Текст книги "Генрих VIII. Жизнь королевского двора"

54
«Неприятные запахи»

Король и пятеро его джентльменов появились в покоях Анны Клевской в Рочестере 1 января 1540 года, все они были в крапчатых накидках с капюшонами. Генрих не представился, но обнял Анну, сказав, что приехал с подарками от короля. Некоторое время он разыгрывал этот фарс, потом признался, кто он такой, чем привел девушку в немалое смятение: она плохо говорила по-английски и не могла приветствовать его должным образом – лишь указала на окно, за которым происходила травля быка. Генрих сразу проникся неприязнью к невесте и уехал, как только это позволили сделать правила вежливости, забрав с собой меха. По пути назад в Уайтхолл он объяснил сэру Энтони Брауну: «Я не вижу в этой женщине ничего, о чем мне говорили, и удивляюсь, что умные люди так отзываются о ней»1.

По свидетельству Уоттона², Гольбейн изобразил Анну Клевскую очень похоже, но он писал ее в фас, выбрав наиболее выгодный ракурс. На другом портрете, приписываемом Бартелю Брейну Старшему – он находится в колледже Святого Иоанна в Оксфорде, – Анна показана в профиль; хорошо виден ее длинный нос. Недавнее исследование картины при помощи рентгена показало, что нос был еще длиннее. Французский посол Шарль де Марийяк описывал Анну как «высокую и худую, не слишком красивую, с решительным и твердым выражением лица». Она была «не так молода, как сперва казалось, и не так хороша собой, как говорили люди», потому что ее кожа была покрыта шрамами от оспы, а очаровательные манеры не возмещали «недостатка красоты»³. Но не только внешность Анны оттолкнула от нее короля: позже Генрих говорил Кромвелю, что она «совсем некрасива и от нее очень плохо пахнет», а у него «нет аппетита к неприятным запахам»⁴.

По возвращении короля в Уайтхолл Кромвель спросил его, понравилась ли ему будущая королева. Генрих рявкнул: «Ничего похожего на то, что о ней говорили! Если бы я знал раньше то, что знаю теперь, она бы не появилась в этом королевстве». Дело было не только в Анне: Франциск I прислал ему на Рождество паштет из кабана в знак желания возродить дружбу с Англией, что избавляло короля от необходимости заключать союз с Клеве.

Второго января кипевший от возмущения Генрих уехал с двором в Гринвич, где должна была состояться свадьба. Сама Анна отправилась в недавно отстроенный заново дворец Дартфорд, где провела ночь накануне переезда с процессией к Шутерс-хилл (Стрелковому холму). Там принцессу встретили камергер граф Ратленд, служители и виднейшие дамы ее двора, которые поцеловали новой госпоже руку и проводили ее в один из роскошных павильонов, поставленных у подножия холма. Там ее одели в платье из золотой парчи, сшитое по голландской моде, без шлейфа, украшенный жемчугом каул и чепец, а также усыпанный драгоценными камнями партлет. Теперь Анна была готова к официальной встрече с королем на возвышенности Блэкхит, ставшей последним крупным государственным событием в правление Генриха.

На Блэкхите Анну ожидали мэр, представители лондонских гильдий, немецкие купцы со Стального двора, выстроившиеся рядами сотни рыцарей, солдат, ливрейных слуг и джентльменов-пенсионеров из недавно воссозданного отряда. В полдень, под звуки труб король в сопровождении Норфолка, Саффолка и Кранмера проехал через Гринвичский парк к участникам церемонии. Впереди него шествовали служители двора, джентльмены Личных покоев, бароны, епископы, графы, иностранные послы, лорд – хранитель личной печати Кромвель, лорд-канцлер Одли, герольды, множество лордов и епископов. Генрих восседал на «добром жеребце в дорогой попоне из золотой парчи, украшенной с обеих сторон жемчугом, с пряжками и подвесками из чистого золота». Король был одет в «накидку из пурпурного бархата в виде рясы, расшитую сверху донизу плотным золотистым дамастом, с золотыми шнурками и большими пуговицами из бриллиантов, рубинов и восточного жемчуга. Его меч и пояс украшали драгоценные камни и изумруды, чепец был усыпан каменьями, а на шапке было столько самоцветов, что мало кто смог бы оценить их стоимость». На Генрихе также были болдрик (перевязь), «шейное украшение такого веса и с таким количеством жемчуга, какое не многие видели доселе», а вокруг него «бежали десять стремянных, все увешанные дорогими украшениями»⁵.

