Текст книги "Цветок Прерий"

ГЛАВА VIII

Войдя в полутемную прихожую, Кэл подумал, что дом Батлеров остался таким, как и прежде, но в то же время как-то изменился.

В углу стояла старая вешалка для шляп, только на ней не хватало шляпы Фрэнка Батлера. В застекленном шкафу для оружия было так же тесно, как в былые времена: винтовка Фрэнка стояла в одном ряду с двенадцатизарядным дробовиком и двумя винчестерами. На сверкающей металлической поверхности стволов, как всегда, не было ни единого пятнышка, ни одной пылинки, а деревянные части были отполированы до блеска. Несомненно, Маккензи знала цену хорошему оружию, но, возможно, за арсеналом следила Лу.

Кэл подошел к приоткрытой двери, ведущей в кабинет. При Фрэнке все здесь бывало завалено бумагами, теперь же на массивном дубовом столе и в шкафах царил идеальный порядок, и едкий дым любимых сигар Фрэнка давным-давно выветрился… Когда-то в этом кабинете Батлер попросил Кэла покинуть «Лейзи Би» – спокойно, без всякой злобы. Он пожелал молодому человеку хорошо устроиться в другом месте, Фрэнк хотел ему только добра, но без Маккензи. Он сказал, что Кэл хороший парень, но его дочь слишком молода и наивна, она не понимает, что такое любовь, и к чему могут привести ее выдумки о том, что она любит Калифорнию Смита.

Кэл улыбнулся, хотя эти воспоминания больно укололи его. Фрэнк понимал свою дочь еще хуже, чем Кэл, а понять в ней все не смог ни тот, ни другой. Кэл прекрасно помнил, в каком был шоке, когда в ту ночь Маккензи пришла к нему и потребовала, чтобы он на ней женился. Несмотря на свою наивность, она инстинктивно догадалась, как получить то, чего ей хотелось: Кэл быстро отказался от честного намерения оставить ее в покое. Когда женщина так желанна, ей ничего не стоит соблазнить тебя. Если бы на следующее утро он не очнулся от этого наваждения, если бы они уехали вместе, как хотела Маккензи, интересно, что было бы с ними теперь? Надоело бы Маккензи быть женой вечного изгнанника и дикаря? Померкла бы ее радость, когда она превратилась бы в спутницу «желтоволосого апача»?

Из комнаты послышался смех, вернувший Кэла к реальности. Он тихо подкрался к приоткрытой двери и заглянул внутрь. Фрэнки сидела на подоконнике возле матери. Обе головы – одна рыжая в ярком свете солнца, бьющего в окно, другая золотистая – вместе склонились над книгой, лежавшей на коленях Маккензи. Она читала вслух, а Фрэнки тыкала пальчиком в картинки и хихикала. Они обе были так увлечены, что не заметили присутствия Кэла.

«Кое-что хорошее мы с Маккензи все-таки создали тогда», – подумал Кэл. Фрэнки была для него солнечным лучом, осветившим всю дальнейшую жизнь. Светлая, всегда смеющаяся, такая простодушная и общительная – она была чудесным ребенком. В тот ужасный день, когда Маккензи навсегда лишилась беспечного веселья, ее доверчивость и смех перешли в ребенка, который уже был зачат. Любовь, которой суждено было зачахнуть, не успев расцвести и окрепнуть, подарила этот прекрасный плод.

Кэл продолжал смотреть, не отрываясь, впитывая эту счастливую картину, и тихо улыбался. Но вдруг Маккензи подняла глаза от книги – на какое-то мгновение взгляд ее потеплел, но она тут же прогнала улыбку с лица и придала ему обычное выражение неприступности.

– Я… я постучал, – начал неуверенно объясняться Кэл, – но никто не ответил…

Маккензи молчала – видимо, она очень испугалась.

– Наверное, я не услышала, – сказала она наконец, – в чем дело, Кэл?

– Джордж и Гил обнаружили в долине пятерых кастрированных бычков. Клеймо «Лейзи Би» кто-то на них переделал на надпись «Р. А», причем, очень умело, но парни заметили подделку.

Кэл не стал упоминать о том, что и Джордж Келлер, и Гидеон Смолл в былые времена тоже занимались подделкой клейма, поэтому у них был наметан глаз на такие вещи.

Маккензи закрыла книгу и нахмурилась.

