Текст книги "Приоткрой свое окно. Программа восстановления после продолжительного стресса, тревожного расстройства, травмы и ПТСР"

Шестым последствием хронического стресса и детской травмы может быть усвоенная беспомощность, которая помогает яснее объяснить более высокие показатели хронической депрессии среди людей, перенесших детский негативный опыт.

В исследованиях на животных усвоенная беспомощность обусловливается тем, что животные подвергаются «неминуемому шоку» – обычно их заставляют сидеть на электрифицированной металлической сетке. При ударе электрическим током животное сначала пытается убежать, но блокируется барьером. После того, как ему не дают убежать во время нескольких последовательных ударов тока, животное делает меньше попыток бегства, в конечном счете «сдаваясь» и цепенея (дорсальная ПСНС). И тогда травмированное животное просто пассивно принимает удары. Травмированное животное будет оставаться неподвижным на электрифицированной сетке, не пытаясь убежать, даже когда барьер будет снят. По сути, травмированное животное научилось понимать, что безопасность невозможна – даже когда безопасность уже присутствует.

Исследования показывают, что если кто-то впервые испытывает тревожное расстройство, депрессию или иное расстройство настроения в детстве или в период полового созревания, он также более склонен испытывать дополнительные проблемы с психическим здоровьем позже в жизни, по сравнению с теми, чей первый эпизод подобных расстройств происходит после исполнения двадцати лет.

Люди также могут формировать усвоенную беспомощность, особенно когда маленькие дети переживают повторяющиеся ужасающие события, во время которых они мало что контролируют. Усвоенная беспомощность может способствовать депрессии во взрослом возрасте из-за искаженного имплицитного обучения мозга выживания. По сути, травмированный мозг выживания обобщает прошлый опыт – когда человек был действительно бессилен – и заставляет человека поверить, что тот в данный момент все еще бессилен, беспомощен и лишен свободы воли. Эти убеждения могут способствовать апатии, пассивности, «тупости» и неспособности мобилизовать энергию для изменения или адаптации к текущей ситуации – все это симптомы, часто сопровождающие клиническую депрессию.

Усвоенная беспомощность может также способствовать формированию стратегии выживания по умолчанию, как то: оцепенения, подчинения, паралича или крайнего промедления перед лицом любой угрозы – даже когда стоять на своем, предпринимать действия или уходить было бы более эффективным. Если усвоенная беспомощность все еще срабатывает позже в жизни человека, значит, он еще не полностью оправился от тех самых ранних событий, когда эта программа изначально сформировалась. Пока мозг выживания полностью не восстановится, человек будет склонен по умолчанию цепенеть во время угрожающих ситуаций – тем самым еще более усиливая усвоенную беспомощность.

Последнее стойкое последствие детского негативного опыта – нарушение регуляции эндогенной опиоидной системы, эндорфинов, которые высвобождаются, когда мы испытываем высокий уровень стрессовой активации. При дисрегуляции нашей эндогенной опиоидной системы мы скорее всего будем полагаться на адреналинозависимое поведение, такое как, например, компульсивные внебрачные связи, как у Грега, или опасное вождение мотоцикла, как у Тодда в главе 2.

У нас есть также большая вероятность пережить реконструкцию травмы. При реконструкции травмы мы можем обнаружить, что таинственным образом воссоздаем ситуации, которые перекликаются с определенными аспектами старых травматических событий. Реконструкцию травмы можно частично объяснить ложной нейроцепцией – ошибочным восприятием опасности и безопасности, – и частично искажениями в системе имплицитной памяти мозга выживания.

Вспомните, что физические ощущения, эмоции и движения тела, которые мы испытывали во время более ранних травматических событий, хранятся в нашей имплицитной памяти в основном как бессознательные сигналы. Эти имплицитные воспоминания могут влиять на наш выбор действий, отношений или ситуаций, которые позволят нам воспроизвести ранее заложенные, связанные с травмой переживания, эмоции, телесные ощущения и убеждения. Подобные реконструкции могут происходить в интимных отношениях, рабочих ситуациях, повторяющихся несчастных случаях, телесных симптомах, психосоматических заболеваниях и других, казалось бы, случайных событиях. Важно отметить, что человек, переживающий реконструкцию травмы, может играть роль либо преступника, либо жертвы.

