Текст книги "Такой я была"

– Ну, чем занималась весь год? – Он стоит, облокотившись о холодильник. – Кроме того, что росла не по дням, а по часам. Совсем мне не звонила. – Кейлин смотрит на меня, скрестив руки на груди, и ждет ответа. Но я его знаю. Вижу, что улыбка фальшивая. Что на самом деле он не находит себе места.

– Ты тоже ни разу не позвонил. – Выходит грубее, чем я хотела.

– Ну да, – хмурится он.

Начинаю складывать посуду в раковину. Выдавливаю нужное количество жидкости для мытья посуды, как будто это точная наука, требующая безраздельной концентрации.

– Прости, – продолжает брат, не дождавшись ответа. Я пустила воду, и ему приходится говорить громче. – Учеба совсем заела. В этом семестре пришлось покорпеть.

Я лишь киваю. Что на это ответить? Что все в порядке? Но ничего же не в порядке. И то, что он снова притащил с собой Кевина, тоже не в порядке.

– Ладно, пойду искать ту коробку.

– Ага.

Когда дверь гаража закрывается, я выключаю кран и опускаю руки в горячую воду. Мне почему-то становится очень спокойно в наступившей тишине. Музыки нет, телевизор в соседней комнате звучит почти неслышно, под водой позвякивают тарелки. Но вот кто-то тихо подкрадывается сзади. Кевин. Тело успевает понять это раньше, чем мозг – чувства обостряются, кожа чешется и горит. Как будто у меня на него аллергия. Его близость вызывает физическую реакцию отторжения, предупредительный сигнал, как будто вспыхивают неоновые огни: ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ! Беги, велят мне чувства. Но от такого, как он, трудно убежать.

Не успеваю я обернуться, как он хватает меня за талию своими толстыми лапами и прижимается ко мне. А потом шепчет на ухо:

– Отлично выглядишь, Иди.

И начинает шарить руками по моему телу ниже и выше талии. Его руки везде, а губы прижимаются к моей шее.

– Прекрати, – выдыхаю я. – Прекрати! – Я вынимаю из воды руки в мыльной пене, но не могу остановить его. Он прижал меня к раковине. И его руки делают все, что хотят. Мне бы достать из воды разделочный нож, которым я резала чеснок, и вонзить его ему в сердце. Но он наконец отпускает меня, делает шаг назад и окидывает меня взглядом.

– Это все для меня? – с улыбкой спрашивает он.

Мне бы его убить, мне бы сделать еще миллион вещей, но я лишь спрашиваю дрожащим голосом:

– Что «все»?

Он молчит и лишь смотрит на меня с ухмылкой, шарит по мне взглядом, а мое сердце бьется так сильно, что его стук слышен в ушах. Видимо, я слишком осмелела. Забыла, как далеко простирается его власть. Он решил мне напомнить. Он уходит так же тихо, как вошел, а я от страха места себе не нахожу.

Ночью, в час семнадцать, когда Рождество уже наступило, просыпаюсь от металлического лязга. Сердце колотится, как бешеное, – он снова пришел, чтобы сделать это. Я уверена. Он пришел и стучит в дверную ручку.

– Иди? – шепчет кто-то за дверью.

– Кто это? – с трудом выдавливаю я.

– Кей. Впусти меня, – произносит громким шепотом Кейлин.

Я встаю и прижимаюсь ухом к деревянной двери.

– Ты один? – спрашиваю я.

– Один? Да.

Я отпираю дверь и приоткрываю ее на щелочку, чтобы убедиться, – за ней мой брат, и он действительно один.

– Что тебе нужно?

– Нам надо поговорить, – шепчет он. – Ты меня впустишь или нет?

Я отхожу в сторону, впускаю его и закрываю дверь.

– Ты что, спишь на полу? – спрашивает Кейлин, переступая через мой спальник.

– Спина болит, – вру я.

Брат садится на край кровати. Она скрипит. У меня внутри все сжимается.

– Иди, сядь. – Кейлин похлопывает по кровати, но я придвигаю стул.

