Текст книги "О Небесах, о мире духов и об аде"

О восстании человека из мертвых и о вступлении его в жизнь вечную

445. Когда тело не может более отправлять службы своей в природном мире, согласно мыслям и чувствам духа своего, истекающим из духовного мира, то человек, как говорится, умирает. Это сбывается, когда дыхательное движение легких и систолическое движение сердца прекращаются, но человек на самом деле не умирает, а только отрешается от тела, служившего ему здесь, на земле; сам же он жив: он жив, потому что не по телу зовется человеком, а по духу, ибо дух в человеке мыслит, и мысль вместе с чувством (affectio) образуют человека. Из этого следует, что человек, умирая, переходит только из одного мира в другой. Вот почему смерть в Слове Божием по внутреннему смыслу означает воскресение и жизнь.

446. Дух человека находится в самой внутренней связи с дыханием легких и биением сердца: мышление разума – с дыханием, а чувство любви – с сердцем, посему отрешение духа и совпадает с прекращением этих обоих движений. Дыхание легких и биение сердца составляют ту самую связь тела с духом, с разрушением которой дух остается сам по себе, а тело, покинутое жизнью духа своего, стынет и гниет. Дух человеческий потому находится во внутренней связи с дыханием и сердцем, что все жизненные отправления не только в общности, но и во всех частностях своих зависят от дыхания легких и биения сердца.

447. Отделясь от тела, дух человека еще несколько времени пребывает в нем, но не долее как до последнего удара сердца. Время это различно, смотря по роду болезни, коею человек умирает; у иных биение сердца длится долее, у других – менее. Как только биение сердца останавливается, так человек восстает. Это совершается самим Господом. Восстанием, или, обычнее, воскресением, называется вывод духа из тела и введение его в мир духовный. Дух человека отделяется от тела не раньше, чем по прекращении биения сердца, по той причине, что сердце отвечает чувствам любви, т. е. самой жизни человека, ибо из любви каждого истекает и жизненная теплота его. Поэтому доколе биение это продолжается, дотоле есть и соответствие, а с ним и духовная жизнь в теле.

448. Каким образом происходит восстание, не только было мне объяснено словами, но и показано на деле живым опытом; опыт же этот состоялся надо мною самим для того, чтобы я вполне и точно понимал, как это делается.

449. Я был приведен в бесчувственное состояние относительно телесных чувств, т. е. почти в состояние умирающих, но внутренняя жизнь и размышление оставались при мне, так что я мог постигать и помнить все, что надо мною сбывалось и что сбывается над всяким, восстающим из мертвых. Я чувствовал, что телесное дыхание было почти вовсе удалено, а оставалось одно только внутреннее, духовное дыхание, в соединении с самым слабым и беззвучным (tacita) дыханием телесным; затем прежде всего биение сердца было приведено в сообщение с небесным царством Господним, потому что царство это соответствует сердцу человека. Я увидел в отдалении тамошних ангелов, и двое из них сидели при моем изголовье. Всякое чувство (affectio) воли было у меня отнято, но мышление и постижение оставались, в этом состоянии пробыл я несколько часов. Тогда окружавшие меня духи удалились, полагая, что я уже умер. Послышался благовонный запах, как бы от бальзамированного трупа, потому что при ангелах небесных запах от трупа слышится благовонием[11]11
  Этим объясняется несколько выражение: умирать в духе святости; mourir en odeur de sainteté.


[Закрыть]; послышав его, низшие духи не могут приблизиться; этим же средством злые духи отгоняются от духа человека при первом вступлении его в вечность. Ангелы у изголовья моего сидели молча, сообщаясь со мною мысленно, когда мысли их, таким образом сообщенные, приняты – ангелы знают, что дух человека находится в таком состоянии, что может быть изведен из тела. Они сообщали мысли свои, глядя мне прямо в лицо, ибо таким образом совершается на небесах всякое общение мыслей. Та к как во мне сохранялось мышление и постижение, чтобы я знал и помнил, каким образом происходит восстание, то я и чувствовал, что ангелы наперед всего дознавались моих помыслов: думаю ли я, как обыкновенно и другие умирающие, о будущей жизни? В этих-то думах ангелы старались удержать меня, потому что, как мне было сказано после, дух человека при издыхании тела удерживается в последних помышлениях своих, доколе не впадет снова в помыслы, свойственные его общим или господствовавшим в мире чувствам и наклонностям (affectio). Мне в особенности дано было постичь и даже чувствовать как бы притяжение или усилие к отрыву внутренних начал моих, т. е. духа моего от тела, и было объяснено, что это делается от Господа и что таким образом совершается воскресение.