Зачем мы это делаем? Этот вопрос все еще открыт для дискуссии. Со времен Фрейда некоторые клиницисты и исследователи предполагали, что мы воспроизводим травмирующие события в попытке исцелить их – бессознательно ставя себя в сходные или символически сходные обстоятельства в качестве исходного события с надеждой, что на этот раз наша система ум – тело наконец отреагирует таким образом, что успешно преодолеет опасность. Однако поскольку этот процесс в мозге выживания бессознателен, мы скорее всего просто воспроизводим имплицитную память и ее запрограммированные паттерны, эмоции и убеждения, не исцеляя их.

В последнее время исследователи утверждают, что реконструкция травмы также может быть связана с нарушением регуляции эндогенной опиоидной системы. Например многие травмированные люди ищут действий и переживаний с высоким уровнем возбуждения, которые оттолкнули бы большинство людей. Они склонны жаловаться «на смутное чувство пустоты и скуки, когда они не гневаются, на них ничего не давит или если не вовлечены в какую-то опасную деятельность». На самом деле прилив эндорфинов, сопровождающий эти состояния высокого возбуждения, может вызвать у них привыкание – отсюда и термин «адреналиновые наркоманы» – часто приводя людей с нарушенной регуляцией к компульсивному поиску действий, которые вызывают этот прилив.

К таким видам деятельности, вызывающим прилив адреналина, относятся экстремальные виды спорта, прыжки с парашютом, скоростная езда на мотоцикле, как у Тодда, внебрачные связи, как у Грега, и жестокое поведение по отношению к другим. Интересно, что сюда же входит и самоповреждающее поведение, когда человек стучится головой, режет себя или морит голодом. Все эти действия могут вызвать выброс эндорфина и облегчить состояние тревоги. Даже любитель пробежек, байкер или серфер чувствуют себя вынужденными ежедневно получать эндорфиновую «дозу» – в противном случае они чувствуют беспокойство и нервозность – поскольку на самом деле занимаются самолечением своей основной дисрегуляции. Если речь идет о компульсии, то это скорее всего указывает на дисрегуляцию.

Аналогичная картина наблюдается и в отношениях, связанных с насилием, где напряжение постепенно нарастает и достигает кульминации во взрывной, насильственной вспышке, за которой следует спокойная, любящая передышка «примирения». Этот цикл не только усиливает травматическую связь между насильником и жертвой, он также вызывает выброс эндорфина – и связанное с ним физиологическое спокойствие – для обеих сторон. Склонность к возобновлению абьюзивных отношений более вероятна, когда травма произошла в наших ранних отношениях привязанности, возможно, в связи с важной ролью эндорфинов в наших связях привязанности.

Ух ты, а? Так много различных путей, по которым система ум – тело, в детстве адаптировавшись к хроническому стрессу и травмам, становится заряженной для сверхбдительности, гиперчувствительности, гиперреактивности, воспаления и дисрегуляции.

Хотя любой из этих маршрутов может быть активирован после хронического стресса и травмы в любом возрасте, самые большие и наиболее стойкие последствия возникают в детстве и подростковом возрасте, когда наша система ум – тело все еще развивается. Эти нейробиологические адаптации имеют широкий диапазон, включая структурные изменения в головном мозге; дисрегуляцию вегетативной нервной системы, эндокринной, иммунной, дофаминовой и эндорфиновой систем; а также эпигенетические изменения на клеточном уровне, которые подготавливают организм к хроническому воспалению и болезни.

Все эти нейробиологические адаптации отражаются на нашем поведении. Они повышают вероятность того, что кому-то будет трудно фокусировать внимание, принимать эффективные решения, контролировать импульсы и желания, регулировать стресс и негативные эмоции. Они также создают компульсивную, бессознательную тягу к различного рода зависимостям, в том числе адреналиновой, реконструкциям травмы, самоповреждению или насильственному поведению.