– «Р. А.», – задумчиво повторила она, – я не знаю такого клейма, но могу поклясться, что в этом деле не обошлось без Натана Кроссби. Если бы кто-то захотел украсть скот, его просто бы украли, а не стали возиться с подделкой клейма.

Ласково шлепнув Фрэнки по колену, Маккензи поднялась.

– Мне нужно сходить в кабинет и проверить, нет ли такого клейма в моих книгах.

– А дальше мы не будем читать? – разочарованно спросила девочка.

– Мы обязательно дочитаем этот рассказ, малышка. Я сейчас вернусь.

Когда Маккензи вышла, Фрэнки слегка поморщилась от досады, но не стала строить обиженных гримас. Ее мама всегда говорила, что дуются только маленькие дети, и каждый раз, когда Фрэнки начинала дуться, мама делала такое «надутое» лицо, дразня девочку, что Фрэнки не могла удержаться от смеха. Поэтому сейчас малышка не позволила себе распускаться, боясь, что мама вернется и начнет корчить рожицы перед Калифорнией; а Фрэнки не хотела, чтобы мамочка глупо выглядела перед ним, она хотела, чтобы ее мама приглянулась Кэлу, и он навсегда остался на их ранчо.

Калифорния пришелся Фрэнки по душе. Она немного побаивалась всех других работавших на ранчо мужчин. Ну, может быть, не побаивалась, а просто они не нравились ей. В конце концов, Фрэнки было уже пять, а пятилетняя девочка не должна бояться, как маленькая.

А те другие мужчины часто плевались, от них плохо пахло, но самое главное – они никогда так не улыбались Фрэнки, как это делал Калифорния. Девочка хотела, чтобы Калифорния остался на ранчо, а если он женится на ее маме, он обязательно останется.

Фрэнки спрыгнула с подоконника, подошла к Кэлу и потянула его за штанину.

– Мама читала мне книжку, – сказала она и протянула ему книгу.

Кэл стоял и смотрел в ту сторону, куда исчезла ее мама, и по выражению его лица Фрэнки решила, что мамочка все-таки ему нравится. Она не станет рассказывать Кэлу, как плохо мама называла его, когда думала, что Фрэнки не слышит. Он может обидеться, если узнает, что мама называла его «надутой змеиной задницей» или не «надутой», а как-то еще – Фрэнки уже не помнила. Ее живо отправили бы в угол, если бы она повторила те слова. Фрэнки даже не знала, что у змей бывает задница, но, естественно, Калифорнии не понравилось бы, что мама так нехорошо называла его.

– А ты любишь книги?

Кэл, улыбаясь, смотрел на девочку. Фрэнки подумала, что у него замечательная улыбка – все зубы целые и белые, на щеках появляются ямочки, а голубизна глаз становится еще ярче.

– Мама читала мне сказки, которые сочинил человек по имени Эзоп. В слове «Эзоп» первая буква «э» – я уже знаю, ведь я учусь читать! – похвасталась Фрэнки. – А твоя мама читала тебе книги, когда ты был маленьким?

Кэл устроился на подоконнике и задумался. Девочка и не подозревала, что задала ему такой сложный вопрос.

– Мою маму звали Дон-сей. Она рассказывала мне много сказок, но они не были написаны в книгах, как эта, которую сочинил мистер Э…

– Эзоп. Э-зоп, – она гордо повторила это имя.

– Да. Люди, с которыми я жил, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, – апачи. Они не пишут на бумаге. Они говорят на языке, который существует только в их мыслях.

– Ты хочешь сказать, что индейцы не умеют читать?

– А им не нужно читать. Их сказки, законы и обычаи передаются от родителей к детям с помощью простых слов. Среди апачей много замечательных рассказчиков, которые могут часами развлекать детей и взрослых.

Это показалось Фрэнки очень занимательным.

– И что происходит в этих сказках?

– А ты хочешь услышать такую сказку?

– Конечно! – Фрэнки подпрыгнула и забралась на подоконник. – Пожалуйста, Калифорния, – сказала она, принимая обычную позу, в которой она слушала.

Для этого девочка положила руку Калифорнии к себе на плечи и прижалась к нему сбоку. Да, прижиматься к Калифорнии совсем не то, что к маме. Он был, как нагретый солнцем камень, – такой же теплый и твердый. Когда девочка устроилась возле Кэла, ей показалось, что она наконец-то получила то, чего ей давно не хватало. Фрэнки очень понравилось сидеть рядом с Кэлом, но про сказку она не забыла.

