Текст книги "Беги, хватай, целуй"

Мы поднялись наверх и сели за обеденный стол. Он одну за другой подал мне газеты. Во всех трех были напечатаны статьи о моем увольнении, а также вариации на тему возможных мотивов моего сочинительства.

История с Ариэль Стейнер проливает свет на нашу культуру, одержимую манией славы, когда молодые журналисты готовы сделать что угодно (даже состряпать фиктивную любовную историю!), лишь бы урвать свои скандальные пятнадцать минут.

Ариэль Стейнер, выросшей в элитном округе Бруклин-Хайтс в добропорядочной еврейской семье, принадлежащей к верхним слоям среднего класса и получившей образование в колледже Браун, с ранних лет внушали, что она должна достичь успеха, чтобы заслужить любовь близких. Родителям детей, родившихся в период бэби-бума, следует контролировать давление, которое они оказывают на своих отпрысков, если, конечно, они не хотят вырастить собственную Ариэль Стейнер.

Ариэль Стейнер оказалась попросту пешкой в похотливых играх Стивена Дженсена. Вопрос не в том «Почему она лгала?», а в том «Почему секс продается?». Неудивительно, что в современной вуаеристической культуре, влияние которой на массы все возрастает, едва ли не каждый захудалый еженедельник нанимает обозревательницу, которая должна вести еженедельную хронику своих любовных похождений. Находящаяся в обращении руководящая мантра американского журнализма звучит так: «Поднимись над суетой, то есть распутничай напропалую». Стейнер просто-напросто приняла этот девиз слишком близко к сердцу.

В целом все статьи оказались не столь ужасными, как я ожидала. Зато меня сразила наповал моя фотография, помещенная после заметок. В каждой газете почему-то воспользовались моим выпускным снимком из Брауна. В то утро представители фотокомпании пришли снимать меня в девять утра, а я проспала и выскочила из постели без десяти девять. У меня не осталось времени принять душ, а тем более подкраситься. Так что я предстала перед объективом с огромной копной кучерявых волос и темными кругами под глазами. При взгляде на меня стилистка вздрогнула и вручила мне расческу. Но для волос еврейской девушки расческа примерно так же эффективна, как спрей для освежения дыхания для бродяги из трущоб Манхэттена, так что я откинула волосы набок и уселась под лампами. Я изо всех сил постаралась возместить недостаток привлекательности бодрой улыбкой, но она получилась натянутой. В результате я стала похожа на осоловелого серийного убийцу, находящегося в полукоматозном состоянии и страдающего запором. Настоящий монстр.

И вот теперь каждый парень, хоть однажды поинтересовавшийся моим внешним видом, увидит эту Медузу Горгону и станет думать, что это я. Я вообразила себе затихающий шелест тысяч и тысяч опадающих нью-йоркских пенисов.

– О господи, – простонала я, опустив голову Адаму на плечо и уставившись на трех одинаковых ведьм.

– Ар! – окликнул он меня. – Тут еще кое-что есть.

– Ты о чем? Я вроде просмотрела все три газеты. Он робко потянулся за газетой «Пост», пролистнул ее назад, до страницы номер шесть – «Светская хроника», и передал мне.

Фальшивая леди

Мы узнали, что печать – не единственная сфера деятельности, где бывшая обозревательница «Сити Уик» Ариэль Стейнер пытается пустить окружающим пыль в глаза. Вчера ее видели в салоне Энрико Фаберже, где ей делал мелирование известный парикмахер Пьер Тибо. Какой же цвет привлек бывшую порнописательницу? «Я предложил белокурый оттенок, чтобы выявить ее природные особенности, – сказал Тибо. – Получился очень естественный вид. Не сразу и догадаешься, что на самом деле она совсем не такая». Лучше просто не скажешь!

Я прижала ладони к щекам, как тот парень на картине Эдварда Мунка. И когда им только удалось сделать этот снимок? Может, кто-то спрятал шпионский фотоаппарат внутри фена для сушки волос? Или та шестидесятилетняя дама, сидевшая в соседнем кресле, на самом деле была переодетым папараццо? И как мог Тибо меня заложить? Кому еще девушка может доверять, если не собственному парикмахеру-модельеру?

– Какой кошмар, не могу в это поверить! – завопила я, глядя на Адама.