– В чем дело? – вздыхаю я и смотрю на него, скрестив руки на груди.

– Иди, мы с Кевином сейчас гуляли с ребятами. – Он замолкает, словно ждет, что я как-то отреагирую. – С которыми раньше вместе играли в баскетбол. – Снова молчит, снова ждет реакции. – Они сейчас в выпускном классе.

Кажется, я понимаю, к чему он клонит, но пусть скажет сам – я хочу услышать это от него, все до последнего слова.

– И что? – спрашиваю я.

– Ммм… они рассказывали всякое. Про тебя. Это все, конечно, вранье, чушь полная. Но я просто хотел убедиться, что тебя никто… не обижает, – неуверенно произносит брат.

– А что они говорили?

Кейлин открывает рот и вдруг начинает смеяться.

– Боже, какой бред, что я вообще тебе это рассказываю. Дурь полная. Чушь какая-то. Они сказали… короче, говорят, что в школе тебя считают. – он замолкает, а потом бормочет сквозь зубы, – …шлюхой. Но ты не бойся, я за тебя заступился. Сказал, что такого быть не может. – Он качает головой, абсурдность происходящего по-прежнему его забавляет. – Ведь ты даже не знакома с Джошуа Миллером!

– Вообще-то, знакома, – отвечаю я.

– Что? – его голос дрожит.

– Вообще-то, мы очень хорошо знакомы, – с улыбкой говорю я.

Кейлин резко бледнеет и так же резко краснеет. А потом снова смеется.

– Прикалываешься, да? Конечно, прикалываешься. Ну ты даешь. До смерти меня напугала. – Он продолжает нервно смеяться и неотрывно смотрит на меня.

Но я не смеюсь и не улыбаюсь. Мое лицо не выражает абсолютно ничего.

– Погоди. Это ведь шутка, да?

Я продолжаю смотреть на него без эмоций, без сожаления.

Тогда он перестает улыбаться.

– Иди, пожалуйста, скажи, что это шутка. Прошу. – Брат все еще надеется, что я просто пошутила, а он не понял, как уже не раз бывало.

Я качаю головой и пожимаю плечами. Мол, подумаешь.

И он молчит.

Долго молчит.

А я, в общем-то, и не против. В последнее время я полюбила тишину. Она стала моим союзником. Тишина способна на многое. Плавное – не позволить ей вывести тебя из себя, и тогда она сделает тебя сильнее. Она станет твоим непробиваемым щитом.

– Это невозможно… Иди, ты… ты что, с ума сошла? – Обвиняющим тоном произносит он и крутит пальцем у виска. – Меня всего год не было, и ты вдруг… Господи… ты же еще ребенок!

– Ребенок? – фыркаю я. – Это вряд ли.

– Нет, Иден, ты не можешь так себя вести.

– Серьезно? А ты кто такой, чтобы указывать мне, что я могу, а что нет?

– Я твой брат, ясно? Вот кто я такой! Ты хоть представляешь, что они о тебе говорили? – Он показывает пальцем на дверь, как будто все те, кто называл меня шлюхой, набились как сельди в бочку в нашу гостиную по ту сторону двери.

– Меня это не волнует, – вру я.

– Нет, – говорит брат, как будто это «нет» все меняет. – Это не ты, Иди, – он машет рукой перед моим лицом. – Нет, нет! – Он твердит это «нет», как будто оно способно перечеркнуть все, что не подходит под его представление обо мне.

– А может, ты не прав? – спрашиваю я. Он, кажется, не понимает. – И это я? Откуда ты знаешь, какая я? Тебя же здесь не было.

Он игнорирует мой вопрос и продолжает диктовать свои условия.

– Послушай. С ним ты встречаться больше не будешь. С Миллером, я имею в виду. Ты еще слишком маленькая, Иди. Тебе четырнадцать, а ему восемнадцать.

Разница в целых четыре года! Ты только подумай! Это как если бы вы с Кевином…

– Прекрати! Прекрати, слышишь? – Я не желаю знать про «нас с Кевином». – Во-первых, мне уже пятнадцать. Во-вторых, я и не собираюсь с ним больше встречаться, но лишь потому, что сама так решила. – Неправда. – Но я буду видеться, с кем хочу, и делать то, что захочу! И твое разрешение мне не требуется!