За Генрихом следовали лорд-камергер, главный конюший, ведший парадного коня короля, почетные пажи и йомены стражи. Неподалеку от павильона король остановился и стал ждать. Наконец появилась Анна на жеребце в дорогой попоне и поехала к Генриху, «который снял шапку, подошел и с самым любезным видом и по-королевски величественно отдал ей честь, приветствовал ее и обнял, к великой радости смотревших». В свою очередь Анна «самым дружелюбным образом, как положено женщине, приветствовала его милость множеством теплых, благодарственных и хвалебных слов»⁶. Затем королевская чета отправилась обратно в Гринвич в сопровождении двух огромных свит. Подъезжая к дворцу, Генрих и Анна увидели горожан и членов гильдий Лондона, которые катались вверх и вниз по реке на весело украшенных барках, с которых раздавались музыка и пение. «Этот вид и эти звуки они очень хвалили».

Оказавшись в наружном дворе Гринвичского дворца, Генрих и Анна спешились, «король любовно обнял и поцеловал ее, прося чувствовать себя как дома, и повел, держа за руку, через холл в личные покои, где и оставил». В замке Гринвич дали «громкий пушечный залп»⁷. Тем вечером состоялся пышный банкет в честь Анны.

Генрих вел себя безупречно, хотя по-прежнему старался отделаться от союза с Клеве. Однако было поздно – любую попытку уклониться от выполнения договора немецкая сторона восприняла бы как оскорбление, поэтому королю поневоле пришлось взглянуть в глаза реальности: брак следовало заключить. Утром 6 января, прежде чем выйти из своих личных покоев и отправиться на свадебную церемонию, Генрих сказал Кромвелю: «Если бы речь не шла об удовлетворении желаний всего мира и моего королевства, я ни за что на свете не сделал бы того, что обязан сделать сегодня»⁸. В восемь утра, одетый в «платье из золотой парчи, расшитое большими серебряными цветами и отороченное черным мехом» и усыпанную крупными бриллиантами накидку из алого атласа, с дорогим украшением на шее⁹, он собрал своих дворян и проследовал в галерею, которая вела к королевским молельням. Оказавшись в молельне, он отправил нескольких лордов за принцессой, свадебным нарядом которой было «платье из дорогой златотканой парчи, сплошь украшенное крупными цветами из восточного жемчуга и сшитое по голландской моде»; его дополняли самоцветное ожерелье и пояс. Длинные волосы Анны были распущены под усыпанным драгоценными камнями «золотым венцом» с трилистниками, которые изображали побеги розмарина¹⁰.

В сопровождении двух знатных немцев, предшествуемая английскими дворянами, Анна прошла к галерее, где сделала три глубоких реверанса перед королем. Генрих отвел ее в молельню королевы, и архиепископ Кранмер обвенчал их. На кольце новой королевы по кругу вилась гравированная надпись: «Господь да ниспошлет мне благополучие». По завершении свадебной церемонии Генрих и Анна рука об руку проследовали в молельню короля, где прослушали мессу. После этого были поданы специи и гипокрас, затем Генрих ушел в свои личные покои, чтобы переодеться, а Норфолк и Саффолк проводили Анну в ее апартаменты. В девять часов Генрих вновь присоединился к ней, надев наряд из дорогой тонкой ткани на подкладке из алого бархата, Анна же все еще была в свадебном платье. После этого, «с выступавшим впереди нее сержантом при оружии и всеми служителями двора, как подобает королеве, король и она открыто проследовали с процессией» в молельню короля, где сделали подношения, после чего отобедали вместе. Днем Анна переоделась, теперь на ней были «платье, как у мужчины, отороченное соболями», с длинными, хорошо подогнанными рукавами, и головной убор, расшитый самоцветами и жемчугом. В этом наряде она слушала с королем вечерню и ужинала. За этим последовали «банкеты, представления масок и разнообразные увеселения, до того времени, когда ей и королю было угодно уйти отдыхать»¹¹.

