Текст книги "Театр Богов. Цветы для Персефоны"

Глава IX

– Здравствуй, Прикованный. Как ты?

– Голос, я рад тебе. Не знаю только, как ответить на твой вопрос.

– Орел не спешит к тебе сегодня.

– Ему самому всё это порой ужасно надоедает. Тогда он долго ходит вперевалку по этой маленькой площадке, а потом нехотя клюнет пару раз и улетает. А порой стервенеет, и тогда рвет меня всерьез. До брызг и клекота. Я иногда кричу – надо же поддержать инициативу.

– Тебе не всегда больно?

– Когда как. Иногда щекотно, иногда – не чувствую совсем. Но порой – лучше умереть. Для орла эти дни – как знаки отличия. У него даже оперение начинает золотом отливать. Блестит на солнце, как доспехи из металла.

– А что чаще?

– Чаще никак. Но это, возможно, даже хуже. Скучно. И чувствуешь, как вечность проходит мимо тебя. Понимаешь? Мимо! Вот что страшно.

– Для такого как ты, Прометей – да, согласен. Я думаю, ты мог бы выключать боль, если б захотел.

– Мне оставили не всю силу. То, что могло уничтожить смысл наказания – забрали.

Помолчали оба. Первым заговорил Прометей.

– Ты не просто так здесь, Голос.

– Ты проницателен, титан. Киприда вырвала у Зевса разрешение говорить с тобой.

– Милая, маленькая девочка. Зря она это затеяла.

– Ты откажешь ей?

– Как я смогу? Конечно, нет. Подвиг требует награды.

– Ты самовлюблен?! Не знал об этом.

– Не я. Это её взгляд на вещи. Я говорил ей, что мы не пара.

– Она думает иначе.

– К сожалению. Как ей удалось уговорить Зевса, ты не знаешь?

– Отчего же, не знаю – знаю. Он не смог войти в её покои. Шпалеры из роз не пустили его внутрь.

– Он хотел обидеть её? Что он хотел там найти?

– Не волнуйся, Прикованный. Она сама его подзудила. Нарочно. На спор. Мол, не войдешь, и все тут.

– На что же они спорили?

– На желание, Восставший. Он выигрывает и получает… её, выигрывает она – он исполняет её желание.

– Она очень рисковала, Голос.

– Он проиграл. Не помогли ни молнии, ни громы. Любовь – великая сила. Особенно, такая, как у неё – жертвенная, безоглядная, безнадежная.

– Это больше, чем чудо, малыш. Должно быть, кто-то сыграл на её стороне. Ты не знаешь, кто?

– Знаю, Восставший. Это был я. Ну и мама помогла.

– И как же вы это сделали?

– Всего лишь немножко старого доброго Хаоса. Он напитал стебли и шипы.

– И они стали тверже руки и воли Зевса?

– Нет, Восставший. Они не были неуязвимы. Они и ломались, и горели. Но на место одного мгновенно вставали десятки других. Любовь – великая сила, говорю тебе!

– О да, особенно когда Хаос на её стороне.

– Влюбленный способен оправдать любимое существо тысячью разных способов. Это была просто любовь, Прометей. Хаос лишь переформулировал это свойство.

Старый титан тихонько засмеялся.

– И подпитал, заодно.

Голос фыркнул, как мальчишка, ему в ответ:

– Не без того, Восставший, не без того. Женщины всегда на стороне женщин. А мама любит Афродиту. Да и я – тоже. И ты.

Прометей покраснел. Даже грудь и плечи полыхнули румянцем.

– Я старик, Голос. Ей не нужно говорить со мной.

– Она очень упряма, старик, но я могу помочь вам обоим. Вы не увидитесь, но поговорите. Через меня.

– Она согласится?

– Не знаю. Спрошу. Мне главное, чтобы согласился ты.

– Я согласен, Голос. Мне дорога эта девочка. Дороже самого себя. Но она не должна видеть меня таким. Я не хочу, чтобы она меня жалела. Не хочу, чтобы плакала.

