьбожье око, тем теплее становилось кругом. Влажной духотой наполнился воздух, словно в бане все оказались. Парни начали распахивать свиты, повеселели даже и завели разговор с охотником, расспрашивая о том, как здесь живётся. Атей отвечал поначалу неохотно, но после разболтался, стараясь, впрочем, говорить не слишком громко: лес, он не очень-то шум любит. Это только нечистых отгонять годно – блажить – а если входишь в Храм по своей воле и рассчитываешь на милость Хозяина, то и и вести себя надо тихо. Леден, казалось, и не слушал никого, словно один шёл. Елица разглядывала его укрытую тёмно-синей рубахой спину – показалось, уж до самых мелочей запомнила. И всё хотелось спросить о чём-нибудь – да не решалась.

Скоро смолкли и остальные мужи, напряглись, за оружие невольно похватались. Светлый, пронизанный ярким солнцем лес сменился ельником, что обрушился на всех после неширокого луга, на который уже вывели скот – пощипать молодой, проросший сразу после схода снега, мятлик. Вот было ясно и радостно – и вдруг сомкнулись кругом вечно сумрачные стены зелёных елей. Зачавкала под ногами подтопленная земля, застыл воздух без единого вздоха ветра.

– Вот тут я вас и оставлю, – торопливо проговорил Атей. – Вы себе посохи возьмите – путь щупать. Болото неглубокое. А том и посуху где пройти можно. Скоро скальная стена с юга встанет – так вот вдоль неё идите. А как закончится, так снова на юг поворачивайте.

– Княженку, значит, на нашу совесть оставляешь, – впервые за весь путь высказался Леден.

И глянул на охотника вроде и насмешливо, но и недобро тоже. Тот под его взором сник и потупился, да страх его, видно, гораздо сильнее был, чем желание Елице помочь. Он распрощался со всеми скомканно и ушёл, не оборачиваясь, по едва проступающей средь травы тропе. Княжич только головой покачал, глядя ему вослед, а как тот скрылся из виду, повёл всех дальше. Благо думать над тем, куда идти, не нужно особо: Чарина поможет.

Лес становился всё дремучее: явно сюда уж давно никто не ходил, даже по грибы или ягоды.

– И что? – Стоян беспокойно огляделся. – Когда помощница наша появится?

Леден оглянулся на него, собираясь, верно, что-то ответить, но позади всех вдруг прозвучал звенящий, словно морозный родник, голос:

– А вы меня уж, гляжу, заждались, как на посиделках?

Бесстрашные воины, которых и ратью встречной не напугаешь, вздрогнули одновременно. Брашко – тот и вовсе за оберег на шее схватился. Мавка обошла его, глянув без интереса, улыбнулась Стояну, который так и встал на месте, медленно к ней поворачиваясь.

– Скучал по мне, княжич? – Чарина вытянула шею, стараясь посмотреть на него через плечо Елицы, которая встала у неё на пути.

– Да не очень-то, – хмыкнул Леден.

Чарина повела плечом, не слишком, видно, обидевшись на его слова. Она прошла мимо всех и остановилась, сторонясь пятна света, что падал на тропу рядом с её ступнями.

– Все вы парни пригожие, – обратилась она к Стояну и Брашко, – да только вернуться вам придётся в Радогу. Дальше я только княжича и княженку поведу. С ними у меня уговор был.

Десятник, совсем уж сбросив робость перед мавкой, даже вперёд шагнул.

– Вот уж придумала. Я княжича не оставлю! Кто знает, куда ты их заведёшь.

И видно, хотел бы какие слова покрепче добавить, да поостерёгся навь обидеть – она ведь и верно, навредить может.

– Хотела бы завесть, – жестоко усмехнулась Чарина, – лежал бы ваш княжич сейчас где на бережку, нацеловавашись вдоволь с водами Сойки. А там, может, и сыскали бы его через пару лун. Может, раньше.

– Не перечь, Стоян, – остановил новые пререкания десятника Леден. – У нас с ней и правда уговор. Ничего с нами не станется.

– Да как нави-то верить? – возмутился напоследок Брашко.

– Приходится верить, – Елица улыбнулась примиряюще. – Только она нас через болото проведёт.

Парни повздыхали, конечно, посматривая на Чарину, что в их разговор и не вмешивалась больше, наблюдая за ним с улыбкой на иссине-вишнёвых губах.

