Текст книги "Театр Богов. Цветы для Персефоны"

Глава VI

Пересечения

Золотой зной. Пчелы. Зелень переливается под ветром. Ароматы шлейфами плывут в накаленном воздухе, но здесь в роще – прохладно. Любимица моя, тонкоствольная, тенистая, ласковая. Ручейки журчат, птички поют, и всё такое нежное вокруг, в солнечных зайчиках и хрустальной дрожи. А я вся на нервах. И злюсь.

Ах, вот и Геката! Сегодня она – бабушкой; вся в черном, с клюкой. Хромает, постанывает. Да, такой лучше посидеть под деревцем, отдохнуть. Прикрыть глаза сморщенными веками и нашептывать беззубым ртом. Шамкать и кряхтеть беспомощно, встряхивая седыми космами, перехваченными лентой на лбу. Но сколь ни был бы зловещ этот облик, особенно в сочетании с местом избранным для отдыха, здесь, в моей священной роще, ее никто не побеспокоит. Тут не принято навязываться да расспрашивать – только уединяться, молчать, мечтать и ждать.

Крючковатые пальцы крепко охватили суковатую трость. Вены вздулись под иссохшей кожей, желтоватой как старый пергамент.

– Тетушка, я здесь. Ты звала меня, я пришла. Устала, как ни странно.

– Ну, еще бы. В таком-то обличье! Я на тебя только взглянула – и уже вся в «не могу».

– Ты сказала – что-то срочное…

– У меня была Гера.

– Ох.

Старуха сжалась в комок и застонала. Афродита усмехнулась.

– Эта глупышка Геба сказала ей, что у меня есть какие-то особые мази, от которых можно стать очень юной и очень красивой, даже красивее меня…

– … и еще моложе Гебы. Тетушка, они обе так близки к истине!

– Пока не очень. Но я, как и ты, боюсь, что Гера узнает про Дары. А может быть, уже знает, пусть не всё может, часть….

– Но откуда?

– Откуда мне знать? От Зевса, например. Эта её настойчивость, даже наглость, я бы сказала. Она никогда не позволяла себе такое раньше. Со мной, во всяком случае.

– А Зевс знает?

– Конечно.

– Это плохо. Он может нам навредить.

– Нет. Не может.

– Почему?

– Потому что тогда я ему наврежу. Да ещё как!

– А ты сможешь?

– Естественно. И это совсем несложно. Если подумаешь – тебе не составит труда догадаться.

– А он догадывается?

– Милая моя бабулечка, он не догадывается, он знает. Помнишь ту историю с Анхисом, когда Зевс носился по Олимпу с воплями «Ура, она влюбилась в смертного, у них будут дети!! Я отомстил!», ну и так далее. Помнишь?

– Ах, да! Это было…

– …незабываемо, знаю. Я тогда обманула его.

– Что ты хочешь сказать? Твой пояс…

– Мой пояс не работает против меня. Это невозможно. Я поддалась Зевсу. Пусть думает, что победил. Пусть считает, что я уязвлена. Он самолюбив до окостенения. Пусть упивается. Когда мужчина в гармонии со своим эго, им проще управлять.

– Ты мудра, тетушка.

– Да и ты не промах, племянница! Но вернемся к насущному. Нам нужен сад.

– Я как раз хотела обсудить это…

– Мне очень нужен совет, но, увы, не твой, племянница. Или просто подумать в одиночестве. Я пока не решила, что лучше.

– К кому ты хочешь обратиться?

– Понятия не имею. Пока. Но возможно, скоро буду знать. Давай проговорим ещё раз – нам нужен сад, где будут все нужные травы и цветы мира, его нужно будет спрятать, здесь, на земле, куда сможем прийти ты и я, но не сможет прийти Гера – ни под каким видом. Так?

– Всё так, моя пресветлая богиня.

Афродита провела рукой по черному плащу Гекаты и тихонько рассмеялась.

– Забавно у нас с тобой сегодня получилось. Я – твоя пресветлая богиня, а ты – моя Черная Жрица.

В хриплом шепоте старухи проступили нотки горькой обиды.

