Текст книги "Практика логотерапии. Материалы 5-дневного семинара 2015 года"

Голос совести – очень тихий, он говорит всегда, но говорит не громко. Все эти загрязнения, этот шумовой мусор вы должны уметь отбросить, нужно уйти в тихое место и отключиться. Это должно быть отключение и по визуальному, и по аудиальному каналу. Закрыть глаза и не слышать шум, а потом научиться ждать. Нужно уметь ждать. Не сразу, но через какое-то время вы успокоитесь. И когда вы спокойны, то это сравнимо с речной водой, когда вся грязь осела на дно и вода оказалась чистой. А когда вода чистая, вы через нее лучше видите, что имеет смысл сегодня делать, а что не имеет. Что вас ждет сегодня, и что вас сегодня не ждет. Может быть, эта возможность ждет кого-то другого.

Перфекционисты все хотят делать сами и не хотят отдавать эту возможность другим. Но ведь у других людей тоже есть какие-то осмысленные задачи, и нужно дать им возможность решать их. Тогда вы сможете узнать, что имеет непосредственно отношение к вам. И таким образом из этой тишины вы можете вернуться в свою жизнь, то есть найти контакт со своей жизнью.

Мы закончили разбирать ваш случай? Спасибо.

Если вам интересно, я могу рассказать о схожем случае. Ко мне пришел в большом отчаянии мужчина. У него была четырехлетняя дочь, которая умерла. Перед этим он делал в своем доме большой ремонт и старался, чтобы у девочки было свое пространство, своя комната. Пока шел процесс перепланировки, его дом выглядел как стройплощадка: в доме было много рабочих, каждый занимался своим делом.

В одном из помещений стояла большая бочка с известковым раствором. Никто не заметил, как девочка подтянулась и наклонилась над бочкой; может быть, она хотела пустить там бумажный кораблик. В любом случае, она утонула в этой бочке. Понятно, что этот мужчина находился в глубокой печали, и кроме печали у него было невероятное чувство вины. Он непрерывно задавал себе вопросы: почему он не накрыл бочку пленкой, почему не установил на бочку крышку, почему не досмотрел. Он говорил: я как отец должен был позаботиться о безопасности ребенка, и я очень виноват. Я виноват в ее смерти, потому что не проявил здесь отцовские качества.

Друзья пытались его как-то утешить, говорили ему, что никто не может думать обо всем и все предвидеть. Нельзя предугадать все опасности. Но он не принимал эти увещевания от своих друзей. Он говорил только одно: я виноват, я должен был закрыть эту бочку. Передо мной сидел этот клиент, взрослый крупный мужчина и безутешно плакал. Что бы вы сделали? Я реально понимала, что никто не может утешить этого мужчину, и я в том числе. Кроме одного человека – его дочери. Поэтому я ему сказала: «Вы можете поговорить с дочерью». И он спросил: «А как это сделать?»

Я задала ему вопрос: «В каком месте вы ощущаете, что дочь находится особенно близко?» Он сказал: «Это не у могилы, а в том помещении, которое предполагалось в качестве детской для нее. Я уже планировал, что вот здесь будет стоять кроватка, вот здесь будет стоять для нее столик». Я предложила пойти в эту предполагаемую детскую, закрыть глаза и попросить дочь прийти. Пусть дочь окажется рядом. Когда она появится рядом с вами, скажите ей все. Скажите, насколько вы опечалены ее смертью, насколько вам ее недостает, как сильно мучает вас чувство вины за то, что не закрыли бочку крышкой. Скажите ей все-все, что у вас на душе. И когда закончите говорить, сохраняйте какое-то время тишину и спокойствие и постарайтесь прислушаться.

Такое домашнее задание я ему дала и отпустила. Неделю спустя он пришел ко мне. Он был спокоен. Он сказал: «Знаете, госпожа Лукас, я пережил такое, во что трудно даже поверить». Я попросила его рассказать, что с ним случилось, и он рассказал: «Я сел так, как вы советовали, посреди комнаты, и закрыл глаза. Сразу всплыло лицо дочери, такой, какой я ее запомнил, очень веселым ребенком. И я начал разговаривать с ней.

