Текст книги "Такой я была"

Внимательно разглядываю снимок. Какие же у всех идиотские лица! Стив с пухлыми щеками, как всегда улыбающаяся Мара, мисс Салливан, подыгрывающая нам, и, конечно, я. С хвостиком и в старых очках. Я улыбаюсь, но это выглядит неестественно из-за выражения моих глаз – мертвых, тусклых, мрачных. Сразу видно, что с этой девочкой что-то не так. Что именно – неясно. Но не хватает чего-то важного, чего-то жизненно необходимого. Это у нее забрали. Возможно, навсегда. Этого больше нет.

Открываю спортивный раздел. Баскетбольная команда, мальчики. Мысли о нем навязчиво крутятся в голове, как будто кто-то все время похлопывает по плечу. С того самого вечера, когда я случайно набрела на его дом. Я пыталась спрятать эти мысли в дальний угол, где им и место, но теперь чувствую, что должна посмотреть. Не могу больше притворяться, что его нет. Особенно когда он так близко. Провожу пальцем по лицам на фотографии. И нахожу его. Фуфайка с номером двенадцать. Джош. Сердце колотится тяжело и быстро, как всегда в его присутствии. Заставляю себя закрыть глаза и перевернуть страницу, чтобы не надо было больше смотреть на него и видеть его имя в списке. Чтобы снова начать забывать о нем и не вспоминать ни разу, пока я жива.

Открываю свой девятый класс и решаю навестить призрак девочки, которой была когда-то. Вот она – между Морин Малиновски и Шоном Майклзом. Все те же очки, все та же прическа. Глупая наивная улыбка на глупом наивном лице. Фотографию сделали в первый учебный день – первый день в старшей школе, когда девочке казалось, что ее жизнь только начинается. Откуда ей было знать, жалкой плоскогрудой дурочке, что ее дни сочтены?

Я завидую ей – этой неуклюжей девочке, не красивой и не некрасивой. Как бы мне хотелось начать сначала. Снова стать ей. Заглядываю ей в глаза, словно в них таится секрет, способ вернуться в то время. Но теперь ее глаза – просто изображение. Девочка двухмерна. И ни о чем не догадывается. Я начинаю улыбаться из-за абсурдности произошедшего; потом прыскаю и качаю головой. А потом начинаю хохотать, и мне приходится зажать руками рот, потому что я очень громко смеюсь. А потом закрываю ладонями глаза, потому что плачу, рыдаю от того, как все это чудовищно, от сожаления, упущенного времени, лжи и невозможности что-либо исправить.

Вот только теперь я уже не могу вспомнить, где закончилась ложь и началась я. Все смешалось. Все вдруг перепуталось, стало серым, неопределенным и пугающим. Я знаю лишь, что в какой-то момент все пошло не так, не по плану. Мой план был стать лучше, почувствовать себя лучше; для этого все средства хороши, думала я. Но лучше мне не стало, я все еще чувствую себя опустошенной и разбитой.

И одинокой. Более одинокой, чем когда-либо.

Иногда эти запретные мысли лезут в голову без предупреждения. Это всегда начинается незаметно – как шепоток, который то ли слышишь, то ли нет. А потом голоса нарастают и постепенно заглушают все остальные звуки. Ты слышишь их и забыть уже не можешь.

А кто-нибудь вспомнит?

А кто-нибудь вообще заметит?

Что, если однажды я просто исчезну?

Что, если однажды все прекратится?

Что будет, если? Что будет, если?

—Иди, – Ванесса открывает дверь, – я уже раз десять просила тебя разгрести снег. Просила вежливо.

Снегопад начался в среду ночью. В четверг отменили занятия в школе, отменили работу – всю жизнь поставили на паузу, и выходные я вынуждена была торчать в четырех стенах с Ванессой и Коннером. В нашем округе запретили пользоваться автотранспортом; все машины погребены под метровым слоем снега, и с каждым часом тот становится все толще.

Мне очень хочется не обращать на нее внимания, потому что она уже раз двадцать мне помешала – не десять, а двадцать раз пристала со своей просьбой. Зачем еще нужны снежные дни? Что плохого в том, чтобы сидеть за столом и притворяться, что делаешь уроки, а на самом деле просто тупить, как и положено в выходной?

Снимаю наушники и смотрю на нее, будто не слышала.

– Что?

– Что ты делаешь? – Она пытается улыбнуться.