– Ты понимаешь, что тебя просто используют, да? – вырывается у него. – Ты же не слепая и не думаешь, что кто-то на самом деле.

– Никто меня не использует! Ничего ты не знаешь, Кей. Никто меня не использует. Никто!

– Брось, Иди, конечно, использует! И я говорю тебе об этом, потому что мне не все равно, ясно? Они охотятся за такими, как ты, Иди, ты должна.

– За такими, как я? Ну-ка, расскажи, гений, что это значит – «такие, как я»?

– Наивные и невинные, глупенькие – вот кто им нужен, слышишь? Они тебя с потрохами сожрут и выплюнут. Ты понятия не имеешь, с кем связалась! Они попользуются тобой и выбросят. Я-то знаю, Иди. Сто раз видел, как они это делали. Эти парни… им просто плевать. Ты правда думаешь, что ты им нужна? Ерунда все это!

– Все было не так. Джош не такой. – Но я осекаюсь. – А с чего ты взял, что мне не все равно? С чего ты взял, что я сама их не использую? – Я говорю «их», хотя на самом деле никого, кроме Джоша, не было. Но сейчас это уже не важно.

Брат морщится, как будто я пытаюсь втолковать ему законы ядерной физики.

– Используешь для чего?

Я отвечаю его же фирменным тоном, делая вид, что передо мной величайший в мире тупица:

– А сам не догадываешься, Кейлин?

Это заставляет его замолкнуть. Он тихо качает головой, как будто пытается отогнать промелькнувшие мысли, стереть их, как надпись на грифельной доске.

– Слушай, – произносит брат, – не знаю, что с тобой творится, но если станешь продолжать в том же духе, у тебя будут неприятности.

– Убирайся вон из моей комнаты, – абсолютно спокойным голосом говорю я.

– Иди, пообещай, что хотя бы будешь предохраняться. Вы же пользовались…

– Кейлин, прошу, я же не полная идиотка.

– Я просто беспокоюсь, Иди, – говорит брат каким-то уж очень озабоченным тоном.

Его искренность выводит меня из себя.

– Ах, значит, теперь ты начал беспокоиться? – Вспыхнувший в груди огонь охватывает все жизненно важные органы, окутывает густым черным дымом сердце и легкие. – Сейчас самое время, чтобы начать беспокоиться, – цежу я сквозь зубы. – Большое спасибо, но мне это уже ни к чему!

– О чем ты?

Но я уже сболтнула лишнего.

– Беспокойся лучше о себе. – Мне стоит больших усилий не добавлять «придурок» в конце каждой фразы. – И не лезь не в свое дело. – Придурок. – Я сама о себе позабочусь, ясно? – Придурок. – Уходи. Вон. Сейчас же!

Он поднимает руки и встает. У двери оборачивается, смотрит не на меня, а мимо, и произносит твердо, решительно:

– Знаешь, я тебя не узнаю.

И уходит.

А я закрываю дверь, запираю замок, отпираю, еще раз запираю и для верности дергаю за ручку.

– Эй, – шепчет мне на ухо мужской голос, – говорят, ты горячая штучка.

Я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с этим парнем. Я его помню – он из баскетбольной команды. Стоял рядом с Джошем на этом самом месте в тот день в коридоре, когда Джош передал мне записку. Но он не один – их двое. Второй мне тоже знаком – старшеклассник, не баскетболист, но из компании Джоша. Этот похож на модель из каталога одежды для спорта и отдыха – мышцы не подтянутые и сухие, как у спортсменов, а выпуклые, литые, будто он все свободное время проводит в тренажерном зале.

Первый учебный день после зимних каникул. В коридоре больше никого. Уже поздно, уроки закончились, а я помогала мисс Салливан регистрировать новые книги.

– Что ты сказал? – отвечаю я, надеясь, что, возможно, его не расслышала.