– Да, Пенорожденная. В числе моих имен есть и это.

– Знаю. Оно мне нравится.

– Я творю черные дела, богиня, в этом облике.

– Наговариваешь ты на себя, бабуля. Темны покровы ночи, и темен смысл речей ведуньи. Но дела твои чисты, племянница, и во всех обликах ты подательница помощи – и смертным, и богам. Помоги же и мне, старушка!

– Я бы рада, да не знаю, как.

Афродита приблизилась, села, невидимая, рядом с Гекатой. Голос её стал низким и пугающим.

– Ты уже всё придумала, племянница. Ты придумала сад, я найду для него место. Игра почти сыграна, нам нужно лишь принять её условия. К сожалению.

– Как странно ты говоришь, тетушка.

Богиня любви смотрела прямо перед собой.

– Это не я. Это… какой-то голос во мне…. Это он говорит с тобой…

– Он говорит странные вещи. Почти угрожает.

– Ну, на твоем месте я бы не стала пугаться. Черной Жрице это не к лицу.

Голова старухи затряслась от сдерживаемого смеха. Чтобы скрыть это, она начала кашлять, раскашлялась всерьез, до слез. Афродита терпеливо ждала. Наконец, Геката успокоилась и повернулась к ней.

– Ты знаешь, что меня называют ещё и богиней Смерти?

– Знаю. Танатос, наверное, бесится.

– Есть немного. Я дружу с его дочерью, это его тоже раздражает.

– Ах да, маленькая Принцесса! Как она?

– Хорошо. Растет красавицей. Умна, своенравна, любопытна.

– Как её зовут полностью?

– Её зовут Смерть, тетушка. Темная Принцесса Смерть.

– Красиво.

– Она достойна этого имени. Она и вправду очень красива. Необычно красива, я бы сказала.

– Тогда ей следует влюбиться, и она станет просто неотразимой. Ох, какая мысль!!! Какая же это мысль!

– Ох! Только не это, богиня! Я прошу тебя! Бедная девочка. Ты должна ее пожалеть. Да и не в кого, там, внизу, влюбляться. Не в Гадеса же.

– А что, это тоже идея! Он там совсем один. Из нас, богинь, мне кажется, ты одна навещаешь Владыку Мертвых.

– Мне жаль его. Когда я бываю внизу по делам, часто захожу во дворец. Мне кажется, он радуется, хоть и не показывает этого.

– Он ненавидит свой долг. Ему достался трон, которого он не хотел, который никто не хотел. Он просто не смог отказать брату.

– Ты хочешь сказать, что у него нежное сердце, тетушка?

– Вот именно. Нежное сердце, укрытое броней Долга. Мне нужно идти, племянница. Время ожидания на исходе. (Великие Силы, какое ожидание, о чем я?) Мне нужно торопиться (зачем? куда?), нужно найти место (а вот это правда!). Увидимся позже.

– Я боюсь, Пенорожденная.

– И я, племянница. Но я всё сделаю. Только помни – мы обе должны сделать всё. Всё, что от нас зависит.

– Обещаю, тетушка.

Богиня любви коснулась рук Гекаты прохладным ветерком, обвеявшим разгоряченную кожу. Ветерок пробежал наверх, к плечам, обнял за шею, прижался ласково ко лбу и глазам. Шепнул что-то нежное на ухо, пригладил волосы и скользнул прочь.

Мягкий голос Пенорожденной произнес тихо, но уверенно: «Не грусти, девочка. Всё будет хорошо. Вот увидишь».

На яркую зелень лета набежала тень. Ветви деревьев, росших вокруг, опустились, трава прилегла к земле. Беззвучный трепет крыльев заполонил воздух, невидимая колесница Пенорожденной плавно взмыла вверх, унося хозяйку на другую оконечность острова.

Старуха в черном, кряхтя, поднялась на ноги, глубоко надвинула капюшон и заковыляла прочь из рощи. Выйдя к храму, она смешалась с толпой паломников и потерялась из виду.

