Текст книги "Такой я была"

– Раз так, позволь задать тебе вопрос. Как думаешь, эти обвинения против мистера Армстронга – они правдивы? Твое личное мнение.

– Не знаю. Откуда мне знать? Я не могу этого знать.

– Должна заметить, ты очень взволнована, Иден. Ты что-то скрываешь, потому что думаешь, что это поможет защитить мистера Армстронга?

– Защитить? Нет. И я ничего не скрываю, правда.

– Иден, буду с тобой откровенна. – Детектив аккуратно складывает руки на коленях. – Я разговаривала с Амандой с глазу на глаз, и та назвала твое имя. Сказала, что я должна с тобой поговорить. – Женщина тихонько указывает на меня одним пальцем. – Знаешь почему?

Я качаю головой из стороны в сторону. Качаю чересчур усердно.

– Видимо, она решила, что у тебя есть какие-то сведения касательно мистера Армстронга. Кевина, – добавляет детектив, словно знает, что одно его имя способно вызвать у меня вспышку ярости.

Она видит, что у меня трясутся руки. Я скрещиваю их на груди, сую ладони в подмышки.

– Аманда рассказала о происшествии в школе на этой неделе. По ее словам, ты очень… разволновалась, когда речь зашла о…

– Нет! Я же сказала – я ничего не знаю. Не понимаю, почему она обо мне вспомнила. Ничего я не знаю. – Я собиралась выкрикнуть эти слова, хотела казаться сильной и твердой, но вырвался лишь жалкий писк.

Детектив сверлит меня непроницаемым взглядом. Я совершенно не понимаю, что у нее на уме. Потом она встает и идет к двери. Я надеюсь, что она уходит, но нет: женщина закрывает дверь, и остается лишь маленькая щелочка.

– Иден, – мягко произносит она. – Сейчас я задам тебе один вопрос и хочу, чтобы ты ответила мне честно. – Детектив говорит совсем тихо и стоит передо мной, как гора, которую мне никогда не сдвинуть с места. – Иден, Кевин когда-либо подвергал или пытался подвергнуть тебя насилию, в том числе сексуальному?

Я всегда обещала себе, что если кто-нибудь спросит, если только задаст правильный вопрос, я обязательно скажу правду. И вот он, этот вопрос. Я могу покончить с этим, произнеся одно лишь слово. Я открываю рот. Я хочу это сказать. Да. Да! Я пытаюсь произнести это слово. Да. Говори же! Но во рту так пересохло, что даже одно простое слово мне не дается.

Я делаю вдох и задыхаюсь. Слово застревает в горле. Я начинаю всерьез задыхаться, встаю со стула, как будто это поможет. Начинаю ходить по комнате. Воздух быстро заканчивается. Я закашливаюсь и кашляю так сильно, что детектив выбегает из комнаты за стаканом воды. Когда она возвращается, я все еще хриплю. Я делаю глоток, но закашливаюсь сильнее и выплевываю воду на ковер. Горло саднит.

– Иден, ты можешь дышать? – громко спрашивает женщина.

Я киваю, хотя дышать не могу. Я не могу дышать! В горле что-то застряло. Я кашляю, давлюсь, но ничего не помогает. Хватаюсь за горло. Там что-то есть, я это чувствую. Чувствую вкус. Что-то застряло у меня в горле, что-то очень знакомое, сухое, как хлопок, что-то, очень похожее на… край той дурацкой ночнушки, которая наутро после отправилась в мусорное ведро.

В комнату врываются Ванесса и Коннер.

– О боже! – кричит Ванесса.

– Сделайте что-нибудь! – вопит Коннер, ни к кому конкретно не обращаясь.

Комната уменьшается. Я уменьшаюсь. И возвращаюсь туда. Я вижу себя из-за их спин и смотрю на себя со стороны. Я вижу лежащую в своей постели девочку и его на ней. Он запихивает ночнушку ей в рот, и никто ни хрена не делает. Она пытается ударить его один раз, два, но он снова хватает ее за руки, и… и…

Ванесса:

– Иди, выпей воды!

Детектив:

– Прошу, успокойтесь, девочке просто нужно отдышаться. С ней все в порядке. Все хорошо, детка. Все хорошо.

Но со мной не все хорошо. С ней не все хорошо!