Я хотел ответить: она не будет плакать – тот, кто лелеет месть, не плачет, но вовремя одернул себя. Незачем ему знать об этом, еще откажется от встречи. А они должны встретиться. То, ради чего Восставший висел здесь, на этой проклятой скале, ради чего он должен был провисеть здесь и дальше все те годы, оставшиеся от миллиона, ему назначенного, то, ради чего задумывалась вся эта интрига с родом человеческим и ради чего в этот мир когда-то пришла любовь – всё это было совсем рядом, как говорится, рукой подать! И я никак не мог позволить этим двоим говорить, что им вздумается и как, они должны были сказать именно то, что нужно, и так как нужно. Великое служение требует великого отречения. И от себя самого, в том числе.

Возможно, мне стоит объясниться. И снова вернуться к теме Даров и роли Афродиты. И к тому, почему я так внимателен именно к ней. Дело в том, что для бессмертных Мир Живых и Мир Мертвых – это одно целое, сеть, сплетенная причудливо, и Дары – воплощения Хаоса – вливают свою энергию в эту сеть. Есть лишь одно место, где они бессильны – это Палаты Забвения и, однако, даже там их можно призвать. Молитвой, сочувствием, соучастием. Сопричастием. Проще говоря – любовью. Любовь – тот же зов. Призыв. Дар Сопричастия и Призыва – это и есть Дар Любви. Дар Афродиты. Именно поэтому Пенорожденной доверен он, и ничто больше. Именно поэтому бунтует она порой, ибо тяжко делать бесконечно что-то одно, без выбора, без вариантов, тем более, когда это одно – величиной с Вселенную. Так что, истинная причина страха Богов перед Палатами Забвения в том, что там замирает то, что их питает – мощь Хаоса. Пока тебя помнят – ты не там, когда ты там – тебя не помнят. Чтобы вернуться оттуда, или даже просто пробудиться там от вечного сна нужно, чтобы кто-то вспомнил о тебе, и очень настойчиво. Чтобы кто-то позвал тебя – с любовью. Со всей силой страсти. И тогда всё изменится. Для тебя, для вас, для всех.

Изменения – вот в чем сила Хаоса. Строгий разум грозит стагнацией, и прежде всего, самому себе. А значит и мне, Голосу – великому Закону Великого Равновесия, Вселенской Точке Баланса. Впрочем, я незамутнен формой и потому Великое Окостенение, через которое так или иначе обречены пройти все боги, мне почти не светит и я делаю всё, что в моих силах, чтобы так и оставалось – во веки веков, и да будет так. Участь остальных – медленный переход из Мира Сил в Мир Живых, а потом они, как и смертные, попадают в Мир Мертвых. Попадают либо поверженными, как попали туда титаны – для вечных мучений в огненной пасти Тартара, либо бессильными призраками, тенью прежних себя, и тогда прибежищем им становится белый камень стен в Палатах Забвения. Там внизу, есть ещё Элизиум, уголок несказанной красоты и благости, но он для смертных – героев и праведников. Чтобы попасть туда, нужно обладать, прежде всего, чистой совестью, а это для богов – больше чем роскошь. Крон, правитель Элизиума, в счет не идет, для него эта должность – скорее кара, чем награда.

Палаты Забвения – удел всех богов и бессмертных, кроме тех, кто присягнул на верность Подземному Царству. Среди них есть и те, кто внизу как дома, или собственно, лучше просто сказать «дома». Это Гипнос и Танатос, и ещё дочь Танатоса от смертной женщины – маленькая принцесса Смерть. Из присягнувших там Гадес, а скоро будет ещё и Геката. Откуда я это знаю? Ну, к тому всё идет. Это ведь была её идея – создать тайный сад. Так что сама напросилась. Такие совпадения – не совпадения, отнюдь. Понимаете, когда разнородные события выстраиваются в линию, на одном конце которой – вы, а другой её конец упирается при этом в незнакомую вам дверь – знайте, это ваша дверь. Ваша личная, персональная дверь в то единственное место, где вам надлежит быть в данный момент. И отвергать такие приглашения глупо и опасно. Потому что если здесь такое четкое «да», то во всех прочих местах вас будет ждать «нет». И не важно, как оно будет выглядеть: «может, не надо?» или «приходите завтра» – не это главное. Главное, что на всех этих «других путях» вас будет ждать смерть. Ибо смерть – это тоже «нет». «Нет» для жизни, которая в свою очередь – «нет» для смерти. Как бы ни был велик риск, нужно уметь принимать его. Чем серьезнее опасность, тем отчаяннее должно быть преодоление. Когда брошенный вами камушек спускает горную лавину, единственный способ выжить – это попробовать оседлать её.