Афродита направилась на свой любимый пляж. В дороге она ругала себя на все корки. Вместо того, чтобы успокоить Гекату, только переполошила ее. Хотела от беспокойства её оградить, решила не посвящать пока в свой, ещё столь неверный замысел насчет союза с Деметрой, причем из самых добрых чувств – и на тебе! Сама позвала, сама же и напугала, ничего толком не сказала, совет, робко поданный, отвергла, да ещё грубо так. По сути, ничего нового вообще не было сказано, разве что вот это высокопарное – «сейчас решу, я всемогуща». И какие-то странные речи про игры, ответственность и решимость идти до конца. Откуда это взялось, не пойму. Будто нашептал кто-то. А ведь и впрямь, как нашептали, только кто? М-да, бестолковая вышла встреча. Геката – ладно, она просто пришла на зов. На мой зов. А я выходит, не пойму никак, что со мной. Зачем, почему, отчего? Загадки…. Ладно, потом. Раз не ясно, где искать совет, надо думать самой. В одиночестве.

Легкая прозрачная волна плеснула на укрытый скалами от ветра пляж, мелкогалечный и безлюдный. Там, где она когда-то вышла из пенной волны, там, где впервые её легкая нога ступила на грудь Геи-Земли, там было единственное место, где она могла всласть побродить и подумать. Вслух, как она любила – размахивая руками и задавая сама себе вопросы. Она отправлялась сюда в самые ответственные моменты, и именно здесь ей удавалось распутывать самые сложные загадки. Иногда у нее появлялось ощущение, что за ней наблюдают, но оно быстро проходило, словно этот незримый догадывался, что «пойман», и тут же исчезал. Афродита понятия не имела, кто это мог быть, но иногда думала, что этим «кем-то» мог быть Голос. Она была наслышана про таинственного советника Богов, что приходил неведомым, и исчезал внезапно, но оценки слишком разнились. Одни превозносили его мудрость, другие проклинали его насмешки и наглые указки, и проклинающих было не в пример больше. Особенно усердствовал Танатос, в его словах чувствовалась порой настоящая ненависть. Его можно было понять – споры о том, кто должен считаться высшей инстанцией, всегда разжигали страсти. Здесь масла в огонь подливало еще и то, что отстаивать свои права приходилось перед собеседником не только дерзким и всеведущим, но и бесплотным. И как сами боги обожали являться смертным в облике невидимом или в облике стихий – для пущего величия, так и здесь, невидимая сила приходила к ним самим – и посмеивалась, и поучала. Для Танатоса, Верховного Судии, исконного хозяина Палат Мертвых, такие щелчки были особенно непереносимы.

В этот раз у Афродиты ощущение «незримого присутствия» появилось почти сразу, стоило ей только пробежать по округлым, серым голышам к прохладной водной кромке. Это была новость, раньше неизвестный не обнаруживал себя столь явно и с такой готовностью. Это выглядело почти… м-м-м, ну да, приглашением. Познакомиться, обсудить наболевшее…

Богиня любви так и замерла.

Обсудить наболевшее? Как вовремя! Откуда они, эти мысли, и особенно, в такой формулировке? «Обсудить наболевшее». Ну да. Очень актуально. До зарезу.

Интересно, а как с ним разговаривают, с этим бесплотным Голосом? Тоже бесплотно? Безмолвно, я имею в виду. И если её предположение, мелькнувшее только что в голове, верно – тогда как ей отличить Голос от собственных дум?

«Говорить мысленно – запутаюсь. Попробую так. Сама с собой говорю ведь. Правда в этот раз я буду выглядеть странновато: вопрос задала – и тишина. Ну и что? И нет тут больше никого, и вообще – я богиня или нет?»

Последние слова подразумевали – «что хочу, то и делаю», их Афродита неожиданно для себя произнесла вслух.

– Конечно, Прекраснейшая! Даже не сомневайся!

Теперь она знала разницу между своей мыслью и Голосом звучащим – звучащим в ее голове, но не похожим на мысль. Он был невидим, неосязаем, не имел ни форм, ни внешних признаков, но в действительности, вовсе бесплотным он не был. Она слышала его – внутренним слухом. Свои мысли приходили либо картинками, либо фразами, которые произносил ее собственный голос, и она отчетливо слышала его – тем же внутренним ухом. А здесь был голос, который она ни разу еще не слышала, со своим особым лицом и характером. Он звучал в ее голове как звучат чужие голоса в воспоминаниях.