450. Небесные ангелы (ангелы любви), находящиеся при восставшем, не покидают его сами, любя одинаково всякого человека, но если дух таков, что не может долее пребывать в обществе ангелов небесных, то он сам хочет от них отделиться; тогда являются ангелы духовные (разума), приносящие ему свет; до этого он мог только мыслить, но ничего не видел. И это было мне показано: казалось, будто ангелы эти, разоблачая левый глаз усопшего, чтобы дать ему прозреть, сдвигали с него пелену к переносью, по крайней мере так казалось восставшему, но это была одна видимость. Когда ему кажется, что пелена эта снята, то ему видится тусклый свет, как бы спросонья, сквозь веки. Этот полусвет мне виделся небесного цвета, но мне после было объяснено, что это не всегда бывает одинаково. Затем как бы нечто мягкое нежно снимается с лица и вслед за тем вносится духовное мышление. И это снятие с лица есть одна только видимость. Это означает, что человек вступает из состояния природного мышления в духовное.

Ангелы крайне внимательно блюдут, чтобы в восставшем не возникало никакой мысли, кроме истекающей от любви, тогда они объявляют ему, что он дух. Коль скоро вновь прибывшему духу дан свет, то духовные ангелы оказывают ему всякие услуги, какие он только может в этом состоянии пожелать, и поучают его во всем относящемся до будущей жизни, насколько он способен понять это. Если же восставший не таков, чтобы желать поучений, то он порывается из сообщества ангелов, но не они сами покидают его, а он от них отделяется: ангелы любят всякого и жаждут служить всем, поучать и возносить каждого к небесам; это их первая услада.

Разобщаясь таким образом с ангелами, восставший принимается добрыми духами, которые также оказывают ему всякие услуги, но если жизнь его на земле была такова, что он не может пребывать в обществе добрых духов, то он стремится и от них, и это повторяется, доколе он не найдет товарищества, которое бы вполне отвечало мирской жизни его: тут он обретает жизнь по себе и, как ни дивно это, продолжает жить подобно тому, как жил на земле.

451. Это начальное состояние жизни человека по смерти длится только несколько дней, а каким образом человек затем переводится из одного состояния в другое и наконец либо в небеса, либо в преисподнюю, это будет вслед за сим объяснено: мне и это дано было познать многими опытами.

452. Я говорил с иными на третий день по кончине их, и все объясненное в §§ 449, 450 было уже кончено; с тремя, между прочим, которых я знал в миру и коим я сказал, что в это самое время готовятся похороны для погребения их тела, слова «для погребения» привели их как бы в ужас, и они отвечали, что они живы, а в могилу пусть зароют только то, что служило их земному телу. Они крайне дивились тому, что, живя во плоти, не верили в такую посмертную жизнь, и еще более тому, что внутри церкви почти все живут в таком неверии. Когда не веровавшие в ту жизнь наконец по смерти убеждаются, что живут, то бывают крайне изумлены и пристыжены, но те из числа их, которые утвердились в этом безверии, приобщаются к подобным себе и отделяются от верующих. Они обыкновенно присоединяются к какому-нибудь адскому обществу, потому что такие люди также отрицали Божественное (начало) и презирали истины церкви. В какой мере кто закоснеет в безверии относительно вечной жизни, в такой же мере он делается и противником всего, что относится к небесам и церкви.

Человек по смерти является в совершенном человеческом образе

453. Образ духа есть образ человеческий или дух есть человек, даже и по внешнему образу своему. Это следует из всего, что сказано выше, особенно же из тех глав, где говорилось, что каждый ангел сохраняет образ человеческий (§§ 73–77), что человек по нутру своему есть дух (§§ 432–444), что ангелы небесные происходят от рода человеческого (§§ 311–317). Не менее ясно это из того, что человек есть человек по духу своему, а не по телу и что образ телесный придан духу по его образу, а не наоборот, ибо дух облекается в тело по образу своему, посему дух человека и орудует всеми частями и частицами тела, и частица его, не управляемая духом или в коей нет духовного деятеля, не жива. В этом всякому легко убедиться хотя бы только из того, что мышление и воля, по мановению своему и вполне, управляют каждою частицею тела и всеми вместе, при полном их содействии, а что не содействует, то не есть часть тела и выбрасывается из него как неживое: мышление же и воля (коими все это творится) свойственны духу, а не телу. Отделясь от тела, дух не является человеку в человеческом образе и равно не видим для него дух другого человека (до отрешения его от тела) по той причине, что орудие зрения или глаза, коими человек видит в мире, – вещественны, а вещественное видит одно только вещественное, но духовное видит духовное: посему когда вещественное око закрыто и устранено от содействия духовному оку, которое становится свободным, тогда духи являются человеку в полном образе своем, т. е. в человеческом; и не только духи из духовного мира, но даже и дух другого человека, покуда он еще в теле.