Знаете, госпожа Лукас, я ведь абсолютно нерелигиозный человек, я в Бога не верю, и во что-то неземное я тоже не верю. Но когда я сидел в комнате и разговаривал, то я ощутил, как она подняла ручку и положила ее мне на лоб. Потом она сказала: «Папа, но ведь ты же был у меня, ведь ты же любил меня, папа. И только любовь имеет значение». Я до сих пор ощущаю ее пальцы, ее ладонь на лбу». Он сказал: «Это невероятно, но я пережил такое ощущение. И теперь я знаю, что между нами все сложилось по-доброму. Любовь между нами была, и она останется. Смерть эту любовь не забрала, и я могу жить дальше».

Это случай успешной имажинации. У Франкла есть такое сравнение-образ: духовная личность не может быть подвержена болезни. Она бессмертна. Физическая сторона организма может болеть, а дух – нет.

Вы знаете психотерапевтическое кредо? Как оно звучит? Личность может быть нарушена, но не может быть разрушена. Франкл сравнивал это с телефонным разговором. Когда мы разговариваем с человеком, то говорим в телефонную трубку. Мы говорим в трубку, но говорим с человеком, и из трубки же раздается его голос, хотя его самого нет рядом.

Этот мужчина, отец, сказал так: с наступлением смерти мы теряем телефонную трубку. А раз трубки у нас нет, то мы общаемся напрямую с человеком. Надо создать духовный мостик, чтобы достичь этого человека. Без телефона, через духовный мост.

В принципе, это то же самое, что мы делаем здесь. Я сейчас как личность разговариваю с вами, но у нас с вами есть и «телефонная трубка» – я ведь вижу ваши лица, смотрю на вас. Но я не разговариваю с вашими лицами, я разговариваю с вами как с личностями. Я использую свой речевой аппарат, жестикулирую, использую руки, но это говорит не мой рот, не мой язык, не органы речевого аппарата, это я говорю как личность и обращаюсь к вашим личностям. Таким образом, создается мост коммуникации, но когда происходит коммуникация с мертвым человеком, этого мостика нет, его нужно создавать.

Есть какие-то вопросы? Может быть, у кого-то есть опыт успешной имажинации?

Из зала: У меня есть собственный опыт. Когда-то у меня была собака, я ее купила, будучи подростком. Родители мне запрещали иметь собаку, но я купила ее тайком. И родители сказали, что можно оставить собаку, только если я полностью буду следить за ней: гулять, кормить. Но собака заболела. У нее были проблемы с животом, и мне приходилось часто гулять с ней и ночью, каждые два часа. Я училась в институте, мне стало сложно с этим справляться, и я пошла к родителям с просьбой помочь мне, потому что мне тяжело одной. На следующий день, когда я пришла из института, родители сказали, что они решили эту проблему. Они увезли ее куда-то и оставили там – якобы собака знает лучше, что ей надо сделать, чтобы вылечить себя: какую-нибудь траву поесть.

Лукас: То есть можно сказать, что они ее бросили?

Ответ: Да. Но что произошло на самом деле, я не знаю. Просто мне запретили говорить на эту тему.

Лукас: Наверное, у родителей совесть не была спокойна, да?

Ответ: Да, они очень переживали и поэтому сказали: эта тема закрыта. И они сказали, что они взяли мою ответственность на себя.

Лукас: Но это ведь безответственный поступок.

Ответ: Я не хочу винить родителей. Им тоже было тяжело. И мне было тяжело, потому что я не могла поговорить с ними, не могла узнать, что реально произошло. Я чувствовала вину за то, что вроде я взяла ответственность за собаку на себя, а потом попросила о помощи, и это оказалось не очень эффективно. Вы знаете, я осталась совсем одна и не могла это ни с кем обсудить. Единственное существо, с которым я могла говорить, – это собака. Я стала ее просить прийти ко мне во сне. И она пришла. И мы некоторое время общались.