Голос был красив. Он был высоким, но глубоким и ярким, и неожиданно мужественным. Он совершенно точно не мог бы принадлежать женщине, не было в нем и андрогинности. Он был холодноват по тембру, звучал несколько отстраненно, однако в нем явно читался задор, даже вызов, и что еще поразило Афродиту – это был голос молодого человека. Не зрелого мужа, не опытного старца, нет, этот голос мог бы принадлежать знатному воину или вождю, лет двадцати или тридцати с небольшим. Она внутренне усмехнулась. Теперь понятно, почему так бесился Верховный Судия – кому ж приятно, имея за плечами миллионы лет существования терпеть насмешки юного всезнайки. И нужды нет, что, скорее всего, Голос старше и Судии, и этого мира, и вообще вполне возможно, что он ровня и сродни Хаосу – это детали, которые приходят в голову уже потом. А в момент общения слышишь только юношескую, слегка заносчивую, смешливую речь, и бесишься, разумеется, от невозможности что-либо поменять. Она удивилась, откуда в её голове взялись эти мысли, особенно насчет родства Голоса и Хаоса и, смешавшись, ляпнула:

– Это ты – Голос?

– Да, Прекраснейшая!

– А почему ты меня так называешь?

– А разве это неправда?

– Ну, … правда.

– Тогда зачем ты спрашиваешь?

– Ох, ну должна же я о чем-нибудь тебя спросить!

– А разве нет более насущного?

– А тебе можно доверять?

– А как ты думаешь?

Диалог прервался. Афродита растерянно опустилась в прохладные волны, и села прямо в песок, охватив колени руками. Да, конечно, вопросов много, но ей нужны не столько ответы, сколько советы, а еще лучше, чтобы кто-нибудь просто рассказал ей – по пунктам – что делать и куда пойти – и всё! Конечно, ей нужна помощь, она ведь сюда и пришла, на этот одинокий пляж, именно для того, чтобы всё хорошенько обдумать. И помощь пришла, но столь внезапно, и оказалась такой могущественной, что это скорее пугало, чем радовало. Это смущало, это было….

– Непривычно.

Афродита подскочила.

– Что?

– Непривычно. Ты раньше со мной никогда не сталкивалась. Ты не знаешь, стоит ли мне доверять, сколько мне можно рассказать, и нужно ли это делать.

Афродита снова опустилась в теплые волны.

– Ну, я и раньше разговаривала вслух, правда, исключительно с самой собой.

В голове отчетливо прозвучал смешок. Богиня любви мысленно пнула себя за тупость. Ну, конечно! Да, но не могли же все мои мысли….

– Нет, конечно. Я никогда не думаю вместо вас. Но иногда я подсказываю.

– Когда?

Снова смешок.

– Когда вижу, как вы вертитесь вокруг ответа, как веретено вокруг своей оси.

– И когда тебе надоедает смотреть…..

– Да. Тогда – оп-ля! – и является мысль.

– И она не наша, а твоя. Озарение! Скажи, а всегда озарения – это твои подсказки?

– Не всегда.

– То есть мы не совсем безнадежны?

– Я бы сказал – не все из вас.

– Представляю, как ты бесишь моих братьев-богов.

– Ну, строго говоря, у меня среди них не много собеседников. Точнее, почти совсем нет.

– Хотелось бы знать, кто это?

– Прекраснейшая, если ты немножко подумаешь, то обязательно догадаешься, я уверен.

Афродита замотала головой, намокшие золотые пряди взлетели вверх, и одна пребольно ударила ее по щеке. Богиня потерла ушибленное место, поморщилась.

– Не хочу. Сейчас не хочу. Пусть пока останется тайной.

– Конечно. Сейчас тебе нужно решить совсем другой вопрос.

– А ты поможешь мне?