– Мы на лугу том вас ждать будем, – решил наконец Стоян. – Никуда не уйдём.

– Вот и ладно, – кивнул княжич.

Дальше пошли втроём: мавка впереди – неспешно, покачивая облепленными мокрой рубахой бёдрами. Словно и правда княжича соблазнить хотела. Да тот всё мимо неё смотрел, будто испытав уже на себе её чары, стал к ним вдруг совсем равнодушным. А Елица поглядывала на Чарину, маясь любопытством: неужто все мавки такие? Она, признаться, встретила только первую. А теперь предпочла бы больше с ними никогда не сталкиваться: и зла от неё большого не случилось, но веяло от неё постоянной угрозой, как бы ласково ни говорила, как бы ни улыбалась призывно.

Ельник всё густел, всё меньше света проникало сквозь богатые, словно собольи воротники, ветви. Да и версты не минуло, как сырая земля обратилась и вовсе жидкой грязью. Леден хотел было срубить пару тонких молодых осин – чтобы вернее идти было – да Чарина его остановила.

– Не бойся – проведу. Только за мной иди.

Вокруг насколько хватало глаз расплывалось зловонным озером болото. Верно, тут не помогла бы и гать, но здесь её никто укладывать и не хотел. Тропа, что когда-то пролегала через это место, не вела никуда, кроме святилища. Дальше она, как успел рассказать Атей, просто упиралась в цепь скалистых холмов. Даже сумрачные ели не могли выжить в топи: повсюду топорщились из воды корни поваленных временем стволов. Торчали из маслянисто поблескивающей воды тонкие остовы чахлых берёзок и осин, редко где виднелись сухие, встрёпанные кочки.

Но удивительно: мавка ступала уверенно и быстро, только слегка петляя, обходя самые опасные места. И чем дальше, тем яснее Елица понимала, что без Чарины они не прошли бы здесь и за несколько дней. До той самой скальной стены, которую не увидишь, пока почти не ткнёшься носом – так заросла мхом – тянулась вязкая зыбь, булькало где-то, горланила выпь, словно спутала день с ночью. И от звука её голоса внутри аж что-то вздрагивало: может, и сам Болотник кричит, выбравшись со дна?

Не соврал охотник: как только оборвалась цепь древних скал, Чарина повернула на юг, а там путь начал уходить в низину. Зашли они с другой стороны гряды – глянули в небо: солнце поднялось совсем высоко. Скоро и на закат повернёт. Хорошо бы выбраться до того, как стемнеет.

– Уже недолго осталось, – мавка обернулась.

И верно: скоро выбрались они из самой лютой топи – да прямо к месту необычному. В таких только святилища и устраивать. Две каменных щеки здесь сходились, соприкасаясь словно в поцелуе, а за ними тропа, что ещё осталась со стародавних времен, уходила ниже, в невидимую пока даль.

– Пришли, – навь махнула рукой на “целующиеся” камни. – Там старое святилище. Туда твой отец когда-то ходил. А вот зачем, может, и узнаешь.

– Спасибо тебе, Чарина, – Елица улыбнулась, не зная, нужна ли той хоть какая-то от неё благодарность, кроме уговоренной.

Мавка вздрогнула всем телом, услышав своё имя, и помрачнела вмиг, отчего походить наконец стала на опасное умертвие. Но эта тень лишь скользнула по ней, а после пропала. Верно, Леден, который в это время осматривался кругом, ничего и не заметил. Только у Елицы внутри похолодело.

– Поблагодаришь, когда поможешь мне, – ровно проговорила Чарина, словно бы в том и сомневаться не приходилось.

– Пойдём, – княжич обернулся нетерпеливо.

И вниз направился, не собираясь больше топтаться на месте. Елица с облегчением поспешила за ним: хоть ненадолго уйти из-под вечного пристального наблюдения мавки. Они минули угрожающе нависшую над головами арку и по выбитым в камнях ступеням спустились в сумрачную, окружённую со всех сторон гранитной стеной чашу. Здесь в самой серёдке ровного круга стояло потемневшее от времени изваяние Велеса: кряжистого мужа с длинной бородой и сучковатым посохом в руке. С другой стороны идола вырезанная морда медведя скалилась распахнутой пастью. Вокруг него остались следы старых кострищ: всего девять – неглубокими чёрными ямками вдоль стены святилища. Требный стол из одного плоского камня, установленного на другом, покосился, рискуя обрушиться. Под ним и возле него валялись остатки старых подношений: осколки мисок, почти истлевшие обрывки ткани и какие-то округлые колышки.