Он насилует ее, он делает ей больно снова, снова и снова, и никто даже не поворачивается посмотреть! Я стараюсь привлечь их внимание, мне хочется закричать: да вон же они, сзади, обернитесь, хоть раз в жизни обратите внимание… это происходит у вас под носом, все, что вам нужно знать, прямо за вашей спиной… все еще… происходит…

– ИДЕН ИДИ ИДИ ИДЕН ИДИ ИДИ! – кричат они. Я тоже хочу закричать, но не получается. Их голоса стихают и растворяются, превращаясь в белый шум. И лишь один голос отчетливо доносится сквозь статику: никто никогда тебе не поверит никто никогда тебе не поверит никто никогда тебе не поверит никто никогда тебе не поверит…Только бы все закончилось. Только бы все закончилось. Я думала, все закончилось. Все должно было закончиться.

Откуда-то из глубины доносятся приглушенные голоса и обрывки фраз: лучше… хорошо… Иди… Иден… Смотрите, с ней все в порядке.

Я открываю глаза. Надо мной потолок. Я лежу на полу. Слева от меня сидит Ванесса, справа – детектив Доджсон. Я как Дороти из «Волшебника страны Оз»: очнулась от странного сна, но оказалась в еще более странном месте. Надо мной склонились Кейлин и Коннер.

– Что со мной случилось? – охрипшим голосом спрашиваю я.

– Ты упала в обморок! – взвизгивает Ванесса. Слезы вот-вот хлынут из ее глаз, как вода из берегов.

– Боже. – Я со стоном пытаюсь подняться.

– Не спеши. Постепенно. – Детектив Доджсон поддерживает меня за спину.

– Простите. Раньше со мной никогда такого не случалось. Господи, как неловко. – Я пытаюсь рассмеяться – мол, вот дура. Но смех выходит жутко неестественный.

– Что же, – детектив встает. – У меня остался к тебе еще один вопрос, Иден, но пока лучше отдохни. Если надумаешь, звони в любое время. Я оставлю визитку. – Она достает из невидимого кармана пиджака визитку, кладет ее на угол моего стола и дважды постукивает по ней указательным пальцем.

Я сажусь за стол и долго разглядываю визитку. Ванесса влила в меня литр апельсинового сока, впихнула миллион соленых крекеров, и лишь после этого мне разрешили вернуться в комнату без присмотра. Я провожу пальцем по выпуклым буквам: детектив Дориан Доджсон. Достаю телефон.

Просматриваю список исходящих звонков и нахожу номер.

– Алло? Алло?

Вешаю трубку. Перезваниваю.

– Алло? Вы меня слышите?

Вешаю трубку. Перезваниваю.

– Алло? – раздраженно спрашивает он.

Вешаю трубку. Перезваниваю.

– Иден, это ты?

У меня ухает в животе.

– Иден, если это ты, просто… алло?

Вешаю трубку. Черт. Тут телефон начинает вибрировать. Это он. Телефон звонит. Я выключаю звук. Черт, сейчас же включится голосовая почта! Я должна подойти. Беру трубку, но ничего не говорю. Только слушаю. Слышу его дыхание.

– Иден? Иден! Скажи что-нибудь! Я слышу, как ты дышишь… Ладно, слушай. – Он говорит резко, как тогда, в туалете, когда он меня бросил.

Я слушаю. Внимательно.

– Не знаю, что тебе нужно и зачем ты звонишь. Но или ты сейчас заговоришь, или я больше не возьму трубку!

Он замолкает. Потом вешает трубку.

Я дрожащими руками набираю номер. Задерживаю дыхание. Гудок. Один, два, три гудка. Надо повесить трубку, надо… Это безумие.

– Что?! – рявкает он.

Я не могу говорить.

– Иден, ну в чем же дело?

Нет.

– Тебе нужна помощь?

Да, да!

– Что-то случилось? У тебя неприятности?

Да, да!

– Я не смогу… не смогу помочь, если будешь молчать.

Если бы я могла заговорить.

– Иден… Иден, слушай, ты что, меня преследуешь? Преследую?

– Это противозаконно, – добавляет парень. – Ты должна перестать. Серьезно.

– Нет! – вырывается у меня.

– Что?

– Нет. Я тебя не преследую.

– Тогда как это назвать? Ты ведешь себя странно, тебе не кажется?

– Прости.

Мы молчим.

Долго молчим.

– У тебя все в порядке? – наконец спрашивает он.

– Нет. – Это правда.

– Что…

– Мне было не плевать! – выпаливаю я.

– Что?

– Мне было не плевать на тебя. Ты всегда был мне небезразличен.

– Ясно, – невнятно бормочет он, будто сейчас пожимает плечами. Не понимаю, что это значит.

