Текст книги "Цветок Прерий"

ГЛАВА X

Джеронимо.

От одного этого имени у Маккензи все похолодело внутри. Кто из живущих в Аризоне – будь то белый, мексиканец или индеец – не слышал о нем? Хотя Джеронимо не был наследным предводителем воинственного племени, но боролся за то, чтобы стать одним из его главарей. Для белых и мексиканцев имя Джеронимо стало синонимом насилия, потому что где бы он ни появлялся, за ним алым шлейфом тянулась полоса смертей и грабежей.

Апачей было четырнадцать. Маккензи пересчитала их и сравнила с числом своих людей, которые выбегали из барака, почувствовав нависшую на ранчо угрозу. Когда ковбои увидели индейцев, они закричали, как безумные, и опрометью бросились за оружием.

– Бросьте оружие! – скомандовал Кэл.

Он сжал плечо Маккензи и прошептал: «Поддержи меня, Мак!»

У Маккензи мурашки побежали по телу. Ковбои замерли на месте, совершенно сбитые с толку.

– Поддержи меня, – повторил Кэл, – или ты хочешь, чтобы этот краткий визит превратился в кровавую бойню?

У Маккензи возникло ощущение, что она шагает в пропасть, причем, по собственной воле.

– Сложите оружие, – приказала она.

– Какого дьявола они сюда явились? – яростно прошипела Маккензи, требуя ответа у Кэла.

Он лишь легонько пожал ее руку. Работники ранчо недоверчиво посмотрели на хозяйку.

– Сложите оружие, – повторила она.

Ковбои нехотя спрятали пистолеты и положили винтовки, бормоча под нос проклятия. Маккензи очень надеялась, что Лу с Кармелитой так заняты в кухне, что не видят появления всадников: несмотря на всю свою мягкость Лу мгновенно вскипала при виде апачей, а Кармелита могла впасть в бурную истерику. В данной ситуации и та, и другая могли здорово навредить.

Не соизволив даже взглянуть на ковбоев, собравшихся перед бараком, индейцы осадили лошадей в десяти шагах от Кэла, обнимавшего за плечи Маккензи. Они выстроились неровным клином, который возглавлял коренастый мужчина в запачканной красной рубашке из хлопка и грязных белых брюках. Его густые черные волосы спадали на спину, через изрезанное глубокими морщинами лицо от одной скулы до другой проходила нарисованная белой краской полоса, резко выделявшаяся на фоне темной кожи; взгляд блестящих черных глаз был холодным и тяжелым. Джеронимо. Маккензи никогда не встречалась с ним, но видела дагерротипы;[6]6
  Дагерротипы – снимки, полученные первоначальным способом фотографирования, предложенным Ж. Дагерром (Франция).


[Закрыть] на них он выглядел угрожающе, но в жизни оказался в сотню раз страшнее – словно сам дьявол.

Джеронимо остановил жуткий пронзительный взгляд на Кэле с Маккензи, а люди его отряда, одетые и разрисованные примерно так же, настороженно оглядывали все вокруг. Наконец, Джеронимо заговорил, обращаясь к Кэлу.

– Шил на-аш! – приветствовал он Кэла.

Его четкие, словно высеченные из камня, губы раздвинулись и изобразили мрачное подобие улыбки.

– Шил на-аш, – ровно ответил Кэл.

Пока они продолжали разговор на языке апачей, Маккензи с трудом удавалось сохранять спокойствие. Кэл с хозяйским видом обнимал ее за плечи, слегка надавливая на них, как бы предупреждая, чтобы она стояла смирно. Маккензи очень хотелось сбросить его руки. Неужели он предал их? Вдруг сейчас он говорит Джеронимо, что его люди могут крушить и громить все вокруг?

Но вот Джеронимо удовлетворенно хмыкнул и дал сигнал спешиться своим воинам. Кэл махнул рукой в сторону площадки, где они могут оставить лошадей. Как только Джеронимо отвернулся, Маккензи сбросила с себя руку Кэла.