Все вместе это рисует нам не очень приглядную картину.

Теперь, когда вы поняли основные механизмы, с помощью которых детский негативный опыт изменяет систему ум – тело, вас не удивят эмпирические доказательства последствий этого. Подобно небезопасной привязанности, детский негативный опыт задает траекторию движения к узкому «окну». Он с большой вероятностью создаст аллостатическую нагрузку, которая со временем может проявиться в виде физических и психических проблем.

Вспомните, что НДП обладает накопительным эффектом – чем больше категорий НДП кто-то испытывает, тем выше у него вероятность дисрегуляции. Была замечена связь проблем ожирения, СДВГ и других нарушений в обучении и поведении у детей школьного возраста и НДП. Действительно, большинство детей с оценкой НДП 4 балла и выше испытывают проблемы с обучением и поведением в школе, по сравнению всего с 3 % детей с оценкой НДП 0.

У старших по возрасту людей влияние НДП связано с широким спектром проблем со здоровьем. По сравнению с взрослыми без НДП, те, у которых НДП имеется, более предрасположены к ожирению и меньше живут. У них склонность к развитию диабета, рака, болезней сердца, повышенного кровяного давления, заболеваний печени, бронхита/эмфиземы, аллергии, астмы, язвы и артрита/ревматизма. Они более подвержены заболеваниям, передающимся половым путем, и незапланированной беременности. У них отмечено злоупотребление табаком, алкоголем и другими веществами. Они испытывают депрессию, беспокойство и ПТСР, а также предрасположены к суициду.

Даже любитель пробежек, байкер или серфер чувствуют себя вынужденными ежедневно получать эндорфиновую «дозу» – в противном случае они чувствуют беспокойство и нервозность – поскольку на самом деле занимаются самолечением своей основной дисрегуляции.

Накопительный эффект НДП особенно остро проявляется в зрелом возрасте. Например примерно каждый восьмой человек, не имеющий НДП, испытывает хроническую депрессию, как и две трети женщин и более трети мужчин с оценкой НДП 4 балла и выше. Аналогично, взрослые с оценкой НДП 4 балла и выше в семь раз чаще становятся алкоголиками и в тринадцать раз чаще совершают попытки самоубийства, чем те, у кого НДП 0 баллов.

Неудивительно, что многие эмпирические исследования показывают, что люди с НДП в анамнезе в конечном итоге снова переживают грубое обращение и жестокость в подростковом и взрослом возрасте – или применяют насилие в отношении других. В целом, примерно треть людей, подвергшихся насилию в детстве, сами впоследствии демонстрируют грубое поведение.

Взрослые, пострадавшие от физического глумления в детском возрасте, также склонны вступать в абьюзивные отношения, в которых они подвергаются насилию, снова – тем самым увеличивая вероятность жестокого обращения и для своих собственных детей. В самом деле, физическое или сексуальное насилие в детстве – или свидетельство жестокости в отношении родителя – более чем удваивает вероятность пережить насилие со стороны интимного партнера во взрослом возрасте. По сравнению с мужчинами, которые не были свидетелями домашней жестокости в детстве, мужчины, которые таковыми являлись, в семь раз чаще безжалостно ведут себя по отношению к своим партнерам.

По сравнению с преступниками, совершившими ненасильственные правонарушения, виновные в преступлениях с применением насилия чаще становились свидетелями жестокого обращения в детстве. Среди молодежи из числа национальных меньшинств в возрасте от девяти до девятнадцати лет, проживающей в районах с высоким уровнем бедности, те, кто неоднократно подвергался насилию в течение пятилетнего периода исследования, оказались в 31,5 раза более склонны к жестокости сами. Свидетельство глумления с применением огнестрельного оружия в два раза увеличивает вероятность того, что подростки сами совершат нечто ужасающее в течение следующих двух лет. Таким образом, неудивительно, что детская травма увеличивает вероятность арестов и рецидивной преступности, а заключенные, как правило, имеют более высокие баллы НДП по сравнению с другими взрослыми.