Лукас: В медитации?

Ответ: Во сне.

Лукас: Все равно, это медитативный уровень.

Ответ: Я видела, что она приходила и говорила со мной. И она успокаивала меня тем, что у нее все хорошо, и я чувствовала, что меня она любит тоже. Но потом она сказала, что должна продолжить свой путь. Мы с ней обнялись, и она должна была пойти своим путем, а я должна пойти своим. Я прощала ее и просила прощения сама.

Лукас: Но ведь вам-то собаку прощать не за что. Только ее прощение вам было нужно.

Ответ: Знаете, когда я чувствовала нагрузку, иногда я на нее злилась. Когда она болела.

Лукас: Ага.

Ответ: Да, я на нее иногда злилась: ну что же ты мне так мешаешь? И я за это просила прощения.

Лукас: Да, собака ведь не могла не быть больной. Болеть или не болеть – это неизбежность. Трогательная история. Конечно, прощения мы просим тогда, когда знаем, что есть наша вина. И если, допустим, заболел человек или в данном случае собака – она же не выбирала. Поэтому прощения просить за то, что больна….

Ответ: Нет, я не могу сказать, что собака просила прощения за то, что больна. Ну, это какое-то взаимное прощение, которое заключается в принятии того, что она была больна, а я вот так поступила. Это какая-то связь. Связь есть, и она важна для обоих.

Из зала: У меня есть клиентка, которая говорит, как она общается с умершими родственниками. До сегодняшнего вашего рассказа меня очень тревожило, что в этом общении есть какая-то опасность.

Лукас: Да, но тревога-то из-за чего? Спиритуалисты, шарлатаны, которые могут наладить связь с умершим по вашему заказу, – это одно. Но то, о чем я говорила, не имеет связи со спиритизмом.

Лукас слушателю, рассказавшему о собаке: Я думаю, что в вашем случае не было нужды просить прощения. Потому что прощается всегда вина. Если что-то не является виной, оно и не требует прощения. Для того чтобы была вина, нужно выполнение двух условий: знания смысла и свободного выбора. Только это может вызвать чувство вины. Если у вас нет свободного выбора, вы не можете испытывать вину, не можете быть виноватым.

Представим, что вы ведете автомобиль с допустимой скоростью, совершаете поворот, и вдруг ребенок буквально вбегает вам под колеса. У вас не было свободы выбора, поскольку вы не успели бы затормозить, не успели бы свернуть. Конечно, очень печально, что ребенок пострадал, но прямой вашей вины нет.

Или, допустим, вы не в состоянии понять, распознать суть, смысл происходящего. Если вы не сможете его понять – вы не сможете действовать осмысленно. У меня был такой случай: двое детей купались в ванной, где была полка с разными предметами. Среди них – пена для ванной в виде жемчужинок. Мальчик шести-семи лет подумал, что это конфеты-карамельки, и дал один шарик младшей сестренке. Возникло такое количество пены, что девочка задохнулась. Родители были рядом, они никак не смогли остановить пену. И всю жизнь они упрекали мальчика в том, что тот виноват в смерти сестры. Я много сил потратила на то, чтобы убедить родителей, что их сын не видел ничего плохого в своем поступке, что он и предположить не мог, насколько опасен этот шарик с перламутровой пеной. И если он это сделал по незнанию, то он не может быть виновным.

Только два этих компонента важны для нас: распознавание смысла и свобода выбора.

Как мы назовем чувство, противоположное чувству вины? Может быть, это заслуга или какой-то личный вклад? Если у меня есть свобода выбора и я знаю, что имеет смысл, то я могу видеть, что это моя вина. Вина – это то, что отражает нереализованный смысл, то есть выбор неосмысленного, сделанный по собственной воле. Другими словами, я выбираю то, что неосмысленно, но при этом знаю, что было бы осмысленно. Вот в этом случае возникает вина.

