Текст книги "Война и мир в твиттере"

Пеппер

К субботе все вернулось к норме, как и я сама. Школьная форма была идеально выглажена, заявка в колледж отполирована, твиты поставлены в очередь на все выходные. Изменения, которые брат Пуджи внес при взломе аккаунта «Маминых тостов», были отменены. Фотографии наших сэндвичей были отправлены «Хаб Сиду», и обе должны быть выложены к двум часам дня.

То есть как раз в тот момент, когда я готовилась к началу моего первого собеседования с выпускницей Колумбийского университета по имени Хелен.

– Ты, кажется, нервничаешь, Пепперони.

Я вздрогнула и повернулась, услышав голос Джека. Было странно видеть его в субботу, еще и аккуратно одетого. Даже его вечно лохматые волосы были причесаны, словно любящий родитель прошелся по ним расческой. Я не могла перестать пялиться на него, потому что сейчас Джек был невероятно похож на Итана.

Он поймал мой взгляд, и я уже было приготовилась собрать все свои силы, чтобы выдержать последующую за этим ухмылку. Но вместо этого его щеки покраснели, словно от моего взгляда он чувствовал себя более неловко, чем пойманная на этом я.

Я прочистила горло и перенесла вес на другую ногу.

– Из-за собеседования? Нисколько. Я могу сделать это во сне.

Джек потянулся, как это делают только высокие мальчики, и снова стал похож на самого себя. Он снял галстук и уставился на шныряющих по коридору учеников.

– Что ж, твое резюме длиннее, чем рецепт CVS[22]22
  Аптечная сеть, известная своими длинными рецептами.


[Закрыть], так что я даже не сомневался.

– Ты свое-то резюме написал?

– Ага. У меня все готово. Хоть сейчас в Лигу плюща возьмут. – Он отводит взгляд, и я чувствую по голосу, что его слова не соответствуют действительности. Прежде чем я успеваю спросить его, он вздыхает и говорит: – А ты с кем собираешься встретиться? Йельский университет? Гарвард?

Он произнес названия с легкой насмешкой, подчеркнув это щелчком пяток. Я не могла понять его настроения. Он же тоже учится в этой школе, тоже собирается пройти собеседование – но в то же время он словно не являлся частью этого.

– Колумбийский университет.

Кажется, часть бравады стерлась с лица Джека.

– Что? – спросила я, не понимая изменений в его взгляде.

Он замешкался на секунду.

– Ты же знаешь, что Колумбийский университет проводит собеседование в своем кампусе, да?

У меня кровь застыла.

– Что?

И затем внезапно до меня дошло кое-что: поэтому я не увидела здесь Пуджу и других ребят, желающих поступить в Колумбийский. Поэтому еще не пришел представитель Колумбийского университета. Я думала, это все потому, что пришла слишком рано, как обычно. Мне даже в голову не пришло, что я никого не видела лишь потому, что я идиотка.

Как это могло случиться? И даже сейчас, вместо того чтобы сделать что-нибудь продуктивное, мои ноги приросли к полу, а мозг погрузился в туман последних нескольких недель. Домашнее задание, которое я едва успевала сделать, прежде чем засыпала. Бесконечные сообщения от мамы и Тэффи. Цветные страницы моего ежедневника, которые выглядели так, словно кто-то блеванул на них радугой. И несмотря на все предпринятые меры, я умудрилась упустить одну очень важную деталь.

Господи. Я была так увлечена «Твиттером», что, возможно, упустила шанс поступить в колледж мечты.

Рука Джека оказалась на моем плече. Я не знаю, как долго она там находилась, потому что внезапно он оказался прямо перед моим лицом.

– Во сколько у тебя собеседование?

– В два.

– Хорошо. Еще только половина второго. Ты успеваешь доехать на такси.

У меня зазвенело в ушах.