– Домашнюю работу. Английский, – вру я.

– Не хочешь сделать перерыв? Отец и так уже слишком долго на улице.

– Так почему не пойдет в дом?

– Иди, я прошу по-хорошему, – жестко произносит Ванесса.

– Да, но какой смысл убирать снег в снегопад? Может, лучше, когда снег кончится? Никто из соседей не убирается. Почему мы должны?

– Нет, почему ты должна – вот что ты хочешь сказать! – Она тычет в меня пальцем и делает глубокий вдох. Она всегда так делает, когда хочет успокоиться. Еще она отступает на шаг назад. Наверное, боится, что снова может влепить мне пощечину. – Я просто не понимаю, – говорит Ванесса более сдержанно, – почему нельзя сделать то, о чем тебя просят? Зачем перечить всему, что я говорю, Иден? Объясни мне.

– Я не перечу…

– Ну вот же, опять! – с упреком говорит она и машет на меня рукой. А потом у нее появляется этот взгляд. Тот, из-за которого ее собеседник должен решить, что все беды мира – войны, голод, глобальное потепление – на его совести. – Вот именно об этом я и говорю.

– Я не перечу! О Господи. Я просто говорю очевидные вещи. Какой смысл разгребать снег весь день, когда можно сделать это всего один раз?

Она всплескивает руками и уходит, бубня под нос:

– Я больше так не могу. Просто не могу.

– Ладно! – кричу я ей вслед, швыряя учебник на стол. – Так и быть, я пойду и буду разгребать снег, хотя ничего тупее придумать нельзя!

Я расчищаю дорожку, ведущую к дому, и когда заканчиваю, чувствую, что промерзла до костей, но меня это бодрит. Оглядываюсь по сторонам, прищуриваюсь, и одинаковые домики, машины, улицы и деревья расплываются перед глазами, а я представляю, что стою в центре безымянного замерзшего пейзажа, который может быть где угодно.

Потом я открываю глаза пошире, поворачиваюсь и смотрю на дом. Снег валит так, что результаты моего труда уже не видны. Машины по-прежнему в сугробах, зато мои руки и ноги теперь отваливаются. Но почему-то Ванессу это удовлетворяет.

– Спасибо, – говорит она, когда я возвращаюсь в дом с сосульками на ресницах.

– Даже не видно, что я чистила.

– Но ведь не в этом смысл, правда? – Она улыбается, облизывает кончик указательного пальца и переворачивает страницу журнала.

– А в чем смысл? – спрашиваю я и вешаю куртку на дверь.

– Смысл чего? – рассеянно произносит она.

– В чем смысл уборки снега?

– О. Ну… – Ванесса отмечает пальцем место, где читала, и отрывается от журнала. Смотрит прямо перед собой, прищуривается, словно думает, как мне ответить. Я стою и терпеливо жду. Но она переводит взгляд на грязные обои, машет рукой у лица, словно отгоняя назойливое насекомое, и снова утыкается в журнал, так и не договорив.

Я иду в комнату, запираюсь, приоткрываю окно и закуриваю. До этого я никогда не курила в доме. Боялась, что они почувствуют запах и я снова их разочарую. Но, кажется, здесь никто ничего не замечает. Мать даже не удостаивает меня ответа.

После ужина Ванесса стучит в дверь и спрашивает, хочу ли я помочь нарядить елку. Я не отвечаю. Закрываю глаза и уши и мысленно прошу ее уйти. Второй раз она не просит.

Я сижу на полу, курю, слушаю бубнеж телевизора, просачивающийся под дверь, и шуршание мишуры и упаковочной бумаги в коробках. Мне вдруг очень хочется позвонить Маре. Помириться и сказать то, что нужно, чтобы все между нами наладилось. Но я знаю, что для этого сперва должна извиниться перед Стивом. Я встряхиваю головой и, переступив через себя, набираю его номер.

Он берет трубку после первого же гудка.

– Стив, привет. Это Иден.

– Я знаю, – отвечает он.

Я молчу и думаю, не повесить ли трубку.

– Слушай, прости за то, что произошло на вечеринке, – после долгой паузы говорю я.

Парень молчит.

– Прости, я вела себя ужасно, – продолжаю я. – Не знаю, что у меня в голове творится. Мне правда очень стыдно.

Наконец он вздыхает.

– Ничего. Знаешь, я все понимаю.