Эти данные поистине потрясают своими масштабными последствиями.

Последний штрих, добавляемый к этой картине и также способствующий сужению «окна»: всякий раз, сталкиваясь со стрессовым или травматическим событием, мы привлекаем к нему все инструменты, которые у нас есть в данный момент. Некоторые из них являются внутренними, такие как физический размер и сила, интеллект и образование, способность к саморегуляции или вера. Другие – внешние, например наша сеть социальной поддержки, финансовые ресурсы или власть государственных институтов.

Имея это в виду, должно быть ясно, что по мере того, как мы растем, мы получаем доступ к большему количеству ресурсов, внутренних и внешних. Действительно, инструменты, которыми располагают страдающие стрессом младенцы и маленькие дети, крайне ограниченны. Они еще не подключили множество внутренних резервов, и у них нет доступа ко многим внешним средствам.

Таким образом, те из нас, кто столкнулся с большим количеством детских невзгод, сформировали мощные, глубоко обусловленные стратегии выживания, когда у нас было наименьшее количество внутренних и внешних ресурсов, доступных нам. Так как мы были маленькими, мы не могли по-настоящему защитить себя физически. С нашим незрелым мыслящим мозгом у нас еще не было большой способности к нисходящей саморегуляции, чтобы помочь нам успокоиться и восстановиться после стресса и сильных эмоций. Кроме того, у нас еще не было навыков рассуждения и понимания перспективы, чтобы понять, что пренебрежительное или оскорбительное поведение, которое мы испытали, вероятно, в реальности имело очень мало общего с нами. Для некоторых из нас обращение к взрослым также не было вариантом, потому что это могло привести лишь к ухудшению ситуации.

Так что же нам было делать со всей этой активацией хронического стресса? Как может выжить ребенок, у которого так мало внутренних или внешних ресурсов?

Ну, мы могли бы преодолеть то, что мы чувствовали, подавляя физическую и эмоциональную боль или отключаясь от наших тел и уходя в себя. Мы могли решить, что все происходящее было нашей виной, что мы были недостаточно…(заполните пробел). Мы могли бы бесконечно прокручивать это в своей голове и беспокоиться.

Мы могли бы попытаться вернуть себе хоть какой-то контроль несколькими доступными нам способами, такими как регулирование потребления пищи (слишком много или слишком мало) или развитие навязчивых привычек, таких как выдергивание волос.

Мы могли бы подчиниться тому, что происходит, и не поднимать волны, став уступчивыми или угодливыми людям, с надеждой выжить, как первый приоритет, и, возможно, даже получить то, что нам нужно, как второй приоритет. Мы могли бы стать невидимыми или заболеть.

Мы могли бы отвлечься, диссоциироваться или оцепенеть – с помощью телевизора, книг, видеоигр, мобильных устройств, еды, никотина, алкоголя или других веществ. Мы могли бы сосать большие пальцы, раскачиваться, биться головой, мочиться в постель или прятаться под одеялом.

Мы могли бы действовать, закатывая истерики, запугивая или сражаясь с другими, нарушая правила, обманывая, куря, занимаясь сексом с кем попало, злоупотребляя наркотиками или алкоголем, воруя или участвуя в насильственных действиях. Наконец, мы можем навредить себе – не есть, резать себя и пытаться покончить с собой.

Например, чтобы справиться с травматическими событиями, которые я пережила в начале своей жизни, я обычно билась головой о стену. Мои родители рассказывают, что это началось, когда мне было около шести месяцев, как только я научилась сидеть в кроватке. Хотя мне было стыдно, и я неоднократно пыталась избавиться от этой привычки еще в средней школе, я продолжала периодически это делать во время стресса в начале своей взрослой жизни. Хотя это не было моим сознательным выбором, я предпочла эту привычку в качестве одной из моих основных стратегий совладания, потому что она обеспечивала самоуспокоение, не оставляла видимых следов и не включала в себя никаких веществ, которые могли бы затуманить мою бдительность или мое суждение.