– Я не взяла кошелек. – Собеседование должно было пройти в нескольких кварталах от дома, я и не думала, что он может мне понадобиться. И если я сейчас вернусь домой, мама узнает, что я облажалась, она увидит это по моему лицу и разочаруется во мне – тогда я точно сломаюсь. Думаю, тогда я просто сойду с ума. Все стало всплывать в памяти: последние несколько недель в «Твиттере» по ее просьбе, последние несколько лет в этом тупом городе и этой тупой школе, это тупое интервью в колледж, в который я даже не уверена, что хочу пойти…

Джек вложил что-то мне в ладонь. Это был проездной.

– Это запасной. Можешь вернуть его в понедельник.

Я все еще трясла головой, половина меня была здесь, другая половина в гостиной, где я мысленно ругалась с мамой.

– Не могу поверить, что я так облажалась.

– Пеппер, все хорошо. Просто сядь в М4.

– Куда?

– В автобус сядь.

И затем, забыв о панике, вызванной пропущенным собеседованием, я выпалила:

– Я никогда не ездила по Нью-Йорку на автобусе.

Джек открыл было рот, чтобы что-то сказать, но затем задумался на пару секунд.

– Ладно. Это… Этот маршрут не такой сложный. Остановка в двух кварталах отсюда, и автобус привезет тебя прямо к главному корпусу, максимум минут тридцать уйдет на дорогу.

Я открыла рот, но не смогла выдавить ни слова.

– Что? – спросил Джек. В его голосе не было ни злобы, ни раздражения. Поэтому, не приняв осознанного решения, я признала вторую, более неловкую правду.

– Я никогда не покидала пределы Верхнего Ист-Сайда в одиночестве.

Джек рассмеялся, как обычно смеются над другом, который только что хорошо пошутил. Время шло, а я не могла даже заставить свое лицо шевелиться.

– Погоди. Ты серьезно?

– Да.

Джек задрал рукав и взглянул на часы. И он, кажется, принял какое-то решение, когда через секунду уставился на меня.

– Ладно. Пойдем.

Он пошел по коридору к выходу, его ноги настолько длинные, что мне пришлось бежать за ним.

– Постой, ты что… тоже идешь?

– Ага. Но за тобой должок.

Я была слишком счастлива, чтобы возмутиться.

– Никаких больше твитов по воскресеньям, – сказал он. – Мы оба откладываем свои клавиатуры на двадцать четыре часа. Таково мое условие.

– Согласна.

Я ждала, что он продолжит список, но на этом, видимо, его желания закончились. Спустя несколько секунд интенсивной ходьбы мы оказались на Мэдисон-авеню, Джек завернул за угол раньше меня и заорал:

– Бегом!

Я неслась прямо за ним, волосы выбивались из идеально уложенного хвоста, оксфорды, которые мама купила по случаю, нещадно стучали о тротуар. Джек только домчался до автобуса, как двери закрылись, но он постучал рукой по окну со своей глуповатой подкупающей улыбкой на лице. В этот момент я врезалась в его спину.

– Извини, извини, – пробормотала я, пытаясь отлипнуть от его спины.

Было ли дело в неловком обаянии Джека или в том, что вместе мы составляли довольно жалкую парочку, но водитель лишь закатил глаза и открыл дверь. Мы по-прежнему спотыкались и врезались друг в друга, пока забирались в автобус и искали свободные места.

Он уже открыл рот, чтобы извиниться, но, прежде чем он успел сделать это, я засмеялась.

– Боже, – сказал Джек, откидываясь на своем сиденье и оглядываясь на остальных пассажиров в автобусе, – только не говори, что у тебя началась истерика.

– Я просто… Ух. – Я так задыхалась от бега, что говорила на грани хрипоты. – Я вспомнила один случай. Это было еще в Нэшвилле, тогда мы с сестрой так неслись к автобусу, что обогнали маму и просто… уехали. Без нее. Нам было пять и восемь лет, по-моему.

По лицу Джека можно было сказать, что он не уверен, стоит ли ему смеяться над этим.

– Звучит весьма… забавно?

Я вспомнила этот день так ярко, словно сейчас я переживала его больше, чем когда-либо.