– Я сказал, что ты любишь покувыркаться, да? – Парень из баскетбольной команды пытается коснуться моей щеки. Я начинаю пятиться назад, захлопываю шкафчик, надеваю рюкзак и иду к выходу. Кожа горит и чешется, а перед глазами вспыхивает сигнал: ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ.

Второй – красавчик со страниц каталога – бросает мне вслед:

– Не убегай. Мы просто хотели кое о чем тебя спросить.

– Да, о чем? – резко отвечаю я, пытаясь казаться храброй, спокойной и крутой. А сама как можно быстрее шагаю по коридору к выходу.

Красавчик отвечает:

– Думали, ты согласишься сыграть в нашем фильме.

– Понимаешь, мы тут небольшое кино снимаем, – вступает баскетболист. – Ходят слухи, что ты очень опытна в этом… эээ… жанре. Вот и решили взять тебя на главную роль.

Человеческий мозг – поистине уникальный орган. Несмотря на тошнотворные мысли, которые возникли в этот самый момент, в глубине души я поражена, что этот тупица знает слово «жанр» и употребил его правильно.

– У тебя отличные рекомендации, между прочим, – добавляет красавчик и покатывается со смеху.

Я ускоряю шаг, потому что мне становится страшно. Иду как можно быстрее, не переходя на бег, но ноги тяжелеют с каждым шагом. Двое моих преследователей не отстают, гогоча у меня за спиной.

– Погоди, ты что, изображаешь недотрогу? А я слышал, что ты как раз не прочь, чтобы тебя потрогали. – Баскетболист смеется и нагоняет меня. Красавчик встает по другую руку. – Да брось, – продолжает баскетболист, – ты разве не хочешь прославиться? Делать все то же, что и обычно, но только за деньги? Ты станешь звездой!

Черт, хоть бы уборщица по пути повстречалась – когда нужно, в коридоре, как назло, никого!

– На самом деле мы шутим. Нет никакого кино. Но знаешь, – красавчик обнимает меня, накручивает на палец прядь моих волос и шепчет мне в ухо, – если разрешишь тебя трахнуть, я буду нежен.

И они снова начинают гоготать.

А я слышу голос Кейлина: они тебя с потрохами сожрут и выплюнут… Таких:, как ты. Таких, как я, сказал он. Красавчик облизывается, как будто действительно готов меня сожрать. А я – ну почему я не кричу? Почему не кричу во весь голос, не убегаю, не даю отпор? Они, конечно, ничего не сделают – мы же в школе, в общественном месте. Кто-то может увидеть, услышать – правда, я никого не вижу, но должен же здесь быть хоть кто-то? Так? Мое сердце готово взорваться, разлететься на куски. Пуля, застрявшая внутри, вонзается глубже и наносит новые раны. Как такое возможно? Почему я это позволяю?

– Хватит! Не лезь ко мне! – кричу я и пытаюсь выпутаться из его рук. Эхо моего голоса разносится по коридорам, смешиваясь с их хохотом.

– «Не лезь ко мне», – передразнивает красавчик. – Джошу ты говорила совсем другое.

Я перехожу на бег, но он догоняет меня за несколько шагов.

– Отстаньте от меня! – кричу я.

– Или что? Позовешь старшего брата, и тот мне врежет? – ухмыляется красавчик. – Сомневаюсь. – Он хватает мой рюкзак, и я останавливаюсь как вкопанная.

– Эй, дружище. Хватит, – одергивает его парень из баскетбольной команды.

Я вдруг ничего не чувствую, как будто от головы до ног меня обкололи новокаином. Кажется, я сейчас потеряю сознание. Красавчик разворачивает меня, хватает за плечи, прижимает к себе – кажется, он хочет меня поцеловать. Пытаюсь вырваться из его тисков, но не могу пошевелиться.

– Расслабься, ей это нравится, – бросает он своему другу. – Ведь нравится, да?

– Оставь ее, братан. – Баскетболист подходит ближе. – Нам пора, пойдем! Пошли отсюда, ладно?