– Спасибо, Стив. Ладно, тогда увидимся…

– А что ты делаешь? – прерывает он прежде, чем я успеваю попрощаться. – Чем занята в такой снегопад? – смущенно спрашивает он.

Не хочет прощаться, значит.

– Да так, ничем, – отвечаю я и вдруг понимаю, что тоже хочу продолжить этот разговор.

– Я тоже.

Тишина.

– Значит, ты сейчас не занят? – спрашиваю я.

Я звоню в дверь его дома. Я так до конца и не поняла, что именно мне нужно от Стива. Знаю только, что больше не вынесу ни минуты в доме Ванессы и Коннера.

– Привет! – Он открывает с милой застенчивой улыбкой, при виде которой мне всегда кажется, что я могла бы быть более дружелюбна к нему, и становится за себя стыдно. А еще смотрю на него и жалею, что не смогу стать той девчонкой, которая его полюбит. Иногда я даже думаю: может, притвориться? Получится ли у меня?

– Заходи, – приглашает меня он.

В прихожей снимаю куртку и сапоги. Дома у него очень чисто и тихо, везде полный порядок. Планировка такая же, как у Джоша, только в зеркальном отражении. В нашем районе почти все дома одинаковые. Три-четыре варианта планировок, только и всего.

– Круто, что снег пошел, да? – говорит парень. – Папа сказал, завтра дороги тоже будут закрыты. Он только что звонил с работы. Дороги еще не расчистили. – Он замолкает. – Я рад, что ты позвонила. Поднимемся в мою комнату? Покажу тебе фотолабораторию. Если тебе интересно, конечно.

– Конечно, – вру я.

Я следую за ним наверх, как следовала за Джошем. Прохожу по знакомому коридору. Даже пол под ногами кажется знакомым.

– Вот здесь я живу, – говорит Стивен и разводит руками. Мы стоим посередине его комнаты, но вижу я спальню Джоша.

И Джош вдруг заполняет все мои мысли, всю меня целиком, а сердце бешено стучит. Мне трудно дышать. Теперь мне хочется, чтобы не я была другой, а Стив. Чтобы вместо Стива здесь оказался Джош. Но при этом испытывал бы ко мне те чувства, что испытывает Стив.

Но этого нет. В реальности происходит совсем другое. В реальности не происходит ничего.

И я вдруг понимаю, что главная проблема в этом. Надо, чтобы что-то произошло. Я должна сделать так, чтобы что-то произошло. Что угодно. Сейчас.

Я закрываю дверь и поворачиваюсь к нему лицом.

– Что… – Стив смотрит на меня, он растерян, встревожен, глядя, как я иду к нему навстречу. – Что ты делаешь?

– Иди сюда, – я протягиваю руку.

– Зачем? – медленно произносит он.

– Я не укушу. Просто подойди. – Парень осторожно вытягивает руки, но по-прежнему выглядит неуверенно. А потом что-то меняется: до него доходит. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, но останавливается: ему нужно разрешение. – Все будет хорошо, обещаю, – шепчу я. Закрываю глаза и направляю все мысленные и физические усилия на то, чтобы представить, что передо мной Джош, а я – лучшая версия себя самой. Та, кем я была когда-то, та, которой Джош когда-то счел нужным сказать «я тебя люблю».

Я целую его, прижимаюсь к нему, и он отвечает на поцелуй. Я стараюсь, но ничего не выходит – я не чувствую себя другой. Должно случиться что-то еще. Этого недостаточно, черт возьми. Я толкаю его на кровать, он ложится, а я сажусь сверху. Но мне и этого мало. Начинаю гладить его по груди и животу, но, когда дотрагиваюсь до пряжки его ремня, Стив хватает меня за руки и перестает целовать.

– Погоди, погоди, погоди. Иди, – шепчет парень и держит мои руки. – Что мы делаем? – Его глаза мечутся, он взволнованно ищет мой взгляд.

– Все в порядке. Не волнуйся. Я правда хочу, чтобы это случилось. – Какая же я лгунья. У меня такое чувство, что я его умоляю.

– Я тоже, – шепчет он, – но давай не будем торопиться. Времени у нас полно. – Парень улыбается.

Я киваю, но совсем не понимаю, о чем он говорит. О каком времени? Времени на что? Это срочно. Нет времени, совсем. Мы должны сделать это прямо сейчас. Ничего он не понимает. Ничего!