Он улыбался.

– Так ты надо мной еще и смеешься?

– Я не над тобой смеюсь, а над этой ситуацией. Согласись, что получилось забавно.

– Вовсе нет! – сказала я, шмякнув его по плечу.

– Я смеюсь только потому, что знаю: это скоро кончится. А если и нет, то можешь утешаться хотя бы тем, что хуже уже не будет.

Но Адам, разумеется, ошибался.

После его ухода я приняла душ и постаралась взять себя в руки. С этими статьями или фотоснимками ничего уже поделать нельзя, но в моей жизни оставалась еще одна область, которую я могла держать под контролем: поиски этой чертовой новой работы.

Я оделась и включила телефон. Только собралась набрать номер агентства, и тут раздался звонок.

– Ты видела газеты? – поинтересовался отец.

– Угу.

– Почему ты не послала им приличную фотографию? – спросила мама.

– Мама! Так не бывает! Нельзя самой выбирать снимок для опубликования!

– Я пытался ей это объяснить, – сказал папа, – но она ничего не хочет слушать.

– Как настроение? – спросила мама.

– Нормально. Единственное, что меня достало, – это заметка на странице номер шесть.

– В какой газете? – заинтересовался папа.

– В «Пост».

– Не вешай трубку. У меня она есть. Сейчас принесу маме.

Я услышала треск, это отец переносил трубку в спальню родителей. Потом послышался шелест газет. Папа сказал:

– Gevalt![111]111
  О горе (идиш).


[Закрыть]

А мама спросила:

– Почему ты не сказала мне, что покрасила волосы? Хочется взглянуть!

– У меня есть более важные причины для беспокойства. Вчера Крыса меня уволила, когда узнала об опровержении.

– Уверен, ты в состоянии найти что-нибудь не хуже, – сказал отец. – Ты ведь можешь заниматься чем угодно. У тебя диплом «Лиги плюща».

– У Теда Качинского[112]112
  Анархист, устраивавший взрывы в колледжах и офисах, арестован в 1996 г.


[Закрыть] тоже, – парировала я.

– Выше голову! – сказала мама.

– Мы тебя любим, – добавил папа.

– Знаю, – откликнулась я.

Я повесила трубку, а потом набрала номер Френсис, женщины из моего агентства.

– Вчера мы звонили тебе весь вечер, – сказала она, – но не могли дозвониться.

– Я, должно быть, забыла включить автоответчик. Эшли рассказала вам о том, что произошло?

– Да. Мы, конечно, разочарованы тем, что контракт с тобой расторгли. Но, обсудив твою… ситуацию, мы решили, что будем и дальше представлять твои интересы. Несколько женщин из нашего офиса – большие поклонницы твоей колонки, и они хотят, насколько это в их силах, тебе помочь. Но мы решили впредь не пытаться пристроить тебя в мир печати, чтобы ты вновь не оказалась в подобной ситуации. Мне удалось найти тебе место в банке начиная с понедельника.

– Что это за место?

– Та же должность, что у тебя была. Те же обязанности: печать докладных записок и писем, несложная работа на компьютере, ответы на телефонные звонки.

– Мой босс знает, кто я такая?

– Мы назвали ей твою фамилию, и она никак не прореагировала.

– Какая оплата?

Френсис откашлялась.

– Боюсь, чуточку меньше, чем было.

– Насколько меньше?

– Одиннадцать долларов в час.

– Одиннадцать?

– В филиале «Банка Америки». В филиалах больше не платят.

– Где он находится?

– В Лонг-Айленд-Сити.

– Неужели в Куинсе?

– Совершенно верно.

Две недели тому назад я слыла самой скандальной обозревательницей Нью-Йорка, а теперь буду получать одиннадцать баксов в час, отвечая на телефонные звонки в каком-то захудалом офисе. После вычета налогов эта цифра, вероятно, приблизится к семи. Такие деньги получает приходящая няня. Но как я могла отказаться? Они, наверное, не смогли бы определить меня сейчас в другое место. Я должна быть им благодарна за любое предложение. Поэтому я сказала, что согласна, и пошла завтракать в «Осень».