Злобная ухмылка стирается с лица красавчика, он делает шаг назад и наконец неохотно отпускает меня. Я, спотыкаясь, пячусь назад и упираюсь в ряды шкафчиков. В его глазах мелькает что-то вроде угрызений совести, но лишь на долю секунды. Видимо, даже такой психованный козел, как он, понимает, что мне страшно до чертиков.

– Не дрейфь, Макшлюшка, – он хлопает меня по плечу, – мы же просто прикалываемся. – Он косится на своего приятеля.

– Ага, прикалываемся, – отзывается тот, как будто хочет убедить в этом себя и своего приятеля. Но мне что-то не верится.

– Шуток не понимаешь? – добавляет красавчик, к которому тут же возвращается прежняя хамоватость. Он проводит рукой по своим идеальным волосам.

– Оставьте меня в покое. – Я пытаюсь говорить как можно тверже, хотя меня трясет и голос едва громче шепота.

– Не можешь же ты вечно прятаться за спину братца, – с усмешкой замечает баскетболист и поддевает мой подбородок костяшкой пальца. Мне хочется плюнуть ему в лицо.

Развязной походкой они удаляются по коридору, ухмыляясь и ударяя в ладоши: мол, отлично вышло.

Всю дорогу до дома я практически бегу. Раз десять поскальзываюсь на льду, совсем забыв об осторожности. В голове сплошная каша. Я знаю, что Джош не мог их на это подначить, он просто не мог так со мной поступить.

Кейлин еще дома на каникулах, и я должна выбить из него ответ, даже если мне придется приставить нож к его горлу. Кажется, он сделал что-то ужасное, что лишь ухудшило мое положение. Я распахиваю входную дверь, заставляя его вздрогнуть. Он сидит на диване и смотрит дурацкое реалити-шоу.

– Какого черта, Иди? – недовольно бросает он.

– Что ты натворил? – Я бросаюсь к нему, даже не подумав снять ботинки и оставляя на ковре грязные мокрые следы.

– Иди, сними обувь – ковер испортишь!

– Что ты натворил? – повторяю я и выхватываю у него пульт. Еле сдерживаюсь, чтобы не швырнуть пульт ему в лицо, но в последний момент передумываю и бросаю его на пол. Крышка открывается, и батарейки разлетаются в разные стороны.

Он вскакивает. Надо же показать, насколько он выше и сильнее меня. Как будто я могла об этом забыть. Ведь, похоже, весь мир устроен так, чтобы я ни на секунду не забывала: любой парень – даже мой брат – может одолеть меня в любой момент.

– Да что с тобой? – выкрикивает он, глядя на меня сверху вниз.

– Что ты натворил? – Я начинаю плакать и теряю голос.

– Ты о чем вообще?

– Ты даже не догадываешься, что наделал! Ты сделал только хуже! Сказал всем, чтобы не лезли ко мне, да? Так вот – теперь все только хуже! Ты хоть понимаешь, что натворил? Или тебе плевать? Ненавижу тебя, ненавижу! – Слезы катятся по щекам. Я напрягаю голос, чтобы донести до него, как сильно он меня обидел, но задыхаюсь, и слова постепенно сходят на нет. – Ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу, ненавижу… ненавижу… нена… вижу… нена… – Я замечаю, что его губы движутся, но совершенно не слышу, что он кричит. Мне хочется драться. Ярость ослепляет и оглушает. Мне хочется подраться с ним и биться до смерти.

– Иди, хватит! Хватит! – повторяет брат. Я понимаю, что он держит меня за запястья, а все потому, что я бью его по груди кулаками. – Ты можешь успокоиться, черт возьми, сесть и просто рассказать мне, что случилось? – Он помогает мне сесть, но не отпускает мои запястья. А я смотрю на его руки и вижу, что костяшки пальцев опухли и покраснели, кожа ободрана, на ней корка засохшей крови. Значит, они подрались – Джош и Кейлин. Вот о чем говорили те двое.

– Ты что, избил его?

– Иди, ты не понимаешь, что произошло…

– Нет, это ты не понимаешь! Ты не понимаешь, что произошло! – всхлипываю я.