Он целует меня, дотрагивается до волос и лица, как будто действительно хочет этого, но по сути он вообще меня не трогает. Это тянется бесконечно. И с каждой секундой, чем меньше я притворяюсь, тем более реальным все становится, тем хуже у меня получается притворяться, что передо мной Джош. В животе возникает нехорошее чувство. Потому что я использую его, и это очень, очень некрасиво.

Между поцелуями Стив шепчет мне на ухо всякое – милые, романтичные слова. «Я никогда не встречал такую девушку, как ты, Иди. Тебе все равно, что подумают люди. Это так здорово. Так круто».

Но чем больше он шепчет, тем сильнее мне хочется смотаться отсюда. «Как бы сбежать, как бы сбежать?» – крутится у меня в голове.

– Ты такая красивая… интересная… и умная…

– Стив, хватит. – Я должна его остановить. – Никакая я не умная. – Умные девочки не попадают в истории. В одну историю за другой.

– Нет… – начинает он, но я не даю ему договорить.

– Я не такая, ясно? – говорю я уже тверже.

– Нет, такая. – Парень обнимает меня и, кажется, больше не нервничает, не боится. – Ты мне нравишься еще с девятого класса, когда мы делали доклад про Колумба и были вместе в библиотечном клубе, помнишь?

– Обеденный клуб, – рассеянно бормочу я и поворачиваюсь к нему спиной. По крайней мере, так не придется смотреть ему в глаза, пока я обдумываю план побега. Он обнимает меня со спины, складывает ладони на моем животе. Мне хочется сбросить кожу.

– Знаешь, я тогда не читал даже то, что нам задавали по программе, но все эти дурацкие книжки, что мы выбирали в клубе, прочитывал от корки до корки – лишь бы было о чем с тобой поговорить. И я чувствовал себя таким идиотом, потому что ничего не понимал в этих книгах. Но ты всегда понимала.

– Ого, – шепотом отвечаю я и смотрю в окно – точнее, не в окно, а на стекло, на маленькие снежные заносы в углах и стекающие капли конденсата. Мне хочется плакать. Потому что в глубине души я знаю – я не та, кем он меня считает. Совсем не та. И он не тот. Я хотела бы видеть его совсем другим.

– И я так рад, что это наконец случилось, – шепчет Стив. – Мне так хочется узнать о тебе все, Иди. По– настоящему тебя узнать. Например… чем ты увлекаешься, чем любишь заниматься, какую музыку слушаешь?

Я пожимаю плечами.

– Любимый фильм?

Это просто невыносимо.

– Ладно, тогда ответь: ты иногда замолкаешь, становишься такой задумчивой – о чем ты думаешь?

Тут мне приходится призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не заплакать.

– Иди? – Стив крепче обнимает меня, все крепче и крепче сжимает в тисках.

– Что? – отвечаю я.

Он отодвигает мои волосы и целует меня в шею.

– Не знаю. Расскажи, о чем хочешь.

– Не могу.

Мой голос звучит как-то странно – неужели это я? Напряжение в теле становится невыносимым, я пытаюсь отодвинуться.

– В чем дело? – спрашивает он. – Что-то не так?

Ну все!

Я вырываюсь и оборачиваюсь. Выпрямляюсь, готовая к бою.

– Стив! Пожалуйста, замолчи! О боже.

Парень тоже выпрямляется. Вид у него такой растерянный, что хочется ему врезать.

– Да что с тобой такое? Неужели нельзя просто повеселиться и забыть? Обязательно все портить?

Он вздрагивает, как будто я и впрямь его ударила. Больно. Словами. Увы, как ни ужасно, мне становится только лучше; я чувствую прилив сил.

– Хотел поговорить, да? Ну и что? Теперь доволен?

– Я… – начинает он, но я не успеваю услышать конец, потому что вскакиваю, открываю дверь и бегу вниз по лестнице. Надеваю сапоги и куртку. Не застегиваюсь и не завязываю шнурки. Мне нужно убраться отсюда как можно скорее.

Снаружи, на холоде, смотрю в небо и умоляю все звезды во вселенной унести меня куда-нибудь подальше отсюда. Я крепко зажмуриваю глаза, но, когда открываю их, передо мной то же небо и тот же город, где я живу уже тысячу лет. Я по-прежнему застряла в нигде: ничего не изменилось. Разве что хуже стало.

Я закуриваю, но не успеваю сделать и пару затяжек, как слышу скрип входной двери и шаги по глубокому снегу. Его голос нарушает хрупкую морозную тишину.