Леден медленно обошёл святилище, внимательно оглядывая всё вокруг, и на лице его всё явственнее проступало разочарование: здесь как будто ничего не было.

– Не вижу ничего, что было бы похоже на Сердце.

Он присел на корточки и поднял с земли какой-то медный оберег. Повертел в пальцах и запрокинул голову, глядя в небо, что уже начинало желтеть в преддверии заката. Он прикрыл веки, словно ответа хотел спросить у Богов, куда идти теперь. Ведь Елица тоже этого не знала – и потому молчала, решив, что так будет лучше.

– А откуда ты знаешь, что нет его здесь? – всё же поинтересовалась она осторожно.

– Сердце я почувствую, коли рядом с ним окажусь, – нехотя ответил Леден. – Оно как уголёк меня прижжёт.

Вот, значит, отчего Чаян так охотно брата от себя отпускал. Знал, что тот не позволит обмануть, выдать за Сердце какой обычный оберег, кругляш бесполезный. И как хитро они это утаили. Непонятно только, почему Леден сейчас всё рассказал.

– Надо осмотреться тут ещё, – мирно предложила Елица, отчаянно пытаясь по лицу угадать настроение княжича. – Может, что-то укажет?..

– Укажет… – тот хмыкнул и встал. – Ты, верно, поиздеваться решила надо мной, княжна?

Его голос снова полоснул наточенной сталью. Леден подошёл стремительно и впился взглядом в лицо, словно и правда искал на нём следы насмешки. Елица вскинула руку к воротнику плаща, сжала застёжку – сердце подпрыгнуло и тревожно забилось, до духоты, до холодка по спине. Сколько бы она дней в пути ни провела с ним, сколько ни придётся провести ещё, а всё равно пугал он порой.

– Я думала, что оно может быть здесь, – Елица покачала головой, пытаясь не отвести взгляда, не показать робости. – Но я ошиблась.

– Ошиблась, – вздохнул княжич, остывая. – Если бы не ошибки, мы жили бы сейчас гораздо лучше, да?

Она всё же потупилась, продолжая стискивать пальцами прохладную сустугу так, что та впечатывалась в кожу до лёгкой боли. Отчаяние захлёстывало всё нутро, и хотелось плакать: и дальше её теперь княжичи терзать будут, пытаясь выведать то, что ей и ведомо никогда не было. И запугивать будут, и угрожать.

Вдруг гладкой сталью коснулись пальцы Ледена её виска: он будто бы заправил под платок лёгкие пушистые пряди – и сразу руку убрал.

– Давай проверим тут всё, княжич, – тут же севшим от волнения голосом напомнила Елица. – Может, схрон какой есть. Не стал бы, верно, отец на виду ценность прятать.

– Давай, – согласился тот на удивление спокойно.

Дохнуло стылой влагой со стороны входа в святилище. Они одновременно обернулись: к ним спускалась Чарина, безразлично озираясь. Она подошла к изваянию Велеса и остановилась, задрав голову, а насмотревшись на него вдоволь, усмехнулась.

– Вы тут можете ковыряться в земле сколько угодно. Да ты сначала свою часть уговора выполни, княжна, – мавка повернулась и шагнула навстречу. – Велесово святилище – лучше места не придумаешь, чтобы в Навий мир перейти. Он верхний и нижний миры связывает.

– А как же мы без тебя обратно выйдем? – справедливо возразил Леден.

– Выйдете, – ласково успокоила его Чарина.

Плавно приблизилась и обхватила ладонями его лицо. Княжич дёрнулся было прочь, но мавка оказалась на диво сильной – не пустила. Провела большим пальцем по его губам, не сводя неподвижного взгляда.

– Поцелуешь, княжич, – шепнула проникновенно, – и сам дорогу найдёшь. Всё покажу – знать будешь, будто сам тропу ту разведал.

– Ты мавка или русалка, скажи? – низким голосом, от которого и у Елицы словно ласковой ладонью между лопаток кто-то провёл, спросил тот.

– А какая разница? – Чарина вперёд качнулась и прижалась к его губам своими.