Именно такая задача и стоит сейчас перед Гекатой. Не могу пока вдаваться в подробности, поскольку мне их ещё не показали. Я пока «не знаю». Но придет час – и я буду знать. И в этом мы похожи с той маленькой девочкой с цветущего луга. Она симпатична мне. Она – блондинка, как и моя любимица Афродита. Они похожи, очень похожи. В этой девочке таится великая сила – сила отчаяния и отказа. Она не знает об этом, но ей предстоит это узнать. А пока она ведет существование своевольное и беззаботное, даря почти всё своё время друзьям и цветам. Ароматы и краски, формы лепестков и листьев – всё это так недолговечно здесь, в Мире Живых, и так бережно сохранено в книгах Мира Мертвых. Но память книг – это память мертвых и она, увы, бессильна. В моем мире, Мире Сил, есть один Сад, мы называем его Сад Символов. Его цветы собраны из разных уголков Вселенной. Их ароматы – тот язык, на котором посвященные могут говорить с Силами. Со всеми, но не со мной. Но не все из них пахнут, у некоторых совсем нет аромата, они, что называется, безъязыкие. В горькие часы я отождествляю их с собой.

Сад Символов очень красив, но я редко бываю там. Незачем. Их там много, а я – один, да что там, я всегда один. Вокруг только звездные вихри в черноте. Вы не против, если я поговорю сам с собой ещё немного? Это как медитация, она возвращает мужество, необходимое, чтобы выполнять свой долг. То, что я – только Голос, не значит, что мне не бывает страшно. Страх неизвестности растет пропорционально знанию, только знающий лучше скрывает это от себя. Другими словами, он лучше сумеет обмануть себя, если захочет.

Мать-Вселенная, давшая начало всему – и мне, и Хаосу – ты так редко говоришь со мной! Кажется, тебя больше восхищает его безмерная гибкость, отливающаяся в несметное число форм, нежели строгая чистота моей мысли. Не понимаю почему; я гораздо больше забочусь о тебе, чем это безликое «непонятно-что», а моё занудство вполне компенсируется страстью к парадоксам. И потом, нельзя же бесконечно закрывать глаза на главный недостаток своего любимца! Ты лелеешь бесконечность жизни, но разнообразие Хаоса – только часть этого. Хаос двулик, в нём уживаются и конец, и начало, так что есть и у него оборотная сторона – Мир Форм, последний пункт назначения, а он ведь стремится к смерти, к остановке бытия. Так как же ты умудряешься любить того, кто ставит под угрозу твоё существование, и не любить того, кто всецело на твоей стороне?

Я противостою этой остановке, сколько хватает сил. Бесплотный, я обречен бывать в Мире Форм только мысленно, лишь с помощью других, но в обмен на это живые могут приходить к нам, в Мир Сил, в своих видениях и снах. Не все, разумеется, только избранные. У них много имен – Дети Света, Дети Хаоса, Звездные Близнецы. Сейчас не время вдаваться в подробности, сейчас главное – сохранить эту связь, этот взаимообмен. Любым способом. Вот что важно.

Мир Сил – особое место, даже богам, как я уже говорил, не всегда и не всем дано попасть сюда. Чем глубже увязают они в Мире Форм, тем окончательнее для них отлучение от породившей их Бесконечности. Они дряхлеют, всё больше подпадая под власть материального: они плодят себе подобных и теряют силу. Количество размывает качество, и уже недалек тот миг, когда мир Живых рискует остаться и вовсе без божеств и утратить тем самым энергию Начала. А это недопустимо, она должна остаться в Мире Жизни, иначе он исчезнет, а потом исчезнет и Вселенная, и единственный способ избежать этой утраты – обеспечить преемственность Дара Сопричастия и сохранение его в мире людей, покинутом богами.

Дар Сопричастия, частичка, тонкая ниточка Хаоса – сила величайшая. Это движение, это изменение. Толчок через соприкосновение, через касание, через слияние. Вот она – Афродита, вот она, гармония – через соучастие, через познание. Его, её, тебя, себя, мира. И не важно, как и в какую сторону пойдет толчок, и не важно, куда проляжет путь, и даже не важно, что конкретно будет изменено – главное, не останавливаться, ни на миг, никому, ничему. Нет, конечно, будет гораздо лучше, если всё станет меняться к лучшему, но кто рискнет сказать, что такое «лучшее» в этом «лучшем из миров» и действительно ли он – лучший? Но самое странное, что именно так в итоге и происходит – все меняется именно к лучшему. Так что, всё правильно, всё так, как и должно быть.

