Текст книги "Девочки"

10.

Дома у Даттонов громко тикали часы. Яблоки в плетеной корзинке казались восковыми, старыми. На каминной полке стояли фотографии: знакомые лица Тедди и его родителей. Сестры, которая вышла замуж за продавца IBM. Я ждала, что вот-вот распахнется входная дверь, что кто-то застукает нас здесь. Солнце осветило разноцветную бумажную звезду в окне, она ярко вспыхнула. Миссис Даттон, наверное, потратила много времени на то, чтобы налепить ее на стекло, чтобы украсить свой дом.

Донна зашла в одну комнату, вышла. Слышно было, как она хлопает выдвижными ящиками, двигает какие-то вещи.

В тот день я словно бы впервые увидела дом Даттонов. Заметила, что в гостиной у них ковер. Что на кресле-качалке лежит подушка, вышитая крестиком – похоже, вручную. Что на телевизоре хлипкая антенна и что здесь пахнет какой-то затхлой ароматической смесью. Напоминания о том, что хозяев нет дома, выплескивались буквально отовсюду: из разложенных на журнальном столике газет, из открытого пузырька с аспирином в кухне. Без Даттонов это все теряло смысл, казалось размытыми силуэтами в объемном кино, которым только очки могли придать резкость.

Донна все двигала предметы – в основном мелочи. Синий стакан с цветами сдвинула дюйма на четыре влево. Пнула туфлю, так что она отлетела от своей пары. Сюзанна ничего не трогала, сначала – ничего. Она хватала вещи глазами, всасывала все: фотографии в рамках, керамического ковбоя. При виде ковбоя Сюзанна с Донной снизошли до хихиканья, но мне смешно не было; только странное ощущение в животе, резь пустого солнечного света.

Мы втроем отправились в забег по мусорным бакам – на чужой машине, принадлежавшей, скорее всего, Митчу. Сюзанна включила радио – KFRC, Кей-О Бейли на “Волне 610”. Донна и Сюзанна вели себя очень оживленно, и я тоже. Радовалась, что вернулась к ним. Сюзанна припарковалась возле стеклянного фасада “Сейфвэя” – знакомый мне магазин, крыша с зеленым бортиком. Мать тут иногда покупала продукты.

– Ну что, пора цап-цап! – Донна старательно рассмеялась.

Голодным зверьком она нырнула в контейнер, подвязав юбку над коленями, чтобы можно было зарыться поглубже. С наслаждением возилась в мусоре, в чавкающей жиже.

Когда мы ехали обратно на ранчо, Сюзанна сделала объявление.

– Пора нам кое-куда съездить, – громко сказала она, чтобы втянуть в свои планы и Донну.

Приятно было знать, что она думает обо мне, что она ко мне подлизывается. После истории с Митчем я стала замечать в ней какое-то новое отчаяние. Теперь я видела, что она старается мне угодить, знала, как привлечь ее внимание.

– Куда? – спросила я.

– Узнаешь, – ответила Сюзанна, переглянувшись с Донной. – Для нас это как лекарство, такой способ немножко подлечиться.

– О-о-о! – Донна подалась вперед. Она как будто сразу поняла, что имела в виду Сюзанна. – Да, да, да.

– Нам нужен дом, – сказала Сюзанна. – Это во-первых. И чтобы там никого не было. – Она бросила на меня взгляд: – Твоей матери нет дома, да?

Я не знала, что они хотели сделать. Но даже тогда у меня хватило ума распознать тревожный звоночек и не рисковать своим домом. Я заерзала.

– Она сегодня никуда не собиралась.

Сюзанна разочарованно хмыкнула. Но я уже вспомнила другой дом, где, скорее всего, сейчас никого нет. И не задумываясь предложила его им.

Я показывала Сюзанне дорогу и, пока мы ехали, смотрела, как постепенно становятся знакомыми окрестности. Когда Сюзанна остановилась, а Донна вылезла и залепила грязью две первые цифры на номере, меня это даже не слишком обеспокоило. Я набралась непривычной мне храбрости – чувства, что я выхожу за пределы дозволенного, и решила отдаться на волю случая. Я была словно заперта в собственном теле и не знала, что меня держит. Наверное, вот это понимание: я сделаю все, что Сюзанна скажет. Странная это была мысль – что все свелось к банальному движению вслед за ярким потоком событий. Что все может быть вот так просто.