Елица опустила взгляд: уж вовсе никакого удовольствия нет на то смотреть. И не столько потому, что с умертивием лобызаться – дело распоследнее – а… неприятно просто. Она уставилась на диковинные гладкие колышки, что лежали разбросанные под требным столом, словно скатились оттуда, когда он накренился. Подошла бездумно и подняла один. Это оказалась маленькая фигурка Макоши, вырезанная настолько умело и тонко, что даже на огромном бревне так не сумеешь порой. До самых мелких складок одежды, до строгой любви в глазах… Елица наклонилась снова, взяла другой колышек – Леля, хоть её идолы попадались в святилищах очень редко. Когда-то давно, говорили, ей поклонялись едва не так же, как и самой Матери Сырой Земле, но как двинулись люди на север и восток, расселяясь по новым землям, почтение к младшей Рожанице осталось больше в их сердцах и выражалась в требах, принесённых на поле перед севом и бережно хранимых обрядах. И последний колышек, поднятый с земли ожидаемо был Ладой – старшей из Рожаниц.

Елица разложила маленькие изваяния на ладони, покатала кончиком пальца, раздумывая, что бы они могли значить, оказавшись здесь, на требном столе Велеса. И едва не вздрогнула, как Леден заговорил прямо у её уха.

– Откуда они здесь?

Она обернулась на княжича: тот с любопытством разглядывал Богинь, но почтительно не касался.

– Не знаю. Наверное, надо расспросить радогчан. Волхвов тоже – они ответят. Может, кто-то из них когда-то здесь обряды какие проводил: с тех пор и остались.

– Верно, – уже гораздо более благосклонно кивнул Леден. – Но я всё ж ещё здесь осмотрюсь… Пока тебя не будет.

– Может, и не успеешь, – Елица улыбнулась. – Там время по-другому течёт.

А в груди так всё и замерло от страха. Никогда она в Навь не ходила, хоть и знала от Сновиды, как это делается, и чья помощь для особого обряда понадобится. А иногда и не нужно никаких обрядов, если то существо, что из Нижнего мира пришло, пожелает с собой провести, мимо реки Смородины – прямиком. Елица вложила колышки в ладонь Ледена, едва коснувшись его прохладной кожи.

– Пусть у тебя пока будут.

Княжич отступил, с опаской посматривая на мавку, что уже подошла и встала едва не перед носом самым в ожидании. Явственно тянуло от неё поросшей ряской водой, а глубина тёмного омута плескалась в глазах: посмотришь долго – и утянет за собой. Неудивительно, что столько парней заморочила, едва не погубила. И княжич-то, обычно колючий, что чертополох, вон – послушный какой рядом с ней. А может, просто не хочет навь злить и тревожить – ну её.

– Не бойся, княжна, – Чарина протянула ей узкие ладони. – Я проведу тебя. И заметить не успеешь, как обратно выпрыгнешь. Только помоги.

Елица покусала губу, последний раз задумавшись перед тем, как шагнуть в эту пропасть. Знала и верила, что Макошь поможет, не даст пропасть и подскажет верный путь назад. Но всё же тревожно было. Она, тихо вздохнув, вложила руки в стылые пальцы мавки – и будто бы в яму рухнула – даже ветер по щекам мазнул.

Всё застыло в неподвижности курганной избы. И землёй здесь пахло, будто и правда не небо сверху, тёмное и мутное, словно тинёта, а высокая насыпь – не выбраться, не разгрести.

Тёмные ели здесь стояли так же кругом – одинаковые, что в Яви, что в Нави. Они – деревья особые, оттого и не любят их люди, потому как силу жизненную пьют. А вот капище старое оказалось не в низине, а наоборот – на холме, с которого хорошо можно было оглядеть изнаночный лес, что раскинулся у его подножия. И было в святилище всё, верно, так же, как много лет назад, когда тропу, что вела сюда, не захватил в свои владения Болотник. Да только Велес – Скотий бог – выглядел по-другому: не человеком, а змеем, покрытым вместо чешуи – шерстью.

– Некогда нам тут стоять, – обратила на себя внимание мавка. Поторопила: – Идём к реке – там та кудель запуталась, что меня держит в Яви, не даёт успокоиться.

Елица последний раз окинула взглядом капище и пошла вслед за Чариной, что уже начала спускаться с холма. Трава здесь росла будто бы сразу пожухлая, всё цеплялась колючими метёлками за подол, обвивала щиколотки – и если бы не сапожки – изрезала бы уже ноги в кровь. Острые камни даже сквозь подошву кололи ступни так, что хотелось ойкать и прихрамывать на каждом шагу.

