Текст книги "Поцелуй герцога"

Глава 32
Воин и амазонка

– Это все матрацы, – два часа спустя говорила Оливия Пти. Она сидела в кресле посреди двора, глубоко вдыхая свежий морской воздух. Грудь болела, но ей все равно было намного лучше. Помогла горячая ванна. – Твои матрацы спасли нам жизнь.

Но во взгляде Пти застыло страдание.

– Я чуть не погубил вас! Я забил дымоход, чтобы вынудить мадам покинуть кухню, а потом один из них загорелся. Когда я понял, что вы не воспользовались ключом, пробраться сквозь дым было невозможно. У меня не получилось!

– Это был несчастный случай, – сказала Оливия. – Но пообещай, что больше не будешь делать таких опасных вещей.

– Не буду! – воскликнул Пти. – Никогда-никогда!

– Ты можешь загладить свою вину, – произнес Куин, подходя к нему. – Отнеси Люси в лодку у хижины папаши Бланшара. – Он передал Пти собачку. – Она слишком устала и не сможет пойти с нами. Отдай ее матросу по имени Групер, он ждет там.

– Я буду бежать всю дорогу, – пообещал Пти и тут же вылетел за ворота.

– Боже! – Оливия посмотрела ему вслед. Они видели ухо Люси, трепетавшее на ветру. – Наверное, она чувствует себя как на скачках.

– Пти пойдет по дороге, а мы отправимся через лес и скоро с ним встретимся. – Куин наклонился и легко подхватил Оливию на руки. – Пора возвращаться домой.

– Не надо! – начала возражать Оливия. – Разве так можно! Я слишком тяжелая. – Но Куин лишь поцеловал ее в лоб и вышел за ворота, оставив позади гарнизон.

Все его тело ныло, но он никогда не поддавался усталости. До бухты, где ждала лодка, было около половины лиги, но казалось, мышцы герцога сделаны из стали.

Оливия молчала, обвив руками его шею и прижавшись щекой к его груди. Она была так счастлива остаться в живых и быть с ним, что не могла говорить. Но когда они прошли через лес и Оливия услышала шум воды, она настояла, чтобы Куин опустил ее.

– Мы почти на «Грезе», – возразил Куин. – Я хочу убраться из этой проклятой страны.

Оливия провела рукой по его щеке.

– Пожалуйста.

Был вечер, и теплый воздух пах цветами. У безмятежного ручейка, окруженного молодыми дубами, росли колокольчики.

– Они такие красивые, – прошептала Оливия, опускаясь на колени среди цветов.

Куин лишь сердито произнес:

– Тогда любуйся ими сейчас, потому что ты больше не увидишь этих цветов. Мы никогда не вернемся во Францию.

Оливия рассмеялась.

– Конечно, вернемся, когда закончится война. Я хочу встретить невесту Пти и узнать, не протрезвел ли вечно пьяный капитан. Кроме того, я слышала, ты собираешься организовать регулярную поставку коньяка в Литтлборн-Мэнор.

– Это лучший коньяк, какой я пробовал за много лет, – спокойно произнес Куин.

– Не хочу признавать, но хлеб мадам был на удивление хорош. Он стоил поездки во Францию. – Оливия замолчала, глядя на него.

Куин уже успел принять ванну и смыть черные подтеки сажи, делавшие его похожим на ночного вора. Но что-то в нем неуловимо изменилось. Скулы, придававшие ему в Англии такой аристократический вид, теперь казались слишком резкими и грубыми. На нем не было сюртука, один рукав рубашки был оторван, обнажая мускулистую руку. Настоящее воплощение мстителя.

– Что такое? – нахмурился он.

– Ты похож на воина. – Все тело Оливии замирало от радости при виде его едва сдерживаемой силы.

Куин присел на корточки рядом с ней, мышцы на его ногах напряглись, и ей ужасно захотелось провести по ним пальцами. Настоящая леди не должна даже думать о таком. Мать пришла бы в ужас, но Оливии было все равно.