Я купила кофе с рогаликом и уселась на диванчик. Рядом со мной сидел мужик средних лет, читавший рубрику «Метрополия» в «Тайме». Он пролистал страницы, потом опустил газету, взглянул на меня и снова полез в газету. Я внутренне сжалась и отвернулась от него, но мерзавец не отступал.

– Извините, – начал он, – а вы не…

– Да! – заорала я. – Да, это я! Довольны? – На нас оглянулся бармен, но мне было наплевать. – Что именно вы хотите знать? Почему я это сделала? Хотите высказать свое мнение? Давайте! Я готова. Сразите меня своим лучшим аргументом!

– Вообще-то, – сказал мой сосед, – до сегодняшнего дня я о вас не слыхал. Хотел только сказать, что, по-моему, короткие волосы вам гораздо больше к лицу, чем длинные.

– О-о! – вымолвила я, покраснев.

Я живо бы разобралась с ним, начни он насмехаться, но дело намного усложнилось, раз этот тип даже не знал, кто я такая. Я поднялась с места со всем доступным мне достоинством и отправилась домой.

Подойдя к своему дому, я увидела сидящего на ступеньках крыльца Эла. Вид у него был подавленный.

– Привет, Эл. – Сказала я.

– Когда ты снимала квартиру, то не предупредила, что ведешь в газете колонку о сексе, – заявил он.

– Потому что тогда я еще не вела.

– Напечатав свое объявление в газете, я искал хорошую девушку. А о тебе этого никак не скажешь. Это микрорайон для семейных людей. Когда тот парень позвонил мне среди ночи, я сразу понял – дело здесь не чисто. Не могу сдавать квартиру развратной женщине.

– Но я теперь осталась без работы! И притом у меня появился постоянный бойфренд!

– Не имеет значения. В той статье напечатан твой снимок. Люди увидят, как ты выходишь из моего дома, и узнают тебя. Не желаю прослыть типом, сдающим квартиру распутнице. Так что освобождай помещение к воскресенью.

Я не подписывала никакого договора об аренде этой квартиры. Эл тогда сказал: «Документ мне не нужен. Я тебе и так доверяю», а я по глупости согласилась. Так что подтвердить мои права было нечем. Я поднялась наверх, позвонила родителям и сказала:

– Приготовьте мою спальню.

Все следующие три дня, пока я упаковывала вещи, на мой автоответчик поступали сообщения из бульварных газетенок и скандальных телешоу. В выходные игнорировать их оказалось легче. Одно дело, если бы Диана Сойер[113]113
  Тележурналистка.


[Закрыть] захотела вести со мной на пару передачу, но все звонки выглядели такими гнусными, что я понимала: надо мной хотят лишь посмеяться. Я уже представляла себя гвоздем очередного шоу Неда Сливовица под названием «Ловкачи, лгуны и подлецы».

В воскресенье после обеда приехал на небольшом грузовике Адам. Погрузив вещи, мы поехали в Бруклин-Хайтс. Мама, папа и Зак были за городом, так что нам с Адамом пришлось вдвоем поднимать все на лифте. Когда мы наконец притащили все ко мне в комнату, он присел передохнуть на край кровати, а я прислонилась к нему и начала распаковывать вещи. Он схватил меня за задницу, повернул на сто восемьдесят градусов и укусил за левую сиську. Я стянула с Адама штаны и навалилась на него.

– Где презервативы? – прошептал он.

Я слезла с любовника и достала коробку, в которую, как я думала, их упаковала, но там оказались кухонные принадлежности. Я рванула соседнюю коробку, но в ней было белье. Я на мгновение представила себе, как мчусь в спальню родителей и достаю из тумбочки мамин противозачаточный колпачок, но это было чересчур гадко даже для меня.

– Постой, дай посмотрю еще в одной, – сказала я. Едва открыв коробку, я напала на золотую жилу. «Лайфстайлс» лежали на самом верху. Я схватила один и швырнула ему. Адам натянул резинку, я его оседлала и принялась подскакивать. Он вцепился мне в плечи, а потом положил ладонь на груди. Я наклонилась вперед, чтобы дополнительно стимулировать клитор, и закрыла глаза. От того, что Адам сжимал мои соски, мне стало так хорошо, что я ощутила прилив тепла к области таза. – Не снимай ладоней с моих сисек! – прошипела я. У меня начинала гореть вся кожа. Часто-часто задышав, я откинула голову назад и уже готова была взять тот восхитительный барьер на небесах, когда услыхала, как открывается дверь квартиры.