Скоро вышли они и к реке, что пряталась средь бескрайних сумрачных лесов, увитых плотными, словно самая настоящая кудель, туманами. Они стелились у самой земли, ползли следом и сходились со всех концов к двум путницам, пряча тропу. И шептались – можно было голову на отсечение дать, что Елица слышала их голоса. Но мавка точно, совсем как на болоте, знала, куда идти. Она, плавно ступая, шла вдоль русла темноводной реки, не слушая даже смутных вздохов и вскриков, что раздавались вдалеке, где-то в глубинах непроглядной чащобы.

Наконец Чарина остановилась на берегу у самой границы воды. На противоположном берегу так же, как было в Яви, стоял недвижимой громадой тот самый утёс, на котором и нашла Елица пропавшего княжича. Мавка посмотрела на него протяжно.

– Навечно я к этому месту привязана. К тому, где погибла. Всё потому, что не отпускает меня то, что осталось в Яви, – она повернулась к Елице, которая тихо стояла за её спиной, маясь от дурнотных ощущений, что только усиливались, чем дольше приходилось здесь находиться.

– И как же мне отыскать то, что тебя держит? – она сглотнула липкую слюну.

– А ты войди в воду и посмотри вглубь. Там и увидишь.

Не очень-то хотелось ступать в потустороннюю реку. Вода особой силой обладает, миры связывает, по ней как домой можно вернуться, так и уйти совсем в другую сторону. Туда, откуда не выбраться больше. Но уговор есть уговор. Елица, не страшась промокнуть, вошла в мутную воду почти по колено и склонила голову, силясь рассмотреть в дрожащих отражениях нужное.

И она увидела. Да только не то, что ожидала. Возник вдруг перед взором Радим, совсем юный, только вошедший в ту пору, когда обручаться можно, невесту себе выбирать. И гулял он на день Купалы, любовался девицами, что, словно русалки, танцевали на берегу. И принимал венок из рук одной, самой милой сердцу: были ещё тогда у неё живые карие глаза, и кожа сияла, обласканная тёплым летним солнцем, и на щеках горел румянец смущения, когда, отдавая свитые друг с другом травы, смотрела она на любимого.

Чарина.

Но не прошло и лета следующего, как приехал князь в Радогу и привёз с собой дочь на выданье. Отчего не нашёл ей жениха знатнее, так то, может, лишь Боги ведали. Да сам правитель. Чарина узнала тогда, что Радим с другой обручился и ждёт теперь свадьбы, влюблённый в невесту до беспамятства. В ту, что кровью ему предназначена, пращурами, которые в эти края давным-давно перебрались: другого не дано. Одного взгляда на неё хватило, чтобы он о Купальской своей зазнобе позабыл. И могла бы Чарина это снести, простить ему. Да вот только Елице не простила, что увела у неё жениха. А больше – что не уберегла его после. Страшное горе: весть о смерти Радима – толкнула её с утёса, который только укрепил свою недобрую славу – Утопленник.

– Думала, здесь с ним встречусь, – шепнула Чарина так близко, что Елица вздрогнула. – Но развела нас недоля и в этом мире. Не нашла я его. Привязана к этому проклятому месту. Каждый день вижу этот утёс и кровь свою на его камнях. Красную-красную – аж глаза колет. И болит до сих пор по сердцем. Знаешь, каково это?

– Знаю.

Елица поймала руку мавки, что проснулась ей под ворот: обереги снять. Но та сильнее здесь была, чем в Яви, а потому за гривну тонкую её всё ж ухватила.

– Не могла тебя в Яви достать, – рванула ожерелье с шеи. Зазвенели подвески друг о друга, и витое кольцо разомкнулось, соскочило. – Макошь тебя хранит, да и далеко ты забралась: не дотянешься. И вот сама ко мне пришла, но ведь о тебя обжечься можно. А тут мы равны.

Елица извернулась, схватила пучок сушёного василька, что на груди шнурком обвязанный висел: не осмелилась она без травы особой на встречу с мавкой идти. Да не зря. Прижгла руку Чарины, когда та снова к ней потянулась. Хлестнула по щеке, оставив на ней ссадину, будто камнем ударила. Навь дёрнулась, зашипела, словно вода на горячих углях. А пучок обгорел весь тут же и осыпался в мутную воду, только пальцы испачкав.

– И в кого ты такая? – мавка встряхнула опалённую ладонь. – Словно заговор на тебе какой.