454. Образ духа по той причине есть образ человеческий, что человек относительно духа своего создан по образу небес, ибо все небесное и к порядку их относящееся вошло в состав (colatta) духа человеческого, поэтому он и способен к приему разума и мудрости. Способность принимать разум и мудрость или способность принимать в себя небеса – одно и то же. Это объяснено там, где говорится о свете и тепле небесном (§§ 126–140), об образе небес (§§ 200–212), о мудрости ангельской (§§ 265–275), также в главах, где говорилось, что небеса по образу своему как в общности, так и во всех частностях изображают человека (§§ 59–77) и что такой образ небес есть следствие божественной человечности Господа (§§ 78–86).

455. Все доселе сказанное доступно понятию всякого рассудочного человека, потому что он убедится последовательною связью причин и порядком изложенных истин, но человек нерассудочный всего этого не поймет по многим причинам, а главным образом потому, что понять не хочет: истины эти противны ложным убеждениям, которые он усвоил себе за истины, а кто понимать не хочет, тот замыкает небесный доступ к своему рассудку, хотя путь этот всегда может быть открыт, лишь бы воля этому не противилась (см. § 424).

Что всякий человек может понимать истины и быть рассудочным (rationalis), если сам захочет, это было мне доказано многими опытами: злые духи, став безрассудочными (или безумными) вследствие отрицания в мирской жизни Божества и всех истин церкви и утвердившись в таком безверии, нередко Божественною силою были обращаемы к пребывающим в свете истины, тогда они понимали все наравне с ангелами, признавали всякую истину и сознавались сами, что все это понимали, но как только впадали опять в себя, обращаясь к наклонностям (affectiones) воли своей, то ничего не понимали и говорили противное.

Я даже слышал некоторых адских духов, говоривших, что они, делая зло, знают и постигают это, равно знают, что мыслят ложь, но что они не в силах противостоять удовольствию любви своей, т. е. воле своей, которая направляет мысли их таким образом, что зло им кажется благом, а ложь истиною. Из этого следует, что все живущие во лжи по злу своему могли бы понимать истины и быть рассудочными, но не хотят, а не хотят, потому что они любят ложь более, чем истину, так как ложь эта отвечает злу, в коем они живут. Любить и хотеть – это одно и то же: что человек хочет, то он любит, а что любит, то и хочет. По этой причине, т. е. что человек может понимать истины и убеждаться в них, если только захочет, дано мне подтвердить путем рассудка духовные истины церкви и небес, чтобы ложь, которая у многих затемняет рассудок, рассеяна была его суждениями и таким образом зрение хоть несколько прояснилось, а подтверждать духовные истины рассудком дозволено всем, обретающимся в истине. Кто бы, например, мог когда-либо понять Слово Божие по одному только буквальному смыслу его, если б не старался объяснить себе рассудком содержащейся в нем истины? Неисполнение этого было поводом к искажению истин Слова и к расколам.

456. Что дух человека, отделясь от тела, тот же человек и в таком же образе, в этом я убедился ежедневным опытом, в течение нескольких лет: тысячи раз я видел духов таких, слушал их, беседовал с ними и между прочим о том, что люди не верят этому состоянию, а верующих ученые называют простаками. Духи всем сердцем скорбели, что такое невежество еще господствует в свете, особенно же в церкви. Они говорили, что оно произошло более от самих же ученых, которые размышляли о душе по чувственному и телесному, поэтому они и составили себе о ней понятие как о чем-то мысленном, что, будучи лишено предмета, в коем бы оно пребывало и из коего бы оно действовало, представляет нечто летучее, эфирное, разрушаемое по смерти тела. Но как церковь на основании Слова верует в бессмертие души, то и нельзя было не придать душе какую-либо жизненность, именно в роде живой мысли, которая, однако, до вторичного ее соединения с телом лишена свойственной человеку способности ощущения. На этом понятии основано учение о воскресении и веровании, что соединение это последует на Страшном суде. Вот почему, думая о душе согласно этому учению и предположению, нет никакой возможности составить себе о ней понятие как о духе, и притом в образе человека. К сему должно еще прибавить, что ныне едва ли кто знает, что́ следует понимать под словом «духовное», а тем более что всякое духовное существо, как все духи и ангелы, одарено человеческим образом. Поэтому почти все вновь прибывающие из нашего мира крайне изумляются, что они живы и остались такими же людьми, какими были и прежде, что они видят, слышат, говорят и что даже тело их одарено тем же чувством осязания – словом, что не находят в себе никакой разницы, § 74.