– Мы вернулись! – объявила мама.

Мигом вскочив, Адам натянул трусы, а я со стоном рухнула на постель. Я двух секунд не дотянула до моего первого оргазма чисто от секса, и прервали мой коитус собственные родители. Вот уж действительно: нет места лучше родного дома.

Выйдя на следующее утро из метро у здания «Банка Америки», я взглянула на инструкции, которыми меня снабдила Френсис. «Пройди через турникет и войди внутрь через стальную дверь возле банкомата». Это было странно. Офис находился на одном уровне с метро, то есть в подвальном помещении.

Все белые воротнички вокруг меня поднимались на лифтах наверх, а я пошла по полутемному сырому коридору в сторону стальной двери с табличкой «Технические службы здания». Я с трудом ее открыла. За высоким серым столом под мигающей лампой дневного света сидела невероятно тучная женщина моих лет с черными волосами: от нее исходил совершенно непереносимый запах.

– Чем могу вам помочь? – спросила она.

– Мне нужна Рут Дженнингс, – сказала я. – Я ее новая секретарша.

– Она еще не пришла. Присядьте и подождите, пожалуйста. Миссис Дженнингс будет с минуты на минуту.

Я села на диванчик и стала слушать, как нелепая Эльвира отвечает на телефонные звонки. Ее ответы были не слишком похожи на ответы типичной секретарши. «На каком этаже протечка?» – спрашивала она, или: «Так в туалете потоп уже целых полчаса?» Или: «Который лифт застрял?» Потом она царапала на листке несколько слов, включала переносную рацию и давала команду какому-нибудь Тому или Аларио заняться данным вопросом.

Я скоро сообразила, что «технические службы здания» – это эвфемизм для «конторы по эксплуатации». Поэтому она и находилась в подвале. Вот почему от этой девицы так невообразимо воняло – ведь она целый день общалась лишь с простыми уборщиками.

Дверь открылась, и вошла низенькая женщина лет пятидесяти с коротко остриженными каштановыми волосами.

– Рут, это ваша новая секретарша, – сказала девица.

– Ах да, – откликнулась Рут сиплым голосом курильщицы. – Я и забыла, что ты сегодня приступаешь к работе. Напомни, как тебя зовут?

– Ариэль.

– Точно. Ариэль. Иди за мной.

Она отвела меня в глубину офиса и усадила за письменный стол с компьютером и пишущей машинкой. Я провела оставшуюся часть утра, успокаивая взбешенных и промокших сотрудников, печатая письма с отклонением претензий и обмениваясь шутками с обслугой «Банка Америка». В обед я поднялась в кафетерий, где, глядя в окно на грохочущие скоростные поезда, съела замороженный йогурт, потом с хмурым видом отправилась обратно. Придя в тот вечер домой, я испытывала головокружение от недостатка воздуха и света, а когда уселась со всеми за стол, Зак сказал:

– Чем-то тут пахнет…

После ужина я пошла в свою спальню, улеглась на кровать и уставилась на компьютер. Я не работала на нем с тех пор, как написала «Берлогу Лена». Я медленно встала, подошла и включила компьютер. Но внутри у меня все умерло. Мне было нечего сказать. Все-таки мы живем в городе Генри Рота.[114]114
  Известный модельер свадебных платьев.


[Закрыть] Я выключила агрегат, легла на постель и повернулась лицом к стене. Через несколько минут что-то заставило меня повернуться на другой бок. Я снова взглянула на компьютер. Казалось, он манит меня назад. Возможно, я ушла от него слишком поспешно. Он просил меня сделать что-то, чего я не успела, и я знала, что именно. Я снова подошла к нему, опустилась на колени возле стенной розетки и выдернула вилку.

В среду утром я отвечала вместо Эльвиры на звонки по поводу ужасных потопов и беседовала о политике социалистов с привратниками и уборщиками «Банка Америка». Когда часы пробили полдень, у меня засосало под ложечкой. Немного не по себе стало от мысли, что скоро среда будет похожа на любой другой день недели, а «Сити Уик» – на любую другую газету. После работы я отправилась взять экземпляр. «Почту» я прочла в метро по дороге домой:

Мне наплевать, если даже она все придумала. Я живу один. Верните ее!