Из зала: Здесь похоже, что родители упрекали-винили старшего ребенка потому, что пытались переложить на него свое собственное ощущение вины.

Лукас: Да. Но я приложила много усилий, чтобы убедить их в том, что сын не виноват. Если уж искать виновных, то это будут родители, которые оставили эти шарики в доступе.

Из зала: Именно поэтому их трудно убедить в том, что ребенок не виноват.

Лукас: Да. Но они в конце концов поняли, что сын не виноват.

В вашем случае с собакой, думаю, имело смысл просить, чтобы родители позаботились о собаке. Поскольку вы были студенткой, вам нужно было заниматься учебой, а собака была больна, и за ней требовался дополнительный уход. Хотя в подростковом возрасте вы обещали самостоятельно о ней заботиться, но в той ситуации, которая сложилась позже из-за болезни собаки, имело смысл попросить родителей подключиться. И в том, что вы попросили, я не вижу никакой вины, но если посмотреть теперь на родителей, то у них тоже была свобода выбора.

Но не в свободе выбора заключается проблема. Имело ли смысл куда-то увозить собаку, которая больна, собаку, к которой так привязана дочь, и при этом ее не спрашивая? Вот эту осмысленность я ставлю под сомнение. Не хочу обвинять родителей, но, с моей точки зрения, проще было сказать: «Извини, но мы тебе помочь в содержании больной собаки не можем». Либо они могли бы сказать: «Ты согласна, если мы ее куда-то отвезем?» Но не имеет смысла не говорить ничего и куда-то увозить больное, беспомощное животное. При этом они знали, что существует сильная связь между собакой и дочерью, и просто куда-то отвезти животное – это мне не нравится. Думаю, что не вы должны были извиняться перед собакой и собака – перед вами, а вам надо было простить родителей за их поступок.

Ответ: Мне простить родителей? Я простила их, потому что это их путь, это их выбор, и они несут ответственность за это.

Лукас: Они должны были эту ответственность понимать. Между вами и собакой нет необходимости во взаимных извинениях.

Ответ: Ну, я все равно немного чувствовала вину, когда злилась на нее. Когда я говорила: да отойди ты от меня, дай поспать!

Лукас: Наверняка вы многое сделали для собаки, ночами вставали. Поэтому все учтется.

Вопрос из зала: По поводу вины. Вина возникает у нас, когда есть свобода выбора и осмысленность?

Лукас: Да.

Вопрос: Необходимо, чтобы одновременно было и то, и другое? Или достаточно чего-то одного?

Лукас: Нет, одного недостаточно. В случае водителя, который ехал с допустимой скоростью, – он не мог предвидеть катастрофы, и получается, что у него нет обеих предпосылок.

Вопрос: Тогда вторая часть моего вопроса. Если некто ведет себя как диктатор, и это может принести кому-то вред, но он свято верит в то, что это хорошо, – тогда он не чувствует вины и никогда ее не почувствует?

Лукас: Хороший вопрос. Это тема «Может ли заблуждаться наша совесть?». Например, наша совесть и фанатизм.

Франкл был убежден, что совесть есть и у диктатора. Однажды корреспондент его спросил: «Что бы вы, господин профессор, посоветовали Гитлеру, если бы он пришел к вам на прием?» Понятно, что это типично журналистский вопрос. Но Франкл сказал: «Я ничего другого ему бы не посоветовал, кроме как следовать своей совести. Я убежден, что совесть не подсказывала ему устраивать геноцид народов».

Но, с другой стороны, мы можем прислушиваться к совести и заблуждаться в этом, мы ведь существа несовершенные. Совесть – это человеческий орган. С компасом вам сравнение знакомо? КОМПАС – СОВЕСТЬ.