– Ей пришлось почти милю бежать за автобусом в сандалиях. Мы были маленькими засранками. Мы даже не выглядывали в окно, а просто планировали нашу новую сиротскую жизнь, как в одной серии книг.

– Вы собирались жить в картонной коробке?

– Не-а. Мы хотели заняться выпечкой. Тогда Пейдж мечтала, что откроет пекарню рядом с «Высшей лигой бургеров», когда вырастет. Помнится мне, она хотела назвать пекарню «Кексиками Пейдж». Название было сыровато, это точно.

– Где твоя сестра сейчас?

Я моргнула и внезапно вернулась обратно в автобус, в котором сейчас сидела.

– В Пенсильванском университете.

Глаза Джека сверкнули.

– Как так вышло, что она не сражалась со мной в «Твиттере»?

Я подняла брови.

– А как так вышло, что Итан не сражался со мной в «Твиттере»?

Улыбка упорхнула с его лица буквально за долю секунды.

– Туше́. – Он вжался в сиденье еще сильнее и вытянул вперед ноги, как только несколько людей вышли на остановке. – Потому что он в этом не шарит. Это он писал на второй день, словно в нем проснулась жажда крови.

– А ты решил быть со мной помягче?

Он толкнул меня плечом.

– Размечталась. Я просто не мог позволить нашей кулинарии выглядеть плохо в глазах окружающих. – Он повернул голову, чтобы взглянуть на меня. Его глаза были обезоруживающе близко. – Я так понимаю, твоя сестра не унаследовала фамильную язвительность Эвансов?

– Нет-нет, с этим у нее все в порядке. – У меня загорелись щеки. Я отвернулась к окну, чтобы охладить лицо уличным свежим воздухом. – У них с мамой что-то вроде… не знаю.

Джек молчал, что было для него нехарактерно, словно ждал продолжения. И тогда я решилась рассказать:

– После развода родителей она переехала к нам ненадолго. До конца школы то есть. И у них с мамой произошел разрыв.

– «Разрыв», – повторил Джек, словно пробуя это слово на вкус. – Звучит как слово из какой-нибудь мыльной оперы.

Я пожала плечами.

– Возможно. Но я не знаю, как назвать это по-другому. Я не думала, что это продлится так долго. То есть я думала, что это затянувшийся подростковый бунт. Но затянулся он что-то слишком надолго.

– А твой отец?

– Он все еще в Нэшвилле. Мы ездим к нему на праздники. – Мне казалось, он хочет спросить – или я хотела объяснить, – почему он остался там, когда мы переехали сюда. – Думаю, он никогда не свыкнется с мыслью, что «Высшая лига бургеров» больше не его маленькая детка. Поэтому он остался дома.

Дома. Только после того как я рассказала правду, мне стало казаться, что я слишком много ее вложила в воздух, заполняющий пространство, где и Джек, и я могли увидеть эту правду. Что мне здесь не место. Что даже после стольких лет и всего, что я сделала, – всего, что я буквально вдавила в себя в этом месте, мой дом по-прежнему в тысячах километров отсюда.

И даже еще дальше. Потому что той версии моего дома больше не существует.

Джек указал в окно, и я проследила за его пальцем, чтобы наткнуться на один из наших ресторанов, мимо которого мы проезжали.

Я была так рада, что мне есть на чем еще сфокусироваться, поэтому я выпалила слишком громко и слишком быстро:

– Вот видишь! Это так странно, у нас должен был быть один ресторан, а сейчас они просто повсюду.

Джек оторвал взгляд от окна и переключил его обратно на меня.

– А они все тебя знают? Ты бургерная принцесса Верхнего Ист-Сайда?

На этот раз я пихнула его локтем в бок.

– Да. Им всем приходится делать реверанс, когда я вхожу.

Джек отвесил мне наигранно почтительный кивок. Я закатила глаза.