– Иди, у меня не было выбора, – продолжает он, как всегда, совершенно меня игнорируя.

– Как же не было – был! Ты мог бы позволить мне со всем разобраться! Все было прекрасно, а теперь… – Но как я могу рассказать о том, что только что случилось? Как признать, что если бы те парни захотели, они бы смогли сделать со мной, что угодно? И я даже не отпиралась. Я была слабой. Чертовой размазней, как и всегда, – и, кажется, все в курсе, что я такая. И всегда были в курсе. Признаться в этом слишком унизительно. – Когда ты вообще успел его увидеть? – спрашиваю я.

– Перед Новым годом. Мы были на вечеринке, пили, а потом какие-то ребята начали говорить всякую дрянь… с его слов. Иден, то, что он им наплел, я ни за что на свете не хотел бы слышать о своей младшей сестре! И он сам заявился следом, напился и начал нести полную ерунду, какую-то больную хрень… И мы сцепились, ясно?

– Сцепились? Отпусти меня. Что это значит – сцепились? Отпусти!

– Да нет же, ты меня пугаешь! – кричит брат в ответ. – У тебя крыша поехала! Ты меня пугаешь! Не отпущу.

– Дай! Мне! Уйти! – с каждым словом я выдергиваю руки.

– Не бей меня больше. Я серьезно, Иди, – тихо произносит он и крепче сжимает мои запястья. Мы смотрим друг на друга, кипя затаенным чувством вражды, которое, кажется, сейчас захлестнет нас обоих. Но он выпускает мои руки.

– А что он им наплел? Что они говорили, Кейлин? – Я снимаю куртку и вытираю слезы рукавом рубашки.

Брат откидывается на спинку дивана, скрещивает руки на груди и сидит насупившись, как ребенок.

– Я даже повторить это не могу.

– Если все так плохо, значит, это не его слова. Он не такой… ты просто его не знаешь! Он даже не пьет. Ему не нравится быть среди пьяных. Он правда был на той вечеринке или ты его выследил?

– Иди, – Кейлин смотрит на меня и улыбается. – Брось, ему достаточно было сболтнуть одно слово этим ублюдкам, ясно? Они все узнали от него, и неважно, с чего все началось. Он был на той вечеринке. И напился в хлам, слышишь? Черт, Иди, как можно быть такой наивной? – он смеется.

– Это ты наивный! Неужели ты решил, что они спустят тебе такое с рук?

Мои слова заставляют его задуматься – до него вдруг доходит, что он не всесилен и не способен больше контролировать всех и вся.

– Тебе кто-то что-то сказал? У него хватило наглости с тобой заговорить?

– Не у него – я его вообще сегодня не видела.

– Тогда кто это был? – спрашивает он. – Кто?

– А что? Хочешь вконец все испортить? Может, тебе надо, чтобы меня убили? Тогда ты успокоишься, нет? И не надо будет меня стыдиться.

– Иди, прекрати. Не говори так. – Кейлин пытается меня обнять. – Ты знаешь, что я не… Иди…

Он напрасно зовет меня. Меня уже нет в гостиной.

Как можно громче хлопаю дверью комнаты.

Поворачиваю замок на девяносто градусов и опускаюсь на пол.

И вдруг все внутри затихает. И в голове затихает. Как будто все эмоции, все реакции, все мысли истощились, и мне нечего больше предложить ни Кейлину, ни себе самой.

Я слышу его крики в коридоре, слышу, как он колотит в дверь.

– Иди. Иди? Иден! – Бам, бам, бам. – Открой эту чертову дверь! – Он дергает дверную ручку, пытаясь войти. – Иди, с тобой все в порядке? Иди, хватит!

Я ничего не отвечаю. Ничего не делаю. Ничего не чувствую.

– Пожалуйста, Иди, – тихо, почти печально произносит брат. – Иди, прошу. – Я слышу его дыхание – он дышит как-то странно, прерывисто. Но нет, это не просто дыхание… Постепенно до меня доходит, что Кейлин плачет. А я стою на коленях по ту сторону двери, в своей комнате, которая словно находится в другой галактике, и чувствую абсолютную пустоту внутри. Я как будто мертвая. Он еще раз дергает ручку, а потом наступает тишина. Я лишь слышу, как закрывается входная дверь, а потом под окном заводится его машина.