Сюзанна вела машину очень небрежно, пролетела на красный и подолгу не глядела на дорогу, словно замечтавшись о чем-то своем. Наконец она свернула на нашу улицу. Знакомые ворота мелькали одни за другими, как бусины на нитке.

– Сюда, – сказала я, и Сюзанна притормозила.

У Даттонов были простенькие занавешенные окна, к входной двери вела выложенная плиткой дорожка. Ни одной машины, только масляное пятно на асфальте. Велосипеда Тедди во дворе тоже не было, значит, и он уехал. Похоже, дома и впрямь никого.

Сюзанна припарковалась чуть дальше, в сторонке, а Донна быстро нырнула в боковой дворик. Я шла за Сюзанной, но держалась от нее чуть поодаль, загребая сандалиями пыль.

Сюзанна обернулась:

– Ну ты идешь или как?

Я рассмеялась, но она точно заметила, каких усилий мне это стоило.

– Я просто не понимаю, что мы делаем.

Она наклонила голову, улыбнулась:

– А тебе не все равно?

Мне было страшно, хотя я сама не знала почему. Я лихорадочно перебирала в голове наихудшие варианты – и сама себя за это ругала. Что же они будут делать? Наверное, что-то украдут. Я понятия не имела.

– Давай быстрее, – сказала Сюзанна. Она улыбалась, но видно было, что она уже начинает терять терпение. – Нельзя тут торчать.

Сквозь деревья протянулись косые вечерние тени. Из бокового дворика через деревянную калитку к нам вышла Донна.

– Задняя дверь открыта, – сказала она.

У меня похолодело в животе – теперь что будет, то будет, их никак не остановить. Но тут к нам, стуча когтями, выскочил Тики, жалко захлебываясь в беспомощной тревоге. Все его тело сотрясалось от лая, тощие плечи ходили ходуном.

– Черт, – пробормотала Сюзанна.

Донна тоже попятилась.

Собака могла бы стать неплохой отговоркой, и мы могли бы сесть в машину, вернуться на ранчо. С одной стороны, мне только этого и хотелось. А с другой – ужасно хотелось поддаться разрушительному позыву в груди. Мне казалось, что Даттоны – такие же сволочи, как Конни, Мэй и мои родители. Которые сидят в своем эгоизме, в своей тупости, как в карантине.

– Погодите, – сказала я. – Он меня знает.

Не сводя глаз с собаки, я присела на корточки, протянула руку. Тики подошел, обнюхал мою ладонь.

– Хороший Тики. – Я погладила его и почесала под подбородком, пес умолк, и мы вошли в дом.

Я поверить не могла, что ничего не случилось. Что за спинами у нас не взвыли полицейские сирены. Даже когда мы вот так запросто попали на территорию Даттонов, пересекли невидимую границу. И зачем мы это сделали? Безо всякой на то причины взяли и нарушили неприкосновенность чужого дома? Чтобы доказать, что мы и такое можем? Я не знала, что и думать, глядя, как Сюзанна с застывшим на лице спокойствием, с удивительной отстраненностью трогает вещи Даттонов, в то время как я сама чуть ли не светилась от странного, необъяснимого возбуждения. Донна разглядывала какую-то семейную ценность, молочную керамическую безделушку. Я присмотрелась и увидела, что это статуэтка девочки-голландки. Какая же это дичь, обломки чужих жизней, вырванные из контекста. Даже ценные вещи кажутся хламом.

У меня засосало под ложечкой, и я вспомнила, как мы с отцом, скрючившись на корточках, сидели на берегу озера Клир. Отец щурился в полуденном пекле, из купальных шорт торчали по-рыбьему белесые ноги. Он показывал мне сидевшую в воде пиявку, трясущуюся, налитую кровью. Он был доволен собой, шевелил пиявку палкой, но мне было страшно. От вида этой чернильной пиявки что-то дрогнуло у меня в животе, и эту же дрожь я ощутила снова в доме Даттонов, когда поймала взгляд Сюзанны, стоявшей в другом конце гостиной.

– Нравится? – спросила Сюзанна. Еле заметно улыбнулась. – Угар, да?

В комнату вошла Донна. Руки у нее до самых локтей блестели от липкого сока, она держала треугольник арбуза, губчато-розового, будто внутренность.