– Я думал, что потерял тебя, – жестко и неумолимо сказал он. – Эта мысль свела меня с ума, поэтому я вряд ли уже буду прежним, Оливия.

Она опустилась на колени, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Моя последняя мысль, прежде чем я потеряла сознание, была о тебе. Я знала, что ты придешь. Я люблю тебя, Куин.

– Я никогда не понимал любви, – ответил он, не прикасаясь к Оливии. – Но знаю, что мне нравится, как ты стоишь на своем в споре с моей матерью, люблю твои дурацкие шутки и глупые лимерики, твое фиолетовое платье и то, как ты взбираешься на дерево и запускаешь воздушного змея.

Оливия улыбнулась. Ей было этого довольно.

– Когда-то давно мать говорила мне, – продолжал Куин, – как хорошо, что в нашей семье нет эмоциональных людей, потому что любовь опасная штука. Я подтвердил ее предположение, влюбившись в Еванджелину.

Оливия прикусила губу, собираясь возразить.

– Но тебя я люблю намного больше. – Голос Куина чуть заметно дрогнул, но он взял себя в руки. – Я люблю тебя больше всего на свете, больше собственной жизни. Если любовь опасна, то я не хочу жить в безопасности. – Его голос звучал отрывисто, беспощадно и искренне.

Оливия подалась назад, не вставая с колен.

– Глядя на тебя, я чувствую боль здесь… – Она положила руку на живот и опустила ее ниже. – И здесь.

На прежде неумолимом лице Куина появилось чувственное выражение.

– Оливия, – чуть слышно выдохнул он. – Нет. – Он попытался придать голосу суровость, но она была совершенно уверена, что воины женятся на амазонках, а значит ей надо стать такой же смелой, как одна из них. Правда, Оливия никогда не была сильна в истории.

– Я не боюсь, когда ты со мной. – Она расстегнула верхнюю пуговицу простого платья, которое ей любезно отдали вместо ее испорченного дорожного костюма. – Я не боюсь Бессетта, потому что видела, что ты сделал с ним в крепости.

Куин сжал зубы.

– Жаль, но негодяй выживет. Если бы я знал, что это из-за него у тебя появились синяки, в первую же нашу встречу избил бы его до полусмерти.

Оливия улыбнулась и расстегнула еще две пуговицы.

– И я не боюсь французских солдат, потому что все они здесь не старше Джастина, правда, не такие романтичные, как он.

– Не удивлюсь, если Пти вернется к себе в комнату и будет писать стихи, посвященные английской богине луны. – Куин внимательно следил за руками Оливии.

Она расстегнула последнюю пуговицу и спустила платье с плеч.

– Но самое главное, – продолжала она, вставая, – я больше не боюсь себя и собственного тела.

Платье упало к ее ногам, и на ней осталась лишь ночная сорочка.

– Ты без корсета, – прорычал Куин, не трогаясь с места. – Когда мы вернемся в Англию, я выкину все твои корсеты.

– А что с ними такое? – Оливия медленно поднимала подол сорочки, дразня его.

– Они скрывают тебя, – ответил он, и его глаза блеснули. – Я не хочу, чтобы твое тело было закрыто.

Оливия знала, что ее улыбка была ослепительной, и не чувствовала ни тени смущения, когда стянула сорочку через голову и отбросила ее в сторону. Куин застыл – сильный дикарь у ее ног. Оливия ждала на поляне, поросшей французскими колокольчиками, а слабый луч света играл на ее груди и животе, давая Куину возможность жадно разглядывать ее.

Она расположилась как можно изящнее, согнув ноги и чуть наклонив их в сторону. Она никогда не ощущала себя более чувственной и желанной. Лежать обнаженной в лесу, когда Куин еще одет, – ничто не могло опьянять сильнее. Все тело таяло от желания, пело вместе с ним.