Есть компас, у него есть северный полюс. Под «северным полюсом» мы подразумеваем все осмысленное, все наполненное смыслом. Это назначено не человеческой рукой, это уровень логоса. А вот совесть – это уже человеческий орган. Могут возникнуть две проблемы. Во-первых, стрелка компаса может слегка отклоняться от нужного направления. Например, вы хотите двигаться на север, но это несовершенный прибор, иногда он ошибается, и тогда мы не попадаем на северный полюс.

Вторая проблема в том, что человек, имея в руках компас, может двигаться не на север, а на юг. Компас нас не принуждает к чему-то, и совесть нас не принуждает, они рекомендуют. Нам дается лишь ориентир, но, имея в руках компас, мы все-таки свободны идти в любом направлении. Если вы, имея в руках компас, будете двигаться в южном направлении, не по стрелке, то это уже вина, потому что стрелка показывает правильно, но вы не следуете этому направлению.

Но бывает и так, что стрелка слегка отклоняется, и у вас возникает заблуждение. То, что человек заблуждается, – это не ошибка. Человек думает, что это правильное направление и нужно следовать ему, хотя впоследствии выясняется, что это направление – ошибочное. Мы же не можем предвидеть будущее, мы не ясновидящие.

По поводу диктаторов хотелось бы сказать: даже если напасть на другую страну – это было заблуждение, то в тот момент, когда он совершает это действие (нападает), он получает ответное действие: падают бомбы, умирают жители, возникает страдание. Появляется обратная связь, и тогда он может скорректировать свои действия.

То есть мы можем иногда заблуждаться и двигаться в неправильном направлении. И в тот момент, когда мы сталкиваемся с последствиями такого заблуждения, наша совесть становится лучшим мерилом. Если последствия очень негативны, наша совесть протестует. Но, тем не менее, человеку трудно признать свою ошибку. Никто не признаёт свои ошибки с удовольствием.

Если диктатор заметил, что все происходящее – плохо, он должен признать и сказать, что это было ошибкой, что он заблуждался и сейчас изменит ситуацию. Для этого необходимо внутреннее величие и много мужества. Многие не в состоянии так поступить. Чаще диктатор утверждает, что он прав. Но он уже не прислушивается к своей совести, и здесь он уже виноват.

Иногда стрелка компаса показывает не в том направлении. Почему? Потому что люди находятся в различных ситуациях. В ситуации одного человека такое действие может быть правильным, в ситуации другого человека – неверным. Поэтому, когда мы рисовали модель, мы говорили: «в зависимости от личности», «в зависимости от ситуации». Два разных человека никогда не оказываются в одной и той же ситуации.

Поэтому нельзя ясно увидеть и оценить, что делает другой, если он говорит: вот это направление – мое. И если другой скопирует направление, которое выбрал этот человек, то он не достигнет «северного полюса». Зрелость человека заключается в том, чтобы уметь смотреть туда, куда показывает твой личный компас. Нужно не просто копировать людей, а смотреть на свою стрелку компаса. Может это быть ответом на ваш вопрос о диктаторах?

Ответ: Да.

Лукас: Вы почему-то замялись. В чем же был ваш вопрос?

Ответ: Иногда человек говорит: я это делаю ради высокой цели, и это на самом деле так. Но путь, который он выбирает, чтобы достичь этой цели, – антигуманный.

Лукас: Здесь все не так. Если вы стремитесь к осмысленной цели, вы не можете достичь ее теми средствами, которые противоречат смыслу. Каждое противоречащее смыслу средство, когда вы его применяете, удаляет вас от цели или даже отрывает от нее совсем. Недостойные средства порочат и лишают святости эту конечную цель. Ели мы используем для достижения цели плохие средства, то цель, скорее всего, удаляется от нас.

Есть, правда, ситуации-исключения, допустим, проблема плохого выбора. Эта проблема всегда существует. Плохой выбор выглядит следующим образом: вы объединяете две возможности, потому что когда выбор плохой, то возможностей остается мало.

