Текст книги "Mindfulness. Главная книга о том, как осознанность помогает улучшить все сферы жизни"

Глава 3. Корни неосознанности

Мы знаем, что первым шагом к покорению окружающей нас природы является открытие общих принципов, правил и законов, превращающих хаос в порядок. С помощью таких мыслительных операций мы упрощаем мир явлений, но при этом неизбежно его искажаем, особенно когда имеем дело с процессами развития и изменений.

Зигмунд Фрейд. Анализ конечный и бесконечный

Как говорил Фрейд, правила и законы, которые сначала помогают нам понять мир, позже приводят к искаженному взгляду на него. Однако мы неосознанно цепляемся за такие правила и созданные на их основе категории. Среди причин – повторение, предыдущий опыт и более тонкий и мощный фактор, который психологи называют преждевременной когнитивной установкой.

Неосознанное мастерство

Любой, кто может вязать во время просмотра телепередачи или слушать радио за рулем, знает, как привычные дела уходят из головы. Делая одно и то же, снова и снова, ты становишься настоящим мастером, и отдельные элементы того, что делаешь, вытесняются из сознания. Наступает момент, когда ты знаешь, что умеешь это делать, хотя до конца уже не знаешь, как это делается. Иногда что-то или кто-то заставляет нас усомниться в нашем мастерстве на той стадии, когда мы выполняем какое-то действие на среднем уровне, но еще в состоянии определить его этапы и проанализировать их. И делаем вывод, что в этом деле мы вполне компетентны. Однако, если мы знаем дело настолько хорошо, что выполняем его мастерски (неосознанно), эти этапы могут быть недоступны для осознания, а мы можем засомневаться в своей компетентности.

В моем офисе когда-то работал оператор, который очень быстро печатал – безумно быстро – и одновременно мог все перечитывать и запоминать. Эти продвинутые навыки у него появились со временем. Однажды, когда он с удовольствием что-то печатал, я попросила его научить меня делать то же самое. Он стал разбирать каждый этап работы, его быстрые пальцы сильно замедлились, а его память уже не удерживала всего, что он печатал. Осознанность, или внимательность, вывели его из строя.

Чтобы выяснить, является ли такого рода неосознанность одним из мотивов других видов поведения, мы с коллегой Синтией Вайнман провели эксперимент с импровизированными выступлениями[11]11
  E. Langer and C. Weinman, “When Thinking Disrupts Intellectual Performance: Mindlessness on an Overlearned Task”, Personality and Social Psychology Bulletin 7 (1981): 240–243.


[Закрыть] – попросили кандидатов на пособие по безработице в Бостоне принять участие в испытании для лингвистического исследования качества голоса. (Никто в этом городе не спасся от наших экспериментов.) Тех, кто согласился, попросили сказать несколько слов в диктофон. Половине предложили рассказать о трудностях поиска работы в Бостоне. Другим – о поиске работы на Аляске. Отвечая на этот вопрос, никто особо не задумывался. Половине испытуемых в каждой группе предложили сначала подумать над заданной темой. Результат был однозначен: они говорили гораздо свободнее, когда обсуждали новую проблему, сначала обдумав ее, или когда говорили на знакомую тему, не имея времени подумать. Размышлявшие на очень знакомую и обдуманную тему оказались в затруднении.

Повторение может привести к неосознанности практически в любой профессии. Если вы попросите двух машинисток, опытную и начинающую, напечатать абзац без обычных пробелов (всюмоюжизнь), вполне вероятно, что у менее опытной будет преимущество. Когда любое часто выполняемое задание неожиданным образом слегка изменяется, новичок может справиться с ним лучше.

Знакомая структура или ритм способствуют возникновению ментальной лени, действуя как сигнал о том, что нет необходимости сосредоточиваться. Знакомый ритм убаюкивает нас, затуманивая разум.

Вопрос. Как называется дерево, которое растет из желудя?

Ответ. Дуб.

Вопрос. Как называется смешная история?

Ответ. Анекдот.

Вопрос. Как называется звук, издаваемый лягушкой?

Ответ. Кваканье.

Вопрос. Как называется яичный белок?