Однако Куин все еще не двигался, и его лицо было по-прежнему сурово.

– Оливия, – наконец глухо произнес он.

– Да?

Возможно, он и свиреп, но она женщина. Его женщина. Она видела сверкавший в его глазах огонь, видела, как дрожали его руки. Из-за нее.

– Расставь ноги пошире.

Оливия приняла нескромную позу, но даже это не смутило ее.

– Ты прекрасна, – хрипло сказал он. – И ты моя. – Внезапно сильные руки обхватили ее бедра, и прикосновение его губ заставило Оливию вскрикнуть.

– Как мед. – Оливия ахнула от очередного прикосновения. Сладкая, ноющая боль растеклась по ее животу, и она вцепилась в шелковистые волосы Куина.

Он не спешил, крепко держа Оливию, обхватив ладонями ее пышные бедра, властно лаская ее. Он не остановился, пока Оливия не начала, дрожа, всхлипывать от наслаждения, пытаясь заговорить, но не находя слов.

Куин поднялся и стянул рубашку. Через мгновение Оливия уже лежала на спине посреди разбросанной одежды и колокольчиков, и над ней нависало его обнаженное сильное тело. Губы Куина были сжаты, в глазах читалось беспокойство.

– Я не смогу остановиться, Оливия. И тебе еще может быть больно.

Но она уже тянулась к нему, впиваясь пальцами в его плечи.

– Я чувствую себя такой опустошенной, – прошептала она. – Я хочу тебя.

Куин потянулся к ней и на миг прикрыл глаза.

– Ты уже готова, – хрипло произнес он.

Оливия вскрикнула. И снова золотой солнечный свет окутал ее, растекаясь по венам.

Куин подождал, пока стихнет дрожь, а потом обхватил ее спину своими большими руками. На его лице было отчаяние и настороженность.

– Я хочу твой… – начала было Оливия, но остановилась, чтобы с трудом перевести дух.

В его глазах мелькнули веселые искорки.

– И не смей даже упоминать про таран, Оливия Литтон.

Она надулась, жадно впитывая его взгляд, остановившийся на ее пухлых губах.

– Но я этого хочу, – искренне повторила она.

Куин показался ей даже больше, чем в первый раз. Но сейчас все было иначе: когда он погрузился в ее тело, она пронзительно вскрикнула, но не от боли. Ноги инстинктивно поднялись и обхватили его за талию.

С его губ сорвалось низкое рычание.

– Не так быстро! – Куин оперся на локти и поцеловал ее. – Я люблю тебя. – Он произнес эти слова тихо и страстно, словно клятву воина. Подался вперед и погрузился еще глубже. Остановился. – Жизнь без тебя не имеет смысла, Оливия. Никакого.

Ее губы дрожали, а на глаза выступили слезы. Но Куин наклонился и снова припал к ее губам.

– Не плачь. Ты жива. Я жив. Мы оба живы.

– Я люблю тебя. – Руки Оливии дрожали, когда она попыталась привлечь Куина к себе. – Я так люблю тебя, Куин.

Их взгляды встретились.

– Прошу тебя, – выдохнула она, точно не зная, о чем умоляет. Но Куин знал. Через минуту она уже взяла то, что он ей дал, взяла и вернула обратно.

Глава 33
Достоинства простых слов

Куин молчал, пока они не искупались в ручье и не оделись. Но впервые в жизни он не беспокоился об этом: то, что чувствовали они с Оливией, было красноречивее слов. Это словно свет, пришла ему в голову мысль. Нечто простое и незамысловатое, но при ближайшем рассмотрении превращается в радугу.

– Ты изменила меня, – наконец сказал он. – Я никогда не буду чувствовать себя спокойно, не зная, где ты.

И снова глаза Оливии стали предательски влажными. Она была в безопасности, в объятиях Куина. Он наклонился и поцеловал ее мокрое от слез лицо.