Внутри воцарилась тишина. Все звуки мира вдруг словно усилились, плеск волн превратился в грохот, жужжание насекомых стало протяжным гулом и даже легкий бриз словно обрел голос. И тут Афродита перепугалась.

– Голос! – отчаянно выкрикнула она, вскакивая на ноги. – Голос, ты где?! Ты здесь? Ты ещё здесь?

– Конечно, Прекраснейшая!

Она хотела спросить «Почему ты замолчал?», но вдруг почувствовала, что этого нельзя делать.

– Прости! Я сказала глупость. Конечно, ты мне поможешь, ты ведь для этого и пришел.

– Ты права, Урания. Спрашивай. Я отвечу.

– Ты знаешь, чего я боюсь.

– Знаю. Но ведь мы же с тобой разговариваем. А в разговоре – нужно говорить. Вслух. Если бы можно было помочь тебе мысленно – я бы не стал обнаруживать себя.

Конечно, я лукавил. Я мог бы подсказать ей всё, что нужно и на уровне молчаливых образов. Но я не хотел. Я хотел поговорить. Я хотел поговорить именно с ней. Более того – я должен был поговорить именно с ней, и именно вслух. От этого многое зависело. И для меня в том числе.

Наверное, мне стоит представиться. Я – Голос. Почему? Не знаю. Можно было дать мне тысячу имен, и в самом начале так и было, но в итоге, прижилось только это. Удивительно, но и во всех прочих Мирах меня зовут точно так же, даже там, где обитатели общаются только мысленно, и, скажу вам больше, даже там, где обитатели имеют ну просто совершенно невозможные формы, даже там мое имя – это местный эквивалент слова «голос». Почему? Не знаю. Всеведение в данном случае ничего мне не подсказывает. Наверное, это «подножка» для меня самого. Чтобы не было иллюзии всесилия. Чтобы не забывался.

И я – да, я – всеведущ. Вся целокупность знаний всех времен и миров к моим услугам. Это тяжкая ноша, но она уравновешена – как и всё прочее. Открывается она по частям, только нужными в данный момент «участками». Потом отступает и будто гаснет, но всплывает вновь, если необходимо. Объем информации может быть настолько велик, что мне порой приходится искать ну очень уединенные местечки, и прятаться там подолгу, чтобы ничто не отвлекало от процесса познания. Должно быть, это забавно выглядит со стороны: я, распростершийся в полном покое, и Великое Знание, словно река или пыль, течет сквозь меня, и мимо меня, и… не знаю как ещё, но вот наступает нужный момент, и нужный элемент попадает в поле моего зрения, и я – знаю! Понимаю, что звучит так себе, но как выразить это по-другому, особенно с учетом моей бесплотности? Понятно, что все мои рассуждения про покой, течь, поле зрения и «распростершийся», следует воспринимать исключительно метафорически. Вы вправе представить себе меня и все мои действия (действия! ага, тоже ничего себе картинка!), как вам больше нравится – я совершенно не против!

Я был всегда. Не помню, и думаю, никто не помнит времени, когда меня не было. Я родился в один миг с Хаосом и Законом Великого Равновесия. Я – как раз то самое чистое сознание, призванное уравновесить бушующий океан Огня Изначального, и собственно, я и есть Великое Равновесие, ну, или нечто самое близкое к нему, ибо Великое Равновесие – это умозрение, принцип, а я – все-таки нет. И все же мы с ним едины, я нечто вроде его олицетворения, или стража, если угодно. Страж Равновесия…. а что, звучит! – но порой мне кажется, что я больше похож на какую-то каверзу. Ведь Равновесие, если оно хочет существовать, не должно быть неизменным. Состояния движения и покоя должны чередоваться, поэтому я – нечто вроде пинка, занозы в пятке.