Ответ. Желток. (Вот так![12]12
  G. A. Kimble and L. Perlmuter, “The Problem of Volition”, Psychological Review 77 (1970): 212–218.


[Закрыть])

Дети любят подобные словесные ловушки именно за неосознанность. Существует множество игр для детей, основанных на внимательности, к примеру «Кто любит шоколад?».

Кощунственный пудель

Другой путь к неосознанности – формирование образа мышления, при котором, впервые столкнувшись с явлением, мы затем цепляемся за него, встретив нечто подобное. Поскольку такие установки формируются до того, как мы хорошенько над ними поразмыслим, назовем их преждевременными когнитивными установками. Если мы судили о чем-то по первому впечатлению, не подвергнув это впечатление критической оценке (возможно, тогда это не имело значения), оно незаметно осядет в нашем сознании и будет храниться там до тех пор, пока аналогичный сигнал из внешнего мира – вид, запах или звук – не вызовет его из памяти. Вот теперь это уже имеет значение, но большинство не станет пересматривать мнение, которое неосознанно сложилось ранее. Такие суждения, особенно сформировавшиеся в детстве, являются преждевременными, поскольку мы не можем заранее знать, как будем использовать ту или иную информацию в будущем. Неосознанная личность стремится установить один заранее определенный способ использования информации, а другие возможные пути ее использования или практического применения не рассматриваются.

Смочите рот слюной – тыльную сторону зубов, кончик языка и так далее. Это должно вызвать приятные ощущения. Теперь сплюньте слюну в чистый стакан. А теперь наберите немного этой жидкости обратно в рот. Отвратительно, не правда ли? Почему? Просто мы много лет назад узнали, что плеваться противно. Даже когда нет разумной причины для отвращения, преобладает прежняя установка.

О крайнем варианте таких ранее созданных установок мне рассказала подруга, выросшая в маленьком городке с преимущественно польским католическим населением, которое занималось производством стали и добычей угля. Она принадлежала к некатолическому меньшинству, поэтому была вынуждена в той или иной степени оставаться в стороне и наблюдать за жизнью более крупного сообщества. Их священник часто появлялся в городе, обычно в сопровождении великолепного серого пуделя. Эта крупная собака была хорошо выдрессирована и часто носила в зубах газету или зонтик священника. В то самое воскресенье батюшка возвращался пешком с мессы, по пути любуясь пейзажами. Собака бежала рядом, такая же счастливая и безмятежная, и держала в зубах молитвенник священника, точно так, как в другие дни недели – газету. Собака несла книжку очень аккуратно, не причиняя ей никакого вреда. Однако монахини, наблюдавшие за священником и его пуделем, были полны возмущения. По их мнению, собачья пасть была грязной и молитвенник был осквернен. Несмотря на благочестие и хорошую репутацию священника, а также аккуратность пуделя, все, что монахини видели, – это Божье слово в собачьей пасти.

Мы с Бенционом Чановицем нашли способ изучить последствия преждевременных когнитивных установок[13]13
  B. Chanowitz and E. Langer, “Premature Cognitive Commitment”, Journal of Personality and Social Psychology 41 (1981): 1051–1063.


[Закрыть]. Мы провели эксперимент, для которого придумали специальную болезнь – расстройство восприятия, которое назвали хромосинтоз. Хромосинтоз был описан как расстройство слуха, при котором больные с трудом различают некоторые звуки. Участникам исследования предложили пройти тестирование, чтобы определить, есть ли у них это расстройство. Им раздали буклеты с описанием симптомов хромосинтоза – мол, похоже на дальтонизм, можно заболеть и даже не подозревать об этом. Цель исследования – выяснить, повлияет ли неосознанно сформированное впечатление о воображаемой болезни на выполнение некоторых заданий.