– Теперь ты можешь начинать, я готова.

– Хорошо, – сказал он.

Кэл придерживал ее плечики так бережно, будто Фрэнки была хрупкой, как стекло. А девочка заметила в его глазах такой же теплый свет, как у мамы, когда они вот так сидели вместе.

– Эту сказку мне рассказывал отец.

– Он рассказывал тебе сказки? – удивилась Фрэнки.

Те апачи, которых Фрэнки успела повидать за свою короткую жизнь, не были похожи на людей, способных рассказывать сказки маленьким девочкам и мальчикам.

– Мой папа хорошо умел говорить. Он много раз рассказывал мне историю о великой ссоре Молнии и Ветра. Ты хочешь услышать ее?

– Разумеется!

– Как-то много лет назад Молния и Ветер вели беседу.

– Молния и ветер не умеют разговаривать! – засмеялась Фрэнки.

– В этой сказке умеют. Это два могучих создания природы, и у них очень крутые характеры.

– А-а, ну, хорошо. О чем они разговаривали?

– Они спорили о том, кто самый сильный на земле и кто приносит больше всех добра. Ветер очень рассердился, когда Молния сказала, что она самая сильная в мире, и вполне может обойтись без Ветра.

– Ого! И что сделал Ветер?

Фрэнки сразу представила, как Ветер в ярости крушит все, что попадется: она однажды видела, как рассерженный ковбой швырял все подряд.

– Ветер пропал. Он покинул землю и спрятался в таком месте, где никто не мог найти его. Люди испугались, потому что поняли, что без ветра очень плохо – на землю перестал падать дождь, и началась великая засуха.

– Но это же ужасно!

– Поэтому люди созвали всех птиц и попросили их найти Ветер. Они даже отправили на поиски пчелу, потому что она могла пробраться в самые маленькие щели и дырочки, в которых мог спрятаться Ветер.

– Меня один раз ужалила пчела. Было очень больно.

– Та пчела не стала бы кусать тебя, – сказал Кэл, – она была слишком увлечена розысками Ветра.

– И она нашла его?

– Да, нашла. Ветер спрятался очень далеко и сначала страшно рассердился на пчелу, что она потревожила его, и не захотел с ней разговаривать. Тогда пчела стала звать его по имени.

Фрэнки удивленно спросила:

– Как это по имени? Она не ругалась на него?

– Нет, – стал объяснять Кэл. – Пчела назвала Ветер его собственным именем. Апачи никогда не называют человека его настоящим именем за исключением очень важных случаев. Поэтому, когда пчела произнесла имя ветра и попросила его вернуться, Ветру пришлось послушаться, ведь он понял, что пчела хочет сказать ему что-то очень важное.

– И он вернулся? – с интересом спросила Фрэнки.

– Ветер был очень обижен, – продолжал Кэл. – «Молния говорила, что сможет обойтись без меня. Почему люди хотят, чтобы я вернулся?» – Кэл изобразил хриплый голос Ветра, и Фрэнки довольно захихикала.

– А что было дальше?

– Пчела рассказала Ветру, что люди ужасно страдают. Из-за того, что Ветер спрятался, на землю не выпало ни одной дождинки, и теперь земля высохла и стала такой горячей, что может загореться.

– О-о-о…

– Когда Ветер услышал это, он сказал, что согласен поговорить с Молнией, но только через четыре дня. Молния должна придти на вершину самой Высокой горы, где живет радуга, и ждать его там. Когда через четыре дня Ветер пришел туда, его ждала не только Молния, но Земля и Солнце тоже. Солнце прикатилось с востока в виде горячего вихря.

– Как те пыльные бури, которые иногда бывают у нас?

– Именно так, только это была солнечная буря. Фрэнки засмеялась.

– Ну, вот. На верхушке радуги Ветер и Молния обнялись и помирились. Вместе они сделали землю такой же прекрасной, как прежде. На земле появилась вода и выросла трава. А Молния глубоко вздохнула, и из нее выскочили четыре существа, которых она послала в разных направлениях: восток…

– Запад, север и юг, – гордо подсказала Фрэнки.

– Верно. Эти существа стали еще и временами года, поэтому у нас бывает лето, осень, зима и весна.

Девочка весело захлопала в ладоши.