Сай Риззути, Парк-Слоуп

Динь-дон, ведьма мертва!

Тим Феллоуз, Верхний Ист-Сайд

Теперь, когда я знаю, как выглядит Ариэль Стейнер, меня почти не волнует, что вы ее выперли. Разве я смог бы получать удовольствие от ее колонки, представляя себе эту неуклюжую корову?

Патрик Фербер, Челси

Я положила газету на колени и вздохнула. Эта брань не могла принести мне истинного удовольствия, поскольку я знала, что все скоро кончится. Может, еще несколько недель мне будут перемывать косточки, но, в конце концов, мои читатели совсем меня позабудут. Меня никогда уже не будут поносить. Моя интимная жизнь перестанет быть предметом публичных дебатов. Мужчины перестанут сравнивать мои гениталии с гниющими отбросами. Окончены дни осмеяния, поношений и унижений. Это ужасно. Какой смысл в жизни, если вокруг нет никого, кто бы меня ненавидел?

В пятницу без десяти пять я принесла в кабинет Рут на подпись свой листок учета отработанных часов. Она уже было поставила свою подпись, когда вдруг наклонилась и, прищурившись, взглянула на бумагу.

– Как твоя фамилия? – спросила она. – Стейнер?

– Угу.

– Где-то я ее недавно слышала.

– Ну, наверное, вам ее назвали в агентстве по временному трудоустройству.

Я покрылась испариной, как шлюха в церкви.

– Нет, не назвали, – возразила начальница. – Они сказали мне только твое имя. Уверена, что уже слышала фамилию Стейнер раньше. Кажется, я что-то видела в газете.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

– Это было в конце прошлой недели. В четверг или пятницу. Газета должна быть где-то здесь. – Она наклонилась и запустила руку в корзину для бумаг. Я сотворила быструю молитву о том, чтобы изобличающий меня выпуск чудесным образом исчез. Но чуда не случилось. С самодовольной улыбкой извлекла она «Дейли ньюс» за четверг и принялась листать страницы. – Вот оно! – воскликнула Рут. – «Городской листок вышвыривает завравшуюся писаку». – Она повернула ко мне газетный лист, так что я оказалась лицом к лицу со своим снимком. – Хочешь сказать, что это не ты?

– Все правильно! – завопила я. – Это действительно я!

Она покачала головой.

– Не знаю, смогу ли я оставить тебя на службе.

– Что?

– Как тебе можно доверять?

– Легко! В жизни я не лгу! Только на бумаге!

– Но ты только что, десять секунд тому назад, мне врала.

– Как вы не понимаете…

– Разве я могу быть уверена, что ты станешь точно записывать полученные сообщения? Или честно заполнять свой листок учета отработанных часов?

– Я ничего не собираюсь от вас утаивать!

– Ариэль, не нравится мне все это. То, что твое агентство ничего не сообщило мне о твоем прошлом. И то, что до прихода сюда ты была порнописательницей. Я католичка. Меня все это смущает.

– Мои рассказы – не порно! Это рассказы журналистки от первого лица о ее романтических поисках и неудачах!

– Самая настоящая порнуха. – Она встала. – Можешь идти.

– Прямо сейчас?

– Да, сейчас. Я позвоню в твое…

– …агентство и сообщу им о случившемся. Благодарю.

Когда я пришла домой, в квартире никого не было. Родители вместе с Заком уехали на выходные за город. Сбросив с ног мокасины, я пошла в спальню и взглянула на себя в зеркало. То ли мне это пригрезилось, то ли я действительно поправилась на несколько фунтов с тех пор, как начала работать в «Банке Америка»? Я постепенно возвращалась в то состояние, с которым недавно так долго и упорно боролась. А мне хотелось снова ощутить себя успешной и талантливой. Хотелось заняться делом, которое стало бы для меня стимулом.

Я села за компьютер и нажала клавишу «вкл». Ничего не произошло. Сначала я подумала, что это Бог посылает мне знак, но потом вспомнила, что сама отключила машину от сети. Воткнув вилку в розетку, я попыталась писать, но у меня снова ничего не получилось. Я совершенно высохла, как вагина моей бабушки.