С точки зрения взрослого, такие механизмы совладания могут показаться «детскими» – и в некотором смысле так оно и есть. Когда мы справляемся со стрессом, используя такие стратегии, это сигнал, что мы полагаемся на некоторые из наших самых старых методов совладания, те, которые мы использовали в детстве, не имея еще всех интеллектуальных, эмоциональных, физических, духовных и реляционных ресурсов, которыми располагаем сейчас.

Но поскольку мы научились справляться с детским стрессом и травмами, используя такие методы, тяга к тому, чтобы продолжать полагаться на них, будучи взрослыми, остается чрезвычайно сильной – особенно когда мы в стрессе, у нас выгорание, мы испытываем недостаток сна или эмоциональную неустойчивость. Это тоже нейропластичность в действии. Вот почему когда мы испытываем стресс или сработало что-то негативное для нас, если мы намеренно не выбираем что-то другое – что-то, что использовало бы весь спектр внутренних и внешних ресурсов, которыми мы располагаем на сегодня, – мы все еще склонны возвращаться к этим самым старым привычкам совладания. Большие Каньоны, которые мы сформировали во время хронического стресса и травмы в детстве, являются самыми глубокими каньонами из всех.

К сожалению, из-за этих привычек наше «окно» остается узким. Почему? Единственное, что объединяет все эти стратегии совладания, – это то, что ни одна из них на самом деле не помогает системе ум – тело полностью восстановиться после стресса и травмы. В то время как они могут успокоить наши страдания в краткосрочной перспективе, ни одна из них на самом деле не способна разрядить стрессовую активацию и обеспечить настоящее восстановление. В результате наше «окно» остается узким: происходит дальнейшее нарастание аллостатической нагрузки и дальнейшее ограничение диапазона стратегий, которые мы можем использовать во время будущего стресса.

Те из нас, кто пережил детские невзгоды, остались в живых. Однако в критические годы развития нашей системы ум – тело мы также сформировали некоторые очень глубокие и устойчивые нейробиологические паттерны. Этот нейробиологический профиль – «выжившие с большими аллостатическими нагрузками» – имеет некоторые уникальные как сильные, так и слабые стороны.

Кто-то, живущий в соответствии с такой траекторией, может казаться чрезвычайно гибким и адаптивным – почти сверхчеловеком в своей способности переносить невзгоды и выполнять сложные задачи. И в самом деле, их система ум – тело развила способность хорошо функционировать, даже процветать, во время длительных состояний высокого возбуждения – что является адекватной реакцией для экстремальных стрессовых ситуаций. Это система ум – тело, которая бессознательно жаждет кризиса.

Однако устойчивость такого человека обычно довольно хрупка, потому что его система ум – тело по умолчанию всегда находится в состоянии высокого возбуждения, что не будет адекватно большей части повседневной жизни. По иронии судьбы их страдания могут усугубляться их самодостаточностью, которая может изолировать их и затруднить им обращение за поддержкой или помощью.

Для людей, не росших в подобных условиях, может быть трудно понять, почему кто-то постоянно подвергает себя опасности на работе, пребывает в абьюзивных отношениях, остается тучным, разрушает свою жизнь из-за зависимости или совершает насильственные преступления. Слишком легко судить об их выборе с позиции невежества – не вполне осознавая, что в каждом из нас сидит потенциал, который при соответствующих условиях может проявиться таким же поведением. Чем больше мы коллективно отрицаем понятные причины подобного поведения – и чем больше осуждаем за него – тем глубже мы заманиваем их в ловушку текущих паттернов и блокируем их попытки измениться.

Факты, приведенные в этой главе, ясно показывают, что нищета в детском возрасте, жестокое обращение, отсутствие заботы, травмы и насилие оказывают пожизненное воздействие на ширину нашего «окна». Хотя детские переживания не определяют судьбу, наше раннее социальное окружение оказывает глубокое влияние на траекторию движения нашего «окна». Существуют четкие нейробиологические причины, по которым человек, выросший в сложных условиях, имеет большую вероятность столкнуться с трудностями в принятии правильных решений, контроле импульсов, регулировании эмоций, развитии поддерживающих отношений и восстановлении после стресса.