Задачи формируют характер, характер определяет манеры. Я – хорошо воспитанная заноза. Знаю, большинство моих собеседников не согласятся, но должен заметить, что их манеры ещё дальше от идеала. Впрочем, я их понимаю. Чем выше ты сидишь, тем сложнее принять тот факт, что есть некто, сидящий выше тебя. И сложнее всего – самым старшим, самым близким к Хаосу; они мои самые близкие родственники, поэтому и отношения у нас, сами понимаете, соответствующие. Мою бесплотность они как-нибудь пережили бы – сами так могут, но моё «всезнайство», вкупе с «зазнайством», вечно портит им кровь. А мне всегда обидна их враждебность, ладно бы меня терпеть не могли младшие боги и полубоги, они все так малообразованны и суетны, но эти, которые ближе всего к Сущностям и Стихиям, могли бы быть чуточку великодушнее. Особенно Танатос, Сын Ночи, этот твердолобый Жрец-Хранитель. Ах, Великое Равновесие, ах, не смейте ничего трогать! Да, сейчас! Я – Великое равновесие имени Самого Себя, а ты – мой Хранитель, и не смей мне возражать! Можете себе представить, что будет, если я ему такое ляпну? Я лично – нет. Настолько нет, что порой так и тянет попробовать, но я держу себя в руках.

Обидно, потому что их много, а я – один. Они могут быть и вместе, и поодиночке, а я – нет. Мне – не с кем. Я один, и я свободен. Или не так: я свободен, и я – один, ибо это цена свободы. Звучит красиво, но я все равно сомневаюсь. Не в том, что это так, а надо ли? Стоит ли оно того? И здесь всеведение тоже – молчок.

Иногда я так устаю от неприязни и подозрений равных мне, что мечтаю подружиться с кем-то из простых смертных, но они слишком глухи к чудесам. Мои попытки заговорить чуть не до смерти пугают их, и я стараюсь не рисковать без нужды. Но среди них изредка встречаются чистые, сильные, души, которые, если очень повезет, отвечают мне. Найти такого человека – огромное счастье, можете мне поверить! Но и горе, ибо я вечен, а их жизнь – лишь дуновение, песчинка, миг. Не успеешь оглянуться, а твой собеседник, твой друг, эта прекрасная душа, уже исчезла.

И еще я так устаю от мысленных разговоров, что иногда пускаюсь на невинный обман, вроде вот этого, с Кипридой. Да, Прекраснейшая, я могу поговорить с тобой и мысленно, но это ужасно скучно, и поэтому мы будем говорить вслух. Потому что я так хочу. Ты будешь говорить, а я – буду слушать твой голос, и давать ответы. Точнее, советы. И они будут верными. Для этого я и пришел. Настало время в очередной раз подтолкнуть весы.

Афродита похлопала ладошкой по воде. Теплая, упругая волна прогнула спину под её рукой, ласкаясь и дразня. Выплеснулась на мелкие, обкатанные камешки, и покатилась обратно. Богиня подтолкнула беглянку узкой, белоснежной ступней, и уткнула подбородок в ладони, сжатые в замок.

– Меня беспокоит Гера. И меня беспокоят Дары. Ты знаешь о них?

– Да, Прекраснейшая. Знаю.

– Мне нужно их спрятать.

– О, да! Особенно от Геры. И это – повод для твоего особого беспокойства, не так ли?

– Ты прав, Голос! Как приятно говорить с кем-то, кто понимает тебя даже раньше, чем ты сам.

– Мне очень нравится твоя помощница. Она умна и проницательна.

– Только не говори мне, что это Геба.

Отчетливый смех прозвучал в мыслях богини.

– Конечно, нет, Прекраснейшая.

– Ну, на данном этапе Геката в растерянности. Как, впрочем, и я.

– Идея с собственным садом не так уж плоха, богиня.

– Сад трудно будет сделать незаметным. Придется потратить много сил….

– …и это обязательно заметят. Та же Гера.

– Геру нельзя подпускать к Дарам! С её-то жаждой власти! В лучшем случае это будет просто передел мира. В худшем – он погибнет. И с ней невозможно поладить, на неё нет управы. Или почти нет, что одно и то же. Мы не вправе рисковать.

– Есть одно место, где Гера бессильна. И вход туда закрыт для неё.