– Позвольте вас поприветствовать, – сказала она, смачно чавкая.

Что-то звериное буквально сочилось из Донны, как дурной запах, подол ее платья был весь в дырах, потому что она на него вечно наступала; как же резко она выделялась на фоне чистеньких занавесок, полированных ножек дивана. Арбузный сок капал на пол.

– В раковине еще есть, – сказала она. – Вкусный – очень.

Донна аккуратно, двумя пальчиками выковырнула из зубов арбузное семечко и щелчком отбросила его в угол.

Мы пробыли там всего полчаса, хотя казалось – гораздо дольше. Включили и выключили телевизор. Порылись в почте, разложенной на столике в прихожей. Сюзанна поднялась на второй этаж, я пошла за ней, гадая, где же Тедди, где его родители. Интересно, ждет ли еще Тедди, что я принесу ему наркотики? Тики топотал в коридоре. До меня вдруг дошло, что я знаю Даттонов всю свою жизнь. Под фотографиями на стенах тянулась полоска обоев, которые уже начали немного отслаиваться, – в мелкий розовый цветочек. С жирными следами пальцев.

Потом я часто буду вспоминать этот дом. Все было очень невинно, уверяла я себя, безобидная шалость. Я вела себя глупо, хотела снова привлечь внимание Сюзанны, опять почувствовать, что мы с ней вдвоем против целого мира. Мы проделали крошечную прореху в жизни Даттонов, чтобы и они – хотя бы на миг – увидели себя в другом свете. Заметили бы небольшой разлад, стали бы припоминать, когда это они передвинули обувь или убрали часы в ящик стола. Это же хорошо, твердила я себе, мы их заставим посмотреть на себя с другой стороны. Это пойдет им на пользу.

Донна разгуливала по родительской спальне в длинной шелковой комбинации, которую она натянула прямо поверх платья.

– Роллс подавайте к семи, – сказала она, шурша текучей тканью цвета шампанского.

Сюзанна фыркнула. Я заметила опрокинутый флакон духов на тумбочке, золотые цилиндрики помады, гильзами разбросанные по ковру. Сюзанна уже рылась в комоде, засовывала руки в чулки телесного цвета, кулаки выпирали непристойными шишками. Бюстгальтеры были тяжелыми, как будто лечебными, с жесткой проволокой внутри. Я подняла помаду, раскрутила ее, вдохнула тальковый запах оранжевого кармина.

– О, точно! – воскликнула Донна, посмотрев на меня. Она схватила помаду, мультяшно выпятила губы, сделала вид, что красится. – Надо им оставить записочку, – сказала она, оглядываясь.

– На стене, – добавила Сюзанна.

Видно было, что она загорелась этой идеей.

Я хотела их отговорить, мне казалось, если мы что-то напишем, это будет сродни насилию. Миссис Даттон придется отскребать ее со стены, хотя фантомные катышки все равно останутся, как квитанция после чистки. Но я промолчала.

– Картинку? – спросила Донна.

– Сердце. – Сюзанна подошла к ней: – Дай я сама нарисую.

И тут я будто увидела Сюзанну насквозь. Отчаяние, которое в ней проглядывало, внезапное ощущение зияющей в ней черноты. Тогда я и не думала, на что эта чернота способна, тогда меня просто вдвойне сильнее к ней потянуло.

Сюзанна взяла у Донны помаду, но не успела коснуться кремовой стены, как на дорожке возле дома послышался какой-то шум.

– Черт, – сказала Сюзанна.

Донна с вялым любопытством вскинула брови: ну и что дальше?

Открылась входная дверь. Я почувствовала несвежесть во рту, гнилой сигнал страха. Сюзанна, похоже, тоже испугалась, но ее страх был отстраненным, насмешливым, как будто мы играли в прятки и теперь вот ждем, когда нас найдут. Услышав цоканье каблуков, я поняла, что пришла миссис Даттон.

– Тедди? – крикнула она. – Ты дома?

Сюзанна припарковалась чуть дальше по улице, но все равно миссис Даттон точно заметила незнакомую машину. Может, она подумала, что к Тедди приехал какой-нибудь друг, какой-нибудь местный приятель постарше. Донна хихикала, зажимая рот рукой. Пучила глаза от смеха. Сюзанна, кривляясь, делала страшное лицо – тсс, мол. У меня в ушах громко стучал пульс. Тики носился внизу, было слышно, как миссис Даттон с ним воркует, а он тяжело вздыхает в ответ.