– Ясно?

– Иден, я не знаю, что сказать. Мы с тобой несколько лет не разговаривали. И этот твой внезапный звонок… это очень странно.

– Ты знал?

– О чем?

– Что ты мне небезразличен?

Он колеблется – наверное, думает, не повесить ли трубку. Вздыхает, и я чувствую, как он закатывает глаза – как же отчетливо я его сейчас вижу!

– Догадывался, наверное.

– Я солгала тебе. Я много о чем лгала. Господи, я даже не знаю, помнишь ли ты меня? А? Ты меня не забыл?

– Конечно, я не забыл тебя, Иден. Я все помню.

– Лучше бы не помнил.

– Иден, мне все это не нравится. Тебе нужна помощь? Может, кому-нибудь позвонить?

– Помнишь, я сказала тебе свое второе имя?

– Иден, зачем ты звонишь? – спрашивает он, игнорируя мой вопрос.

– Я сказала, что меня зовут Иден Мэри, помнишь?

– Да, конечно, помню.

– Это тоже была ложь.

– Что?

– Мое второе имя – Энн.

– Ты что, пьяна?

– С чего ты решил? Я похожа на пьяную?

– Вообще-то, да.

– Нет, я не пьяна, хотя знаешь – идея неплохая! Я просто… не знаю… я так запуталась! – Я начинаю смеяться. Мне правда смешно. До чего абсурден наш разговор. – Я совсем запуталась. – Меня снова разбирает смех. – Прости. Хочешь, повесь трубку?

– Нет, не хочу. Я очень беспокоюсь за тебя. Ты говоришь странные вещи.

– И правильно беспокоишься. У меня правда не все в порядке. Совсем не в порядке. Все неправильно. Все, что я делала в жизни, было неправильно.

– Иден, я не понимаю, что тебе нужно от меня. Зачем ты позвонила?

– Знаешь, мне нравилось, как ты произносил мое имя. До того, как возненавидел меня.

– Я никогда тебя не ненавидел.

– Неправда. Я заставила тебя себя возненавидеть. Но ничего. Меня все ненавидят. И я их понимаю. Я и сама себя ненавижу, знаешь. Ведь я ужасный человек.

– Иден, пожалуйста, просто… скажи, что тебе от меня нужно? Как я могу помочь?

– Никак! – кричу я и закрываю рукой рот – он не должен слышать, что я плачу. – Ладно, не буду мучить тебя. Извини, – бросаю я сквозь рыдания. – Зря я позвонила. Просто мне… – Я всхлипываю, боюсь, мне не хватит воздуха, чтобы договорить. – Просто мне порой так тебя не хватает, и я хотела, чтобы ты знал – ты был мне небезразличен. Правда. И у меня больше никого не было. Никогда. Надеюсь, ты мне поверишь.

– Иден, подожди, не бросай трубку… – Но я бросаю. Бросаю трубку.

Я выключаю телефон, потому что не хочу слышать, как он перезванивает. Но еще больше не хочу слышать, как он не перезванивает. Сейчас я хочу одного – спать. Заснуть надолго, может, даже навсегда.

Но я встаю без пятнадцати шесть, как обычно. И, как обычно, принимаю душ. Чищу зубы. Крашусь, причесываюсь, одеваюсь – все, как обычно. Собираю рюкзак и делаю вид, что готовлюсь к школе. Все это время пытаюсь убедить себя, что вчерашний день мне приснился. Как будто его вообще не было. Я не плакала и не рыдала в трубку, разговаривая с Джошем. Не упала в обморок, когда меня допрашивала детектив Дориан Доджсон. И вообще, никакую Доджсон я не знаю. И никакую Аманду. Кевин Армстронг? Никогда о нем не слышала. А что до изнасилования… изнасилование – это что-то ужасное, что случается с другими людьми. А не со мной.

Я на цыпочках выхожу в гостиную и крадусь мимо спящего на диване Кейлина.

– Я ухожу, – шепчу я тихо-тихо: уверена, никто меня не слышит. И я действительно ухожу. Еще только полседьмого. Думаю, куда бы пойти – в школу еще рано, библиотека открывается лишь через два часа. На улицах пусто и тихо. Слой свежего снега поглощает все звуки мира.

Включаю телефон. Пятнадцать пропущенных вызовов. Девять новых сообщений на голосовой почте.

23:10. «Иден, это Джош. Пожалуйста, перезвони мне, ладно?»