– На самом деле, нет, это же жутко. Я знаю всех в головном офисе компании, но не тех людей, которые работают в самих ресторанах. – Я нервничала. Это оно. Я нервничаю и не могу заткнуться, а Джек просто сидит и позволяет мне не затыкаться. – И мне это кажется диким, потому что я наблюдала рождение самого первого ресторана, я буквально росла в нем. И там все знали друг друга.

– Да. В нашей кулинарии так дела и обстоят.

Неприятная боль вернулась, но на этот раз я начала понимать, в чем кроется ее причина.

– Это, наверное, здорово – вырасти здесь. То есть оставаться на одном месте. Знать всех.

Джек не выкинул никакой шуточки и не отмахнулся от моих слов. Вместо этого он словно ожил, начал казаться мне более открытым, что я раньше наблюдала, когда он общался с Полом или дурачился с другими ребятами из команды по прыжкам в воду. Он наклонился вперед, его взгляд казался заговорщическим, словно он собирался поделиться чем-то сокровенным.

– Да. Это классно. У нас есть постоянные клиенты. Несколько пожилых дам, которые заставляют меня называть их «тетями», хотя я даже не знаю их имен. Несколько профессоров из Нью-Йоркского университета, бридж-клуб, клуб по бегу, участники которого обычно пробегают километр вокруг домов, а потом напиваются все вместе. Все знают друг друга. Я практически рос на полу кулинарии. – Он уныло посмеялся, потирая при этом шею. – И ни одно дерьмо не сходит мне с рук.

– Ты не можешь сказать им, что это Итан сделал?

– Нет. Итан слишком умен, чтобы попасться. Или слишком популярен. – Он едва заметно вздыхает. – Но это не мешает одноклассникам по-прежнему путать нас после двенадцати лет учебы.

Я уставилась на его лицо – его брови всегда отличались особой выразительностью, в волосах не осталось ни намека на прическу, которую им когда-то придали, он всегда с легкостью вписывался в любую остановку, куда бы он ни пошел. В целом, они с Итаном очень похожи, если не заострять внимание на деталях, но в моей голове они словно представители разных видов.

– Я не могу этого понять. Я даже представить не могу, чтобы вы были еще более разными.

Джек фыркнул.

– Ага. Спасибо.

– Что?

Джек протягивает руки какой-то невидимой аудитории, его голос принял совершенно иной тон:

– Ты ничто по сравнению с твоим невероятно популярным и до безобразия одаренным братом, которого все вокруг обожают и разве что в задницу не целуют.

– Это не то, что я имела в виду. – Я сдержала раздражение от того, что меня поняли неправильно, из-за выражения его лица, которое он нигде не мог спрятать, потому что сидеть в автобусе – все равно что стоять на сцене. – Эй. Я правда не это имела в виду. Вы двое словно из разных миров, понимаешь?

Джек кивнул.

– Извини. Глупо так чувствовать себя, но я ничего не могу с этим поделать, потому что все вокруг любят его больше.

Я решила подождать немного, вдруг он решит смягчить последнюю тему. Но прошло несколько секунд, и стало ясно, что он не будет ничего говорить.

– Что ж, я не могу сказать, что мне он нравится больше. – И затем из-за того, что кончики его ушей заметно покраснели, я добавила: – Я хотела сказать, что вы оба занозы в моей заднице, так что не стоит настолько…

– Ага, – невозмутимо сказал Джек. Но затем то выражение лица сменилось его привычной полуухмылкой. – Думаю, я тебе нравлюсь.

Я скрестила руки на груди.

– Я не это только что говорила, придурок.

– Думаю, мы даже друзья.

Я уже собиралась опустить какую-нибудь шутку в его адрес, но слова застряли у меня в горле.

– Спасибо, что помогаешь мне, – вместо этого сказала я.

Его ухмылка смягчилась и стала напоминать нормальную улыбку. Джек рукой потер шею.

– Да, что ж. Чем дольше ты будешь поражать кого-то на собеседовании, тем больше времени у меня будет, чтобы уделать тебя в «Твиттере», так что… удачи тебе.