Надивившись себе, они изумляются тому, что церковь ничего не знает о таком посмертном состоянии человека ни, следовательно, о небесах и аде, несмотря на то, что все жившие на земле перешли в тот мир и живут там людьми; они дивились также, почему все это не открывается человеку посредством видений, так как это существенно относится к верованиям церкви. Но им на это сказано было с небес, что это легко могло бы сделаться по Господнему соизволению, но нисколько не убедило бы неверующих и упорствующих в ложных понятиях своих, если б даже они и сами увидали, они бы и тогда не поверили. К этому было прибавлено, что опасно убеждать видениями людей, находящихся во лжи, потому что они бы, может быть, и поверили вначале такому доказательству, но затем опять стали бы отрицать, кощунствуя над истиной. Кощунством, или поруганием истины, называется коли кто сперва верит ей, а потом снова отрицает; такие поругатели низвергаются в самую глубокую и страшную преисподнюю. Эта-то опасность и разумеется в словах Господа: «Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтоб Я исцелил их» (Ин 12:40), а что находящиеся во лжи не стали бы верить, это разумеется в следующих словах: «Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме! но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк 16:29).

457. Вступая в мир духов вскоре по восстании своем, человек сохраняет мирской облик свой и речь, потому что еще пребывает во внешности своей и внутренние начала его еще не отверсты: это есть первое состояние человека по кончине его. Но затем лицо его изменяется и принимает совсем иной вид, вполне согласный с чувствами (affectiones) его или той господствующей любовью, в которой пребывали внутренние начала духа его, когда он был еще на земле, во плоти, ибо лицо духа в человеке весьма различно от лица телесного; последнее дается от родителей, первое же есть изображение чувств его. В этот образ дух облекается в посмертной жизни, когда он лишается внешности своей, и внутреннее его разоблачается. Это третье состояние человека.

Мне случалось видеть недавних пришельцев в тот мир, и я узнавал их по лицу и по речи, но впоследствии я уже не узнавал их: жившие в чувствах добрых принимали облик прекрасный, а жившие в дурных – облик безобразный, ибо дух человека сам по себе есть не что иное, как чувства любви его (affectiones), а лицо или вид его есть внешний их образ. Лицо меняется, потому что в той жизни нельзя, притворяясь, выказывать те чувства, коих нет, нельзя принимать лицо или образ, противный господствующей любви своей. Та м все приводятся в такое состояние, что вынуждены говорить как мыслят, а лицом и телодвижениями выражать то, чего хотят, посему лицо каждого и делается образом или выражением его внутренних чувств, поэтому также все знавшие друг друга в миру знаются и в мире духов, но не знаются более в раю и в аду, как было сказано выше, в § 427.

458. Внешний образ лицемеров изменяется позже и медленнее, потому что они долговременной привычкой усвоили себе способность слагать свои внутренние начала (или нутро свое) в подражание добрым свойствам, посему они долго не являются в безобразии своем. Но как притворство их постепенно разоблачается и внутренние начала духа их располагаются по образу их чувств, то сами они и становятся безобразнее всех прочих. Лицемерами называются люди, ведущие ангельские речи, но внутри себя признающие одну только природу, отрекаясь от всего Божественного, от церкви и небес.

459. Образ человека по смерти тем прекраснее, чем он глубже любил Божественные истины и более жил по ним, потому что по любви этой и по жизни его отверзаются и образуются внутренние начала всякого человека: чем господствующая любовь глубже и внутреннее, тем она сообразнее с небесами и тем изящнее самая внешность ее или образ. Посему ангелы самых внутренних небес прекраснее всех прочих: они обличают образ небесной любви. Любившие Божественные истины только наружно и жившие согласно сему менее прекрасны собою, потому что внешнее добро их едва только мелькает светом на лице их; внутренняя, небесная любовь не просвечивает из внутренних начал их, а следовательно, и нет на них небесного образа; в лицах их, не оживотворенных внутреннею жизнью, есть как бы что-то темное, мрачное. Словом, всякое совершенство растет, восходя внутрь, и уменьшается, нисходя ко внешнему; в той же мере растет и убывает внешний образ красоты. Я видел лики ангелов третьих небес: никогда и никакое искусство живописца не в силах ни придать краскам своим что-либо похожее на этот свет и блеск, ни достигнуть тысячной доли этого жизненного света. Только лица ангелов низших небес могут быть изображены с некоторым сходством.