Но буклеты не у всех были одинаковые. В некоторых говорилось, что 80 % населения страдают этим расстройством, то есть мы намекали, что шансы заболеть очень велики. При такой подаче информация из буклета, скорее всего, покажется важной. Испытуемых попросили подумать, как они помогут себе, если у них обнаружится хромосинтоз. Что касается другой группы, в их буклетах говорилось, что только 10 % населения страдают этим расстройством, то есть подразумевалось, что у них оно вряд ли есть. Мы не просили их задуматься, как они справятся с этой проблемой, и, вероятно, у них не было веских причин тратить время на подобные размышления[14]14
  В исследовании фактически использовали факторный эксперимент 2 × 2, в котором интересующими нас переменными были релевантность (то есть вероятность наличия расстройства, 10 % и 80 %) и инструкции подумать о проблеме (да и нет).


[Закрыть].

Затем всем испытуемым предложили прослушать две шестисекундные записи естественного разговора и посчитать количество звуков а, которые они услышали. В результате все участники обнаружили, что у них хромосинтоз. Затем провели дополнительные тесты, прохождение которых требовало определенных способностей – таких, значилось в буклетах, не хватает людям с хромосинтозом.

Обнаружилось, что испытуемые, которые думали, что заболевание их, скорее всего, не касалось, были более уязвимыми. Как только они узнавали, что больны, показывали плохой результат. С дополнительными тестами они справились в два раза хуже, чем те, кто с самого начала предполагал, что у них может быть это расстройство, и задумывался, как его компенсировать.

Результаты подтвердили нашу гипотезу: то, как мы первоначально воспринимаем информацию (осознанно или неосознанно), определяет способ ее использования в будущем.

В последующих главах мы рассмотрим этот тип преждевременных когнитивных установок, поскольку он связан со старением и такими заболеваниями, как алкоголизм.

Неосознанность и бессознательное

Некоторые виды неосознанных поступков, например оговорки, приписывают бессознательному. Поскольку у наиболее распространенного типа неосознанности иные истоки, предлагаю сделать отступление и рассмотреть некоторые различия. Бессознательные процессы, как их определил Фрейд (или несколькими столетиями ранее Платон, буддийские и индуистские философы), считают одновременно функциональными и недоступными для осознания. Они функциональны в том смысле, что постоянно влияют на нашу сознательную жизнь, однако без специальных усилий, каких требуют психоанализ или различные духовные практики, мы не можем распознать или изменить их влияние.

Бессознательная деятельность вполне подвластна осознанию, но для выполнения этой задачи требуется определенное усилие. Когда мы сами пытаемся сделать это, испытываем стойкое отвращение, которое необходимо преодолеть, а когда мы вызываем его у пациента, сталкиваемся с сопротивлением. Таким образом, мы понимаем, что бессознательное вытесняется из сознания самой природой, которая противодействует его восприятию, в то время как она не противится восприятию других идей (подсознательного)[15]15
  S. Freud (1912), “A Note on the Unconscious in Psychoanalysis”, in The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud, ed. J. Strachey, vol. 12 (London: Hogarth Press, 1959), p. 265.


[Закрыть].

Как указывает Фрейд, для бессознательных мыслей характерно мотивированное нежелание их осознавать. Нежелательные мысли и влечения могут подспудно проявляться в сновидениях, давая понять о влиянии бессознательного на нашу жизнь, но в остальном они нам недоступны. «В каждом из нас, – писал Платон, – даже в хороших людях, спит дикий зверь, который выглядывает из темноты во сне». Наши разум и стыд засыпают, и «зверь внутри нас… выходит, чтобы удовлетворить свои желания»[16]16
  Plato, Republic, Book IX (Oxford: Clarendon Press, 1888), p. 281, as cited in M. Erdelyi, Psychoanalysis (New York: Freeman, 1985). (Платон, Государство, книга IX).


[Закрыть].

Неосознанность – это далеко не столь драматично. Наши мотивы здесь ни при чем. Когда мы воспринимаем информацию неосознанно, независимо от того, было ли для нас приемлемо такое восприятие, позже нам не приходит в голову это анализировать. Таким образом, идеи в бессознательном недоступны для сознания с самого начала, а неосознанные мысли когда-то были потенциально доступны для осознанной обработки.

Человеку не нужно преодолевать глубоко укоренившийся внутренний конфликт, чтобы сделать осознанными те мысли, которые обрабатываются неосознанно. Однако никому так просто не придет в голову пересматривать подобные мысли. Именно поэтому они тоже оказываются недоступными для осознания. Однако, если нам предложат придумать новое применение для дверей или иной взгляд на старость, мы без труда сможем избавиться от старых установок.