– Что здесь происходит? – свирепо прошептала она. – Ты же не будешь утверждать, что Джеронимо тоже индеец из резервации! О чем ты беседовал с этим дикарем?

Ковбои сгрудились вокруг них, в страхе оглядываясь на индейцев. Мако, Исти и Бей тоже пришли из своего лагеря. Очевидно, они давно следили за происходящим и испытывали от визита Джеронимо такую же неловкость, как все остальные работники ранчо.

– Успокойтесь, – сказал всем Кэл. – Я знал Джеронимо, когда был мальчишкой. До него дошел слух, что я живу на ранчо в этих местах. Он захотел проверить, так ли это на самом деле, поэтому и нанес нам визит. Дружеский визит!

– Я бы хотел нанести этому бродячему убийце дружеский удар между глаз, – пробурчал Сэм Кроуфорд.

– Любой, кто схватится за оружие, рискует начать кровавую бойню, – предостерег Кэл. – Лучшее, что вы можете сделать, это пойти в барак и оставаться там до тех пор, пока я не скажу, что делать дальше. Мако, Исти, Бей – отправляйтесь в свой лагерь и скажите вашим женам, чтобы не высовывались оттуда. Нам бы не хотелось, чтобы у кого-нибудь из гостей возникла мысль о том, что ваши жены могут устроить скандал.

На лицах горных апачей была непроницаемая маска, но Маккензи поняла по их глазам, что они недовольны появлением непрошенных гостей так же, как и она сама.

– Ты утверждаешь, что Джеронимо нанес нам дружеский визит? – подозрительно спросила она у Кэла.

– Он не хотел допустить, чтобы его отряд напал на… как бы это сказать… на родственника.

У Маккензи расширились глаза.

– Он решил, что «Лейзи Би» принадлежит тебе?

– И что ты моя жена, – добавил Кэл. – Или ты предпочла бы, чтобы он узнал, что ранчо принадлежит белой женщине, которая ненавидит апачей, и спалил бы его до основания?

– Нет, – Маккензи поняла, что опять хотела обвинить его незаслуженно. – Я чуть было не решила… Нет, кажется, я снова должна извиниться перед тобой.

Кэл криво улыбнулся.

– Что-то я не помню, чтобы ты раньше извинялась. Маккензи изо всех сил старалась скрыть страх. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной, и это ее злило. Сейчас все их жизни зависели от Кэла.

Ковбои тихо переговаривались, недоверчиво поглядывая на апачей и Кэла.

– Ничего не случится, если вы не наделаете глупостей, – сказал Кэл. – Возвращайтесь в барак.

Ковбои мрачно удалились.

– Они скоро уедут? – спросила Маккензи, глядя на индейцев.

Кэл взял ее за руку и повел к дому.

– Довольно скоро.

– Когда?

– Не будь такой нетерпеливой, Мак. Апачи – народ гостеприимный, и ты, конечно, не захочешь оскорбить их.

Она обеспокоенно взглянула через плечо Кэла на площадку, где расположились апачи.

– Ну, а теперь, когда они убедились, что ты действительно живешь здесь, что им нужно? Похоже, они решили остаться тут на ночь.

– Я пригласил их поужинать, – сказал Кэл.

– Что?!

Он открыл калитку и подтолкнул Маккензи к дому.

– Я пригласил их на ужин. Если бы к тебе приехал твой дядя, разве ты не предложила бы ему поужинать?

Как официальная церемония ужин не имел большого успеха. Отряд Джеронимо отказался есть в доме или даже за столом. Маккензи, Лу и Кармелита, еле живые от страха, принесли еду во двор, где Кэл развел костер, чтобы рассеять тьму. Все, кто только был на ранчо, собрались вокруг костра на ужин. Боясь, как бы чего не случилось, Маккензи не хотела, чтобы при этом присутствовали ковбои, но Кэл велел позвать их. Он послал и за горными апачами. Кэл объяснил Маккензи, что если все, кто живет на ранчо, будут во дворе, Джеронимо не будет опасаться, что его предадут. А чем меньше будет нервничать Джеронимо, тем спокойнее будет всем.