– Иди, послушай. Не знаю, что там сейчас произошло…

Я стою к нему спиной. Он кладет руки мне на плечи.

– Мне надо идти. – Стараюсь говорить как можно спокойнее. Сутулю плечи, пытаясь сбросить его руки.

Стив отпускает меня, но преграждает мне путь. Я еще никогда не видела его таким. Он не сутулится, как обычно, а выпрямляется, упирается руками в бока и словно вырастает, нависая надо мной.

– Я честно не понимаю, что сделал не так. – Его слова звенят в моих ушах. – Я пытаюсь все делать правильно, а ты ведешь себя так, будто ненавидишь меня! – Его глаза расширяются, взгляд становится жестче.

Я молчу. Он стоит и ждет, что я начну все отрицать; я вижу, что он злится. Затягиваюсь, чтобы отсрочить ответ. Но тут парень раздраженно всплескивает руками и ударяет ладонями о бедра. Я вздрагиваю всем телом. Сигарета выскальзывает из рук и падает на снег.

– Я просто хочу сказать… – Стив замолкает и снова смотрит на меня, словно оценивая выражение моего лица, мою позу. Я пытаюсь успокоиться, вести себя нормально. – Ты что, решила, что я тебя ударю? – медленно произносит он.

Я качаю головой, хотя на самом деле не уверена уже ни в чем. И ни в ком.

– Боже, кем ты меня считаешь, Иди?! – Он почти кричит. Но я не знаю, кем я его считаю. Я даже не знаю, кем я себя считаю.

Я начинаю пятиться.

– Я никогда бы тебя не ударил, – говорит он, не дождавшись моего ответа. – Странно, что я даже говорю тебе об этом. Я бы никогда не сделал ничего подобного.

– Да. Конечно, я знаю.

– Подожди, я пытался объяснить… – Он подходит ближе, но я не могу его слушать. Просто согласно киваю в ответ на все, что он говорит. – Теперь поняла? – произносит он.

Стив протягивает руку, чтобы коснуться моего лица, а может, волос, но я машинально отстраняюсь. – Господи, Иди… ты что, боишься меня?

– Да, – слышу я свой голос, и сердце мое замирает. Ведь это правда. Он открывает рот. – То есть нет. – Я пытаюсь все исправить, правда пытаюсь, но я опоздала. Меня трясет, чертовы пальцы дрожат. Черт. – Нет, серьезно. Я не боюсь, я просто. – пытаюсь объяснить, но мне трудно дышать. На груди как будто кирпичи. – Я просто… просто… я просто очень устала, – вдруг роняю я и плачу. И слезы не скрыть. – Устала, ясно? – бормочу я. – Просто. Черт побери. Устала. И меньше всего мне хочется вести серьезные разговоры, вот и все! – Я кричу, почти визжу, это похоже на истерику.

Стив молчит. Я закрываю глаза руками. Плачу, дрожа всем телом, и хочется только одного – исчезнуть. Чувствую, как он колеблется, приближая руку к моей спине, потом начинает неуклюже гладить меня по спине и по волосам. Если он что и говорит, я не слышу. Рев крови в венах и стук сердца в ушах заглушают все звуки. В горле пульсация, как будто большой спутанный комок слов застрял в глотке и жаждет вырваться наружу. Он обнимает меня обеими руками, но мне кажется, что меня душат. Мне не нужно, чтобы меня обнимали. Не хочу, чтобы меня трогали. Никто, никогда, ни за что.

Стискиваю зубы, чтобы не закричать. Закричать просто так, закричать на него, чтобы убрал руки, крикнуть «помогите!», кричать, потому что не понимаю, что происходит, что произошло и еще произойдет. Мне хочется кричать, потому что мне до сих пор кажется, что я там, навсегда застряла там; в сердце я все еще та девочка. Крепко сжав кулаки, приказываю себе: ни слезинки больше, чертова дурочка. На счет три – пошла. Один, два – толчок! Отодвинься. Оттолкни его. Просто оттолкни! Три. Я вырываюсь. Словно взрывной волной его отбрасывает назад. Но я свободна.

Я ухожу.

Он хватает меня за рукав.

– Иди, ты что?

Я в ту же секунду отдергиваю руку.

– Не трогай меня! – Лишь услышав эхо своего голоса в кронах деревьев, во тьме и холоде, осознаю, как громко я кричала. Он в панике оглядывается – боится, что соседи услышат.