Пример: в Индии были сиамские близнецы со сросшимися головами. Представьте, как сложна жизнь, когда живешь вот так с братом или сестрой. Это была настоящая мука. У них был выбор – оперативное вмешательство, с помощью которого их можно было разъединить, но это вмешательство было опасно для жизни. Они могли отказаться от операции и прожить всю жизнь в таком сросшемся виде либо подвергнуться операции с учетом этого риска. Этот пример показывает проблему плохого выбора. А поскольку мы не пророки, мы не знаем, сработает ли это, не знаем, к чему приведут нас эти цели. Это было 20 лет назад, их прооперировали, и они погибли.

Также может возникнуть вопрос: как остановить диктатора? Ведь если какой-то руководитель государства захватывает соседнюю страну, то часто это решение подсказывает не совесть, часто захват соседней страны связан с эгоистическими целями: например, соседняя страна богата нефтью. Но когда совершается такое нападение, то и сосед оказывается перед плохим выбором. Что делать соседней стране? Позволить себя захватить или вступить в войну и оказать сопротивление? Бывает так, что страна не хочет воевать, но и не хочет быть оккупированной. Это как раз случай плохого выбора.

Франкл рассказывал притчу о трех путниках, идущих по пустыне. Запаса воды им хватает только на двоих. Что делать в этой ситуации? Это трудный вопрос, и мы, люди, порой встаем перед таким выбором. Нужно принимать решение, но это решение будет нехорошим. И я думаю, что не надо осуждать людей, которые совершали что-то, имея в своем распоряжении только плохой выбор. Человек упирается в границы.

Вопрос: Внутри человека могут говорить разные голоса. Как узнать, что это голос совести? Ведь никаких указателей нет.

Лукас: Хороший вопрос. Как узнать голос совести? Голоса существуют в психическом измерении: что нам нравится или, наоборот, то, что нам не нравится. Что нас страшит или, наоборот, чего мы не боимся, также здесь и то, чему нас учили: ты должен поступить таким образом, ты должен быть таким. А вот совесть – это инстанция, которая стоит над всем этим. Совесть, можно сказать, эти голоса слышит, просматривает и проверяет их на осмысленность.

Пример. У человека возникло желание пойти потанцевать. Совесть не против, что человек хочет пойти потанцевать, но, тем не менее, проверяет. Представим, что у вас дома маленький больной ребенок и никто, кроме вас, не может о нем сегодня позаботиться. Совесть говорит так: хочешь на танцы – хорошо, но не сегодня, сегодня посиди с ребенком. Совесть – это не враг желания. Иногда происходит совпадение того, что мы знаем из нравственных учений, и того, что подсказывает совесть, но иногда совесть вмешивается и говорит: в данной ситуации такое решение неприемлемо, оно не подходит.

Франкл определял совесть как предморальную оценку. Прежде чем мы под воздействием сильного желания с чем-то познакомимся, прежде чем появится мотивационная сила, появляется что-то, что на моральном уровне контролирует это желание.

Но все-таки нужны такие периоды, когда человек погружается в тишину и размышляет, осмысляет, чтобы не совершить действие слишком поспешно, чтобы в его поступке не было автоматизма. Вслушаться, проверить, соотнести – и только после этого двигаться дальше. Поэтому совесть имеет другой голос, другое качество.

Из зала: В примере женщины с болеющим ребенком – она может быть склонна к иррациональному чувству вины и может чувствовать эту вину по любому поводу. И она может по любому поводу отодвигать и себя, и других. Как тут понять, что это именно тот голос?

Лукас: Только она сама может это ощутить. Это ей должно быть ясно на уровне ощущений. Совесть – это своего рода ваш внутренний компас. Компас же не вступает с вами в какие-то разбирательства и споры. Совесть нас сопровождает всегда. Неважно, где мы находимся, совесть всегда с нами. Она показывает нам правильное направление. Совесть – лучший друг человека. Мы испытываем чувство вины, когда совесть подсказывает: вот этот путь был бы лучше, нежели тот, который ты выбрал. Но главное – не ощущать чувство вины, а ощущать новую линию, которую ты выбрал.