Поэтому всем обитателям «Лейзи Би» пришлось усесться вокруг костра – хотели они этого или нет. Индейцы ели, как голодные волки. Тушеное мясо, маисовые лепешки и чилийский соус исчезали в огромных количествах, миски пустели мгновенно. Разговоров ни на одном, ни на другом языке почти не было, в воздухе висела напряженность. Только один человек не замечал этого – Фрэнки.

Когда Фрэнки вышла из дома вместе с Маккензи и Кэлом, Джеронимо с любопытством повернулся к ней.

– Не волнуйся насчет Фрэнки, – предупредил Кэл Маккензи, – он любит детей.

Маккензи замирала от страха, в животе появилась ноющая боль, но Кэл оказался прав. Когда он представил Фрэнки свирепому предводителю дикарей, на лице Джеронимо возникло что-то, очень напоминающее улыбку. Фрэнки нисколько не боялась его, наоборот, ее распирало от любопытства. Она улыбнулась Джеронимо во весь рот и, взявшись пальчиками за юбку, сделала маленький реверанс. Джеронимо улыбнулся и попытался повторить движения девочки, чем вызвал откровенный смех своего отряда. Маккензи никогда прежде не видела, чтобы апачи смеялись, и даже не знала, способны ли они на это.

Пока Маккензи помогала Лу и Кармелите кормить голодных апачей, Фрэнки села возле Кэла и весело расхохоталась, когда заметила, что индейцы едят руками. У Маккензи захватило дух от страха.

– Есть полагается вилкой, – заявила Девочка, обращаясь к Джеронимо, и протянула ему свою.

– Руками тоже неплохо.

Джеронимо изобразил подобие вилки из своих пальцев и улыбнулся.

– Это некультурно, – серьезно заметила Фрэнки. – Моя мама говорит, что руками едят только обезьяны и младенцы.

– Фрэнки! – вскрикнула Маккензи, сердце ее билось в бешеном темпе. – Как ты себя ведешь!

Джеронимо легко рассмеялся, взял вилку, к которой до этого не прикасался, и неумело попробовал наколоть на нее лепешку. Его люди, смеясь, продолжили эту игру.

– Тебе обязательно надо научиться этому, – сказала Фрэнки.

Джеронимо что-то сказал индейцам, и они согласно закивали головами.

– Что он сказал? – шепотом спросила Маккензи у Кэла, наполняя его миску говядиной.

– Он сказал, что дочь Гошк-ана – так меня звали индейцы – ведет себя, как маленькая жена, – ответил Кэл. – Она ему понравилась, не волнуйся.

Не волнуйся. Да это просто невозможно! Маккензи очень беспокоилась. Хотя Джеронимо смеялся с Фрэнки, с Кэлом он разговаривал вполне серьезно. Маккензи ничего не поняла из их разговора, потому что он велся на языке апачей. Ковбои угрюмо молчали, глядя на «гостей» с нескрываемой ненавистью. Иногда кто-нибудь из людей Джеронимо вставлял свое слово в беседу, да порой кто-то из горных апачей ворчал в ответ. Один раз Исти поспорил о чем-то с человеком Джеронимо, но, к удивлению Маккензи, Джеронимо тут же заставил их замолчать, пока дело не дошло до драки.

К тому времени, когда женщины могли, наконец, поужинать, еды почти не осталось, зато индейцы наелись до отрыжки.

– У тебя есть виски? – спросил Джеронимо у Кэла.

У Маккензи упало сердце.

– Виски у меня нет, – твердо ответил Кэл. Джеронимо не стал спорить. У Маккензи вырвался вздох облегчения. Она поражалась тому, как свободно чувствовал себя Кэл в обществе индейцев, хотя удивляться было нечему – он вырос среди них. Но все-таки никогда прежде она не могла представить Кэла за мирной беседой с одним из самых опасных дикарей. И этот Калифорния Смит, который прекрасно себя чувствовал среди дикого племени, смел говорить ей, что она не может разобраться в собственной душе! Откуда он мог это знать? И знал ли он, кто он сам – белый или индеец? Сможет ли она когда-нибудь настолько понять его или себя, чтобы выяснить, почему несмотря ни на что Калифорния Смит претендует на место в ее сердце?