Публично укладывать молодоженов в постель не стали. Кровать, на которой почти наверняка спала королевская чета, с инициалами «Н» и «А», а также датой «1539», имеет изголовье в античном стиле, украшенное полихромной резьбой эротического содержания: изображены два херувима, один – с большим половым членом, другой – беременный. Целью было разжечь желание и способствовать зачатию¹². Однако король понимал, что Кромвель дал ему дурной совет, а Саутгемптон, похваливший внешность Анны, обманул его, – и не захотел возлечь с женой. В следующие несколько дней Генрих, казалось, получал какое-то извращенное удовольствие от заявлений о своей импотенции. Кромвелю он сказал, что сделал «столько, чтобы добиться согласия своего сердца и разума, сколько не делал ни один мужчина», но не «познал королеву плотски», так как ему не нравилось ее тело и он не смог возбудиться. В действительности «он не верил, что она девственница, так как у нее были отвисшие груди и другие признаки, которые, когда он их заметил, поразили его в самое сердце, так что у него не возникло ни желания, ни смелости проверять остальное, и он оставил ее такой же доброй девой, какой нашел»; отвратительный запах ее тела тоже оказался для него нестерпимым¹³.

Свое горе Генрих излил сперва Энтони Денни, затем доктору Чеймберу, заявляя: тело Анны «так уродливо и непривлекательно», что он не может преодолеть отвращения к нему «и ее общество не вызывает у него желания совершить этот Акт». Доктор Чеймбер утешил короля, посоветовав «не принуждать себя», дабы не вызвать «неудобное бессилие» половых органов. Тогда Генрих обратился к доктору Баттсу и сообщил ему, что, хотя он не мог сделать того, что «мужчина делает со своей женой», у него было два влажных сна в брачную ночь и он считает себя «способным совершить Акт с другой женщиной, только не с нею». Баттсу было велено распространить эти слова при дворе, чтобы опровергнуть все шире распространявшиеся слухи, будто Генрих и вправду импотент. Как подозревали Чеймбер и Баттс, с королем все было в порядке¹⁴: логично предположить, что он намеренно избегал супружеских отношений с Анной, то есть консумации брака, чтобы аннулировать его в подходящий момент.

Генрих и Анна спали в одной постели четыре месяца, но между ними так и не произошло «настоящего плотского совокупления»; после первых четырех ночей Генрих даже перестал совершать притворные попытки¹⁵ и сообщил всем, что ни разу не снимал ночную сорочку. Сама Анна была настолько невинна, что не замечала никаких изъянов в своей супружеской жизни. Признавшись своим дамам, что король только вежливо желает ей доброй ночи и доброго утра, королева сильно встревожилась, когда ей сказали о необходимости делать кое-что еще, если она рассчитывает зачать герцога Йоркского, и добавила, что счастлива не знать ничего больше.

Анна старалась как могла ублажить Генриха. Хотя ее брат склонялся к лютеранству, она послушно соблюдала все обряды Англиканской церкви¹⁶ и подарила королю немецкий часослов с посвящением ему¹⁷. Она успешно изучала английский, начала носить платья по английской моде, в основном из черного атласа или дамаста, чтобы наилучшим образом демонстрировать свои украшения. Некоторые, изготовленные по проектам Гольбейна, представляли собой переплетенные инициалы «Н» и «А»¹⁸. При этом король не осыпал ее драгоценностями, как предыдущих жен. Одну из самых ценных вещей – бриллиантовую брошь с миниатюрной сценой из жизни Самсона – Анна приобрела на собственные средства.

Замок Байнардс был передан ей только в качестве вдовьей доли, Хейверинг отвели для принца Эдуарда. В качестве своей эмблемы Анна применяла и герцогскую корону, и лебедя Клеве. Само ее присутствие при дворе, где больше двух лет не было королевы, дало ей возможность привлечь «множество людей из знати и джентльменов»¹⁹, которые жаждали ее покровительства. Элеонора Пастон, графиня Ратленд, леди Джейн Рочфорд и леди Уингфрид Эджкомб находились в большой милости у королевы вместе с двумя немецкими фрейлинами, Катериной и Гертрудой, – из всех девушек Анны им одним разрешили остаться в Англии. Однако, когда люди узнали о неприязни короля к Анне, многие покинули ее покои.

Хотя Анна не училась ни петь, ни играть на музыкальных инструментах, она вскоре стала разделять любовь короля к музыке и наняла музыкантов для собственного развлечения. Среди них было несколько членов еврейской семьи Бассано – люди Кромвеля нашли их в Венеции, где они прятались от инквизиции, и предложили укрыться в Англии. Бассано приехали ко двору весной 1540 года. Они были умелыми флейтистами, а их потомки верно служили короне вплоть до правления Карла I.