Вера в ограниченность ресурсов

Одна из главных причин, по которой мы попадаем в ловушку созданных нами (или другими) нерушимых категорий, вместо того чтобы воспринимать мир как изменчивый и непрерывный, заключается в том, что мы считаем все ресурсы ограниченными. При наличии четких и неизменных категорий мы можем установить правила распределения этих жизненных ресурсов. Если бы ресурсы не были так ограничены (или если бы эта ограниченность не была столь преувеличена), категории не представлялись бы нам нерушимыми.

Например, количество мест в институте ограничено. Если рассматривать интеллект как четко определенное, неизменное качество поступающих, мы сможем категорично решать, кто достоин поступить в институт, исходя из своего интеллекта. Как только мы осознаем, что интеллект, как и все остальное, включает множество аспектов, каждый из которых обретает значение и исчезает в зависимости от ситуации, мы не сможем использовать этот показатель, чтобы категорично утверждать, кто может учиться, а кто нет. Можно даже еще больше запутать ситуацию, утверждая: если количество мест ограничено, менее одаренные должны поступать в первую очередь, именно они больше нуждаются в образовании. Такие рассуждения, несомненно, заставили бы признать, что нет никаких существенных причин для ограничения доступности высшего образования, так же как и начального.

Рассмотрим другой пример: супружескую пару с ребенком в процессе развода. Кому достанется ребенок? Возможно, вопрос некорректный. Что на самом деле поставлено на карту? Хотят ли родители физического присутствия ребенка в доме, или речь идет об отношениях с ребенком? На что они претендуют: на тело ребенка или на его безграничную любовь? Или это способ отомстить за боль, которую они друг другу причинили? Если посмотреть на объект желания осознанно, окажется, что так называемого ограниченного ресурса вполне достаточно, чтобы это желание удовлетворить. Любовь ребенка не товар. Оба родителя могут любить ребенка и заслуживать его любовь. Чувства – это неограниченный ресурс, но мы часто не осознаем этого, фокусируясь на элементах, которые кажутся ограниченными.

До тех пор пока люди цепляются за умозрительную веру в ограниченность ресурсов, те, кому посчастливилось победить по произвольно установленным (но жестким) правилам – например, набрать достаточно баллов для поступления в институт, – заинтересованы в сохранении прежнего статус-кво. Но тот, кто не получает желаемого, может заподозрить, что стал винтиком в сконструированной кем-то реальности и это дорого ему обошлось.

Когда обсуждают ограниченность ресурсов, неизбежно встает финансовый вопрос. Большинство знают по опыту, что количество денег ограничено. Но в деньгах ли дело? Что нам дает богатство? У богатых людей есть власть, уважение, время для игр, развлечения. Они могут покупать более качественные автомобили и лучше питаться. И так далее. Но разве то, к чему люди стремятся после удовлетворения основных человеческих потребностей, не есть состояние души?

Если мы поймем, что стоит за нашими желаниями, сможем получить что хотим, без всяких компромиссов: любовь, заботу, уверенность, уважение, радость жизни. Компромисс необходим только в том случае, если желаемое в целом воспринимается как нечто ограниченное. Мы можем не цепляться так настойчиво за жесткие категории и ослабить различия между ними, осознав, что сами их создали и неосознанно попали в их ловушку. Природные ресурсы, безусловно, кажутся ограниченными. К примеру, уголь используется для получения тепла и считается ресурсом. Количество доступного угля может быть ограниченным, но есть другие ресурсы, чтобы получить тепло. Они тоже могут быть ограничены, но не в такой степени, как полагают большинство из нас.

Когда мы думаем об ограниченности ресурсов, часто подразумеваем собственные способности. Это бывает для нас препятствием. Мы можем заставить себя достичь пределов, которые сами себе обозначили: в плавании, публичных выступлениях, математике. Невозможно определить, истинные ли это пределы[17]17
  Ученые знают, что, хотя можно и не найти доказательств в пользу гипотезы – гипотеза в данном случае заключается в том, что какая-либо конкретная способность неограничена, – это не то же самое, что найти доказательства против гипотезы. Невозможно доказать, что пределов не существует. Можно просто продолжать преодолевать прежние пределы.