– Солнце дало Ветру и Молнии трубку – они покурили и окончательно помирились. На земле настало благоденствие, а Ветер и Молния расстались друзьями.

– Это очень хорошая сказка! – сказала Фрэнки от всей души. – А теперь дочитай, пожалуйста, ту книгу, которую читала мне мама!

Кэл растерянно посмотрел на книгу.

– Честно говоря, я не очень-то умею читать. Фрэнки открыла рот от изумления. До сих пор она думала, что все взрослые умеют читать или почти все. Хотя мама как-то говорила ей, что некоторые ковбои не умеют читать. Калифорния сказал, что индейцы тоже не читают книг, но ведь Калифорния не настоящий индеец, потому что у него светлые волосы. К тому же, он гораздо красивее и лучше тех ковбоев, которые живут в бараке… Нет, просто не может быть, чтобы он не умел читать!

– Ты хочешь сказать, что тебя никто не учил?

– Когда я ушел от индейцев, я жил в одной семье в Тусоне. Там была школа, в которой меня пытались научить читать, – он смущенно улыбнулся девочке, – но у них ничего не получилось. После этого я жил в форте Бьюкенен у сержанта по имени Джош Камерон. С его помощью я немного научился читать и считать. Но я читаю так медленно, что ты устанешь слушать.

– Ой, я не знала, – Фрэнки явно огорчилась, но тут же в ее маленькой головке возникла блестящая идея, будто какая-то добрая фея подсказала ее, но фея, по всей видимости, была еще большой проказницей!

– Я буду учить тебя читать, Калифорния! А ты научишь меня ездить верхом! Мама не хочет, а ты сможешь!

– Твоя мама не хочет учить тебя ездить на лошади?

– Да, но я не думаю, что она будет против, – Фрэнки старалась опередить все возражения. – Конечно, она разрешит! Она просто… просто так занята, что ей некогда возиться с этим, но мама знает, что я уже достаточно большая, чтобы ездить на лошади.

– О, я уверен, что она знает, какая ты большая!

Калифорния так хитро улыбнулся, что Фрэнки подумалось – не смеется ли он над ней? Но все-таки он не сказал «нет». Пока не сказал.

– Я учил ездить верхом твою маму, когда тебя еще не было на свете.

Девочка не поверила ему.

– Ты же приехал сюда, когда я уже была!

– Это так, – согласился Кэл, – но когда-то, очень давно, я работал на этом ранчо у твоего дедушки, а потом сюда приехала твоя мама. Она тоже не умела ездить на лошади и просила, чтобы я научил ее, точно так же, как ты, только с той разницей, что не обещала за это научить меня читать.

Фрэнки показалось, что лицо Калифорнии приняло какое-то странное выражение, будто он одновременно проглотил что-то сладкое и горькое.

– Но она подарила тебе что-нибудь за это?

– Да, – ответил он задумчиво, – она что-то подарила мне. Она подарила… очень важную вещь.

– Так что же это за вещь?

Лицо Кэла стало таким, как бывает у взрослых, когда они не хотят рассказывать, о чем думают. Фрэнки часто с этим сталкивалась.

– Она дала мне… что-то очень хорошее, но только это секрет, о котором знаем только мы с твоей мамой.

– У-у… – Фрэнки была разочарована, но вдруг подумала, что пора кое в чем признаться Кэлу.

– Калифорния!

– Что?

– По правде говоря, я ведь тоже плохо читаю. Мама учит меня. Но как только я научусь сама, научу и тебя!

Кэл мягко улыбнулся.

– Это будет здорово.

– Но ведь я достаточно большая, чтобы учиться ездить на лошади, правда? Я так хочу ездить верхом!

Маккензи тихо стояла в дверях и слушала, как ловко Фрэнки добивается исполнения своего заветного желания.

Когда Маккензи увидала их сидящими рядом, у нее больно сжалось сердце. Рука Кэла лежала на детском плечике, словно оберегая его, а сама Фрэнки смотрела на отца, как на какое-то божество. Они смотрелись совершенно естественно, когда вот так вот сидели рядом. В конце концов, она его дочь. Фрэнки может и не знать этого – Маккензи будет все отрицать, если девочка когда-нибудь спросит, но сколько бы она ни отрицала, факт остается фактом. Когда Кэл смотрел на девочку, у него теплели глаза, как раньше, когда он смотрел на Маккензи.