23:27. «Иден, я… не знаю, что там у тебя творится, но прошу, перезвони. Просто дай знать, что с тобой все в порядке».

0:01. «Иден…»

0:22. «Черт, Иден, я правда волнуюсь…»

0:34. «(дышит в трубку)»

0:45. «Иден, я тебя не ненавижу. И никогда не ненавидел. Черт, почему ты не перезваниваешь? Перезвони, прошу».

1:37. «Иден, я очень переживаю, что ты можешь сделать какую-нибудь глупость, и не хочу… пожалуйста, ничего не делай, слышишь? Просто перезвони, и мы поговорим. Прошу».

1:56. «Слушай, не знаю, что случилось, но все будет хорошо. Все будет в порядке, обещаю. Просто позвони. Я с ума схожу».

2:31. «Иден… если ты не позвонишь… да пошло все к черту. Я сам приеду».

Это последнее сообщение.

Сам приеду? Сюда? Нет, нет, только не это! Я перезваниваю. Он хватает трубку, как будто ждал у телефона.

– Алло, Иден?

– Да, это я.

– Черт, я звонил тебе раз двадцать!

– Знаю, прости, я только сейчас прослушала сообщения. Ты только не приезжай, пожалуйста. Не стоит. Мне не так уж… ничего срочного, правда. Прости, что тебя побеспокоила.

– Побеспокоила? Да не то слово! Я последние семь часов боялся, что ты руки на себя наложила!

Эти слова – «руки на себя наложила» – вонзаются в меня, как нож. Они пронзают меня насквозь.

– Я не… – голос мне не повинуется. – Я не собиралась… то есть… ты все неправильно понял. Я не хотела, чтобы ты волновался, я просто… о господи. Я не знаю.

– А что ты хотела? Зачем звонила?

Мне приходится остановиться, чтобы поразмыслить над ответом. По правде говоря, я и сама не знаю ответ.

– Мне просто было… одиноко. У меня никого нет, вот в чем беда. Прости меня. Было глупо звонить. Даже не знаю, зачем это сделала. Не нужно было впутывать тебя во все это.

Он ничего не отвечает.

– Чувствую себя такой идиоткой, – говорю я.

Он щелкает языком и сочувственно вздыхает.

– Нет, прекрати. Не говори так.

– Но правда же. Мне очень стыдно.

– Я тебя вижу.

– Что?

Но он вешает трубку. Я начинаю перезванивать, но тут в ледяной тишине, окутавшей целый квартал, слышится звук клаксона. Я оборачиваюсь. Позади меня замедляет ход и останавливается старый побитый «форд». Я замираю. «Форд» тоже стоит. Я наклоняюсь и смотрю сквозь запотевшее лобовое стекло. Это правда он. Он тянется и открывает дверь.

Мы сидим в придорожном кафе и смотрим друг на друга через стол. Я словно вижу привидение. Он вроде такой же, как прежде, но что-то изменилось – он стал более взрослым, больше похожим на себя. Таким я его и представляла. Джош пьет черный кофе. Совсем как взрослый.

Рядом с бутылочкой с кленовым сиропом стоит стакан со сломанными карандашами. Я почему-то не могу оторвать от них взгляд.

– Ну что? – произносит Джош, и мне приходится силой заставить себя отвернуться от карандашей и сфокусировать взгляд на нем.

– Поверить не могу, что мы с тобой вот так здесь сидим, – говорю я.

– Да. Я тоже. – Но парень произносит это совсем с другой интонацией.

– Ты ехал всю ночь?

– Нет, полночи. А до этого полночи пытался тебе дозвониться, – саркастически замечает он.

– Мне правда очень стыдно. Не хотела, чтобы у тебя возникло впечатление, что все так плохо… Просто я вчера была расстроена.

Он ничего не отвечает. На лице смесь злости, раздражения и растерянности.

Мне невыносимо видеть это выражение, поэтому я несу жуткие глупости. Говорю: «отлично выглядишь» и «ну вот, кажется, наконец у нас свидание».

Джош продолжает молчать и просто сидит с измученным видом.

К счастью, приходит официантка и приносит две тарелки. На каждой – гора оладий.

– Если еще что-то понадобится – зовите, – говорит она. – Приятного аппетита.

Мы одновременно тянемся к бутылке с пекановым сиропом и случайно касаемся друг друга.

– Иден, сначала я должен тебе кое-что сказать, ладно?

– Ладно. – Кажется, для него это важно; я опускаю вилку на край тарелки, чтобы он не сомневался: я внимательно слушаю.