Дальше все шло без особых осложнений, но к тому моменту, когда на небе показалась луна, и были убраны все тарелки, миски и серебряные столовые приборы, большей частью нетронутые, нервы Маккензи были, как натянутая струна. Индейцы и ковбои смотрели друг на друга враждебно, а трое горных апачей надменно взирали на тех и на других. Лицо Кэла было спокойным и непроницаемым, а на лице Джеронимо, за исключением редкой улыбки, было написано такое безразличие, с которым Кэлу нечего было и тягаться. Кармелита выполняла свои обязанности, едва сдерживая слезы, готовая в любую минуту впасть в истерику. Лу пока держалась стойко, но неизвестно было, на сколько ее хватит. Одна Фрэнки вела себя совершенно непринужденно: болтала с Лу, Кэлом, Джеронимо – с любым, кто соглашался выслушать ее. Маккензи подумала, что как-нибудь на днях нужно будет объяснить девочке, кто друг, а кто враг.

Наконец Джеронимо, просидевший весь вечер, скрестив ноги, поднялся, и все поняли, что пора расходиться. Маккензи перевела было дух, но вдруг заметила, что индейцы направляются не к лошадям, а к месту за домом для гостей, где они устроили свой лагерь.

– Можешь не говорить мне, что они решили остаться, – сказала она Кэлу обреченно.

– Апачи не любят ездить в потемках, – объяснил Кэл. – Ночь – такое время, когда на землю приходят злые духи. Чаще всего они принимают обличье сов.

– Я никогда не думала, что апачи могут чего-то бояться, – сказала Маккензи со слабой улыбкой, – особенно сов.

– Все чего-то боятся.

– Даже ты?

– Даже я. Возле дома их встретила напряженно застывшая Лу.

– Они еще не уехали?

– Нет, – мрачно ответила Маккензи.

– К утру их здесь не будет, – успокоил женщину Кэл. Лу выдавила из себя жалкую улыбку.

– Калифорния, я не хочу тебя обидеть, но посоветовал бы ты своим друзьям и родственникам отправиться в резервацию.

Кэл покачал головой.

– Я не думаю, что кто-то способен убедить Джеронимо, что там ему будет лучше. Честно говоря, я не могу винить его. Плохо, что вокруг него льется кровь, но ведь его всего лишили.

– А он не стал лишать нас нашего имущества, – задумчиво произнесла Лу.

– Ты уложила Фрэнки спать? – спросила Маккензи.

– И Фрэнки, и Кармелиту. Лита попросила разрешения ночевать в моей комнате, и я только этому рада. Думаю, мне тоже пора спать. Надеюсь, когда я проснусь, с этим будет покончено.

Лу обняла Маккензи и отправилась на покой. Маккензи тяжело опустилась на диван и стала смотреть в окно на темный внутренний дворик. Кэл, судя по всему, уходить не собирался.

– Джеронимо думает, что это мое ранчо, а ты моя жена, – объяснил он, когда Маккензи вопросительно взглянула на него. – Он может удивиться, если увидит, что я иду спать в дом управляющего. Поверь, лучше будет, если он не узнает, что я его обманул.

Маккензи вздохнула.

– Да, я понимаю. Ты можешь лечь на кушетке в кабинете. Я не усну до тех пор, пока эти индейцы не уедут.

Кэл рухнул на стул и взъерошил волосы над повязкой.

– Мак, ничего не случится. Джеронимо – опасный человек, даже злой человек. Но он скорее умрет, чем совершит поступок, порочащий его честь. Он никогда не злоупотребит нашим гостеприимством, напав на нас. До тех пор, пока в лагере нет женщин, которые могли бы приготовить тизвин и напоить воинов, он сам будет охранять наш покой. – Тизвин?