Стоя в дверном проеме и поглядывая за этим маленьким сообществом, которое сформировалось в минуты ее отсутствия, Маккензи испытала болезненное чувство утраты. Ей захотелось, чтобы Калифорния Смит опять смотрел на нее глазами влюбленного. Как хорошо было лежать в его объятиях! Эти руки были так нежны, так заботливы и внимательны! Маккензи обожала их, о, как она их обожала!

Маккензи напомнила себе, что любовь умерла, и осталась только горечь. Между ними пролегла пропасть, и Кэлу не было места ни в жизни Маккензи, ни в жизни ее дочери. Когда Маккензи видела, какими глазами Фрэнки смотрит на отца, ей приходилось запирать свое сердце на замок. Поездки верхом вместе с Кэлом станут не просто забавой, они еще больше сблизят отца с дочерью. Неужели какой-то инстинкт подсказывает Фрэнки, что Кэл – не простой работник на их ранчо?

Маккензи решила, что пора прекратить беседу, пока она не зашла слишком далеко.

– Мне кажется, что тебе нужно немного подрасти, прежде чем садиться на коня, – ласково проворчала она.

Фрэнки удивленно оглянулась, а Кэл нисколько не смутился, и Маккензи поняла, что он видел ее возле дверей. Человек, проживший столько лет среди апачей, видит и слышит все, что делается вокруг него.

– Но, мама! – Фрэнки начала бурно возражать. – У Исси уже есть собственный пони! И мне пора учиться ездить верхом!

– Изабелла на два года старше тебя, малышка, и на три дюйма выше.

– А у Калифорнии была лошадь, когда он был таким, как я!

Маккензи недовольно глянула на Кэла, он словно не заметил этого – он смотрел на Фрэнки.

– Ну, пожалуйста, пожалуйста! – умоляла девочка. – Калифорния обещал, что будет учить меня!

Маккензи больше не могла сопротивляться мольбам дочери и теплому взгляду Кэла.

– Но… если ты пообещаешь, что будешь слушаться мистера Смита и будешь очень осторожна.

– Конечно! Конечно я буду слушаться! – счастливая Фрэнки скатилась с подоконника и запрыгала по комнате, хлопая в ладоши.

– Пойдем прямо сейчас, а?

– Фрэнки, у мистера Смита еще есть дела. Ты не должна мешать ему работать.

Фрэнки сразу же перестала скакать и веселиться.

– Да, мамочка.

– А теперь пойди во двор и, пожалуйста, полей цветы; потом помоги бабушке в саду – она собирает с грядок овощи к обеду.

– Хорошо, мама, – Фрэнки понеслась было к выходу, но тут же перешла на степенную походку, явно желая порадовать маму.

Когда девочка скрылась из виду, Маккензи повернулась к Калифорнии.

– Мак, не волнуйся, – сказал он с улыбкой. – Я не допущу, чтобы с ней что-то случилось. Ты же должна знать, что я хороший учитель.

Маккензи вспомнила те утренние и вечерние часы, которые они проводили на площадке для выгула лошадей. Она сидела на спокойно ступавшей лошади, а Кэл терпеливо объяснял, как надо приноравливаться к ритму шагов лошади, и как при этом расслаблять свое тело. Маккензи не особенно интересовалась тогда этими объяснениями, ей хотелось быть рядом с ним, и, безусловно, она добилась своего – он обучил ее не только верховой езде!

Ее лицо вспыхнуло от непрошенных воспоминаний. По улыбке Кэла Маккензи поняла, что он думал о том же.

– Я нашла буквы «Р. А.» в списке, – сказала Маккензи, желая направить мысли в другое русло. – Это инициалы Райта Армстронга, его ранчо находится к северу от нашего, рядом с рекой. Они с Кроссби друзья, но я не думаю, что Армстронг принялся вытворять то же самое, что и Натан. Он всегда казался порядочным человеком, но в таком случае, – в ее голосе послышалась горечь, – я плохо разбираюсь в людях.

– Человеческая натура обманчива, – ответил Кэл. – Иногда мы видим людей такими, какими они хотят нам представляться, а не какими есть на самом деле.

– Хорошо. Во всяком случае, мне кажется, не стоит обсуждать это с Райтом. Все-таки я подозреваю, что за этим стоит Кроссби. Хотя не совсем понятно, почему Кроссби не поставил свое клеймо, если уж решил заняться подделкой?