– Я несвободен. У меня есть девушка, и у нас все серьезно, так что…

– О. – Беру вилку и втыкаю ее в оладью, стараясь не показывать своего разочарования и казаться спокойной. – Да, да, конечно. – Аккуратно отрезаю треугольный кусок и кладу его в рот. Глотаю с трудом.

– Хочу, чтобы ты знала – я приехал не с какой-то целью. Я здесь как твой друг.

– Да, конечно. Понимаю. – Спокойно, Иден. Ешь. Веди себя нормально. И, ради бога, ничего больше не говори. – А она знает, что ты сейчас здесь? – спрашиваю я с набитым ртом, уткнувшись в чашку. Мой голос звучит как из колодца.

Парень кивает и делает глоток кофе.

– А что ты ей сказал? Что едешь снять с крыши ненормальную девицу, которая наврала тебе с три короба, а теперь преследует тебя? – Я невольно улыбаюсь.

– Нет. – Джош тоже смущенно улыбается краешком губ. – Точнее, я выразился иначе. Объяснил, что ты моя бывшая девушка и… я помню, что ты не хотела быть моей девушкой, но так проще объяснить, поэтому. Я сказал, что у тебя неприятности и я хочу съездить и убедиться, что с тобой все в порядке.

– Надо же, – шепчу я.

Не знаю, что удивляет меня больше: то, что он сказал ей правду, или то, что, узнав правду, она отпустила его ко мне. Будь он моим парнем по-настоящему, я бы на километр его не подпустила к таким экземплярам, как я.

– И она не возражала? – в изумлении спрашиваю я.

– Нет. – Парень пожимает плечами и берется за еду. А потом поднимает голову, смотрит на меня и спрашивает: – Но это же правда?

– Что?

– У тебя неприятности?

Я даже не знаю, с чего начать рассказ о моих неприятностях. К счастью, на помощь приходит официантка.

– Как дела, ребята? Еще кофе?

– Очень вкусно, да? – Я показываю на свою тарелку, когда она уходит. – Или я просто проголодалась?

– Иден, ты мне расскажешь или нет? – нетерпеливо спрашивает Джош.

– О чем?

– Не знаю. – Он разводит руками. – Сама скажи. Ты же звонила, потому что хотела поговорить? Просто так столько раз никто не звонить не станет.

Я киваю. Мне есть что сказать. Мне нужно рассказать ему о многом. Просто слишком много всего накопилось, и я не знаю, с чего начать.

– Я хочу, чтобы ты знал: мне очень жаль, – признаюсь я. – Да, это ничего не изменит. Что было, то было. Но мне хочется, чтобы ты знал.

Он отрезает кусок оладьи и жует, не спеша. Глотает. Мне кажется, он собирается что-то сказать, но нет: он отрезает еще кусок. Наконец парень смотрит на меня, словно решает: сказать что-то хорошее или что-то очень плохое.

– Иден, – начинает он, – я всегда догадывался, что ты не та, за кого себя выдаешь. Понимал, что у тебя какие-то проблемы. Нет, неправда, – поправляется он, – не понимал. Совсем не понимал тогда, но понимаю сейчас. – Джош грустно улыбается и снова начинает есть. – Знаешь, я много думал о тебе и очень переживал, – произносит он с набитым ртом, не глядя на меня.

– Почему? – шепотом спрашиваю я, опасаясь, что если буду говорить слишком громко, то очнусь от этого сна.

– Потому что ты всегда была такой… ты никогда не казалась счастливой.

– Я и не была счастливой. – Я завязываю коктейльную соломинку – один узелок, второй, третий. – Но сейчас… – у меня вырывается нервный смешок, – …сейчас я не просто несчастна, я совершенно запуталась и даже не знаю, как до этого дошло. Ты, верно, думаешь, что я сошла с ума. Может быть.

– Ты все повторяешь это, почему? Случилось что-то плохое? – спрашивает Джош и смотрит на меня. Я съеживаюсь под его взглядом, понимаю, что теперь мне не отвертеться, что я должна сказать правду. Уж кто-то, а он это заслуживает.

Три года – три года! – я ждала кого-нибудь, кого угодно, кому можно будет признаться и произнести эти волшебные слова. Однажды, в самый важный момент, я уже упустила шанс, но второй раз не могу так ошибиться. По коже бегут мурашки. Я боюсь, что могу снова потерять сознание.

И слышу свой голос, звучащий тише, чем обычно:

– Да. Случилось что-то очень плохое.