– Эй? – крикнула она.

В наступившей тишине явно чувствовалось напряжение. Скоро она поднимется в спальню – и что тогда?

– Пошли, – прошептала Сюзанна. – Смоемся через заднюю дверь.

Донна неслышно хохотала.

– Вот блин, – повторяла она, – вот блин.

Сюзанна бросила помаду на комод, но Донна так и осталась в комбинации, только лямки поддернула.

– Иди первой, – сказала она Сюзанне.

Чтобы выйти из дома, нужно было пройти мимо миссис Даттон на кухне.

Она, наверное, недоумевала, глядя на розовое месиво арбуза в раковине, на липкие следы на полу. Может быть, только сейчас уловила что-то неладное, царапнуло чужим присутствием. Дрожащая ладонь у горла, вот бы муж был рядом.

Сюзанна кинулась вниз по лестнице, мы с Донной рванули следом. Оглушительно топая, пронеслись мимо миссис Даттон, на всех скоростях проскочили кухню. Донна и Сюзанна хохотали как бешеные, миссис Даттон визжала от ужаса. Тики, гавкая, помчался за нами – быстро, возбужденно, стуча когтями по полу. Миссис Даттон пятилась с неприкрытым ужасом.

– Эй, вы, стойте! – Но голос у нее дрожал.

Она наткнулась на табурет, потеряла равновесие, села с размаху на плитки. Мы пронеслись мимо, и я оглянулась – увидела, как миссис Даттон растянулась на полу. На застывшем лице промелькнуло узнавание.

– Я тебя узнала, – крикнула она, пытаясь встать, истерически задыхаясь. – Я тебя узнала, Эви Бойд.

Часть третья

Джулиан вернулся из Гумбольдта вместе с другом, которого нужно было подбросить до Лос-Анджелеса. Друга звали Зав. Имя казалось смутно растафарианским, по крайней мере, он его как-то так произносил, хотя сам Зав был бледный как рыбина, с копной рыжих волос, стянутых женской резинкой. Он был гораздо старше Джулиана – лет тридцать пять, может, – но одевался как подросток: такие же чересчур длинные шорты с кучей карманов, такая же заношенная в хлам футболка. Он, оценивающе щурясь, расхаживал по дому Дэна – взял статуэтку быка, вырезанную то ли из слоновой кости, то ли из какой-то другой кости, поставил на место. Внимательно изучил фотографию матери Джулиана на пляже, с Джулианом на руках, и, посмеиваясь, вернул ее на полку.

– Слушай, это ок, если он у нас переночует? – спросил Джулиан.

Как будто у воспитательницы в лагере.

– Это твой дом.

Зав подошел, пожал мне руку.

– Спасибо, – сказал он, энергично сдавливая мне ладонь, – вот это, я понимаю, по-человечески.

Саша и Зав, похоже, были знакомы, и вскоре все трое уже обсуждали мрачный бар неподалеку от Гумбольдта и его седого владельца-коноплевода. Джулиан обнимал Сашу за плечи со взрослым видом мужика, вернувшегося из забоя. Сложно было представить, что он может навредить собаке или кому угодно, до того Саша радовалась его возвращению. Со мной она весь день говорила уклончиво, по-девчачьи, никакого намека на нашу вчерашнюю беседу. Зав сказал что-то, и она рассмеялась милым, негромким смехом. Рот слегка прикрыла рукой, как будто не хотела показывать зубы.

Я собиралась поужинать в городе, оставить их втроем, но Джулиан заметил, что я ухожу.

– Эй, эй, эй, – сказал он.

Все посмотрели на меня.

– Я выйду ненадолго в город, – сказала я.

– Поешь с нами, – сказал Джулиан.

Саша кивнула, прижалась к нему. На меня она смотрела с небрежным, отрывочным вниманием человека, который весь вращается вокруг любимого.

– У нас куча еды, – сказала она.

Улыбаясь, я, как положено, стала отказываться, но в конце концов сняла куртку. Быстро привыкла к чужому вниманию.

По дороге из Гумбольдта они заехали за продуктами: громадная замороженная пицца, пенопластовый лоток говяжьего фарша, продававшегося со скидкой.