Моя улыбка дрогнула на мгновение, потому что впервые за последние несколько недель я забыла о войне в «Твиттере». Это мгновение казалось мне украденным. Джек откинулся на спинку сиденья, и я сделала то же самое, и этот момент длился достаточно, чтобы я захотела остаться в нем навсегда, вместо того чтобы встретить реальность по ту сторону дверей автобуса.

Пеппер

То, что мы добрались до университета с двумя минутами в запасе, было настоящим чудом. Джек знал, куда идти, поэтому бежал впереди, а я пыталась не отставать в своей тесной обуви, не в состоянии скрыть свой сбитый с толку взгляд, когда он сказал, что был здесь на собеседовании на прошлой неделе.

– Что? – прохрипела я. – И ты мне говоришь об этом только сейчас?

– У меня нет шансов пройти в этот университет. О чем тут говорить?

– Рассказать, какие вопросы тебе задавали!

Джек бросил на меня недоуменный взгляд.

– Это просто, – сказал он. – Хвастайся своими оценками, а потом просто скажи, чем хочешь заниматься. В чем твоя страсть. Вот и все.

Я открыла рот. А потом закрыла.

– Книги. Бить рекорды по успеваемости. Смешно шутить в «Твиттере», – подсказал Джек.

– Точно.

Джек повернул голову и посмотрел на меня, прежде чем нахмуриться.

– Это Лига плюща, Пепперони. Если ты не знаешь, что ты хочешь делать по жизни, хотя бы придумай ложь поприличнее.

– Патриция Эванс?

Мои уши в трубочку свернулись от звучания моего полного имени, которое я слышу только в голубую луну. Это координатор собеседования, который только что выглянул в фойе, и, слава всем богам, которые отвечают за поступление в колледж, не видел, как я только что носилась по коридору как угорелая.

Но их милосердие, видимо, не распространялось на насмешки Джека.

– Патриция?

Я наклоняюсь к нему, пока координатор все еще не слышит нас.

– Произнеси это имя еще раз, и ты труп, Кэмпбелл.

В этот раз он улыбнулся самой мягкой улыбкой, которую я когда-либо видела. Он кивнул мне и одновременно импульсивно и мило произнес мое имя так, как я его никогда не слышала:

– Патриция.

Мое сердце пропустило удар под его взглядом, и я даже не смогла придумать, что ему сказать в ответ.

Затем Джек вытаращил глаза и махнул в сторону двери, где координатора уже не было видно.

– Давай!

Я поспешила по коридору, чувствуя во рту странное послевкусие. Хотя бы придумай ложь поприличнее. Это был лучший совет, который он мог мне дать, потому что, несмотря на то, как усердно я готовилась к университету последние четыре года, я понятия не имела, что мне сказать.

И что еще важнее, я понятия не имела, что хочу делать дальше.

Это не должно было стать сюрпризом. У меня был не один год, чтобы подумать об этом. И ведь на днях доставала Волка этим вопросом – чья бы корова мычала.

Но, на самом деле, мне никогда не приходилось думать об этом. Я держала открытыми для себя кучу возможностей. Высшие оценки в классе, награды по плаванию, дискуссионный клуб, сбор средств для команды… Я взвалила на себя все это и потянула. В моем резюме нет слабых сторон, глядя на которые приемная комиссия сказала бы: «Да, но что насчет…»

Кроме, наверное, этого. Кроме той части, где я внезапно осознаю, почему мне было так сложно писать мотивационное письмо, особенно описывать себя в нескольких словах. Как человек может знать, кто он, если не знает, чего он хочет?

– Ей нужно несколько минут, чтобы выпить воды и освежиться, – сказал мне координатор. Мы дошли до конца коридора и остановились перед дверью в кабинет. – Она позовет тебя, как только будет готова.

Дверь открылась, и из нее вышел Лэндон. Он, как всегда, выглядел безупречно, словно вышел с тренировки, а не из офиса человека, держащего руку на пульсе нашего будущего. Он улыбался, но, когда заметил меня, его улыбка заметно ослабла, словно отреагировала на мое появление.