Может быть, ключ к раскрытию своего потенциала заключается в поиске новых подходов? Например, публицистика. Если мне удастся напечатать статью в глянцевом журнале, я смогу убить двух зайцев сразу: дать выход творческой энергии и спасти подмоченную репутацию. Мое имя теперь в миллион раз известней имен других внештатных писателей. Обязательно должны найтись редакторы, желающие включить меня в реестр своих сотрудников.

Я принялась разрабатывать плодотворные идеи статей, и буквально через несколько минут у меня был готов весьма впечатляющий список: сравнение онанистских привычек мужчин и женщин; неверность; анальный секс как новая тенденция в сексуальных привычках яппи; афродизиаки и шаманство; порнография феминисток. Я напечатала письма с предложением статей по каждой теме, адресовав их в «Джи-Кью», «Эль», «Эсквайр», «Космополитен» и «Вог».

В тот вечер Адам пришел ко мне ужинать. Услышав, что Рут меня уволила, он сказал:

– Тупее этого ничего не слышал. Какое отношение имеет твое сочинительство к способности вызывать по рации сантехника или уборщика?

– Я думаю, дело тут в содержании колонок. Она сказала, что это оскорбляет ее чувства католички.

– Но ты ведь больше не пишешь.

– Думаю, она не верит моим оправданиям.

– Ты хочешь попытаться найти другую временную работу?

– Не особенно. Временная работа слишком деморализует. Подумываю о том, чтобы попробовать что-нибудь менее изматывающее душу, чуть более дерзкое.

Думала ли я тогда, что моим следующим занятием окажется преподавание в еврейской школе!

Утром, после ухода Адама, я позвонила родителям и сообщила им, что меня турнули.

– Как раз вовремя, – сказала мама. – Вчера я работала с бюллетенем синагоги, и Эллиот Нэш, директор религиозной школы, спросил, нет ли у меня на примете человека, которого интересует должность учителя. Одна учительница вдруг ни с того ни с сего уволилась, и им нужна замена на последние два месяца занятий. Двенадцать часов в неделю, платят тридцать долларов в час. Почему бы тебе не пойти в синагогу и не поговорить с ними? Сейчас как раз должна заканчиваться утренняя служба.

По сравнению с устранением протечек обучение детворы показалось мне довольно неплохим занятием. К тому же тридцать баксов в час – чертовски хорошие деньги. Если я отложу достаточно денег, то к концу весны смогу переехать в собственную квартиру.

Входя в синагогу, я услышала заключительные строчки «Адон Олам».[115]115
  Гимн «Вечный Боже» (идиш).


[Закрыть] Через несколько минут толпа людей устремилась из храма в вестибюль, где раздавали халу.[116]116
  Хлеб, который иудеи едят в субботу и в праздники.


[Закрыть] Я тоже присоединилась к motzi[117]117
  Церемония освящения хлеба (идиш).


[Закрыть] и, отщипнув кусочек хлеба, подошла к женщине средних лет с ребенком.

– Извините, – сказала я. – Вы не знаете Эллиота Нэша?

– Он вон там, – сказала женщина, указывая на мужчину с козлиной бородкой лет тридцати с небольшим.

Вполне симпатичный. У него были чистая, упругая кожа и хорошая фигура. В глазах светился огонек. Может, у этой работы есть свои положительные стороны? Расправив плечи, я медленно двинулась вперед.

– Мистер Нэш, – сказала я, – я – Ариэль Стейнер, дочь Кэрол Стейнер. Мама говорила, что у вас имеется вакансия в религиозной школе.

– Я рад, что вы заинтересовались этой должностью.

– Правда?

– Да. Могли бы вы прийти завтра утром на собеседование, скажем, в одиннадцать? Мне бы не хотелось обсуждать дела в субботу.

Когда я на следующее утро пришла в синагогу, мы поднялись в его кабинет, и я стала рассказывать ему, как еще ребенком ходила в еврейскую школу, как была президентом молодежной группы и как работала советником в трудовом лагере летом после девятого класса. Когда я закончила рассказ, он кивнул и сказал:

– Вы приняты на работу.