– Настоящий пир, – сказал Зав. – Белок есть, кальций есть. – Он вытащил из кармана аптечный пузырек: – И зелень есть.

Он принялся крутить косяк на столе, на скручивание ушло огромное количество бумаги и усилий. Зав оглядывал свою работу с расстояния, потом брал еще щепотку из пузырька, промариновав всю кухню в запахе подмокшей конопли.

Джулиан обжаривал фарш на плите, скользкий блеск мяса постепенно исчезал. Он потыкал разваливающиеся котлеты ножом для масла, понюхал их, поворочал. Студенческая готовка. Саша сунула пиццу в духовку, скомкала целлофановую обертку. Положила каждому по бумажному полотенцу – весточка из мира обывателей, где накрывают на столы и у всех есть дела по дому. Зав пил пиво и с насмешливым презрением наблюдал за Сашей. Косяк он пока не раскурил, но с явным предвкушением вертел его в пальцах.

Я слушала, как они с Джулианом обсуждают наркотики – со страстностью профессионалов, обмениваясь сводками, будто биржевые трейдеры. Преимущества парникового урожая перед открытым грунтом. Уровни ТГК[13]13
  Тетрагидроканнабинол, каннабиноид.


[Закрыть] в разных сортах. Совсем не то что в дни моей молодости, когда наркотики были сродни хобби, каннабис выращивали вместе с помидорами и раздавали в баночках с завинчивающимися крышками. Кто хотел, сам собирал семена и сажал. Одну крышку можно было обменять на бензин – хватало, чтоб доехать до города. Поэтому теперь странно было слушать, как они упрощают наркотики до цифр и расчетов, низводят мистические врата до массового изделия. Впрочем, может, Джулиан и Зав правильнее к этому относятся, без очумелого идеализма.

– Блядь, – сказал Джулиан.

В кухне запахло пеплом и горелым крахмалом.

– Черт, черт, черт!

Он открыл духовку, выхватил пиццу голыми руками и, чертыхаясь, швырнул ее на стол. Она была черная и дымилась.

– Блин, – сказал Зав, – мы ведь специально получше выбирали. Подороже.

Саша заметалась по кухне. Кинулась читать инструкцию на коробке от пиццы.

– В разогретую духовку, на четыреста пятьдесят, – промямлила она. – Я так и сделала. Ничего не понимаю.

– А во сколько ты ее поставила? – спросил Зав. Саша взглянула на висевшие на стене часы.

– Дура, они стоят, – сказал Джулиан.

Он схватил коробку, запихнул ее в мусорное ведро.

У Саши было такое лицо, словно она вот-вот расплачется.

– А, ладно, – с отвращением сказал он. Поковырял горелую корку сыра, вытер пальцы.

Я представила себе профессорского пса. Как несчастное животное ковыляет кругами. В сосудах плещется яд. И все, о чем Саша, наверное, умолчала.

– Я могу что-нибудь приготовить, – предложила я. – В шкафчике есть макароны.

Я попыталась поймать Сашин взгляд. Передать ей свое сочувствие – вместе с предостережением. Но до Саши было не достучаться, она остро переживала свой провал. Стало очень тихо. Зав все крутил в руке косяк, ждал, что будет дальше.

– Ну зато у нас мяса много, – наконец сказал Джулиан, злость с него потихоньку схлынула. – Ничего страшного.

Он потер Сашину спину – грубовато, как мне показалось, хотя ее этот жест, похоже, успокоил, вернул в мир. Когда он ее поцеловал, она закрыла глаза.

За ужином мы выпили бутылку вина из запасов Дэна, осадок окрасил трещинки у Джулиана в зубах. Потом пили пиво. Алкоголь впитал мясной запах из наших ртов. Я не знала, который час. За окнами было черно, под карнизами извивался ветер. Саша собирала мокрые обрывки винной этикетки в аккуратную кучку. Она то и дело поглядывала на меня, Джулиан одной рукой разминал ей шею. Они с Завом не умолкали весь ужин, мы же с Сашей погрузились в знакомое мне с подростковых лет молчание: усилия, которые я бы затратила, чтобы разъединить спевшихся Зава и Джулиана, того не стоили, проще было наблюдать за ними вместе с Сашей. Она же вела себя так, будто ей достаточно было просто сидеть с ними рядом.