– Пеппер. Слушай, я хотел… Я хотел извиниться.

Я была раздражена настолько, что не могла сдержать выражение скептицизма на лице. И Лэндон это заметил.

– Я просто… – Он оглянулся на дверь, которая была закрыта. – Мой отец… Он всегда хотел, чтобы я занимался с ним бизнесом. И он злится из-за того, что я хочу стать разработчиком приложений.

Если честно, я нисколько не шла ему навстречу в его попытках извиниться. Хотя мы вместе ходили на тренировки, всю прошлую неделю я избегала его, стараясь убедить себя, что Волк – это не он. Я не могла позволить себе верить в то, что человек, с которым я делилась сокровенными вещами, кинул меня в реальной жизни. Это только подтверждало мои худшие опасения – человеку, которому я нравлюсь как Сиалия, настоящая я не нравится совсем.

Но я не могла перестать об этом думать, даже если я перестала пытаться собрать все кусочки пазла вместе.

– И… и ты хочешь учиться в Колумбийском университете по этому направлению? – спросила я, потому что это звучало изысканнее, чем «это ты причина того, что за последние несколько недель я перепробовала макароны с сыром во всех местах в радиусе пяти кварталов от моего дома?»

Лэндон расслабился, видимо, решив, что он прощен.

– Нет. Я просто прошел собеседование, потому что папа окончил этот университет. – Он даже не пытался понизить голос, и мне стало интересно, каково это – быть настолько уверенным в себе. Знать, чего ты хочешь настолько четко, что тебя даже на заботит, открыта ли дверь. – Мы с несколькими друзьями хотим начать свой стартап, как только окончим школу.

Мне стало немного дурно.

– Звучит… рискованно.

– Да, немного. Но стажировка правда очень помогла. Думаю, у нас все получится. – Лэндон закатил глаза. – Это в любом случае лучше, чем заниматься бизнесом моего отца, поверь мне на слово.

Волк занимается разработкой приложений. Волк говорил, что его родители пытаются втянуть его в семейный бизнес. Волк никогда не пишет мне во время тренировок в бассейне.

– В любом случае… Позволь мне загладить мою вину. Я угощу тебя ужином в День прогульщика.

– Ой, э-э-э… Не стоит…

Это свидание? Стоит ли говорить ему, что я знаю, кто он, прежде чем приму приглашение?

А знаю ли я, кто он?

– Мы тут кое с кем из команды по плаванию решили собраться, – сказал Лэндон. – Ты с нами?

Я ждала, что воздух вокруг меня взорвется от разочарования, но вместо этого испытала облегчение.

– Ага. Да, звучит интересно. Я с вами.

Лэндон улыбнулся, и за ним открылась дверь. Я снова стала прилежной, целеустремленной Пеппер так быстро, словно нашего диалога и не было. Я вошла в кабинет настолько сосредоточенной, что интервьюер сразу удовлетворенно улыбнулась мне, как улыбается любой взрослый, когда я надеваю свое серьезное и уверенное выражение лица. Я врала ей в лицо – сказала, что я заинтересована в международных отношениях и в основном плела чушь, которую Пейдж мне рассказывала о своей учебе. К концу собеседования я могла с уверенностью сказать, что очаровала ее, как я это делала со школьными учителями, администраторами и любыми другими людьми, чью симпатию я пыталась заработать за последние несколько лет.

Я вышла, ожидая, что буду чувствовать удовлетворение, как это обычно бывает, но вместо этого почувствовала себя дико уставшей. И еще я была немного напугана: пока я шла обратно по коридору, до меня дошло, что я понятия не имела, как добраться домой, потому что на том автобусе, что привез меня сюда, обратно я не уеду.

Как же глупо я себя веду. Я спокойно могу дойти до дома. Город – это большая сетка со столбцами и строками, и тот факт, что по каким-то из них я еще не ходила, не делает их загадочными.