– На матушку, говорят, похожа, – Елица отступила ближе к берегу, не спуская с неё глаз.

Выйти бы из воды: она словно силы отнимала. Чарина резким движением зачерпнула полны ладони, вскинула – ослепила ледяными брызгами на миг.

Елица задохнулась, вытирая глаза. Скользкая, словно покрытая илом, ладонь обхватила шею. Сильный толчок – и бросились в лицо тёмные воды реки. Залили горло и нос, защипали веки. Елица махнула рукой, пытаясь отбиться от мавки, но та лишь макнула её глубже. И дышать стало вовсе нечем – вырвался весь воздух из груди, и хлынула опаляющая волна дальше, вытесняя из тела жизнь.

Но вдруг хватка пропала. Елица вынырнула, совершенно ослепшая, не понимая уже, где она. Громкий плеск позади, всхлип сдавленный – и тишина. Тягостная, мёртвая.

– Дыши. Дыши, княжна, – совсем уж неожиданно раздался рядом голос Ледена.

Она вдохнула, закашлялась мучительно. Её поддержали крепкие, надёжные руки – и так приятно было просто упасть в них, ткнуться лицом в грудь княжича, облепленную мокрой рубахой. Только слегка отдышавшись, Елица поняла, что отчаянно цепляется за его плечи, почти висит на них, а Леден держит её за талию, чуть поглаживая. Но она даже не хотела противиться, не могла ступить от него и шагу.

– Не смогу выйти, – просипела.

Хоть и стыдно было признавать немочь, а никуда от этого не денешься. Разрасталась внутри такая муть, что тело слушаться совсем отказывалось. Словно жизнь вся в реку уходила. Леден скользнул ладонями по её спине, тягуче и до странности ласково, остановился под лопатками, обнимая тесно.

– Я выведу. Нас обоих, – в круговерти, что понеслась перед глазами, Елица вдруг увидела его лицо.

Серьёзное, озабоченное – всего на миг. Почувствовала, как коснулись прохладные губы её уха. И всё казалось, что эти ощущения подкидывает ей Навий мир – так не должно быть. Не должно быть так спокойно рядом с ним. Как за стеной каменной. Леден поднял её на руки и вынес из воды. Куда они пошли дальше – Елица не увидела, уже совсем погрузившись в туманную мглу беспамятства.

Очнулась она от того, что жаркий свет скользит по лицу. Тихий разговор мужчин где-то сбоку подарил приятную мысль о том, что она не может быть в Нави, слишком живо всё: и потрескивание дров в костре, и далёкое посвистывание клестов в кронах деревьев, что едва слышно шуршали – словно мурлыкали – под ласковой ладонью ветра. Она открыла глаза, осмотрела медленно небольшую стоянку, что устроили соратники Ледена под гривами берёз – и низкий гул голосов тут же стих. Княжич склонился к ней, осторожно погладил по голове, что-то сказал неразборчиво. Стоян с Брашко, сидящие с ним рядом, встали, как по приказу, да и пошли прочь, бормоча, что на ночь надо ещё веток набрать.

– Как ты, княжна? – Леден вгляделся тревожно: видно, понять не мог, слышит ли она его, в себе ли.

– Что случилось? Как ты оказался там? – протянула Елица, словно только эти слова в голове и держала.

Княжич усмехнулся.

– А я в Навий мир давно уж одной ногой ступил. Вот и могу ходить туда. Хоть и нечасто бывал, с детства-то. И возвращаюсь потом, словно палками побитый. Почуял, что мавка эта неладное задумала. Вот и увязался за вами, а там уж смог её убить. В Нави и человечье оружие для неё опасно.

Елица несколько мгновений рассматривала его и находила будто бы какие-то новые черты в нём, каких раньше не замечала. Как будто знание, что он – навь наполовину – что-то изменило. Оттого-то и льнула к нему Чарина, тёрлась об него, словно одуревшая по весне кошка: он манил её теплом, что казалось пленительным жаром для мавки. И в то же время сродни ей. А вот живых девиц – отпугивал негожим для обычного мужчины холодом.

Елица снова закрыла глаза: по телу от его голоса растекалась нестерпимая слабость. И хорошо так было, пусть силы ещё не вернулись.

– Спасибо, – только и сумела она сказать.