Для тех из нас, кто получил такое воспитание, понимание того, почему мы сегодня страдаем и у нас нарушена регуляция системы ум – тело, не заставит боль исчезнуть и не исцелит нашу дисрегуляцию. Тем не менее это может помочь нам унять нашу негативную самооценку, ненависть к себе и стыд по поводу нашего физического и психического здоровья, зависимостей и других способов копинг-поведения. На самом деле эти ограничивающие убеждения и эмоции только закрепляют гиперреактивное и дисрегулированное программирование, которое мы использовали во время стресса в раннем возрасте, также механизмы совладания, которые мы приняли тогда и которые, возможно, больше не эффективны для нас сегодня. Например стыд и самоосуждение часто являются причинами йо-йо-диет, чрезмерных физических нагрузок, затяжной прокрастинации, за которой следует авральная работа, и других скачкообразных попыток начать справляться со стрессом новыми способами.

Именно здесь могут помочь такие качества воина, как мудрость и мужество. Мудрость помогает нам понять, как наша нейробиология сформировалась в детстве и почему она была такой адаптивной. Это дает понимание того, что наш нейробиологический профиль имеет уникальные сильные и слабые стороны. Хотя ранний стресс и травмы дали нам силу, которую многие другие никогда не смогут развить, у нас также меньше места для маневра с нашим выбором образа жизни. По сравнению с теми, кто сформировал в детстве широкое «окно», мы всегда будем более уязвимы к дисрегуляции, воспалению и аллостатической нагрузке. Но так уж мы сформировались. Осознание и принятие этой истины о себе открывает возможности для изменений. С таким пониманием мы можем собраться с мужеством, чтобы предпринять целенаправленные усилия по перестройке этих нейробиологических структур и расширению наших «окон». Мы можем экспериментировать с новыми внутренними и внешними инструментами, чтобы открыть себе доступ к более широкому спектру адаптивных реакций во время стресса. Мы можем научиться прерывать программы по умолчанию нашего мозга выживания и действие своих привычек совладания, которые мы сформировали в детстве.

Наконец, мы можем вспомнить, что присуще узкому «окну» сегодня, то является потенциалом для широкого «окна» завтра. Луч детских надежд – это возможность обретения самого широкого «окна» из всех.

Прежде чем приступить к следующей главе, пожалуйста, уделите некоторое время размышлениям о своем собственном опыте относительно первого пути к сужению «окна». В своем дневнике вы можете поразмышлять о жизненном опыте ваших бабушек, дедушек и родителей, их стилях привязанности и ширине их «окон». Вы можете подумать о жизненных стрессогенных факторах, с которыми ваши родители или другие воспитатели пытались справиться во время вашего детства, особенно если они имели дело с какой-либо неразрешенной травмой или потерей.

Те из нас, кто столкнулся с большим количеством детских невзгод, сформировли мощные, глубоко обусловленные стратегии выживания, когда у нас было наименьшее количество внутренних и внешних ресурсов, доступных нам.

Далее вы можете также пройти опрос по НДП, который доступен в интернете, чтобы вычислить ваш балл НДП. Как уже отмечалось, исследование НДП не включает в себя все источники детского хронического стресса и травм, которые могут оказывать длительное воздействие на систему ум – тело. Учитывая это, таблица 7.1 содержит более подробный список потенциально стрессовых и травмирующих событий, которые могли сузить ваше «окно» в детстве. Вы также можете рассмотреть их применительно к себе.

ТАБЛИЦА 7.1. НЕГАТИВНЫЙ ДЕТСКИЙ ОПЫТ, ВЛИЯЮЩИЙ НА ШИРИНУ «ОКНА»

Напоследок просмотрите раздел этой главы, посвященный механизмам, благодаря которым невзгоды в детстве оказывают такое стойкое воздействие, и запишите те из них, которые относятся к вам. Вы также можете подумать о том, как вы справлялись со стрессом и травмой в детстве – и полагаетесь ли вы все еще на какую-либо из своих детских привычек совладания, когда сегодня вы оказываетесь в стрессе.