[Закрыть].

Не исключено, что в наших интересах действовать так, будто способности можно улучшить, – по крайней мере, чтобы не пугаться ложных ограничений. Когда-то считалось, что человек не может пробежать полтора километра менее чем за пять минут. В 1922 году думали, что способность пробежать полтора километра менее чем за четыре минуты выходит за рамки человеческих возможностей. В 1952 году Роджер Баннистер преодолел этот предел. Каждый раз, когда кто-то бьет рекорд, предполагаемые границы возможностей расширяются. И все же ощущение предела сохраняется.

Любопытный пример преодоления мнимых пределов известен как эффект Кулиджа. Наблюдая за крысами, хомяками, кошками, овцами и другими животными, ученые заметили: если сексуальный голод самца удовлетворен, он не будет совокупляться, ему нужен отдых. Однако, если привести ему новую самку, он сразу же найдет в себе силы и возобновит спаривание[18]18
  D. Dewsbury, “Effects of Novelty on Copulatory Behavior. The Coolidge Effect and Related Phenomenon”, Psychological Bulletin 89 (1981): 464–482.


[Закрыть].

Вожатые лагеря тоже знают о субъективной природе ограничений. Каждое лето мой друг, психолог из Нью-Гэмпшира, вместе с шестью двенадцатилетними мальчиками совершает восхождение на невысокую гору под названием Чокоруа. Он делает это уже много лет, хорошо изучил гору и точно знает, когда энергия подростков иссякнет. Когда запыхавшийся мальчишка спрашивает: «Сколько еще?» – он отвечает, что точно не знает. Последний отрезок подъема – гребень, с которого видна вершина, абсолютно голая скала с зазубренными краями на фоне неба. Именно здесь индейского вождя Чокоруа преследовали белые люди с пистолетами: они хотели захватить его землю.

Когда вспотевшие туристы добираются до гребня, они валятся с ног от усталости и снимают тяжелые рюкзаки. Как раз в этот момент проводник увлекает их рассказом про вождя Чокоруа. Он рассказывает им об особой сложности последнего отрезка пути, и альпинисты воспринимают это как новую задачу. Когда они достигают скалистой вершины горы Чокоруа и чувствуют, как над ними дует ветер с севера, с большого Президентского хребта, они всегда ликуют – и почти не чувствуют усталости. Усталость тоже может быть преждевременной когнитивной установкой.

Энтропия и линейное время как ограничивающие установки

С верой в ограниченность ресурсов связано понятие энтропии[19]19
  Энтропия – мера беспорядка и неизвестности, используемая в разных науках, от химии до психологии. Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть]. Это постепенное растворение или разрушение сущности или модели организации в рамках закрытой системы. Энтропия – концепция, позволяющая, на первый взгляд, почувствовать контроль: больше возможностей для внедрения в систему, которая со временем изнашивается, постепенно приходит в упадок, чем в стабильную систему, состояние которой со временем улучшается. Понятие энтропии порождает образ Вселенной как огромной машины, которая постепенно выходит из строя. Этот образ многие приняли не задумываясь, он может быть неудачным и ненужным, ибо сужает наше представление о возможном. Альтернативный взгляд на мир – например, предположение, что реальность сконструирована человеческим обществом, – на самом деле способен обеспечить больший личностный контроль.

Вера в существование четких пределов несовместима со взглядами многих физиков. Английские физики и астрономы Джеймс Джинс и Артур Эддингтон, например, считали, что Вселенную лучше всего описывать как некую великую идею. Она подвержена различным влияниям извне. Как только любая система представляется практически завершенной, в ней сразу обнаруживается что-то новое, непредвиденное.

Родственное этому понятие, также ограничивающее, – линейное представление о времени. Если рассмотреть, как менялись представления о времени в разных культурах, проще подвергнуть сомнению эту концепцию.