Ох, простите, не удержался. Но вы понимаете теперь, почему я так увлечен рожденной из пены и света звезд? Афродита Урания – гармония через познание. А познание, вечное Знание – это я. И я знаю: именно любовь – то самое неизменное изменяемое, меняющее мир. На силе любви зиждется мироздание. Пока есть в мире Дар Призыва и Сопричастия – есть и ты, Пенорожденная. Исчезнет он – исчезнешь ты, исчезнет всё.

– А это недопустимо, дитя. Рада, что ты помнишь об этом.

– Разумеется, помню, мама. Рад слышать тебя.

– Взаимно, дитя. Я вижу, ты на верном пути.

– Мне бы твою уверенность, мама!

– Это качество Великому Равновесию не положено, ты же знаешь.

– Тогда вновь скажу – как хорошо, что ты здесь, мама!.

– Но меня уже здесь нет, дитя. Я ушла.

– Как всегда. Но ведь ты придешь ещё?

– Конечно. Ты сомневаешься?

– Как и полагается, мама. Как мне и полагается.

Мама, мама! Иногда мне кажется, ты не веришь в меня. Ты всегда проверяешь меня. Ты не подпускаешь меня к себе. Ты редко говоришь со мной. Очень редко. И в основном, чтобы проверить. Или напомнить. Или укорить. Хотя не в чем, всегда не в чем. Я так устроен, что даже мои ошибки – лишь часть истины. И твоя опека – налетами, взрывами, выглядит немножечко смешно, прости уж. Иногда мне сдается, что когда перекрещиваются наши пути, ты считаешь просто-таки своим долгом поинтересоваться как у меня дела. Но поскольку ошибки и я – несовместимы, тебе, чтобы проявить заботу, не остается ничего иного, кроме как в очередной раз ткнуть меня носом в мои обязанности, которые я, признаться, соблюдаю слишком хорошо. Настолько, что иногда так и тянет ошибиться всерьез. Непредсказуемо. Величественно. Глупо. Необратимо.

Ужас в том, что это не сработает. Ибо невозможно. Ибо всё к лучшему. Ибо всё – и проходящее, и преходящее – движется должным путем. Так, как оно должно быть. Или должно было быть. Да, тут есть разница. На первый взгляд. Но разница лишь во взгляде, не в результате. А результат – один. Всё предначертано заранее, ибо нет какого-то одного пути, шага, поступка, решения, а есть бесчисленное множество вероятностей. И все они – равновозможны в один и тот же миг. И равнозначны, в том смысле, что одинаково важны, и что бы вы ни выбрали, всегда найдется нечто, что скорректирует ваш выбор, направив его к предначертанному результату. Предначертанному лично вам и лично вами.

Так, стоп! Меня сейчас занесет. Очень скользкая тема. В том смысле, что ступив на её территорию хоть однажды, потом сложно остановиться. Будто встаешь на гладкий лед, а он ещё и под крутым уклоном. Все эти действия, противодействия, равнодействующие и равно-разно-направленные! Мозг закипает.

Вот поэтому мы и нужны. Высшие Силы. Предопределение, Предназначение. Судьба и Смысл Существования. А иначе, какой смысл в существовании? Нужно хоть за что-то зацепиться, а то унесет. Безвозвратно и в неизвестном направлении – в полном соответствии с вероятностью без границ. Вот мы и цепляемся: и смертные, и боги. И даже я. Кто за что сможет и догадается, кому что подвернется под руку.

У каждого свой якорь, свой «конек».

Мой личный якорь – любовь.

Иногда мне кажется, ты совсем не любишь меня, мама. Я, хоть и бестелесен, но отнюдь не бесстрастен. Возьми хоть мою тягу к парадоксам. Или мое пристрастное внимание к Пенорожденной. Наверно, я ищу у неё того, что не хочешь дать мне ты.

Она так щедра и добра, что я каждый раз надеюсь – вдруг перепадет и на мою долю. Должно же это когда-нибудь случиться. Я не стремлюсь к любви плотской, в моем случае это полный бред, и я достаточно сообразителен, чтобы понять, что любовь материнская это совсем не Афродитин «конёк». Но хотя бы немножко внимания, хоть на каплю больше понимания – и Хаос с ним, с признанием моих заслуг, я переживу. И ты могла бы навещать меня почаще, мама. И разговаривать подольше, а не так вот, на бегу.