Парень замер в ожидании, он смотрит на меня и с каждой секундой выглядит все более встревоженным.

– Что? – Он откладывает вилку и наклоняется ко мне.

Я гляжу в свою тарелку, где в лужице сиропа плавают промокшие крошки. Руки дрожат; кладу их на колени. Открываю рот.

– Меня…

– Тебя что? – спрашивает он.

Я пытаюсь сказать. Но ничего не выходит.

– Иден, что случилось?

Тогда я оглядываюсь. Взгляд снова падает на карандаши. Джош ждет, когда прозвучит слово, которое я просто не в силах произнести.

– Что случилось? – повторяет он.

Я протягиваю руку и беру стакан с карандашами. Достаю красный восковой мелок, сломанный пополам. Снимаю бумажную обертку и отрываю кусочек салфетки. Когда мелок касается бумаги, рука слабеет, как сломанная. Начинаю аккуратно выводить буквы, но такое уродливое слово необязательно должно выглядеть красивым. «МЕНЯ», – пишу я дрожащей рукой. «ИЗНА…» – руки трясутся, «З» вместо округлой выходит заостренной. «…СИЛОВАЛИ», – быстро, с нажимом дописываю я. «МЕНЯ ИЗНАСИЛОВАЛИ» – я смотрю на надпись всего секунду, а потом складываю бумажку пополам и подвигаю к нему. Бумажка скользит по столу мимо моей тарелки и его чашки, мимо пролившихся капель сиропа. Я отдаю ему бумажку, вложив в этот жест всю свою душу, веру и надежду. Джош берет этот маленький клочок, и мне остается лишь сидеть и смотреть вниз, на свои колени, вцепившись дрожащими руками в край сиденья.

Мои слова у него. Я рассказала. Теперь он знает мой секрет. Секрет больше мне не принадлежит. Я больше не смогу лгать. Я закрываю глаза, жду, когда он прочитает эти слова, произнесет хоть что-нибудь. Но он молчит. Заставляю себя открыть глаза и смотрю на него. А он на меня. Его лицо непроницаемо.

– Ты… тебя… ты… ты кому-нибудь рассказала? Была у врача? Ты… с тобой все в порядке? – Его взгляд скользит по мне, Джош смотрит на меня как на потерпевшую, ищет синяки и повреждения, которых нет.

– Нет, я никому не рассказывала и не была у врача. И я не в порядке. – голос срывается. – Я совсем не в порядке. – Нет, плакать нельзя. Только не здесь.

– Иден, давай я тебя отвезу. Поехали. Поедем прямо сейчас. – Парень берет ключи и отодвигает стул, собравшись уходить.

– Нет, нет. – Я тянусь через стол и беру его за руку. – Это… это не только что случилось, – шепотом объясняю я. – Это было давно.

– Что? – Он придвигает стул. – Когда?

– Три года назад. Почти день в день.

– Иден, что… что это значит? – Джош высчитывает дату. – Но это было даже до того, как мы… почему я об этом не знал, Иден? Почему ты мне не рассказала?

Я лишь качаю головой. Мне всегда казалось, что есть тысяча причин, веских причин ему не говорить, но сейчас, когда мы сидим напротив друг друга, я не могу вспомнить ни одной.

Я оглядываюсь. Земля на месте. Я все еще жива. Пол не разверзся под ногами и не поглотил меня. Я не вспыхнула и не сгорела.

Когда я думала о том, что случится, если я расскажу, то представляла разные варианты развития событий, но не могла предположить, что не произойдет ничего. Все в точности как было раньше. Громадный метеор не обрушился на Землю и не уничтожил человечество. На кухне по-прежнему гремит посуда, радиоприемник настроен на волну старых хитов, люди вокруг разговаривают как ни в чем ни бывало. Мое сердце все еще бьется, легкие работают. Я специально проверяю: вдох – выдох. А Джош все еще сидит напротив.

– Иден, кто… – начинает он.

– Все в порядке? – К столу вдруг подходит официантка.

– Да, все отлично, принесите счет, ладно? – просит парень.

– Хорошо. Вам упаковать с собой? – Она переводит взгляд с Джоша на меня.

– Нет, спасибо. Можете забрать. – Джош отталкивает тарелку: к еде он почти не притронулся. Официантка растерянно смотрит на его скривившееся лицо и бросает на меня умоляющий взгляд: неужели невкусно?

– Я тоже больше не хочу, спасибо. – Пытаюсь ей улыбнуться – мы не будем устраивать скандал, мы не такие, молча сообщаю я ей. Она вздыхает с облегчением.