До поросшей деревьями бухты оставался еще долгий путь, а он не спал два дня. Но шепот Оливии придавал ему силы, и все, что она ему говорила, даже самые глупые лимерики, означало лишь одно. Она любила его, этого холодного и бесчувственного человека, которого Еванджелина считала недостойным любви.

Когда они подошли к лодке, Групер спал на берегу, а Люси свернулась у него под рукой. И весь мир, мир Куина, был на своем месте и будет таким же до конца.

Когда их экипаж остановился у Литтлборн-Мэнора в сопровождении другого, затянутого черной тканью экипажа с телом Руперта, все домочадцы высыпали на улицу встретить их.

Герцог Кантервик, после приступа все еще нетвердо стоявший на ногах, хватал их за руки, снова и снова благодарил за то, что привезли его сына домой, и ушел – несчастный человек.

Вдовствующая герцогиня Сконс нарушила свою самую главную заповедь о самообладании истинной леди и разрыдалась у всех на глазах.

Мисс Джорджиана Литтон завизжала, схватила свою сестру и потрясла ее. Они совершенно забыли, что «поведение всегда должно подчеркивать доброе имя леди». Хорошо, что родителей Оливии и Джорджи там не было и они не видели, как пошатнулись законы Вселенной, по крайней мере с точки зрения миссис Литтон.

Бедная миссис Литтон была бы еще больше потрясена, если бы позднее подслушала разговор своих дочерей.

– Но ведь ты же не в силах вытерпеть леди Сесили более получаса! Через неделю ты просто сойдешь с ума. Разве ты забыла нашу поездку, когда мы…

– Это не важно, – твердо сказала Джорджиана. – Племянник леди Сесили – преподаватель Оксфорда. Преподаватель!

Оливия поставила чашку и поглядела на сестру.

– Наверное, хорошо быть преподавателем.

Джорджиана не обратила на нее внимания и продолжала взволнованно болтать, что было на нее совсем не похоже.

– Мистер Холмс начинает на следующей неделе серию лекций о небесной механике Лапласа и принципах Ньютона. Женщинам не разрешается посещать подобные лекции, но кажется, он не может отказать своей тете!

– И ее спутнице. Но, Джорджи, ты уверена, что сможешь это вынести? Не забывай, чтение лекций – наша семейная особенность, и тебя ожидают бесконечные разговоры леди Сесили о процессе пищеварения.

– Леди Сесили очень добра, Оливия. Только подумай: ради меня она собирается посещать все эти лекции.

– Она будет делать то же, что сделала бы и я в подобной ситуации – спать.

– Если бы пришлось сопровождать убийцу, лишь бы попасть на эти лекции, я бы согласилась, – твердо сказала Джорджиана.

– Ты затронула интересную тему, – шутливо отозвалась Оливия. – Возможно ли, чтобы праведный мистер Бамтринкет, покойный муж самой леди Сесили, умер странной смертью, выпив зелье, купленное у венецианского шарлатана?

– Оливия! – как всегда испуганно вскрикнула Джорджиана.

– Нет, еще хуже, что если тебя доведут до убийства?

– Прекрати! Ты говоришь непозволительные вещи.

– Старушка Бамтринкет трещала весь день и всю ночь. – Оливия засмеялась, ловко уворачиваясь от сестры, которая хотела схватить ее за рукав. – Она не смолкала ни секунды, пока ее спутник не огрел ее палкой.

– Негодница! – И вот уже хорошая принцесса теперь носилась за плохой вокруг диванчика в библиотеке, прежде чем вспомнила, что «достоинство, благочестие, любезность и осанка» не могут соседствовать со стремлением к насилию.

Мир Оливии, как и мир Куина, обрел гармонию. Возможно, Джорджи отправится в Оксфорд и откажется от титула герцогини, но от последствий родительского воспитания она была избавиться не в силах. А Оливия совсем скоро осуществит самую заветную мечту своей матери, хотя, наверное, ее успех напрямую был связан с провалом планов семейства.