– Я думала об этом, Голос. Но там – Гадес. Его придется посвятить в детали. И он будет в ответе за сохранность ларца, по крайней мере, формально. Не факт, что он будет в восторге. К тому же, он очень редко бывает наверху, и точно не согласится быть на посылках. Однако, его слову можно верить, и он всегда держит обещания. Вот только Гадес женолюбив до крайности, и это не мои козни, просто для него это – единственная отдушина. Если Гера что-то заподозрит – она найдет ту, которая может попробовать задурить ему голову и вытянуть из него секрет.

– Это не самое главное, Прекраснейшая.

– Разумеется, Голос! Главное – в ступенях посвящения. На первой за ларцом можно только наблюдать – если есть настроение. Ну, ещё пыль с него вытирать. Потому что его ни открыть, ни с места сдвинуть. Посвященный второй ступени способен открыть ларец и может участвовать в ритуале Дарения. Но манипулировать Дарами, работать с их энергией и проводить этот ритуал – властен только адепт третьей ступени. Здесь, в этом мире, на подобное способна только я.

– В чем подвох, Прекраснейшая?

– Не лукавь, Голос. Ты знаешь. Чтобы увидеть содержимое..

– … необязательно поднимать крышку. Ларец можно разбить, разрубить на части. Его металл хрупок и поддастся мечу.

– Да, Голос. И тогда родится новый Хаос. Сила Даров выйдет в мир, и перевернет здесь всё вверх дном….

– …вместе с Палатами Забвения, которых так боится Гера. И поэтому она может попробовать. Ты этого боишься?

– Да, Голос.

– Можно попробовать объяснить ей, что она будет первой, кто пострадает. Ещё до того, как исчезнет её великий страх быть забытой.

– Ей бесполезно это объяснять. Она не поверит. Я даже пробовать не буду.

– Тогда тебе придется….

– … найти стража, который будет при ларце неотлучно. Но, боюсь, это ещё не всё.

– Да, Прекраснейшая. Вам понадобится посредник. Страж не сможет выйти, а ты не сможешь войти.

– Я могу, Голос. Но я не вправе рисковать!

– И в этом ты стократ права, Прекраснейшая.

– Лучше бы я была неправа! Возможно, мы найдем стража, но где я найду ещё одну Гекату, недосягаемую для капризов и злобы Геры. И чтобы она было всецело на нашей стороне? Ну, хорошо, положим, мы нашли, но если Гера что-то заподозрит, она может попробовать смять и её.

– Прекраснейшая, на Геру тоже есть управа.

– О, да! Либо незнание, что всегда временно, либо страх. Меня она боится, к счастью.

– В тебе живет Хаос. И ты – Урания. Ты – Старшая. Ты сильнее.

– Где мне их взять, Голос – ещё одну Афродиту и ещё одну Гекату?! Я в ужасе!

– Ты слишком торопишься, представляя худшее. Не зови беду.

– Твой упрек справедлив, Голос.

– Подумай, богиня. Время пока есть.

– Помоги мне, ну хоть немножко!

– Прекраснейшая, ответ на вопрос скрыт в самом вопросе….

– …это очень туманно, Голос!

– …и в том, кто его задает.

– Это ещё туманнее! Ты немилосерден!

– Прекраснейшая, ты даже не представляешь, насколько я сейчас щедр.

– Допустим. Но если я найду ответы, как мне узнать, правильны ли они?

– Когда ты найдешь ответы – ты будешь это знать.

– Ох, как же я сейчас понимаю своих братьев!…

В мыслях богини опять раздался смех – будто огоньки вспыхнули. У неё защипало в носу и что-то, как перышком, погладило щеки и шею. Афродита не выдержала щекотки и звонко расхохоталась.

– Ты простила меня, Прекраснейшая?

– Да, милый Голос! Приходи почаще.

– Ты любишь смеяться, и тебе нравятся загадки. Ты мне нравишься!..

– Ты мне – тоже. И да, я люблю загадки, а как же иначе? Ведь любовь – тайна.

– Урания, я приду непременно. А теперь мне нужно бежать.

Афродита вскинула брови домиком. Смех вспыхнул в её голове в последний раз и стих.

«Это тебе ещё одна загадка!» – едва слышно донеслось из необъятного простора. – «Хорошего дня, Урания, береги себя!»