Наутро они вернулись в Радогу, изрядно переполошив тем весь до самого вечера. Люди-то уже и думать начали, что теперь сгинула непутёвая княженка вместе с княжичем остёрским навсегда. Может, кто-то и радовался даже. Бросился тут же Остромир расспрашивать, как удалось им так скоро через болото пройти, и что они в старом святилище найти сумели. Но и сказать-то ему было нечего – а особенно мавку, что провела их через топь, а после едва Елицу не погубила, упоминать не хотелось. Потому Остромиру показали только те маленькие фигурки Богинь и попросили созвать волхвов – чтобы у них теперь спросить совета.

И новым разочарованием стало то, что никто из них толком не сумел сказать, что означают они и как там оказались. Только один волхв – Годун – что был старше других и служил Велесу на другом уже капище, осмотрел Богинь пристально и, поразмыслив, сказал:

– Был я однажды, ещё выучеником у другого волхва, на одном капище, – он сощурился, словно обратился внутрь себя, вынимая из помутневшей памяти нужное. – Да и то не был, а так, со стороны смотрел. Потому как женское оно и справлялись там в то время обряды, в которые мужам лезть негоже. Почитали его сильно. Место особое – говорили. И видел там изваяния точь-в-точь такие же, только большие. Но сейчас уж не вспомню, где то капище стояло.

Леден выслушал его внимательно, и в глазах его снова загорелся тёплый свет надежды. Стали они такими, какими редко их приходилось видеть – приветливо голубыми.

– А если волхва в Велебоске об этих фигурках расспросить? – он посмотрел на Елицу, которая уже совсем оправилась после похода в Навь, а потому готова была искать Сердце дальше, раз тут не нашлось.

– Возможно, он знает, – согласилась она.

И на душе просветлело. Вернуться в Велеборск, покинуть скорее это место, что причинило столько тревог и боли. Другого ей сейчас и не было нужно.

Поддались они на уговоры Остромира и задержались ещё на день. Отдохнули и уложили в головах всё, что случилось. Одно плохо оказалось: Елица проснулась ночью от кошмара, который после пробуждения и вспомнить-то не смогла. Только осталась будто бы внутри шершавым глиняным черепком часть Навьего мира. И скользнула по щиколоткам мёртвая тина чёрной реки. Она села на лавке, оглядываясь в неподвижную фигурку Миры, которая и не услышал её тихого вскрика. Отдышалась немного и снова легла.

И как бы ни был гостеприимен Остромир, как бы ни уговаривала Сияна задержаться ещё немного, а пришло время возвращаться. Елица едва дождаться смогла. Была ей Радога домом когда-то, да ненадолго – не успела в сердце осесть.

Леден, кажется, тоже торопился назад, хоть и сказать особо брату было нечего. С самого раннего утра, когда вставшее Дажьбожье око ещё едва проглядывало сквозь набрякшие веки облаков, они погрузились на лошадей и отправились наконец в Велеборск. И задумчиво-хмурым был нынче Леден, а уж десятник его Стоян – и вовсе мшистых гор мрачнее: распрощался он с Убавой, пообещал что-то, наверное. Но не знал теперь, когда свидятся и подпустит ли его ещё Остромир к своему порогу.

Говорят, дорога назад всегда кажется короче. Так и было: то ли разгулявшаяся теплом к самому Лельнику погода благоволила, то ли нетерпение скорее добраться до Велеборска подгоняло, а вот уж большая часть пути оказалась позади. Только нехорошо стало на душе, как приехали на тот самый погост Белич, где жена старосты отравленную мазь для Ледена дала.

Елица уж как только ни пыталась заставить себя смолчать, но всё же не сумела.

– Что же теперь с Годаной будет? – спросила, поравнявшись с княжичем, который, как и всегда, ехал впереди.

Он коротко посмотрел на неё и снова вперился в даль, где проступали уже среди зелёно-бурой стены леса очертания изб вокруг крепости.

– Ты снова за старое, княжна, – вздохнул, словно уж посчитал, что она неисправима. – А ведь она меня отравить хотела. Понимаю, что тебе всё равно. Но мне-то ещё моя жизнь дорога.

– На суд её повезешь? – Елица и хотела бы чем-то оправдать Годану, но понимала, что Леден прав тоже.

– Нет, – княжич покосился на неё, явно желая видеть, как вытянется её лицо. – Виру наложу. Большую. Не пастушка ведь порешить хотела. А там как хотят пусть собирают. Не соберут в срок – тогда по-другому судить будем.