Куин с Оливией шли за герцогом Кантервиком, когда Руперта похоронили с честью, и не в семейной гробнице, а в Вестминстерском аббатстве, как и подобает английскому герою, увенчанному славой. На его могилу установили лишь простую мраморную табличку, на которой были выгравированы его имя и отрывок странного стихотворения.

Несколько лет спустя юный поэт Китс в недоумении стоял перед этой надписью в один из долгих полудней. А еще позднее поэт Оден[7]7
  Уистен Хью Оден (1907—1973) – английский поэт, оказавший большое влияние на английскую литературу XX века.


[Закрыть] целую неделю зачарованно размышлял над ней. Пятьдесят лет спустя в серьезной диссертации обсуждались сложности фрагментации, но все это в будущем, загадка для тех, кто интересуется изощренными тонкостями языка.

Для Таркуина Брука-Чатфилда, герцога Сконса, слова никогда не имели такой колдовской силы, как перед его второй женитьбой. До этого момента он ни разу не переживал, что не может найти нужных слов.

Всего лишь три слова, которые имели значения и которые нужно было повторять без конца. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Эпилог

Тринадцать лет спустя

У девочки были черные как смоль волосы и белая прядь на лбу. В свои двенадцать лет Леди Пенелопа Брук-Чатфилд еще не знала, хотя уже и начинала догадываться, что она была самой прекрасной леди от Кента до Лондона и за их пределами. Вишневые губы, высокие скулы и крик амазонки.

– Все ясно, – тихо сказал Куин. – Она будет внушать трепет. Женихи выстроятся в очередь, умоляя отдать ее им в жены, а потом нам придется платить ее бедняге мужу за страдания.

– Фу! – лениво отозвалась Оливия, любуясь солнечным маревом, в этот летний день дрожавшим под ветвями их любимого вяза в конце Ледиберд-Ридж. У земли плясали маленькие белые бабочки.

Пенелопа промчалась мимо, преследуя кузину и издавая пронзительный вопль, похожий на шум новейшей паровой машины.

– Мой папа тоже! – кричала она. – Мой папа свирепый!

– Ты совсем не свирепый, – заметила Оливия, перебирая пальцами пряди волос Куина. Он лежал на лоскутном одеяле рядом с ней, что-то шепча прямо в ее возвышающийся живот.

– Я просто говорю приятные слова новому ребенку. – Куин поцеловал живот. – А свирепость припасу для женихов Пенелопы.

В ветвях над их головой послышался шум.

– Осторожнее! – крикнул Куин. – Здесь мама, и сейчас ты должен вести себя аккуратнее.

– Знаю. – Этим летом часто шли дожди, и все дерево покрывала темно-зеленая листва. С ветки свесились тонкие ножки, помахали в воздухе, пока Куин не поднялся, подхватил сына на руки и бережно спустил на землю.

– Папа! – крикнула Пенелопа, подбегая к ним. Ее волосы развевались на ветру. Наверное, она опять потеряла ленту. – Тетя Джорджи говорит, ты не убил ни одного пирата, иди скажи ей, что ты делаешь это все время!

– Тебе пора объяснить ей обязанности местного ополчения, – пробормотала Оливия.

Куин упер руки в бока и крикнул:

– Скажи Джорджиане, что дядя Джастин хорошо управляется с пиратами.

Пенелопа с шумом подбежала к ним. У нее были длинные ноги и шелковистые волосы. Она схватила отца за руку.

– Это глупо, папа. Ты же знаешь, дядя Джастин только и занимается пением. Если бы ты хотел убить пирата, то сделал бы это до завтрака. Иди, скажи тете Джорджи. – И она потянула его за собой.