Остальные любимые занятия Анны были чисто домашними. Она обожала дворцовые сады и щедро вознаграждала садовников, часами шила, вышивая крестом в особой технике – opus pulvinarium – и украшая таким образом наволочки и коврики; благодаря ей в Англии получили распространение некоторые мотивы немецкого Ренессанса. Кроме того, она с большим удовольствием играла в карты и кости с дамами в своих личных покоях и смотрела на трюки заезжих акробатов. Известно, что у нее был попугай, и считается, что именно она завезла в Англию бело-коричневых карликовых спаниелей.

Одиннадцатого января Генрих и Анна председательствовали на турнире, устроенном в честь их бракосочетания. Королева впервые появилась в английском платье и французском капоре. Король уже не собирался короновать ее, но 4 февраля организовал торжественный въезд супруги в Вестминстер, проплыв вместе с ней на королевской барке из Гринвича в сопровождении лодок с представителями знати и гильдий. На берегах Темзы собрались ликующие горожане. Когда новая королева проходила мимо крепости, последовал громогласный салют из пушек Тауэра, а у Вестминстерской лестницы король помог ей сойти на берег, и они с процессией отправились во дворец Уайтхолл²⁰.

Неподалеку, в Сент-Джеймсском дворце, подошли к концу работы над парадными апартаментами, кроме королевской домашней церкви, но и она была близка к завершению. Гольбейновские росписи на ее потолке – художник, вероятно, вдохновлялся сводчатыми галереями мавзолея Констанции в Риме и вестибюлем палаццо дель Те в Мантуе – были призваны увековечить брак Генриха VIII и Анны Клевской, инициалы, эмблемы и девизы которых вместе с датой «1540» включены в декор. Под окнами верхнего ряда висели гобелены, главный алтарь был роскошно украшен. Новая церковь стала официальным местопребыванием Королевской капеллы²¹. В феврале леди Лайл дала матушке Лове большую взятку в надежде, что ее дочь Кэтрин получит место при дворе королевы, но ей ответили, что по распоряжению короля новых фрейлин брать не будут, пока кто-нибудь из имеющихся не оставит службу по причине вступления в брак. Упорная леди Лайл настояла на том, чтобы Анна Бассет, вопреки своему желанию, обратилась к самому Генриху, имея при себе подарок – его любимый мармелад из айвы. Анна сообщила матери, что «его милости подарок очень понравился и он передал вашей светлости сердечную благодарность за него», но добавила, что не осмелилась просить места для сестры, «опасаясь того, как воспримет эту просьбу его милость». Позже, когда Анна набралась смелости и заговорила об этом, Генрих сказал ей, что сэр Фрэнсис Брайан и другие люди просили его о такой же милости для своих друзей и он «пока не дарует ее ни мне, ни им»²². В следующем месяце выяснилось, что лорд Лайл из рук вон плохо справлялся с делами в Кале, и его отправили в Тауэр, где он умер два года спустя. Генрих с симпатией относился к Анне Бассет и позволил ей остаться при дворе, но ее сестра теперь не могла питать никаких надежд.

Если Генрих и испытывал к Анне какие-то романтические чувства, той весной они угасли – король начал ухаживать за Екатериной Говард. К Пасхе о его страсти стало широко известно, и католическая партия при дворе во главе с Норфолком и Гардинером поспешила воспользоваться удачным стечением обстоятельств. Норфолк, очевидно ничего не знавший о прошлом своей племянницы, восхвалял ее «чистоту и благонравие», а Гардинер «очень часто устраивал пиры и развлечения» для короля и Екатерины в саутуаркском Винчестерском дворце²³. Генрих осыпал свою новую пассию драгоценностями и подарками, он молодел рядом с ней, юной, миловидной, жизнерадостной, и «был так чудесно увлечен ею, как никогда прежде ни одной женщиной»²⁴.