ВИНА

По поводу чувства вины можно сказать следующее: есть два ее качества – оправданное чувство вины и неоправданное, так же как существует оправданное и неоправданное чувство страха. Или можно сказать иначе: вина может быть рациональной и иррациональной.

Пример. Вы собираетесь плавать в море, там, где когда-то видели акул. Вы боитесь там купаться, и ваш страх оправдан. Можно эти опасности предвидеть – это то, что называется «предвиденные обстоятельства». Но если кто-то едет в автобусе и боится заразиться, держась за поручни, которые трогали другие, боится, что он принесет все бактерии на своих руках домой, то это неоправданно. Этот страх иррационален, он имеет невротическую природу и подлежит лечению.

То же самое можно сказать и о чувстве вины. Есть такое чувство, которое оправдано, то есть имеет основу. Я знаю, что сделал что-то неправильно. Имея смысл и свободу выбора, я сделал то, что противоречило смыслу. Такое чувство вины мы называем оправданным.

Но совесть наша вовсе не подавляет чувство вины, совесть показывает путь, как уйти от чувства вины. Можно ведь сделать что-то хорошее, и она подсказывает: покайся, сделай лучше, вырасти из этого чувства вины, извлеки урок, изменись, не делай ошибки во второй раз. Как раз совесть помогает нам. Вина является частью человеческой жизни. Помните трагическую триаду? Каждый чувствует определенную вину, но совесть нам говорит, как выйти из этого чувства и жить дальше, с тем чтобы оказаться на другом уровне.

Но есть и неоправданное, иррациональное чувство вины. При каких двух болезнях возникает это иррациональное чувство вины?

1. Эндогенные депрессии. Человек чувствует себя обесцененным. Депрессивный человек думает, что он не способен, не в состоянии, думает, что его действия не приведут ни к какому успеху. И думает, что он самый глупый и самый плохой человек на свете.

2. Навязчивые неврозы. При навязчивости обострено и абсолютно не обосновано чувство вины. Человек боится, что кто-то может ему навредить, или боится, что он сам может ранить-обидеть других.

Эти иррациональные чувства лечить не нужно, нужно лечить болезнь. Сами по себе симптомы невозможно удалить аргументами, нужно воздействовать на само заболевание.

Но если есть обоснованное, оправданное чувство вины, то существует три пути, как избавиться от них:

1. Возмещение вреда тому человеку, в отношение которого это чувство вины возникло. У кого-то вы украли деньги, потом при случае вернули, или кого-то обидели, а потом извинились. Это очень важный момент в воспитании детей: не наказывать, а попытаться восстановить справедливость.

Ваш ребенок разбил мячом окно соседу. Если наказать его тем, что ударить или лишить просмотра телевизора, то здесь мы не видим восстановления справедливости. Мы не видим связи вины ребенка и последствий, которые этот поступок вызвал. Ребенок воспринимает это наказание как родительскую месть. Получается, что ребенок просто разозлил своих родителей, и они ответили ему наказанием. Абсолютно непедагогичный подход. Ведь если ребенок разбил окно, то пострадавшим является сосед. Поэтому ведем ребенка к соседу. Ребенок признает перед соседом, что это он сделал, и предлагает какое-то решение-исправление. Предлагает ему по воскресеньям мыть машину или, когда сосед уедет в отпуск, поливать его цветы и из своих карманных денег компенсирует часть затрат на замену стекла. Такая ситуация для ребенка вполне приемлемая и правильная. Он из этой ситуации извлекает следующий урок: я причинил соседу ущерб, и я этот ущерб восполняю. Это не месть, а как раз то, что компенсирует его плохой поступок хорошим действием. Есть шанс, что сосед тогда простит ребенка и они останутся друзьями.