– Это любимый спиртной напиток апачей. Женщины варят его сами, у некоторых есть рецепты, которые передаются из поколения в поколение – гордость семьи.

Я слышал, что в резервации были большие волнения, когда белые запретили варить тизвин.

– А жены наших апачей умеют варить его?

Кэл улыбнулся тому, что Маккензи назвала горных апачей «нашими».

– Наверное, да, но они не станут готовить его для Джеронимо. На всякий случай я велел Мако, Исти и Бею, чтобы их жены не показывались на глаза. Ты же заметила, что их нисколько не обрадовало появление этого отряда. Белые ошибаются, считая, что все апачи одинаковы.

Маккензи покачала головой.

– Я все равно не смогу уснуть.

– Тогда я останусь с тобой.

Ночь была долгая, часы тянулись мучительно. Маккензи попробовала было заняться чтением, но не могла сосредоточиться. Кэл сел напротив нее в кресло, которое когда-то было любимым креслом Фрэнка Батлера, и откинул голову на спинку. Глаза его были закрыты, мышцы расслаблены, но Маккензи чувствовала его готовность вскочить в любую минуту. Время шло медленно, а они молчали и даже не смотрели друг на друга. Глаза Кэла оставались закрытыми, казалось, он ничего не замечает. И в то же время Маккензи чувствовала себя очень спокойно, находясь в одной комнате с ним. Интересно, так ли уж он сам уверен в порядочности Джеронимо? Когда Маккензи перестала бороться с изнеможением, сдалась и уснула, полночь миновала давным-давно.

Во сне Маккензи почудилось, что апачи проснулись и ходят за домом для гостей, но в следующую минуту она ощутила на лице первые лучи восходящего солнца. Кто-то заботливо укрыл ее покрывалом, которое вчера вечером она оставила на спинке кресла Кэла. В пустой комнате было тихо. Маккензи была одна. Дом не спалили, и ее не зарезали во сне. Видимо, Кэл был прав, говоря о странной чести Джеронимо.

Когда Маккензи выбежала из дома и вдохнула прохладный утренний воздух, ей посчастливилось обнаружить еще одну вещь: пространство за домом для гостей опустело, от Джеронимо и его отряда не осталось никаких следов.

Дни после визита Джеронимо проходили нормально, но это странное спокойствие настораживало Маккензи. По опыту она знала, что настоящего покоя не бывает, а затишье – предвестник бури.

Однако, у Маккензи было так много дел, что на пустые размышления и тревоги не было времени. Она вместе с ковбоями объезжала пастбища, проверяла телят и жеребят, родившихся этой весной; вместе с Кэлом, горными апачами и Буллом Фергюсоном сопровождала двадцать двухгодовалых лошадок в форт Бьюкенен; а когда появлялась свободная минутка, Маккензи читала Фрэнки, помогала Лу и Кармелите на огороде, с цыплятами, с поросятами. К восторгу Фрэнки у Дейзи родились хорошенькие маленькие поросятки.

Ковбоев Маккензи оставила на попечение Кэла. Они, как обычно, были недовольны своей судьбой, сетуя на то, что им приходится много работать и совсем не удается повалять дурака. Они были недовольны присутствием горных апачей и оскорблены тем, что приходится работать на женщину – любовницу индейца. Визит Джеронимо не способствовал сближению Кэла с работниками ранчо. Если до этого ковбои побаивались индейских привычек Кэла, то после того, как Джеронимо приветствовал Смита как своего родственника, они стали по-настоящему бояться управляющего и не хотели с ним связываться. Одного взгляда Кэла бывало достаточно, чтобы прекратить ссору, готовую перерасти в драку; а стоило ему нахмуриться, как все бунтовщики замолкали. Маккензи видела, как Кэл обратил их страх против них самих. Эти люди привыкли бояться тех, кто ими руководил, а в руках Кэла страх оказался очень эффективным оружием, потому что он не злоупотреблял им, а просто умело пользовался.