– Не сердись. – И снова Стив протягивает руку.

– Я не сержусь, просто… просто не трогай меня, ладно? – Дрожащие слова разбиваются о воздух. Никогда еще с моих губ не слетали такие требования.

Он поднимает ладони.

– Хорошо, хорошо. Не буду.

Мы стоим и смотрим друг на друга.

– И что теперь? – спрашивает он.

– Ты иди в дом. А я ухожу. – Я пытаюсь держаться и делать вид, что у меня не было никакой истерики.

– Нет, что будет с нами?

С нами. О господи. Я не могу ответить на этот вопрос, и, кажется, он это понимает. Выражение его лица и голос меняются, и он спрашивает:

– Послушай, у тебя все в порядке?

– Мне правда надо идти, Стив, – быстро говорю я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Ладно. Так значит, все в порядке? Завтра поговорим?

– Конечно.

– Тогда я завтра позвоню.

Парень пытается улыбнуться.

Я тоже.

– Подожди… хочу, чтобы ты знала, Иди. Я никогда тебя не обижу. – Он медленно наклоняется и тихонько целует меня в щеку.

– Ладно, – шепотом отвечаю я, а сама умираю от страха. Я уже давно никого и ничего так не боялась.

– Ладно, – говорит он. – Что ж, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – повторяю я и ухожу.

– Иден? – Мама стучит в дверь и пытается повернуть ручку. Я открываю глаза и молю, чтобы все это оказалось сном. Нащупываю телефон. Час сорок три. Я проспала почти пятнадцать часов. Десять пропущенных звонков.

– Ммм? – бормочу я и просматриваю список: Мара, Мара, Мара, Стив, Камерон, Стив, Камерон, Стив, Стив, Стив. Черт. Черт. Черт.

– Иден! – снова зовет она.

– Я же ответила! – кричу я. Только не заставляй меня вставать, Ванесса. Прошу.

– Я не собираюсь орать через дверь! – орет она через дверь.

Я встаю, отряхиваюсь, засовываю спальник под кровать и бросаю на кровать подушку. Отпираю дверь.

– К тебе гости, – шепчет Ванесса. – Какой-то странный парень.

– Что?

– Камерон, кажется. Ты его знаешь? – Она наклоняет голову, и я вижу его в центре нашей гостиной: он стоит там и открывает и закрывает рот. Теребит свое кольцо в языке. Еще одна его привычка, которую я ненавижу.

– Черт, – выдыхаю я.

– Иден, – строго произносит она. Я смотрю на прямую линию, в которую превратились ее губы. – В общем, – мама отчаивается получить от меня ответ, – папа вышел, а я как раз собиралась в магазин. Хочешь, чтобы я осталась? Мне просто… не нравится, как он выглядит, – бормочет она и поглядывает через плечо. – Он твой… ты будешь… он же не опасен, нет? Он твой друг? – Мысль о том, что ей тревожно оставлять меня одну в доме с «опасным» парнем, так смехотворна, что меня тошнит.

– Все нормально, – мямлю я. Язык и губы сухие, как наждачная бумага. А может, все и не нормально, но мне не нужны свидетели того, что сейчас произойдет. – Ты просто скажи ему, что я сейчас выйду, ладно?

Я протискиваюсь мимо нее и иду в ванную. Сердце лихорадочно бьется. Нет, плакать я не буду. «Ты не будешь плакать», – шепотом приказываю я себе. Потом умываюсь, чищу зубы, пытаюсь расчесать колтуны в волосах. Слышу, как они вполголоса прощаются и закрывается входная дверь. Собираю волосы в тугой хвост. Нет. Так кажется, что мне есть дело до того, как я выгляжу, что я пытаюсь выглядеть лучше. Распускаю хвост и делаю небрежный пучок.

– Ты что, не умеешь пользоваться телефоном? – бросает он вместо приветствия, только завидев меня издалека.

– Умею. Когда могу.

– Ясно. То есть ты просто не хочешь брать трубку, да? – Он весь какой-то дерганый, но пытается держать себя в руках.

Я скрещиваю руки на груди, пожимаю плечами, рассеянно дергаю за нитку на свитере – короче, всем видом показываю, что мне совершенно безразличен этот разговор.

– Ты просто невыносима. Он этого не заслуживает. Ты же понимаешь, да?

Я закатываю глаза.