– Вы хотите сказать, это все? И не нужна лицензия или что-нибудь еще?

– Нет. Для обучения в религиозной школе лицензия не нужна, поскольку оплата у нас почасовая. – Он достал учебники и показал мне страницы, на которых остановилась прежняя учительница. Я встала и, направившись к двери, уже собралась было выйти, но тут он окликнул меня: – Ариэль?

– Да? – обернулась я.

– Я только хотел сказать, что был вашим искренним почитателем!

– То есть вы…

– Конечно, знал. Просто не хотел ничего говорить до собеседования – боялся, что это вас смутит. Я так расстроился, когда вас уволили. Думаю, это решение до нелепого незаслуженное.

– Так вас не беспокоит мое прошлое?

– По моему мнению, это совершенно к делу не относится. Вы больше не работаете в газете, а ваши родители посещают синагогу. Единственное, что меня волнует, – это то, как вы относитесь к детям.

Этот человек казался неправдоподобно хорошим. Может, он и правда был таким. А может быть, моя колонка нравилась ему только потому, что он что-то вроде извращенца или педофила. Что, если он тайно ласкает мальчиков на bimah,[118]118
  Площадка-возвышение в синагоге (идиш).


[Закрыть] прямо перед ковчегом, под лучами священного огня, вместо того чтобы наказывать их за плохое поведение? Что, если он нанял меня в надежде, что я присоединюсь к его играм? Я могла бы поймать его с поличным на месте преступления, спасти синагогу и сделаться героем округи. Кто знает, куда может завести меня новая работа?

На свой первый урок иврита я явилась на пятнадцать минут раньше и стала ждать прихода детей. Одетые в футболки с эмблемой команды «Янки», они входили группами, жуя жвачку, толкая друг друга и всем своим видом показывая, что еврейская школа – последнее место на свете, где они хотели бы оказаться. Пока они рассаживались за парты, я услыхала, как один мальчик прошептал:

– Надеюсь, она не стерва.

Прозвенел звонок.

– Здравствуйте, ребята! – с запинкой произнесла я. – Меня зовут Ариэль. Я буду вас учить до конца семестра.

Потом я взяла журнал посещаемости, раздала всем приготовленные мной копии с упражнениями и велела молча работать. Через две минуты они принялись скатывать из листков шарики и бросать друг в друга.

– Прекратите! – заорала я. Подняв один из скомканных листков, я отдала его мальчишке, который его бросил, развернула его и разгладила на парте. – А теперь продолжай писать, – сказала я, возвращаясь на свое место.

– А пошла ты… – прошептал он.

Я медленно обернулась.

– Что ты сказал?

– Ничего, – сказал мальчишка. Сидящие рядом с ним дети захихикали.

– Мне показалось, ты что-то сказал.

– Он сказал: «А пошла ты…» – прощебетал его сосед по парте.

Весь класс зазвенел от визга.

– Ах, так! – закричала я. – А ну отправляйтесь оба в кабинет директора!

Я отвела их вниз по лестнице к Нэшу, но кабинет оказался пустым. Тогда я отправила одного мальчишку проверить, нет ли директора в мужском туалете, но прошло уже несколько минут, а он все не выходил. Я надеялась, что Нэш не творит там с ним ничего ужасного. Я робко постучала в дверь, а потом распахнула ее. Ребенок стоял на коленях лицом к писсуару, уперевшись в него подбородком. Я быстро забрала его оттуда, привела обоих мальчиков к классу и усадила их под дверью со словами:

– Сидите тут смирно, пока не окончится урок.

– Спасибо, – сказал «мальчик у писсуара».

– В каком смысле «спасибо»?

– Теперь нам не надо учить иврит. Спасибо!

– Я передумала, – сказала я. – Пойдем со мной.

Мы открыли дверь и вошли. Класс напоминал сцену из «Шокового коридора».[119]119
  Фильм режиссера С. Фуллера (1963).


[Закрыть] Кто-то написал на доске: «ЖИЗНЬ ПЕНИСА». Один мальчик спрятался под столом, другой бился головой о стену, третий пытался разломать паркет, а остальные бросались не только скомканными листками, но и острыми карандашами, учебниками, кусками мела, резинками и предметами одежды.