– Изменить клеймо «Лейзи Би» на буквы «Р. А.» намного легче, чем на клеймо «Бар Кросс», – заметил Кэл. – Может, он рассчитывал на то, что ты не заметишь подделки? Что касается скота, дела на ранчо обстоят не лучшим образом – в этом году мы продадим мало голов и без этой потери.

Маккензи глубоко вздохнула.

– Что же нам делать?

– Сейчас? Ничего. Мы не видели, кто изменил клеймо, и не сможем доказать свои обвинения. Кроме того, если ты обвинишь Армстронга, может пострадать невиновный. А против Кроссби у нас нет ничего, кроме подозрений. Я скажу людям, чтобы они строго следили за скотом. Если бы мы поймали тех, кто занимается подделкой, на месте преступления, тогда бы закон был на твоей стороне.

– А если мы не сможем застать их? Ты же сам сказал, что нам нельзя терять скот.

– Когда будем загонять скот, мы заберем всех своих животных, включая и тех, у кого изменено клеймо. Если Кроссби или Армстронг станут возмущаться, тогда и разберемся с ними.

– Господи, как я устала от этих проделок! Мне надоело подсчитывать убытки.

– Скоро этому придет конец, Мак. Кроссби сам попадет в вырытую яму. Ты вложила очень много труда в «Лейзи Би», и, как он ни старается, ему не удается разорить тебя. Не сдавайся.

Маккензи почувствовала удовольствие от похвалы. Ее прежняя злоба на Кэла почти совсем прошла, а это было опасно. Поэтому она снова попробовала ухватиться за воспоминания о том утре, когда она проснулась в его постели и узнала, что он собирается уезжать без нее. Но на этот раз даже такое горькое воспоминание не остановило движения сердца Маккензи.

– Я и не думала сдаваться, – заверила она.

Кэл улыбнулся и пошел к выходу.

– Если ты пошлешь Фрэнки после ужина на площадку для выгула, я посажу ее на старую Бродягу и буду очень осторожен, – пообещал он.

– Если Фрэнки что-нибудь повредит себе, я спущу с тебя шкуру, – сурово предупредила Маккензи.

– По-моему, пару раз ты уже пыталась это сделать, – мягко заметил Кэл.

Маккензи не смогла придумать, что на это сказать, отчасти потому, что он был совершенно прав, а отчасти потому, что она только сейчас поняла – он смотрел на нее с такой же нежностью, как только что смотрел на Фрэнки…

Возле двери Кэл взял ее под руку. Когда он заговорил, голос его был абсолютно серьезен:

– Мак, Фрэнки слишком много значит для нас обоих. Ведь мы вместе создали…

Маккензи отпрянула и оказалась в ловушке между стеной и телом Кэла. Не похоже было, что в эту минуту он думал о своей дочери. Этот звериный блеск глаз был хорошо знаком Маккензи. Она не шевелилась, одновременно боясь и стремясь к нему.

Губы Кэла нежно коснулись ее рта. Он разделил ее губы языком, и Маккензи перестала дышать. От его прикосновений по спине забегали мурашки… И Кэл исчез, закрыв за собой дверь.

Маккензи бросилась к окну – он шел к конюшне. Она стояла, как парализованная, до тех пор, пока за Кэлом не закрылась большая деревянная дверь.

Когда через четверть часа в дом вошел Эймос Гилберт, Маккензи все еще сидела на диване и чувствовала себя совершенно сбитой с толку. Он просунул голову в комнату и спросил:

– Разве Лу не предупредила тебя, что я приеду к обеду вместо ужина?

Маккензи подскочила, как ужаленная.

– Мне открыла дверь Кармелита…

– Ой, Эймос, извини. Конечно же, Лу говорила мне. Ведь сегодня четверг?

Маккензи замолчала и попыталась собраться с мыслями. И как только она могла из-за какого-то поцелуя так размечтаться, что забыла обо всем на свете!

– Я думаю, Лу в саду вместе с Фрэнки. Они должны собрать свежих овощей к обеду.

Эймос как-то странно посмотрел на нее, и Маккензи забеспокоилась – вдруг он догадался о том, что она позволила Калифорнии Смиту поцеловать себя? И что самое страшное – этот поцелуй был ей приятен!

– Хорошо, что Кэл вернулся, – сказал Эймос. – Я видел его на коне, когда подъезжал сюда.