– Потому что ты хороший парень, – все повторял Зав. – Ты хороший парень, Джулиан, поэтому я не беру с тебя денег вперед. А мне, сам знаешь, приходится деньги вперед брать – с Макгинли, с Сэма, со всех этих дебилов.

Они были пьяны, все трое, да и я, наверное, тоже, дымили так, что потолок потускнел. Мы раскурили толстенький косяк, Зав начал сладострастно жмуриться. Довольный, расплывающийся прищур. Саша еще глубже ушла в себя, хотя и расстегнула толстовку – грудь у нее была бледная, испещренная бледно-голубыми венами. Она еще ярче накрасила глаза, не знаю, когда только успела.

Когда мы поели, я встала из-за стола.

– Нужно еще кое-что сделать, – сказала я.

Они вяло звали меня посидеть еще, но я отказалась. Я закрыла дверь в спальню, но обрывки разговора все равно просачивались.

– Я тебя уважаю, – говорил Джулиан Заву. – Блин, я всегда тебя уважал, с того самого раза, когда Скарлетт говорит, такая, тебе очень надо с одним человечком познакомиться.

Он щедро сыпал обожанием, оптимистичными обобщениями укуренного человека.

Зав отвечал ему отработанными пасами. Я слышала, как молчит Саша.

Когда я снова вышла на кухню, там ничего, в общем-то, не изменилось. Саша по-прежнему слушала их разговор так, будто ей когда-нибудь придется сдавать по нему экзамен. Опьянение Зава и Джулиана перешло в неподъемную стадию, лбы взмокли от пота.

– Мы очень шумим? – спросил Джулиан.

Снова эта странная вежливость, как легко он ее включает.

– Нет, что ты, – сказала я. – Просто пить хочу. – Посиди с нами, – сказал Зав, разглядывая меня. – Поговори.

– Да все в порядке.

– Давай, Эви, – сказал Джулиан.

Я удивилась, что он назвал меня по имени, этой непривычной интимности.

На столе круглые следы от бутылок, остатки ужина. Я стала собирать тарелки.

– Брось, не надо, – сказал Джулиан, отодвигаясь, чтобы я могла взять его тарелку.

– Ты готовил, – ответила я.

Саша чирикнула свое спасибо, когда я прибавила ее тарелку к стопке. Телефон Зава засветился, заерзал по столу. Кто-то ему звонил: на экране вспыхнула мутная фотография женщины в нижнем белье.

– Это Лекси? – спросил Джулиан.

Зав кивнул, на звонок отвечать не стал.

Джулиан с Завом переглянулись, мне не хотелось этого видеть. Зав рыгнул. Оба расхохотались. Запахло напоминанием о пережеванном мясе.

– Бенни теперь типа спец по компьютерам, – сказал Зав, – ты знал?

Джулиан хлопнул по столу:

– Да ладно!

Я отнесла тарелки к раковине, собрала с кухонной стойки скомканные бумажные полотенца. Смахнула крошки в ладонь.

– Он пиздец какой жирный, – сказал Зав, – оборжаться просто.

– Бенни – это тот парень, с которым вы учились? – спросила Саша.

Джулиан кивнул. Я налила в раковину воды. Джулиан развернулся лицом к Саше, они стукнулись коленями. Он поцеловал ее в висок.

– На вас, ребята, глядеть тошно, – сказал Зав.

Говорил он с неуловимой издевкой. Я опустила тарелки в воду. На поверхности образовалась сетка жира.

– Я вот чего не понимаю, – продолжал Зав, обращаясь к Саше, – почему ты Джулиана не бросишь? Ты для него слишком секси.

Саша захихикала, но я оглянулась и увидела, что она напряглась, обдумывая ответ.

– Ну ведь правда же, она конфетка, – сказал Зав Джулиану, – да ведь?

Я подумала, что Джулиан улыбается так, как может улыбаться только единственный ребенок в семье, человек, который уверен в том, что всегда получит желаемое. И получал ведь, наверное. В этом освещении они напоминали мне сцену из фильма, для которого я была уже старовата.

– Но мы же с Сашей друг друга знаем, да? – Зав ей улыбнулся. – Мне Саша нравится.

Саша удерживала на лице минимальную улыбку, выравнивала кучку из обрывков.