Шарль де Марийяк описывал лицо Екатерины как «весьма приятное»²⁵, но точно идентифицированных портретов ее не существует. Сохранились две почти одинаковые миниатюры Гольбейна, на которых, предположительно, изображена Екатерина²⁶. Мы видим пухлую девушку с рыжими волосами и говардовским носом, облик которой подтверждает слова Марийяка: «Юная леди умеренной красоты, но непревзойденного изящества, небольшого роста, скромного поведения, с нежным и серьезным лицом»²⁷. Миниатюру впервые соотнесли с Екатериной в 1736 году – по-видимому, правильно, учитывая дорогую одежду девушки и ее подвеску, ту же, которую можно видеть на гольбейновском портрете Джейн Сеймур. Широкая, украшенная драгоценными камнями тесьма, которая окаймляет низкий вырез ее платья, может быть тем «четырехугольником с 23 бриллиантами, 60 рубинами и краями из жемчуга», который Генрих VIII подарил Екатерине в 1540 году²⁸. Рисунок из Виндзора, на котором изображена женщина со схожими чертами, тоже может быть портретом Екатерины Говард, но его не считали таковым до 1867 года. Недавно появилось предположение, что Екатерина стала моделью для фигуры царицы Савской на витраже в церкви Королевского колледжа в Кембридже, созданное, вероятно, Галионом Хоне в то время, когда она была королевой; царь Соломон похож на Генриха VIII. Портрет кисти Гольбейна из Толидо, штат Огайо, на котором, как считается теперь, запечатлена Элизабет Сеймур, в 1989 году был ошибочно идентифицирован как изображение Екатерины Говард.

Екатерина была легкомысленной, капризной, любила удовольствия и отличалась чувственностью. Шапюи считал ее «властной и своевольной»²⁹, что, вероятно, стало результатом чрезмерной снисходительности короля. Хотя ее религиозные воззрения, несомненно, были ортодоксальными, она не славилась особым благочестием.

Генрих решительно вознамерился избавиться от Анны Клевской и не позже апреля «свидетельствовал перед Господом, что не считает ее своей законной женой»³⁰. Парламентарии, осведомленные о желании короля, обратились к нему с просьбой провести разбирательство в отношении обстоятельств его брака, так как сомневались в законности этого союза.

Семнадцатого апреля Кромвель был возведен в пэры с титулом графа Эссекса и назначен лордом – великим камергером Англии, но пока он находился в Лондоне и взаимодействовал с парламентариями, Норфолк с Гардинером, пользуясь отсутствием своего врага в Гринвиче, старательно настраивали Генриха против него. Норфолка особенно возмущал тот факт, что Кромвель получил графство, которым до недавнего времени владели Буршье, являвшиеся потомками Эдуарда III.

В том месяце король провел в Виндзоре ежегодное собрание ордена Подвязки. Некоторые его кавалеры были казнены за измену, по большей части в связи с заговором Эксетера, и поступило предложение вычеркнуть их имена из списка. Однако Генрих не захотел портить документ и приказал, чтобы имена в нем остались, но рядом с каждым стояло «Vah, proditor!» – «О, изменник!»³¹.

В Майский день король с королевой, как обычно, наблюдали за турнирами из недавно выстроенного гейтхауса в Уайтхолле. В числе бросавших вызов был новый фаворит Генриха Томас Калпепер, которому не посчастливилось – его сшибли с коня. Леди Лайл, попавшая, как и многие женщины, под чары этого «прекрасного юноши»³², послала ему ленты своих геральдических цветов, чтобы он их носил, с запиской, гласившей, что «она впервые отправляет такой знак мужчине»³³.

Калпепер, честолюбивый, богатый и родовитый, сделал карьеру в Личных покоях, будучи сперва пажом, а затем джентльменом; теперь он обыкновенно делил ложе [с королем]³⁴. К 1537 году влияние Калпепера на Генриха стало достаточно сильным для того, чтобы леди Лайл прислала ему прекрасного сокола в обмен на покровительство³⁵. Порой Калпепер бывал жестоким и необузданным. В 1539 году он изнасиловал жену смотрителя парка, пока «трое или четверо из его самых распутных слуг» держали ее. Потом он убил одного из жителей деревни, пытавшихся изловить насильника. Король, не желая лишаться общества молодого сорвиголовы, простил его³⁶. Кроме того, Калпепер отличался алчностью: он и его брат, тоже Томас, который служил при дворе Кромвеля, все время стремились приобрести монастырские земли, искали придворных должностей и денежных выплат³⁷.

Турниры продолжались пять дней, по их окончании Генрих и Анна присутствовали на банкете в Дарем-хаусе, куда допустили публику – посмотреть, как победители получают в награду от короля денежные призы и дома. Это было последнее публичное появление Анны Клевской в качестве королевы.