– Знаешь, а ведь я ему говорил, что такая, как ты, его уничтожит. Потому что такие, как ты…

– Такие, как я? – Мне смешно. Где-то я уже это слышала.

– Не знаю, что он в тебе увидел. Правда не знаю.

– Брось, неужели не понятно, что он увидел? И чего хотел. У него был шанс. Но увы, он им не воспользовался.

– Чушь собачья! – Камерон выплевывает эти слова прежде, чем я успеваю закончить. – Не притворяйся, что в это веришь. Или у тебя совсем нет сердца? Не может же быть такого? Или может? – У него на лбу жилка пульсирует каждый раз, когда он повышает голос.

– Видимо, может, – с каменным лицом отвечаю я.

– Правда? – спрашивает парень. Жилка набухла, стиснутые кулаки прижаты к бокам. – Потому что ты такая непробиваемая, да? Такая крутая?

Я улыбаюсь и вздыхаю. Какой же он козел. Он ни за что меня не проймет – ни за что. Он делает шаг навстречу. Инстинкт тут же велит мне пятиться и бежать, но я сопротивляюсь ему. Правда, в уме совершаю быстрые подсчеты: масса, объем, плотность – сумею ли я его одолеть? Конечно, он выше меня, зато такой тощий. Весим мы примерно одинаково. Дойдет до рукопашной – я легко его одолею.

– Тогда почему ты плакала? Раз ты такая крутая, – с презрительной усмешкой бросает Камерон. Впрочем, решаю я, он тоже может меня одолеть.

Я делаю вдох, но не чувствую, что вдохнула воздух, а потом не могу вспомнить, как выдохнуть. Выдержать его взгляд не получается – глаза, предатели, сами смотрят под ноги.

– Да, он мне и об этом рассказал, – продолжает Камерон. – Он все рассказал. Сказал, что пытался с тобой по-доброму, а ты вела себя как последняя сука… – Он замолкает, и оскорбление повисает в воздухе. – Ну, здесь я, конечно же, говорю своими словами, потому что Стив никогда бы не назвал тебя сукой, хотя ты и есть сука. Даже если он считает тебя такой. А потом он сказал, что ты начала плакать, как маленькая…

Тут меня прорывает.

– Заткни свой чертов рот, Камерон. Ты ничего не знаешь. Ты даже не догадываешься, что там случилось, так что не лезь не в свое дело! – Я едва успеваю переводить дыхание. – Хочешь знать, кто притворяется крутым? Посмотри в зеркало! Думаешь, ты можешь кого-то испугать? Считаешь себя крутым?

– Нет. Я не считаю себя крутым. И надеюсь, что не могу никого испугать. Ведь в этом разница между мной и тобой, правда? Тебе нравится унижать людей, причинять им боль. Но знаешь что? – ухмыляется парень и подходит ближе.

Богом клянусь, если он сделает еще хоть шаг, я его ударю.

– Что? – Мой голос звучит сдавленно, я вовсе не кажусь крутой и непробиваемой, как мне хотелось.

– Тебя никто не боится, – тихо произносит Камерон. Он снова сдержан и спокоен, снова полностью контролирует свои эмоции.

Я сглатываю комок в горле. Теряю почву под ногами. Потому что он прав. Я знаю, что это правда.

– Ты такая слабая, такая напуганная, что на тебя жалко смотреть. – Он улыбается и склоняет набок голову. – Что? – Его жестокость в тишине ощутима почти физически. – Думаешь, никто этого не замечает?

– Вон из моего дома, – дрожащим голосом произношу я.

– Считаешь себя такой загадочной? Да тебя видно насквозь. Ты как на ладони.

– Убирайся! – кричу я.

– Ты как заразная болезнь. Куда ни пойдешь, повсюду разносишь свое дерьмо. И это выглядит так жалко, что я почти сочувствую тебе… почти.

Вот уж не думала, что Камерон способен на такую жестокость. В глубине души я почти проникаюсь к нему уважением. Почти.

– Ты… ты даже меня не знаешь. Как ты смеешь…

– О, я тебя знаю, – предупреждает он. – Я все о тебе знаю.

Я качаю головой. Нет. Я ни слова ему не скажу.

– Я пошел. – Парень идет к двери, – а ты поплачь в одиночестве.

– Чтоб ты сдох.

– Да. – Он поднимает руку и отмахивается. – Конечно.