Мастер Лео Руперт, носивший титул герцога Колдерона, хотя ему об этом еще не было известно, опустился на колени рядом с матерью и показал ей маленькую коллекцию веточек. Лео не был таким шумным, как Пенелопа: одаренный богатым воображением, он часто мечтал и думал о чем-то. Немного странно для пятилетнего мальчика.

– Ты хочешь из них что-то построить? – Оливия села рядом. – Может быть, дом?

– Я слишком маленький, чтобы строить дом, – чуть раздосадованно ответил Лео. – Люди моего возраста не строят домов, мама. Ты должна знать. – Он бережно сложил веточки в карман и встал. Его колени были запачканы.

– И что же ты с ними будешь делать?

– Мы с Альфи построим дорогу. Я попрошу дядю Джастина нам помочь. – Лео улыбнулся матери одной из своих очаровательных редких улыбок. – Где Люси?

– В повозке, – ответила Оливия. – Знаешь, в последнее время она почти не слезает у бабушки с колен.

– Я покажу палочки бабушке, – сказал Лео и ушел.

Оливия смотрела ему вслед и удивлялась. Вернулся муж, сел рядом и обхватил руками ее живот, прижимая ее к своей теплой груди.

– Этот ребенок будет больше остальных, – заметил он.

– Куин, думаешь, это нормально, что Лео все время играет с другом по имени Альфи, но кроме него, Альфи никто не видит?

Куин еще крепче прижал ее к себе и поцеловал в ухо.

– Думаешь, он делает это, просто чтобы порадовать своего папу?

Оливия положила голову ему на плечо.

– Нет. Лео не раз говорил, что Альфи его друг. А что до живота, то мне кажется, у меня будут близнецы.

– Близнецы? – воскликнул Куин. – Может быть, передумаешь? Не уверен, что справлюсь еще с двумя.

Оливия рассмеялась.

– И этот человек говорил, что хочет дом, полный детей?

– Но тогда я еще не знал, какими они могут быть шумными. Двое детей Джорджианы, мальчик Джастина приедет завтра, а ты ведь знаешь, какой он непоседа, и вот уже наш дом ходит ходуном.

– Поцелуй меня, – попросила Оливия, глядя на своего прекрасного принца-воина.

Первый его поцелуй был благоговейным, но постепенно стал властным и требовательным. Руки Куина скользнули с живота Оливии к мягким изгибам ее полной груди.

– Что ты делаешь? – запоздало воскликнула Оливия. Они оба учащенно дышали.

– Идем домой, – шепнул ей на ухо Куин. – Я хочу тебя. Я хочу свою жену в воскресный полдень знойным, солнечным английским летом. Хочу, чтобы она обнаженная лежала на постели, а я…

Пенелопа остановилась позади.

– Вы опять целуетесь? Бабушка говорит, пора возвращаться домой, а няня, что к чаю будут лимонные пирожные. Идем! – Она убежала, под платьем мелькали короткие ботинки.

Куин помог возлюбленной подняться, взял за руку и всю дорогу до повозки шептал ей на ухо такие двусмысленные вещи, что, когда они добрались до конца Ледиберд-Ридж, лицо Оливии порозовело.

– Уф! – произнесла герцогиня, увидев ее. – Ничего удивительного, здесь слишком жарко. Люси тоже перегрелась.

Куин наклонился и потянул Люси за ухо.

– Тогда нам пора домой. – Он кивнул кучеру, сидевшему во второй повозке, полной его детей и племянников. Взял поводья в руки. – Не стоит причинять Люси неудобства. И думаю, моей жене тоже бы не мешало…

Оливия толкнула его локтем.

– Немного поспать, – закончил он, целуя ее в нос.

Герцогиня посмотрела на них, а потом перевела взгляд на ровные поля, уходившие вдаль от поместья Сконсов. Почти каждый день она благодарила Бога за то, что выбрала Джорджиану для этих нелепых испытаний, а та привезла с собой Оливию.