Кромвель, который помог сделать ее государыней, считал, что находится на пике своей карьеры, но был арестован без предупреждения 10 июня. Когда он вошел в зал Совета в Вестминстере, капитан стражи задержал его, а Норфолк и Саутгемптон торжественно отобрали у него знаки отличия ордена Подвязки и печать. Затем Кромвеля, вопившего, что он не предатель, поволокли в Тауэр. Двадцать девятого июня парламент лишил его прав и состояния и приговорил к смерти как изменника и еретика: утверждали, будто он отрицал присутствие Христа на мессе. Это обвинение выдумали в расчете на то, что король отвернется от него. Кромвелю вменялось в вину и то, что он самонадеянно осмелился вознестись гораздо выше своего «очень неблагородного и низкого состояния». Большую роль в падении Кромвеля сыграли сэр Ричард Рич – один из тех, кто дал показания против него, – и Норфолк.

Короля настолько ужаснули предъявленные ему доказательства, что он даже не подумал ставить их под сомнение и не обратил внимания на Кранмера, который дерзнул спросить: «Кому же после этого вы должны верить, ваша милость, если не можете доверять ему?»³⁸ Тем не менее Генрих не отправил Кромвеля на смерть сразу: тот обладал сведениями, которые помогли бы аннулировать брак с Анной Клевской. Кромвель охотно согласился на все, но это его не спасло. Генрих проигнорировал последнее письмо узника, которое завершалось отчаянной мольбой: «Благодетельнейший государь, я взываю к милости, милости, милости!»

Двадцать восьмого июля 1540 года Кромвелю отрубили голову на Тауэрском холме. Перед смертью он заявил, что умирает верным католиком. Англичане, не понимавшие, как много значил этот человек, радовались его гибели, и популярность короля резко взлетела вверх. Кроме того, Генрих нашел козла отпущения, на которого можно было свалить вину за неудачный брак с Анной Клевской.

Католическая партия при дворе ликовала. «Теперь этот лживый мужлан, так жаждавший чужой крови, мертв, – насмешливо говорил Суррей. – Он поражен своим же оружием». Граф намекал на лишение прав и состояния, постигшее многих жертв Кромвеля. Саутгемптон, когда-то бывший другом Кромвеля, но отдалившийся от него после брака короля с Анной Клевской, стал вместо него лордом – хранителем личной печати, а лорд Расселл – лордом – верховным адмиралом. Падение Кромвеля стало победой религиозной ортодоксии и заставило многих реформаторов затаиться. Даже Гольбейн, которому покровительствовал Кромвель, попал в немилость и два года не получал заказов от короля.

Однако победа консерваторов не была полной: многие люди Кромвеля сохранили свои должности, Кранмер, придерживавшийся тех же религиозных убеждений, что и покойный, не утратил доверия короля, и сместить его не удалось. Влияние Норфолка и Гардинера возросло, но ни тот ни другой не определяли государственную политику, как это делал Кромвель. Король больше никогда не доверял ни одному министру в такой же степени, как Уолси и Кромвелю. Отныне он правил сам, поддерживая баланс сил между соперничавшими партиями при дворе.

Двадцать четвертого июня Генрих отправил Анну Клевскую во дворец Ричмонд якобы «ради ее здоровья, чистого воздуха и удовольствия»³⁹. На следующий день к ней явилась делегация советников с сообщением о том, что ее брак признан недействительным. Она не протестовала и получила взамен щедрое денежное содержание – 500 (150 000) фунтов стерлингов в год, – дворец Ричмонд, замок Хивер и Блетчингли, бывшее поместье Бекингема, а также право называть себя сестрой короля с преимуществом перед всеми английскими дамами, кроме королевы и дочерей короля. Помимо этого, ей разрешили оставить у себя все украшения, посуду, одежду, занавесы и составили для нее достойный двор, в основном из ее немецких слуг. Брак Генриха с Анной был аннулирован Конвокацией 9 июля ввиду неудовлетворенности им короля и предполагаемой помолвки Анны с сыном герцога Лотарингского, заключенной до вступления в него.

Своему брату Анна сказала: «По воле Божьей я намерена провести свою жизнь в этом королевстве». Освободившись от уз, которые связывали его с этой женщиной, Генрих обнаружил, что она нравилась ему, после чего несколько раз приглашал бывшую супругу ко двору и сам посещал ее в Ричмонде. Анна по максимуму пользовалась своей независимостью, выглядела более «радостной», чем когда-либо, и каждый день надевала новое платье, «великолепнее предыдущего»⁴⁰. В последующие годы она создала себе репутацию радушной хозяйки и принимала в Ричмонде многих придворных. Редко когда королевский развод приводил к такому благоприятному исходу.