В некоторых культурах время рассматривается как универсальное настоящее. Племена островов Тробриан, расположенных у берегов Папуа – Новой Гвинеи, не думают о прошлом как о фазе, предшествующей настоящему. Подобно тробрианцам, индейцы хопи (северо-восток Аризоны) не придерживаются линейной концепции времени, у них есть много других концепций (становление, воображаемое и реальное), которые выполняют сходные функции. Джон Эдвард Орм предполагает, что в первобытные времена люди считали время феноменом все и сразу[20]20
  J. E. Orme, Time, Experience and Behavior (London: Illif Books, 1969).


[Закрыть]. Осторожные полинезийцы отрицают, что совершают какое-либо путешествие впервые. Скорее, они считают, что всего лишь повторяют путь некоего мифического исследователя.

Согласно другой точке зрения, время циклично. Пифагор полагал, что каждый компонент времени будет повторяться. Идея реинкарнации, которой придерживаются представители религиозных течений на Дальнем Востоке, подразумевает такую циклическую концепцию. Ницше тоже утверждал, что Вселенная циклична и события могут повторяться. С этой точки зрения предвидение – это не столько взгляд в будущее, сколько знание того, что произошло в предыдущем цикле. В циклической модели времени будущее и прошлое неразличимы.

Даже в одномерной модели времени движение может не быть исключительно однонаправленным. Будущее способно обусловливать настоящее так же, как и прошлое. Что я должен выучить сейчас, чтобы сдать экзамен в будущем? Святой Августин говорил: «Безусловно, настоящее имеет несколько измерений… настоящее прошлого, настоящее настоящего и настоящее будущего»[21]21
  Аврелий Августин (Блаженный Августин) – богослов, философ и епископ в Нумидии, римской провинции в Северной Африке.


[Закрыть].

Кант рассматривал время как средство организации восприятия, не как нечто данное миром и не как нечто спроецированное на него. Исходя из этой интерпретации, он разработал синтетическое априори в математике, согласно которому можно составить истинное представление о мире, не изучая его.

Изменение своего представления о времени может быть чем-то большим, чем просто интеллектуальным упражнением. Например, в главе 10, где рассматривается влияние осознанности на здоровье, мы подвергаем сомнению утверждение, что исцеление всегда требует времени. Благодаря альтернативным взглядам на время подобные сомнения кажутся более оправданными. На самом деле однозначность в отношении восприятия времени представляется абсурдной. По словам выдающегося физика Эрнста Маха, «нам не под силу измерить изменения вещей во времени. Скорее, наоборот, время – это абстракция, к которой мы приходим через изменения вещей»[22]22
  E. Mach, Science of Mechanics (Chicago: Open Court Publishing, 1983). (Э. Мах, «Механика»).


[Закрыть].

Образование, нацеленное на результат

Иное, но не противоречащее первому объяснение неосознанности кроется в нашем раннем образовании. Начиная с детского сада обучение, как правило, фокусируется не на процессе достижения целей, а на самих целях. Такое всецелое стремление к тому или иному результату – от завязывания шнурков на ботинках до поступления в Гарвард – затрудняет осознанное отношение к жизни.

Осваивая новый вид деятельности, дети, ориентированные на результат, будут, скорее всего, мучиться вопросами «Смогу ли я?» или «А что будет, если я не смогу этого сделать?». Такой урок будет создавать у детей тревожные переживания по поводу успеха или неудачи, а не опираться на их естественное, безудержное желание исследовать мир. Вместо того чтобы с удовольствием рисовать цветными карандашами разные фигуры и рисунки, ребенок учится правильно писать букву А.

И затем, на протяжении всей жизни, ориентация на успех в социуме порождает неосознанность. Если мы думаем, что знаем, как справиться с проблемой, то не чувствуем необходимости обращать на нее внимание. Если ситуация кажется очень знакомой (в результате, например, заучивания), нам достаточно минимального сигнала, чтобы начать реализовывать соответствующий сценарий. С другой стороны, если ситуация странная, мы бываем настолько поглощены мыслями о неудаче («А если я выставлю себя дураком?»), что упускаем нюансы своего поведения и поведения других людей. В этом смысле мы не осознаем текущей ситуации, хотя можем довольно долго размышлять о проблемах, которые с ней связаны.