Пенорожденная, я и впрямь неравнодушен к тебе. Дар участия и дар познания так близки друг другу. Равновесие и гармония – суть одно, только имена разные. Удивительно ли, что ты и твои дела так меня волнуют? Ты – скрепа этого мира, ты сможешь остаться в нем, если и впрямь захочешь. Другие твои собратья и сестры уйдут, это неизбежно, но останутся Хтонии, они накрепко связаны с Подземным Царством, а оно пребудет, пока жива память в Мирах Мертвых и Живых. Книги Памяти, что заполнены событиями, мыслями и чувствами ушедших, книги, составленные из услышанного судьями Аида, они хранятся внизу и будут беречь Подземный Мир. Вечно. Точнее, пока существует эта Вселенная. Хтонии причастны изменениям – как и ты сама, Рожденная из Моря. Геката Пропилея, богиня дорог, лежащих меж трех миров – сама суть вечная перемена. Гермес, сын Громовержца – изобретатель, плут, адепт Тайного Знания. Его козыри – хитроумие, поиск новых путей, а изменения – его орудия, его суть. Но плутни и жажда новизны с лихвой будут подхвачены человечеством, а вот должность проводника уйдет в небытие вместе с кадуцеем и властью Зевса. Гермесу, в итоге, достанется лишь сфера Тайного Знания, но он прослывет прародителем почти всех магических формул и систем.

Сам Зевс навсегда пребудет в памяти людей – как тот, кто их создал, а потом хотел уничтожить, как отцеубийца, поднявший сперва бунт, а после утвердивший славу и власть отцов и на Земле, и на Олимпе. Несколько противоречиво и не слишком-то привлекательно, но ему так много дано днем сегодняшним, что Великое Равновесие непременно учтет эту щедрость, подводя итоги. Грустно, но следует признать, что единодержавие испортило Громовержца, он слишком закоснел во власти, и его сумбурные романы – единственное, что хоть как-то уравновешивает всю эту «мертвечину». Ток изменений, необходимых для поддержания стихийной сути божества измельчал до беспутства и скучных интриг. Так что Зевс останется лишь как воплощение властолюбия, но исчезнет как властитель умов и душ. Ему будут подражать, но не поклоняться, и память человечества не будет добра к его последователям.

Останется Гадес, по-иному и быть не может, но имя его почти забудут, и нарекут по имени царства его, а случится так, потому, что главной фигурой в этом царстве станет не он, его владыка, и не Гермес-проводник; главной станет та, что примет на себя Долг Семи Даров. И это будет Геката.

В какой-то степени мы можем рассматривать это как компенсацию за потерянный ею, по вине Геры, Олимп. Однако в действительности её ждет большее: придет время – и она получит право свободного прохода в мир Сил. Ей откроется новый путь, что свяжет мир Сил напрямую с Подземным Царством.

Сила Хаоса нематериальна, и Дарам, как одному из её воплощений в мире Форм, нужны проводники и предстоятели. Им – неуловимым, но почти всесильным, нужно некое подобие в мире форм. И на помощь приходят те, чьи корни стремятся во Тьму, а верхушки рвутся к небесам. Те, чья жажда жизни дробит мертвый камень, и кто умет говорить языком запахов – бесплотных и недолговечных. В этих ароматах, как и в Дарах, кроется великая сила: прекрасные или отвратительные, мимолетные или длящиеся, они способны свести с ума, зачаровать, заставить помнить непрестанно, говорить о себе. Они, эти запахи, как я уже сказал, и есть тот язык, на котором можно говорить с Высшими Силами, и настала пора сохранить его для грядущих веков. Энергия и язык Начала должны остаться в мире Живых во что бы то ни стало, и в этом моя задача. Да-да, а вы думали, я – так, просто прихоть, голос ни о чем? Глупости!

Именно поэтому Геката нужна здесь, внизу, вместе с тем, что она придумала, для этого и нужен её тайный Сад, а для него, само собой, нужны Дары, иначе как он будет существовать в мире Смерти?! Они должны отправиться под землю вместе с ней, как их Жрицей и Охранительницей, что станет вполне элегантным решением маленькой проблемы с Герой. Думаю, Урания вполне способна додуматься до этого сама, но если что – я с радостью подскажу. Конечно, я не стану раскрывать карты, это лишнее, у неё должны образоваться собственные резоны, но подтолкнуть легонечко – мне позволено. Более того, именно для этого я и существую.