У меня все сжалось в груди, когда я вышла в холл и увидела, что Джека там не было. Я достала телефон, чтобы отвлечься, и стоило мне разблокировать телефон, как я вспомнила, что «Хаб Сид» должны были опубликовать твит с нашими фотографиями. Я зашла в их профиль и, как и ожидалось, увидела пост с объяснениями правил спора. Затем был твит с фотографией лежащего на тарелке сырного тоста «Высшей лиги бургеров» без какого-либо намека, кому принадлежит этот сэндвич.

Я пролистнула их твиты еще немного, чтобы увидеть вторую фотографию, и все мое беспокойство тут же сменилось яростью.

Потому что фотография, которую опубликовал «Хаб Сид» была не той, что Джек мне отправил. Отправленная Джеком фотография соответствовала всем требованиям: высокое разрешение, хорошее освещение, презентабельный снимок того, что принято считать аппетитно выглядящим сырным тостом. Хрустящая корочка, вытекающий по краям плавленый сыр, проблески яблочного джема по бокам…

Во всяком случае, та фотография полностью соответствовала нашим договоренностям. Чего нельзя сказать о второй фотографии, опубликованной «Хаб Сидом», которая, безусловно, принадлежала «Маминым тостам». На ней был запечатлен держащий тарелку с сэндвичем «От бабули с любовью» Итан, который улыбался своей «Выберите меня президентом студсовета, и я верну пиццу по средам» улыбкой.

Как и ожидалось, твиттосфера влюбилась.

Мне даже не надо было открывать комментарии, чтобы знать, что они переполнены сердечками, но я все равно это сделала, чтобы убедиться: «сырный тост выглядит аппетитно, но этот мальчик НАСТОЯЩИЙ деликатес», – говорилось в одном твите. «Вау, надеюсь он входит в меню», – вещал следующий твит. И в одном из самых отвратительных было написано следующее: «ВАУ! Выглядит аппетитно… сэндвич тоже ничего;)».

Это было мерзко по двум причинам: первая – благодаря этому уроду все знали, что это сырный тост «Маминых тостов». Весь вид Итана кричал о том, что он местный мальчик. И вторая – никто не ретвитил эту фотографию из-за сэндвича.

Они решили уничтожить нас. А потом мама уничтожит меня.

Когда я вышла на улицу, то напоминала готовый к извержению вулкан, и Вселенная словно специально материализовала Джека передо мной, чтобы я выместила ярость на нем. Он стоял ко мне спиной, весь сгорбленный, и разговаривал по телефону быстрее, чем обычно. Я подняла руку, чтобы положить ему на плечо, представляя, как один мой вид выбьет воздух из него, когда он повернется, но затем именно меня, как взрывной волной, отбросило из-за тона его голоса.

– …не то, о чем мы договаривались. Мама с папой сказали, что я буду заниматься «Твиттером», ты не имел права вмешиваться. – Он провел рукой по волосам. – Мне плевать. Ты знал. Ты прекрасно знал, что это уничтожит все наши договоренности, так зачем? Зачем ты отправил свое тупое лицо?

Вся моя злость улетучилась, оставив меня стоять на тротуаре со сжатыми кулаками.

– Мне плевать. Господи. Мы выше этого. И родители даже понятия не имели, каковы были правила, иначе они не позволили бы тебе отправить эту фотографию. Значит, ты просто наврал им.

Я стояла у него за спиной и жалела, что вообще предложила ему эту сделку. Он, очевидно, не хотел, чтобы я слышала этот разговор.

– Нет, Итан, не в этом дело. Ты скинул на меня очередную проблему, а потом даже не дал мне самому…

Он повернулся так быстро, что я не смогла никак среагировать на это. Наши взгляды встретились, и он выглядел так взволновано, что мне захотелось отвести глаза куда угодно, лишь бы не смотреть, как он пытается стереть боль с лица, но ничего не может с собой поделать.

– Мне пора.