Неудивительно, что прежняя учительница уволилась. Когда я ходила в еврейскую школу, самые гадкие наши проделки заключались в том, что мы обстреливали друг друга кусочками слизи из носа и ели на ступеньках при входе тощие китайские ребрышки. Что творится с моей старой округой, моей старой shul?[120]120
  Синагога (идиш).


[Закрыть] Я медленно прошла через этот вихрь к своему стулу, хлопнула в ладоши, чтобы привлечь их внимание, и заорала:

– Замолчите! – Но дети меня проигнорировали. В конце концов, я сдалась и, обхватив голову руками, позволила им беситься до конца урока.

Когда я пришла домой, моя семья поджидала меня за столом.

– Как все прошло? – спросил отец.

– Не хочу об этом говорить, – ответила я.

Я пошла в спальню и швырнула сумку на кровать. На подушке лежали три фирменных конверта для деловых писем из журналов «Джи-Кью», «Эсквайр» и «Вог». Я вскрыла их один за другим. Формулировки в них несколько отличались друг от друга, но суть сводилась к следующему: «Вы в своем уме? Мы не можем печатать публицистику, написанную раскаявшейся лгуньей!»

– Ты видела почту – ту, что я положила тебе на кровать? – крикнула мама из столовой.

– Да, черт побери, я видела почту!

– По-моему, кто-то распсиховался, – услыхала я вполголоса произнесенные Заком слова.

Усевшись на край кровати, я уставилась на письма с отказами. Хотелось бы мне сохранять оптимизм, но как? Положение вещей было мне понятно. Если эти три журнала написали одно и то же, то другие не скажут ничего нового. Моя журналистская карьера окончена. Это ясно, как божий день.

Но я должна была обратиться к светлой стороне жизни. Неудачи не могут длиться долго. Пройдет несколько месяцев, и, в конце концов, пятно позора смоется с моего имени. В этом мире многие страдают от дефицита внимания. Больше того, полным-полно «бывших», некогда посрамленных, но сумевших рывком начать карьеру на следующем жизненном этапе. Ванесса Уильямс, Джон Траволта. Даже Джуд Нелсон. Я живу во времена возвращений. Слишком рано терять надежду.

На следующий день дела в еврейской школе шли немного лучше. Я разделалась с половиной листков с упражнениями еще до того, как дети начали швыряться разными вещами. Никто не сказал мне: «А пошла ты…» Но потом я отвела их в храм для tefulah, службы с молитвой, и, когда мы приступили к Kaddish,[121]121
  Заупокойная молитва (идиш).


[Закрыть] «мальчик у писсуара» (которого, как оказалось, зовут Эзра) и его приятель принялись выкрикивать слова на иврите, отдаленно напоминающие английские ругательства, и пихать друг друга в ребра. В конце концов, мне пришлось растаскивать их в стороны, после чего они снова меня благодарили.

В среду, после занятий, мы договорились с Адамом поужинать в «Суэн». Когда я пришла, его еще не было, поэтому я взяла со стойки в вестибюле экземпляр «Сити Уик» и, усевшись за столик в глубине зала, стала ждать. Я начала было листать газету, чтобы посмотреть «Почту», когда мой взгляд остановился на анонсе с первой полосы:

«КОГДА ЛЮБОВНИК-МОРЕНИСТ СКАЗАЛ МНЕ, ЧТО ПЕРЕЕЗЖАЕТ ОБРАТНО в Сиэтл, я пошла в ванную, засунула в рот два пальца, и меня стошнило в унитаз. Правда, я и раньше вызывала у себя рвоту. Я время от времени проделываю это с тринадцати лет…» Сара Грин, рубрика «Я», стр. 27.

– Господи Иисусе! – воскликнула я, быстро листая газету в поисках рассказа.

Он назывался «Чистилище» – весьма удручающее повествование о разрыве Сары с Риком, ее булимии, приступах ненависти к себе и вообще всех ее проблемах с мужчинами. Это было кошмарно. Банально, но с претензией на сенсацию – худший вариант исповедального журнализма.

Открылась дверь ресторана, и вошел Адам. Он поцеловал меня в щеку, и я протянула ему газету.

– Что это? – спросил он.

Я указала на короткий отрывок, помещенный на первой полосе. Сжав мою руку, он открыл страницу с рассказом.