2. Если у нас такая ситуация, что мы не можем ничего исправить по отношению к человеку, которому мы причинили этот ущерб, тогда есть возможность компенсировать это через другого человека. Представим, что в гневе вы кого-то ударили, в результате этого повредили глаз и восстановить зрение другому человеку вы не можете. Некоторые вещи невосполнимы. Кого-то вы, например, обидели или причинили ему физический урон, но человек уехал, и вы не знаете куда.

Но, тем не менее, вы можете совершить что-то хорошее. Может быть, начнете помогать другому человеку, потерявшему зрение, – будете его периодически куда-то возить. Возможностей, чтобы проявить свою готовность помочь, достаточно много. Делать это надо не с намерением избавиться от чувства вины, а вы как будто кладете на чашу весов то, что приведет вас к равновесию. Помните древние весы с чашами? На одной чаше находится чувство вины, чаша опускается вниз, а на противоположную чашу вы кладете что-то хорошее, и равновесие должно восстановиться. Франкл называл это моральным возрождением.

3. Внутреннее покаяние, с которым связано внутреннее преображение. Вполне возможно, что у вас не появится случая исправить свою вину, – например, в результате ваших действий человек смертельно заболел или оказался в тюрьме. Но внутренне вы можете стать другим человеком, даже если объекта, которому нанесен урон, нет. Само признание, что его поступок был неправильным, поднимает человека на другой, более высокий уровень. И если человек сожалеет, что совершил его, он уже не является тем человеком, каким был в момент совершения поступка – причины своей вины. В тот момент, когда он совершал это действие, он не думал о последствиях, он не сожалел. Это все относится только к внутреннему изменению, к внутреннему превращению.

Вам известно из биографии Франкла, что в Америке, в Сент-Квентине, он общался с человеком, осужденным на смертную казнь. На следующий день этого человека казнили. Но внутреннее преображение состоялось в течение его последней ночи. Можно сказать, что в последнюю ночь он переосмыслил свои поступки. То есть он понес это наказание уже измененным человеком, он стал лучше, чем был до приведения приговора в исполнение. Это все касается обоснованного чувства вины, чувства, имеющего под собой реальную почву.

Из зала: Может ли некое спокойствие быть показателем уверенности, что человек поступает по совести?

Лукас: Мы никогда не можем быть уверенными, что это так. Не будет никогда полной уверенности. Мы слишком слабые существа, чтобы быть на сто процентов уверенными всегда и во всем. Но тем не менее показателем может быть то обстоятельство, что если мы что-то глубоко чувствуем, то это правильно.

Случай для супервизии

Супервизируемый: Я взяла начальный случай. Три встречи. Часть того, что мне нужно, я уже услышала вчера и сегодня. Уже немного другое осознание идет. Но мне интересна в этом случае диагностическая оценка и план лечения.

Лукас: Было три сеанса, да?

Супервизируемый: Да. Обстоятельства обращения: пришла клиентка по поводу своих агрессивных вспышек в отношениях с людьми. Это мешает ей в работе, а работает она фармацевтом в аптеке поликлиники. Посетителей много, и она выплескивает на них свое недовольство. Первые слова, которые она произнесла: «Людей ненавижу, особенно незнакомых».

Лукас: Именно так она и говорит: «ненавижу»?

Супервизируемый: Да. Особенно незнакомых.

Лукас: А вы спросили ее, почему?

Супервизируемый: Конечно, да, да. Там чуть позже… Она объясняет, в каких конкретно ситуациях у нее это чувство возникает, не все время, конечно:

– когда к ней кто-то прикасается,

– когда она просит что-то сделать, а люди не делают,

– когда она чувствует, что ее игнорируют,

– когда она занимается своим делом (это уже к аптеке относится), а ее отвлекают,

– когда родители звонят ей на работу (она много раз просила этого не делать),