– Ей не нравятся ее сиськи, – сказал Джулиан, наминая ей шею, – а я говорю, сиськи нормальные.

– Саша! – театрально огорчился Зав. – У тебя шикарные сиськи!

Я покраснела, заторопилась, чтобы побыстрее домыть посуду.

– Ага, – сказал Джулиан, так и держа ее за шею, – были б не шикарные, Зав бы так и сказал.

– Я всегда говорю правду, – подтвердил Зав.

– Всегда, – сказал Джулиан. – Это правда.

– Покажи, – сказал Зав.

– Они слишком маленькие, – сказала Саша.

Она растягивала губы, будто смеялась сама над собой, и ерзала на стуле.

– Ну и хорошо, не обвиснут, – сказал Джулиан. Пощекотал ее плечо. – Покажи Заву.

Саша покраснела.

– Давай, малыш, – сказал Джулиан так резко, что я оглянулась.

Я поймала взгляд Саши, уверила себя, что она умоляюще на меня посмотрела.

– Ребята, хватит, – сказала я.

Парни обернулись с насмешливым изумлением.

Хотя я думаю, что они ни на секунду не забывали, что я тоже здесь. Что мое присутствие – часть игры.

– Чего? – спросил Джулиан, мигом сделав невинное лицо.

– Поостыньте.

– Да все нормально, – вмешалась Саша.

Она хихикнула, не спуская глаз с Джулиана.

– А что мы такого делаем? – спросил Джулиан. – Что именно у нас должно “поостыть”?

Они с Завом зафыркали. До чего же быстро нахлынули старинные чувства, унизительный внутренний лепет. Я скрестила руки, поглядела на Сашу:

– Ей не по себе.

– Все с Сашей хорошо, – ответил Джулиан. Он заткнул прядь волос ей за ухо – она слабо, с усилием улыбнулась. – А кроме того, – продолжал он, – тебе ли нам рассказывать, как себя вести?

У меня сжалось сердце.

– Ты ж, по-моему, кого-то убила, – сказал Джулиан. Зав втянул воздух сквозь зубы, издал нервный смешок. Я ответила – как сквозь удушье:

– Ну конечно же, нет.

– Но ты знала, что они хотели сделать, – сказал Джулиан. Смеясь от восторга, что я попалась. – Расселл Хадрик, вся вот эта херня, ты же была там с ними.

– Хадрик? – спросил Зав. – Ты гонишь?

Я чувствовала, как на голос давит паника, постаралась взять себя в руки.

– Я редко там появлялась.

Джулиан пожал плечами:

– Что-то не похоже.

– Да ты сам-то в это не веришь.

Но у них были непроницаемые лица.

– Саша говорит, ты ей сама сказала, – продолжал Джулиан. – Что ты, типа, тоже могла кого-нибудь убить.

Я резко втянула воздух. Какое жалкое предательство: Саша пересказала Джулиану все, что я ей го ворила. – Так что показывай. – Зав повернулся к Саше.

Я снова стала невидимой. – Покажи нам свои знаменитые сиськи.

– Ты не обязана этого делать, – сказала я ей.

Саша стрельнула глазами в мою сторону.

– Да ладно, это фигня. – Ее голос сочился холодным, очевидным презрением.

Она оттянула футболку, задумчиво поглядела внутрь.

– Поняла? – неприятно улыбнулся мне Джулиан. – Слушай Сашу.

Когда мы с Дэном еще тесно общались, я побывала у Джулиана на концерте. Джулиану тогда было, наверное, лет девять. Помнится, он талантливо играл на виолончели, тонкие ручки летали, выполняя заунывную, взрослую работу. Под носом засохли сопли, инструмент он держал идеально ровно. И не верилось, что мальчик, который мог выманить наружу эти прекрасные, мечущиеся звуки, вырос в почти взрослого мужчину, смотревшего на Сашу с холодным блеском в глазах.

Она стянула футболку, раскрасневшись, хотя вид у нее был, скорее, сонный. Нетерпеливо, профессионально выпутала зацепившийся за бюстгальтер воротник. Выставила бледные груди, на коже следы от лифчика. Зав одобряюще вскрикнул. Под взглядом Джулиана нажал на розовый сосок.

Мне уже давно здесь было нечего делать.

1969