– Хорошо. Спасибо. – Порывшись в кармане фартука, официантка достает счет и кладет его на стол. – Хорошего дня.

– Хочешь уйти? – спрашивает он.

Я киваю.

– Да, только… у меня нет денег. Прости.

– Брось, – отмахивается Джош, – все в порядке. – Он достает из кошелька две двадцатки, кладет на стол, и я замечаю, что его руки дрожат. Кажется, он тоже растерян – оставил официантке восемнадцать долларов чаевых. Он в шоке. Мы пробираемся к выходу, и его рука зависает в паре сантиметров от моего плеча. Наверное, он боится до меня дотрагиваться.

Парень подходит к пассажирской двери, чтобы сперва села я. Открывает ее, но так и стоит, глядя в пустоту.

– Ты что? – спрашиваю я.

– Иден, мне так жаль, я должен был…

– Ты ничего не мог сделать. Правда.

Но это же не так. Он стоит совсем близко и, кажется, не знает, что делать дальше. Я тоже не знаю, но делаю шаг вперед и обнимаю его. А он – меня. Мы долго стоим так молча, и мне хочется вечно стоять рядом с ним, хотя даже этого было бы недостаточно.

– Давай сядем в машину. – Джош наконец отпускает меня.

Открывает дверь и захлопывает ее за мной. Обходит машину кругом, и я думаю: как здорово, должно быть, быть его девушкой. Той, другой девушкой. Наверное, они идеально подходят друг другу. Она наверняка умна, красива и заставляет его смеяться. И никаких тараканов у нее нет, голова на месте. А он, должно быть, любит ее и дарит подарки на день рождения; наверняка встречался с ее родителями и понравился им, потому что разве Джош может не понравиться? А после колледжа они поженятся. И его девушка не врет ему и не играет с ним в игры. Короче, она должна быть моей полной противоположностью.

Парень заводит машину и включает печку. Салон все никак не прогреется.

– Иден, неужели ты никому не рассказывала? – спрашивает он.

Я киваю.

– Кто это сделал? Ты знаешь, кто это был?

– Да. Я знаю, кто это был.

– Кто?

Слезы подступают к горлу откуда-то из глубины.

– Я не могу сказать, – машинально отвечаю я.

– Почему?

Я дергаю за ниточку на шарфе.

– Почему, Иден? – повторяет Джош.

– Просто не могу и все.

– Я его знаю? Поэтому не можешь?

Мой мозг борется с телом. Я приказываю телу сидеть спокойно, не выдавать меня, но вот проклятье – оно не слушается. Я киваю. И слезы катятся из глаз ручьем – не успеваю их вытирать. Я не могу произнести его имя.

– Ты можешь, – он словно читает мои мысли. – Мне можешь сказать.

– Ты мне не поверишь, – всхлипываю я.

– Поверю, – тихо отвечает он. – Даю слово.

– Я много врала тебе, но клянусь, на этот раз не вру! Я знаю, что все считают меня шлюхой, и, наверное, так и есть, но это произошло со мной до того, как я такой стала… Я даже никогда не целовалась. Мой первый поцелуй был с тобой – ты, наверное, и не догадывался. Я никогда не держалась с парнем за руки. Даже телефон свой никому не давала! Я была еще ребенком, я… я… – Я вынуждена прекратить: меня душат слезы. Смотрю на него, но все плывет перед глазами.

– Понимаю. Понимаю. Вот. – Джош протягивает мне салфетку.

– Я не должна была становиться такой. Я была такой… хорошей. Я была хорошей, доброй, открытой. А теперь могу только ненавидеть. Я ненавижу его. Джош, ты даже не представляешь, как я его ненавижу! Даже не представляешь.

– Иден… – он поворачивается ко мне, убирает волосы с моего лица, – взгляни на меня. Дыши, слышишь? – Парень кладет руки мне на плечи.

– Я ненавижу его так сильно, что иногда. – Я задыхаюсь. – Иногда я больше вообще ничего не чувствую. Ненависть – это все, все, что у меня есть. Она заполнила всю мою жизнь. И я не могу… не могу вытравить это из себя. Что бы я ни делала, ненависть живет во мне, я просто… я не…

– Кто это был? Иден, просто назови имя. Скажи мне. – Джош так крепко держит меня за плечи, что мне становится больно. Давление накапливается, распирает голову и грудь. – Назови его им…

– Кевин Армстронг! – выкрикиваю я. Наконец я это сделала. – Это был Кевин! Это был Кевин.