Я пропускаю спектакль под названием «семейный ужин», где мы играем роли любящей нормальной семьи – увы, у меня нет дублера. Сыграв свои роли заботливых матери и отца, мама с папой отправляются спать, а Кейлин (в роли правильного, внимательного старшего брата) выманивает меня из комнаты лучшим блюдом на земле. Это знаменитый пицца-сандвич Кейлина Маккрори, рецепт которого содержится в названии: бутерброд с начинкой для пиццы. Соус, тонна тертого сыра, пепперони и грибы, черные и зеленые оливки, и все поджарено в бутерброднице до идеальной золотистой маслянистости. Невозможно вкусное, проверенное временем лакомство, которое никогда его не подводило. Вот и на этот раз я не могу устоять.

Мы до ночи не спим, совсем как в детстве. Уменьшив громкость телевизора, передразниваем актеров рекламных роликов, смотрим жуткие клипы 1990-х и искренне смеемся над дурацкими детскими мультиками. А когда я засыпаю на диване, Кейлин укрывает меня старым, колючим, пропахшим пылью, но очень теплым одеялом из чулана в коридоре. Хотя бы временно между нами мир.

На следующий день я встречаю Джоша в школе. Вид у него не очень – фиолетово-зеленый фингал под правым глазом, левая скула поцарапана, а синяк на челюсти уже успел пожелтеть. Увидев, что я иду навстречу, он пристально смотрит на меня, как будто я что-то говорю, а он вслушивается. Я собираюсь сказать, что то, что сделал мой брат, не имеет ко мне никакого отношения, а то, что сделали его друзья, не имеет никакого отношения к нему. Я собираюсь извиниться. Помириться. Мне даже хочется сказать ему, как я соскучилась, как я хочу, чтобы мы снова были вместе, на этот раз по-настоящему. Я правда хочу сказать ему все это. Правда.

Но тут рядом с ним возникает его друг из баскетбольной команды и ухмыляется, глядя на меня. Сложив руки рупором, беззвучно шепчет: «Шлюха». И толкает Джоша локтем в бок. Лыбится и смотрит на него, потом на меня и снова на него. Я останавливаюсь. Жду, как Джош отреагирует. Его дружок тоже ждет. «Только не смейся, только не смейся, прошу», – повторяю я про себя.

Я почти не слышу его голос – в коридоре шумно, как в джунглях, – но вижу, что он повернулся к своему приятелю и гневно смотрит на него, а его губы произносят: «Прекрати, ты ведешь себя по-идиотски». Его друг в смятении, он, кажется, сердится – да, он зол на меня. Зол как черт. Он удаляется, поджав хвост, как бешеный пес.

И тут на сцене возникает красивая брюнетка в миниюбке и обтягивающем свитере, необъяснимо загорелая среди зимы; ее пальчики с ноготками, покрытыми французским маникюром, переплетаются с пальцами Джоша. Она встает на цыпочки и целует его в щеку; ее улыбка истекает медом. Видимо, это моя замена – и, несомненно, лучшего качества. Как очаровательный породистый котенок, она трется носом о его плечо, но когда поворачивается ко мне, ее милая улыбка превращается в хищный зубастый оскал. И это пугает меня больше, чем шепотки за спиной; пугает почти так же сильно, как тайные засады после школы.

Кажется, я ненароком заступила за невидимую, но вездесущую бархатную ленту. Даже Джош не в силах противиться жестокой школьной иерархии. Он открывает рот, как будто хочет что-то сказать, позвать меня, как будто ждал случая поговорить со мной, как ждала и я. Но, вспомнив порядок вещей, осекается и поворачивается к девчонке, прицепившейся сбоку. Поговорить нам не суждено. Я надеваю свою новую маску – маску «со мной лучше не связываться» – и просто ухожу.