Маккензи улыбнулась. Вид у нее, наверняка, был идиотский.

– Да, он вернулся. Оказывается, он оставлял в городе записку о том, что поедет искать людей для нашего ранчо, а мы уехали слишком рано и не получили ее.

Эймос улыбнулся с таким видом, будто хотел сказать «я же говорил тебе».

– Я был уверен, что Кэл не такой человек, чтобы сбежать, не сказав ни слова.

– Не растравляй рану, Эймос.

– Разве я на это способен?

– Еще как! Эймос хмыкнул.

– Во всяком случае я рад, что все выяснилось. Как твой новый управляющий справляется со своими обязанностями?

– Пока ничего не изменилось.

Она покраснела, и Эймос, конечно, все понял по ее лицу. Все изменилось, да еще как! Просто Маккензи не решила – к лучшему эти перемены или к худшему. Видя ее замешательство, Эймос счел за благо удалиться.

– Ну, ладно. Пойду-ка я посмотрю, не нужна ли помощь Лу и Фрэнки. Ничего так не улучшает вкус пищи, как свежая морковь и горошек.

На протяжении всего обеда Маккензи сидела с отсутствующим видом – мысли ее были далеко. Она думала о том времени, когда они с Калифорнией Смитом были моложе и значительно глупее, по крайней мере, она-то точно не блистала умом. Маккензи не давал покоя сегодняшний поцелуй: она пыталась убедить себя в том, что Кэл поцеловал ее просто в порыве чувств, потому что восхищается ребенком, а не матерью. Но в то же время Маккензи понимала, что напрасно обманывает себя – это был не поцелуй благодарного отца, а поцелуй страстно желавшего мужчины. Неужели Кэл все еще неравнодушен к ней? Да, незаметно для себя Маккензи потеряла власть над своими чувствами, никакие болезненные воспоминания не помогали теперь разжечь ненависть к Кэлу, и она страшилась этого.

– Маккензи!

Она оторвала взгляд от тарелки. Судя по тону оклика, Лу уже не в первый раз пыталась привлечь ее внимание.

– Что?

– Я говорю, что мы с Эймосом скоро поедем в город. Нам ничего не нужно купить?

– Нет, – рассеянно ответила Маккензи, – кажется, ничего. Вы останетесь у нас на ночь, Эймос? Я велю Кармелите приготовить дом для гостей.

– Нет, спасибо. Мы постараемся вернуться пораньше. Фрэнки, ты хочешь поехать с нами?

– Я не смогу поехать, – поспешно сказала девочка, – Калифорния будет учить меня ездить на лошади вечером после ужина.

– Не может быть! – Эймос широко улыбнулся. Фрэнки очень понравилась такая реакция, и она тоже скорчила довольную рожицу.

– Должно быть, ты очень понравилась Калифорнии, раз он согласился на это.

– Да, – с жаром заверила Фрэнки, – он очень любит меня!

Эймос и Лу победно глянули на Маккензи.

– Не спешите с выводами, – предупредила она. Как Эймос и обещал, поездка в город не затянулась.

Через час после ужина, когда деревья стали отбрасывать длинные тени, и все вокруг окрасилось цветом заката, перед домом остановилась коляска Эймоса. Услышав скрип колес, Маккензи отложила в сторону книгу, которую безуспешно старалась прочесть. В комнату вошла Лу.

– Я видела Фрэнки на первом уроке.

– Да, она в экстазе.

– Похоже, это тебя не радует.

– Мне не нравится то, что Фрэнки так привязалась к Кэлу, из этого не выйдет ничего хорошего.

Лу пожала плечами. Было ясно, что ее мысли заняты чем-то другим. А когда Маккензи пригляделась повнимательнее, она заметила, что щеки Лу пылают.

– Где Эймос! – спросила Маккензи.

– Он ставит коляску в конюшню, все-таки решил остаться на ночь.

– Это хорошо, ехать в город в потемках опасно. Лицо Лу стало еще краснее.

– Маккензи, мне нужно кое-что сказать тебе… Маккензи улыбнулась.

– Ты выглядишь так, как будто только что прибежала с пожара, Лу. Что произошло?

– Маккензи! – торжественно начала Лу. – Он сделал мне предложение.

В самом этом факте не было ничего удивительного: Эймос периодически делал Лу предложения, а она отклоняла их, сурово предупреждая, чтобы это было в последний раз. Но на сей раз, принимая во внимание взволнованное состояние Лу, дело обстояло по-другому.