Я чувствую, как ослабли его руки.

– Армстронг? – Он отпускает меня. На его лице отражается внутренняя работа – я вижу, как он думает. – Армстронг, – повторяет он. Его голос полон отвращения: то ли оттого, что парень считает меня лгуньей, то ли оттого, что верит мне. Я открываю рот, чтобы спросить, но он вдруг ударяет кулаками по рулю. Сильно. Бормочет что-то невнятное, а потом выпаливает: – Чертов ублюдок… сукин сын… – Джош трясет головой и так сильно хватается за руль, что я начинаю опасаться, как бы он не вырвал его с мясом.

– Ты мне веришь, да? – спрашиваю я. Мне так нужен кто-то, кто бы встал на мою сторону.

Парень поднимает голову и говорит:

– Иден, я убью этого мерзавца, клянусь, я его прикончу.

– Ты веришь мне? – повторяю я.

– Конечно, верю, Иден. Просто я… – Он вдыхает и медленно выдыхает, пытается успокоиться. – Я просто не… почему ты мне не сказала? Надо было все рассказать. Еще когда мы были вместе. Почему? Почему ты молчала? Я бы поверил тебе и тогда.

Зачем он мне это говорит? Лучше бы сказал, что не поверил – тогда у моего молчания было бы оправдание. Я качаю головой и разглядываю свои руки.

– Я многого не понимал. Твое поведение, то, что случилось между нами, – многое казалось непонятным, бессмысленным. Но теперь все как на ладони… я должен был понять, Иден! Я же с ним виделся каждый день. Мы были в одной команде. Кевин Армстронг. Я…

Джош берет меня за руку. Я кладу голову на подголовник и закрываю глаза. Дыши. Не забывай дышать.

– Я так устала, – шепчу я.

– Хочешь, отвезу тебя домой?

– Я не могу там сейчас находиться, – отвечаю я тихо-тихо.

– В школу?

Я открываю глаза.

– Ты шутишь, да?

Парень улыбается. Кажется, он устал не меньше моего.

– Нам обоим нужно отдохнуть. Поехали ко мне. Родители уже на работе. Просто поспим, – добавляет он. – А потом решим, что делать, ладно?

– Вы покрасили стены, – замечаю я. Вот я и вернулась в свою сумеречную зону – его комнату. Сажусь на край кровати и развязываю шнурки.

– Да? Я и забыл. Поспи на кровати. Я устроюсь на диване. – Парень мнется в дверях.

– О. – Почему я разочарована? Почему удивлена? – Да, конечно.

– Это не… ты не против?

– Не знаю. Я надеялась, что ты останешься со мной. Но если тебе неловко… я сама могу лечь на диване, если хочешь.

– Нет, я останусь, – говорит Джош и осторожно входит в собственную комнату.

Мы смущенно ложимся рядом. Ситуация неловкая, мы оба чувствуем это. Мы лежим рядом и смотрим в потолок. Трещина в форме молнии на месте. Я поворачиваю голову, смотрю на него, и тело само приходит в движение; активизируется мышечная память. Я кладу руку ему на грудь и чувствую, как он напрягся.

– Прости. Можно? – спрашиваю я. До меня вдруг доходит, что в моем представлении мы все еще вместе, а в реальности мне нельзя так делать. Нельзя до него дотрагиваться. Совсем.

– Да, – шепчет Джош и сглатывает комок. Он нервничает. Наверное, боится, что я выкину что-нибудь. Я тоже этого боюсь.

Я привычно кладу голову ему на плечо.

И почему-то сразу крепко засыпаю.

Проснувшись, я вижу, что перевернулась на другой бок. Джош обнимает меня со спины. Уткнувшись лицом в подушку, вдыхаю его запах – такой чистый, такой знакомый. Запах его белья, одежды, кожи. Мы лежим, обнявшись, и мне кажется, что лишь его руки не дают мне рассыпаться на кусочки. Мне не хочется его отпускать. Никогда.

Он утыкается лицом мне в волосы и целует меня в затылок.

Я закрываю глаза. Вот бы застыть во времени, вот бы никогда больше не делать ничего и ни о чем не думать. Его руки двигаются уверенно. Я знаю, что не должна поворачиваться к нему, но тело меня не слушает. Его губы находят мои. Тепло его тела всегда ускользало от меня в воспоминаниях. Его можно только почувствовать, ощутить лишь в настоящем.