– Чтоб ты сдох! – кричу я ему в спину. – Чтоб ты горел в аду! – Схватив первое, что попалось под руку, – керамическую подставку под стакан – я швыряю ею в него, но дверь уже закрылась.

Вернувшись в комнату, вытаскиваю спальник из-под кровати, ложусь и ворочаюсь пару минут. Потом вскакиваю, сворачиваю спальник в рулон, открываю шкаф и запихиваю рулон внутрь. Он выкатывается. Я заталкиваю его ногами, бью его ногами, бью снова и снова.

Ложусь на пол, упираюсь ногами и пытаюсь затолкнуть его с пола, но он все равно вываливается. А вслед за ним – лавина бумажек, коробок и, как в замедленной съемке, ворох старой одежды, которая мне мала, плюшевые звери – целый зоопарк, дурацкий, никому не нужный кларнет. Я ложусь на эту кучу сверху и изо всех сил стараюсь унять слезы. Я сижу в комнате весь день. Весь вечер. Пропускаю ужин.

В одиннадцать приходит сообщение от Стива: «Пожалуйста, не веди себя так».

В 23:44 он звонит и оставляет сообщение на голосовой почте. В полночь звонит опять.

Я выключаю телефон.

Я прихожу в класс первой, до звонка. Весь день я с ужасом ждала этого момента. Самостоятельные занятия. И вот они заходят втроем, как банда. Все трое против меня. А следом – Аманда.

Мара разъяренно подходит к столику.

– Ты больше здесь не сидишь. Никогда!

– Да брось ты, – говорит Стив и кладет свои вещи.

– Нет, Стив. Хватит с меня ее дерьма! – кричит на него Мара. И поворачивается ко мне: – Убирайся.

– Ладно. – Я встаю и оглядываю комнату.

Тут Аманда слегка подталкивает ко мне пустой стул рядом с ней. Мне даже кажется, что она пытается улыбнуться, хотя это больше похоже на нервный тик.

– Рассаживайтесь, пожалуйста. Эдит, садись. – Мистер Мознер нетерпеливо улыбается. А у меня даже не хватает сил его поправить. Эдит. Я готова на месте провалиться.

Сажусь рядом с Амандой, делая вид, что мы живем в свободном мире и я могу сидеть, где хочу. Украдкой поглядываю на нее. И на ее друзей: Крыску – она тут как тут, парнишку, который все время выглядит обкуренным, и девчонку, похожую на негатив смуглой кареглазой брюнетки Аманды – белокожая блондинка с голубыми глазами. Те смотрят на меня как на гостя с другой планеты.

Я то и дело гляжу на часы. До конца урока осталось всего двадцать четыре минуты; потом все кончится и мне больше не надо будет видеть Стива и думать о его обиженных чувствах. Не надо будет видеть Камерона и вспоминать его слова, которые по-прежнему звенят в ушах. И Мару с ее злобой, из-за которой пропасть между нами стала еще глубже.

– Можно с тобой поговорить?

Я оборачиваюсь. Это Стив.

– Что, сейчас? – спрашиваю я.

– Да, – отвечает он и смущенно смотрит на Аманду и ее друзей, которые пялятся на нас. Он встает и идет к выходу. Мистер Мознер стоит к нам спиной, и Стив жестом велит мне следовать за ним. Не знаю почему, но я повинуюсь.

– Значит, теперь ты решила просто со мной не разговаривать? – спрашивает он в коридоре.

Боже, он действительно меня ненавидит. Я чувствую это каждой клеточкой тела, каждым атомом, каждой долбаной рибосомой.

– Неправда, я просто…

– Что? – он не дает мне договорить. – Ты что?

– Мне просто нечего сказать. – Я пожимаю плечами.

– Нечего сказать? Это как? Как такое вообще возможно – тебе нечего сказать? – он почти кричит на меня.

– Зато вижу, тебе есть что сказать. Говори.

– Хорошо. Для меня все это было не просто так. Это что-то значило для меня. Вот. Я не боюсь это признать. – И он смотрит на меня и ждет, рассчитывает, что я отвечу ему тем же.

– Ладно, Стив. Не буду тебе врать. Для меня это ничего не значило.

Это правда? Или ложь? Я уже сама не знаю. Я холодна и бессердечна, это так, но что я могу поделать? Он дотронулся до горячего и обжегся. А теперь возвращается и делает то же самое. И снова обжигается. Это его проблема, не моя.