– Ты хочешь сказать, что он сделал настоящее предложение?

– Вот именно!

У Маккензи захватило дух, хотя ответ был написан на счастливом лице Лу.

– Ты приняла его?

– Да, я согласилась.

Маккензи растерялась. Нужно было что-нибудь сказать, но она не знала, что. Поздравляю, желаю счастья, какой приятный сюрприз – она ничего не могла выговорить. И Лу поняла ее молчание по-своему.

– Дорогая, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Я не перестала любить твоего отца и всегда буду помнить Фрэнка Батлера. Но и Эймоса я люблю – он живой, и он здесь, рядом. Маккензи, дорогая, я не из тех женщин, которые могут быть счастливы, живя без мужчины.

Маккензи встала и крепко обняла женщину, давно ставшую для нее родной.

– Лу, ты ошибаешься. Я была просто… очень удивлена. Я тоже люблю Эймоса, он прекрасный человек, и я страшно рада за тебя!

– О, я так счастлива! – Лу раскинула руки и закружилась по комнате. – Так счастлива, так счастлива!

Маккензи лишь смущенно улыбалась – что случилось с ее рассудительной, серьезной, величественной мачехой?

– Завтра мы с тобой начнем планировать брачную церемонию. Завтра, я не сегодня, когда Эймос еще здесь, – она вздохнула с блаженной улыбкой, – мужчины так устают от этих дел! Ты, я и Фрэнки должны будем решить, кого пригласить, что подавать на стол… Ой, как давно мы здесь не веселились! Это венчание будет так кстати!

Маккензи вспомнила о том, что шесть лет назад она тоже мечтала о свадебном веселье, и улыбка тут же слетела с ее лица. Эта перемена настроения не укрылась от Лу.

– Послушай, Маккензи, я не хочу, чтобы ты думала, что Эймос станет вмешиваться в наши дела на ранчо. Нет, я решила переписать ранчо на твое имя. Эймос – обеспеченный человек и сможет меня прокормить.

– Ну, что ты, Лу! Я ни о чем таком даже и не думала… Ты ведь начинала здесь вместе с моим отцом, – возразила Маккензи.

Лу на минуту нахмурилась, но ничто не могло омрачить ее радость.

– Фрэнк мечтал о том, что ранчо перейдет к тебе, а не ко мне. А сейчас перестань дуться и расстраиваться – Эймос может войти в любой момент, а он боится, что ты осудишь его намерение увезти меня.

Лу выглядела такой довольной, что при всем желании Маккензи не смогла бы осудить ее, за один день Лу помолодела лет на десять. Эймос тоже был счастлив; он всегда был внимателен к Лу, но теперь, когда их будущее определилось, его глаза светились такой радостью, что Маккензи больно было на него смотреть. Она почти уже забыла, что такое любовь, и какие чудеса она способна творить.

Когда Маккензи легла в постель и стала вспоминать весь прошедший день, к стыду своему она поняла, что завидует мачехе. По сравнению с Лу, которая была на двадцать лет старше, Маккензи чувствовала себя высохшей старой девой, не способной ни на какие эмоции. Во сне она видела церемонию венчания, но невестой была не Лу, а она сама. Венчание, о котором она мечтала шесть лет назад. Затем ей приснилась та единственная ночь, которую она провела с Калифорнией Смитом, и Маккензи начала стонать и метаться во сне. Она видела, как неумело пыталась соблазнить его, как Кэл заботливо успокаивал все ее тревоги, как умело овладел ею. Она вновь испытала то блаженное чувство, которое охватило ее, когда их тела двигались в едином ритме; ощущала те же запахи, волнующие запахи, слышала свой собственный крик экстаза. Но на этом сон не закончился. Все еще пылая от страсти в объятиях Кэла, Маккензи случайно повернулась к окну – тьма начинала рассеиваться, близился рассвет. Она увидела столбы пыли, крутившейся в бешеном вихре, услышала конский топот и резкие воинственные крики индейцев. Дикари неслись прямо к дому, где она лежала вместе со своим любовником. Кэл посмотрел на нее и улыбнулся. Маккензи прижалась к нему всем телом, зная, что скоро потеряет его. В окне возникло темное усмехающееся лицо индейца, а потом все стекло залилось кровью.