Маккензи часто размышляла над тем, в каком невыгодном положении очутился Кэл. Наняли его с большой неохотой и лишь потому, что без него невозможно было обойтись; работники подчинялись ему только из страха. Такой человек, как Калифорния Смит, заслуживал лучшей участи.

Маккензи сама удивлялась этим мыслям. После того неприятного эпизода в конюшне ей следовало разозлиться на него, но в памяти остались слова Кэла о том, что он все еще любит ее, и глупое сердце не могло забыть их.

Чувствуя свое бессилие, Маккензи старалась держаться подальше от Кэла, хотя не знала, кого ей бояться больше – Кэла или самой себя. Со времени их стычки в конюшне Кэл относился к Маккензи подчеркнуто вежливо, даже в течение поездки в форт Бьюкенен. Он вел себя настолько безукоризненно, что это стало раздражать ее. После тех слов в конюшне она ожидала хотя бы маленьких подтверждений его негаснущей страсти. Как мог он целовать ее с таким жаром, говорить слова любви, а потом просто не замечать ее присутствия? Может, он понял тщетность своих попыток? Или ждет, когда она сама придет к нему? Или подшутил над ней?

Каков бы ни был ответ, находясь рядом с Кэлом, Маккензи чувствовала себя ужасно скованно. По дороге в форт Бьюкенен она все время держалась с противоположной от него стороны табуна, на ранчо старалась заниматься делами подальше от того места, где находился Кэл; но каждый день после ужина ей поневоле приходилось с ним встречаться.

Вечерние уроки верховой езды стали ежедневным ритуалом, и Фрэнки бы очень расстроилась, если бы мама пропустила хотя бы одну минуту того представления, которое устраивалось на спине медленно шагавшей добродушной лошади. Поэтому каждый вечер Маккензи в течение часа наблюдала за тем, как Кэл обучал их дочь умению удерживаться на лошади. Этот час был любимым временем суток Фрэнки, но не Маккензи.

Вслед за июлем пришел август. Дикая кобылица давно уже не была дикой, но отяжелела под бременем предстоящих родов. Фрэнки пересела со старой спокойной кобылы на ласкового пони, которого как-то субботним днем привез из Тумстоуна Кэл вместе с детским седлом, которое пятилетняя девочка могла надеть на лошадку самостоятельно, если встанет на скамеечку. Во время той же поездки Кэл приобрел приземистую чистокровную гнедую кобылицу для Маккензи вместо той, которую она потеряла в ходе столкновения с ковбоями «Бар Кросс». Фрэнки тут же назвала своего пони Голди, а мамину новую лошадь – Долли. Счастливая Лу готовилась к свадьбе, которая должна была состояться в сентябре после осеннего сбора урожая. Эймос приезжал на «Лейзи Би» уже не один, а два раза в неделю. Маккензи смотрела на них со смешанным чувством радости и отчаяния. Она радовалась счастью Лу и размышляла о своем одиночестве. «Эта земля создана для того, чтобы люди жили на ней семейными парами», – думала она.

Дни летели один за другим. Маккензи посвящала все свое время ранчо, дому, Фрэнки и ждала, когда что-нибудь нарушит это спокойствие: Кроссби опять возьмется за старое; апачи вернутся; внезапно пересохнут Дрэгон Спрингс, и жизнь на «Лейзи Би» прекратится. Казалось, она была готова ко всему, но беда, подстерегавшая ее, пришла совершенно неожиданно.

Как-то жарким августовским субботним днем Маккензи поехала в город за припасами в компании Кэла, Булла Фергюсона, и Гида Смолла. Пока Кэл был в торговом доме, Смолл у оружейного мастера, а Булл покупал упряжь и сапоги, Маккензи отправилась на поиски Израэля Поттса. Все чаще на общем пастбище стал попадаться скот с клеймом «Р. А.», под которым угадывалось клеймо «Лейзи Би». Уже больше половины всего скота, пившего воду из ее источников, носило клеймо «Р. А.». Маккензи могла бы и не признать в этих животных своих собственных, если бы ее ковбои не имели опыта подделки клейма. Она думала, что закон должен каким-то образом остановить этот безудержный процесс, но Израэль сразу же осадил ее:

– Поймайте их во время совершения подобных преступных действий и приведите сюда, тогда я смогу признать их виновными и посадить за решетку, – великодушно предложил он. – Или так: если Вы сумеете опознать виновных и назвать их имена, я займусь этим делом, Маккензи.