И наоборот, ориентация на процесс (рассмотрим, когда будем говорить о креативности в главе 7) подразумевает вопрос «Как мне это сделать?» вместо «Могу ли я это сделать?» – значит, мы начинаем размышлять о том, какие требуются шаги на пути к цели. Такую ориентацию можно сравнить с концепцией руководящих принципов[23]23
  Руководящие принципы – набор письменных или устных руководств, которые устанавливают стандарты операционной деятельности корпорации.


[Закрыть], согласно которой неудач не бывает, есть только неэффективные решения.

На уроках программирования основным заданием для детей является исправление программных ошибок – поиск новых решений без долгого анализа причин неэффективности старых. Промежуточные цели необходимо регулярно пересматривать. Человек, ориентированный на процесс, с меньшей вероятностью будет застигнут врасплох, если обстоятельства изменятся.

Стиль обучения, ориентированный на результат, как правило, предполагает безоговорочное принятие и запоминание фактов. Такой подход поощряет неосознанность. Если что-то преподносится как истина в последней инстанции, альтернативная точка зрения даже не рассматривается. Такой односторонний подход можно распространить практически на все, что мы делаем. Обучая детей абсолютным истинам, мы передаем нашу культуру от одного поколения к другому. Это создает стабильность. Но, как мы увидим, ее цена может быть слишком высока.

Власть контекста

Как мы ведем себя в конкретной ситуации, во многом зависит от контекста (то есть окружающей обстановки): в больницах говорим шепотом, в полиции тревожимся; становимся грустными на кладбищах, послушными в школах и веселыми на вечеринках. Контексты управляют нашим поведением, а мышление интерпретирует каждый контекст.

Со многими наиболее значимыми контекстами мы сталкиваемся в детстве. Например, раннее визуальное знакомство с миром может определить наше видение мира в будущем. Сравнительный анализ визуальных картин мира канадцев, выросших среди прямоугольных городских построек, и индейцев кри, выросших среди многоугольных палаток и домиков разных форм и размеров, показал: влияние раннего визуального восприятия окружающей обстановки может сохраняться очень долго. Во взрослом возрасте канадцы могли видеть прямые углы лучше, чем другие формы. В то же время они хуже, чем кри, видели по диагонали. Индейцев кри с самого детства окружал иной ландшафт, что позволило им воспринимать больше разнообразной зрительной информации[24]24
  R. Arnis and B. Frost, “Human Visual Ecology and Orientation Anestropies in Acuity”, Science 182 (1973): 729–731.


[Закрыть].

Классической демонстрацией силы контекста служит сказка о гадком утенке. Когда гадкий утенок вылупился из яйца, у него впервые сработала преждевременная когнитивная установка: он посмотрел на ближайшую, самую крупную, утку и решил, что она его мать. Позже, когда все вокруг стали над ним смеяться, он принял второе преждевременное решение: он не такой, как все, и, что еще хуже, он уродлив. Он почувствовал себя пристыженным и одиноким.

Убежав от насмешек и издевательств, гадкий утенок пережил целую серию приключений. Однажды на холодном болоте он столкнулся с охотничьей собакой, но та просто перепрыгнула через него. Наконец он обрадовался своей внешности: «Я такой гадкий, что даже собака меня не ест». Мы знаем, чем закончилась эта история. В новом контексте – мире лебедей – гадкий утенок гордился своей красотой. Его прежние переживания улетучились, когда он увидел себя в окружении других прекрасных птиц с длинными шеями и белыми крыльями.

Когда мы говорим о контексте, часто совершаем ошибку, считая, что он находится где-то там. Если мы вырываем слова из контекста, полагаем, что контекст остался там, на странице. Но он не существует без нас. Мы воспринимаем связь между двумя предложениями точно так же, как лебедь воспринимал связь между собой и уткой-матерью. Контекст – это преждевременная когнитивная, то есть мысленная, установка.

Контекст зависит от того, кто мы есть сегодня, кем были вчера и каков наш взгляд на вещи. Иногда эти элементы конфликтуют между собой. Что бы вы сказали о ночной жизни в Лас-Вегасе, если бы в ней участвовали монахини из монастыря? Если бы кто-то стал кричать в больнице из-за того, что с его матерью плохо обращаются, всех бы очень встревожило такое поведение: подобное в больнице недопустимо. Хотя там бывают моменты, когда вполне уместно орать и топать ногами, мы все равно стараемся этого не делать из-за больничной обстановки.