Не забыл ли я о чем-нибудь в своем раскладе? По-моему, нет. Ах да! Ещё нужен проводник для обеих богинь, или точнее, проводница. Вестница, помощница. И, кажется, Пенорожденная была права – её будет непросто отыскать. Перечислим требования. Она должна быть необычным существом – но неизвестным. Ну, или малоизвестным. Боги не должны знать её хорошо. Она должна обладать большой личной силой, или быть способной овладеть таковой. И ещё она должна быть принята Гадесом как дорогая гостья, ибо должна прийти извне. В Подземном Царстве таких, как она, нет, и Гадес, в общем, будет только рад, я думаю. Он хоть и нелюдим, но умен и чувствителен, и зверски скучает в мрачных своих чертогах. Но он привередлив, и ему непросто понравиться. Особенно, если твоя цель не в гостях побывать, а остаться надолго, если не навсегда. Геката навещает его, когда дороги приводят её в Мир Смерти, но она для него друг и утешительница, не более, а ему хочется того, в чем ему пока отказано – хочется ласки, нежности, любви. И не наверху, где он бывает наездами, а дома, в Тартаре, в этой черной бездне долга и отказа. И я его понимаю, у меня ведь совсем ничего нет. Нет даже той малости, которая ему доступна. Ни любви, ни похоти. Для похоти нужно тело, для любви – душа. У меня нет тела – это я уже говорил. А душа, есть ли у меня душа? Я же Голос. Чистое сознание. А у сознания есть душа – или это одно и то же? И душа – это качество сознания, или сознание – это качество души?

И снова – стоп. Все эти философские экзерсисы прекрасны, но не решают главного – где найти помощницу? Хотя её образ постепенно вырисовывается. Мне кажется, в общих чертах ответ очевиден: Гадесу просто нужна жена. Это самое лучшее решение, как ни посмотри. В статусе супруги Владыки Аида у неё будет достаточно силы и власти, чтобы исполнять назначенную ей роль, а если она сможет влюбить его в себя, то наша задача будет решена. Погодите аплодировать, осталось совсем ничего – определить, кто этой женою станет. И ещё – если наша помощница будет обладать нужной силой, устроит ли её роль девочки «на побегушках»? И если да, то как надолго?

Каждое следствие имеет свои последствия. Даже самые точные ответы плохи тем, что рождают новые вопросы.

– Иногда я думаю – что если кто-нибудь все-таки услышит твоё бормотание?

– Иногда я всерьез надеюсь на это, мама.

– Последствия могут стать непредсказуемыми.

– Тем интереснее будет с ними столкнуться.

– Чтобы столкнуть их между собой? Вполне в твоем духе, дитя.

– И что ты предлагаешь?

– Я думаю, тебе нужен друг.

– Иногда я нахожу себе друзей, мама.

– Ты о Детях Света?

– Да, мама.

– Это слишком мимолетно. Ты не успеваешь выговориться. Тебе нужен настоящий друг.

– У меня есть ты.

– Тогда тебе нужна ещё одна я.

– Чтобы она, также как ты, все время была в отлучке?

– Нет, дитя. Тебе нужна та, которая всегда будет там, где ты в любой момент сможешь её найти.

– Мне нужна узница?

– Да, чтобы уравновесить твою свободу.

– Но, мне кажется, я и сам… несвободен.

– Тебе это только кажется, дитя.

– Да-да, всегда есть «другая сторона». Я помню об этом, мама.

– На самом деле нет никаких сторон, дитя. Просто все очень неопределенно.

– И не определено до конца. И возможно, не будет никогда. Или наоборот. Скажи, мама, как ты думаешь, а я – есть?

– Иногда мне кажется, что да, дитя. Но я не всегда уверена насчет самой себя.

– Ты не знаешь, есть ли ты?

– Я не знаю, что есть я. Во всех мыслимых смыслах.

– Ты сейчас говоришь, как я.

– Тогда это большое облегчение, дитя. Значит, мы оба существуем. По крайней мере, сейчас.

– Ты права, мама, это хорошая новость.

– Тогда попрощаемся на этом, милый.

– Конечно. До встречи. Я люблю тебя.