– Но, Израэль, – возразила Маккензи, – Вы же знаете, что я не могу назвать их имена, никто из моих людей не смог застать воров на месте преступления, хотя пару раз находили только что потушенные костры.

– Пепел ничего не может доказать. И почему Вы так уверены, что клеймо переделано? Вполне возможно, что к Вам забрели, перебравшись через речку, некоторые животные Армстронга. Ведь Вам известно, что это общее пастбище, и оно открыто для всех.

– Мои ковбои могут доказать, что клеймо переделано.

– Ну, из этого ничего не выйдет. Вы будете утверждать свое, а Армстронг будет все отрицать. Кроме того, Райт Армстронг – весьма уважаемый здесь человек.

– Я не утверждаю, что это дело рук Армстронга.

– А кто другой стал бы менять клеймо «Лейзи Би» на «Р. А.»? – спросил Израэль с преувеличенной вежливостью.

– Вы знаете – кто, – ответила Маккензи.

– Надеюсь, Вы не рассчитываете, что я буду строить обвинение, основываясь на женской логике? Как помощник шерифа по городу Тумстоуну и его окрестностям я действую на основании здравого смысла, а не на основании каких-то женских догадок и подозрений. Маккензи сердито нахмурилась.

– На Вашем месте, – продолжил Израэль более доверительным тоном, – я бы самостоятельно разобрался в этом деле. Если Вы обратитесь за помощью к закону, Ваш скот могут конфисковать, и Вы не увидите его, пока дело не решится. А кто знает, как оно может решиться?

Что можно было возразить на это? Так что день для Маккензи начался неудачно, но дальше пошло еще хуже.

Когда Маккензи с мужчинами вернулись на «Лейзи Би», навстречу к ним выбежала Лу. Едва взглянув на нее, Маккензи перепугалась до смерти – на Лу лица не было.

– Слава богу, вы вернулись! – закричала Лу. – Фрэнки пропала! Ковбои ищут ее повсюду, но пока, – голос ее задрожал, – никаких результатов.

Испуг Маккензи перерос в панику.

– Что значит – Фрэнки пропала? Как она могла пропасть?

– Она хотела покататься на своей лошадке… Лита присматривала за ней, она подумала, что Фрэнки в штольне… Ой, Маккензи! Я не могу поверить в то, что случилось! Сначала я подумала, что она играет возле дороги или где-то на пастбище, но прошло уже полтора часа с тех пор, как она исчезла!

На пастбище Фрэнки могла попасть ногой в норку суслика, в канаву, провалиться в болото. Там были змеи, кактусы, бродячие апачи и бездна других опасностей для такой маленькой девочки. Вдобавок ко всему, где-то за горами гремел гром и сверкала молния, скоро мог начаться проливной дождь, град, страшная гроза, хлынут такие потоки воды, что канавы превратятся в маленькие, озера. Фрэнки могла просто заблудиться, а в этой огромной долине они могут никогда не найти ее. Может, она сейчас где-нибудь плачет от боли или от испуга.

Нервы Маккензи были на пределе. Нужно было немедленно что-то предпринять, а она не могла сдвинуться с места. У нее сдавило горло, что она с трудом могла дышать, и вдруг прозвучал уверенный голос:

– Мы найдем ее, Мак.

Кэл по-прежнему сидел в повозке рядом с ней, на лице его была непроницаемая маска, но в голубых глазах горел такой огонь, что Маккензи немного успокоилась. Впервые с тех пор, как Калифорния Смит вернулся на ранчо, она могла сказать с уверенностью, что рада его присутствию.