Профессор Хиггинс, персонаж пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», продемонстрировал, что наше восприятие красоты резко меняется в зависимости от контекста. В начале пьесы Элиза Дулитл – простушка с акцентом кокни, торговка цветами на улицах Лондона. Однако появляется профессор Хиггинс. Он решает изменить ее жизнь. Понимая, что контекст – это все, профессор начинает работать над Элизой: меняет ее голос, дикцию, одежду, привычки. Он, подобно ювелиру, помещает этот бриллиант в новую оправу. Теперь Элиза пользуется большим успехом в Лондоне, играет роль первой красавицы и королевы бала. Сюжет пьесы становится еще более захватывающим, так как резкое изменение контекста вызывает столь же резкое изменение самооценки Элизы – того, что мы назвали бы ее самостью.

Влияние контекста на наше восприятие было проиллюстрировано в эксперименте психологов Дэвида Холмса и Кента Хьюстона[25]25
  D. Holmes and B. K. Houston, “Effectiveness of Situation Redefinition and Affective Isolation in Coping with Stress”, Journal of Personality and Social Psychology 29 (1974): 212–218.


[Закрыть]. С разрешения испытуемых они подвергли их слабым ударам электрическим током. Половине сказали думать об этих ударах как о новых физиологических ощущениях. Те, кто так думал, испытали меньший стресс, у них был более низкий пульс – по сравнению с теми, кто не получил предварительных инструкций.

Одни и те же ситуации или сигналы, названные по-другому, – это уже другие сигналы. Американские горки – это весело, но турбулентность в самолете – нет. Представьте такую сцену: женщина идет по проселочной дороге, и внезапно на нее налетает рой пчел. Как и большинство из нас, она боится пчел, у нее повышается кровяное давление, учащается пульс. Она может застыть на месте от ужаса или побежать. С другой стороны, эта женщина идет по той же дороге, но с маленьким ребенком. Вид пчел теперь подает совершенно другой сигнал: в этом контексте она будет отважно защищать ребенка, вместо того чтобы прийти в ужас. Те же самые пчелы стали другим стимулом.

Контекст может определять стоимость вещей. Один почтовый служащий, если верить публикации в журнале The Boston Globe, создал спрос на непопулярную монету с изображением гражданской активистки Сьюзен Энтони, просто установив ограничение: две монеты на одного покупателя[26]26
  The Boston Globe, March 11, 1980.


[Закрыть]. Для розничных продавцов это классика.

Контекст может влиять, даже когда мы пытаемся вынести точные и однозначные суждения. В ходе эксперимента Дональда Брауна испытуемых просили поднимать предметы и оценивать их по весу как легкие, средние, тяжелые или очень тяжелые[27]27
  D. Brown, “Stimulus-Similarity and the Anchoring of Subjective Scales”, American Journal of Psychology 66 (1953): 199–214.


[Закрыть]. В некоторых случаях Браун добавлял якорь (другой груз). Гипотеза состояла в том, что оценка будет варьировать в зависимости от того, насколько вес якоря отличается от веса основного предмета. Как раз это Браун и обнаружил. Добавление тяжелого якоря делало тот же самый предмет более легким, чем он был первоначально.

Браун включил в свой эксперимент еще один любопытный этап. Некоторых испытуемых попросили облегчить задачу экспериментатору, подняв и передвинув поднос, на котором стояли гири. Если на восприятие одного веса влияют другие веса, какое значение будет иметь вес самого подноса? Поскольку поднос не воспринимался как один из взвешиваемых предметов, можно было предположить, что испытуемые воспримут его как нечто постороннее для данного эксперимента. С другой стороны, его вес вполне мог повлиять на испытуемого, несмотря на тот факт, что официально он не был частью эксперимента. Однако если именно контекст, а не так называемая объективная реальность воздействует на наше восприятие, поднос не должен был оказывать никакого влияния.