460. Объявлю напоследок еще одну тайну, доселе никому не известную: всякое благо и истина, исходя от Господа и образуя небеса, является в образе человеческом, и притом не только в целости и высшей степени своей, но и во всех частях и в малейшей степени. Образ этот проникает всякого, кто приемлет от Господа благо и истину, почему всякий на небесах и сам принимает образ этот по мере приема благ и истин. Вот почему небеса себе подобны как в целости, так и в частностях, и образ человеческий свойствен всему цельному – как каждому обществу, так и каждому ангелу, см. §§ 59–86. К сему должно еще прибавить, что тот же образ свойствен и каждой отдельной мысли ангельской, исходящей от небесной любви, но тайна эта едва ли постижима для человека, хотя ясно постигается ангелами, пребывающими в небесном свете.

Человек по смерти вполне сохраняет чувства, память, мысли и любовь (affectiones), принадлежавшие ему в миру, покидая одно только земное тело свое

461. Множество опытов убедили меня в том, что человек, перейдя из природного мира в духовный, т. е. умирая, уносит с собой все свое – все, что принадлежит ему как человеку, кроме одного только земного тела своего. Вступая в духовный мир, или в посмертную жизнь, человек обретается в таком же теле или образе, без всякого видимого различия, по крайности сам он не видит и не чувствует никакой разницы, но тело его уже духовное, отрешенное и очищенное от всего земного, а если духовное осязает и видит что-либо однородное, духовное же, то это точно то же, как бы природное осязало и видело предмет природный. Посему человек, обратясь в духа, не замечает никакой перемены, не знает, что скончался, и считает себя все в том же теле, в каком был на земле. У человека-духа те же внешние и внутренние чувства, какие были даны ему на земле: он видит, как прежде, слышит и говорит, как прежде, познает обонянием, вкусом и осязанием, как прежде; у него такие же наклонности (affectiones), желания, страсти; он думает, размышляет, бывает чем-либо затронут или поражен, он любит и хочет, как прежде; кто любил заниматься ученостью, читает и пишет по-прежнему.

Словом, перейдя от одной жизни к другой, из одного мира в иной, человек как будто перешел только с одного места на другое, унося с собой все, что в нем было своего, человеческого, в такой мере, что никак нельзя сказать, чтобы человек после смерти своей, касающейся только земного тела его, что-либо утрачивал. При нем остается даже природная память его; он помнит все, что, живя на земле, слышал, видел, читал, чему учился, что думал с первого детства своего до конца земной жизни: природные же предметы, которые вообще не могут быть восстановляемы в духовном мире, покоятся в памяти его, как они покоятся и в человеке, когда он не думает о них, но даже и эти предметы соизволением Господним восстанавливаются (в памяти), о чем, как и вообще о состоянии памяти нашей по смерти, будет говориться ниже. Человек чувственный не может ни понять, ни поверить, чтобы таково было состояние его по смерти, потому что чувственный человек не может мыслить иначе, как по природному, даже о предметах духовных, а потому чего он не чувствует, т. е. не видит телесными глазами и не ощущает руками, то отрицает и тому не верит, как говорит Иоанн о Фоме (Ин 20:25, 27, 29). О чувственном человеке см. § 267.

462. За всем тем, однако ж, велика разница между жизнью человека в мире духовном и жизнью его в мире земном, или природном, как в отношении внешних чувств (sensus) и их наклонностей (affectiones), так и в отношении чувств (sensus) и наклонностей (affectiones) внутренних. У жителей небесного царства внешние чувства (sentiunt) несравненно тоньше, слух и зрение их стоят на высшей ступени, а размышления их более мудры, ибо они видят при свете небесном, который многими степенями превосходит свет земной, § 126, а слышат через посредство духовной атмосферы, которая также многими степенями превосходит земную; разницу между внешними чувствами того и другого состояния сравнить можно с различием между ясным небом и темным туманом или между полуденным светом и сумерками.

Свет небесный как Божеская истина до того изощряет зрение ангелов, что они видят и ясно различают мельчайшие предметы, к тому же внешнее зрение их отвечает внутреннему, или разуму, ибо то и другое зрение сливается у ангелов в одно, отчего и дана ему такая степень остроты: подобным образом слух у них отвечает постижению разума и воли, вследствие чего они в звуках и голосе беседующего познают все тонкости и мелочи чувств любви его и мыслей, а именно в звуках слышат все чувства его, а в голосе – мысли, §§ 234, 245. Но прочие внешние чувства, кроме зрения и слуха, не столь тонки у ангелов, потому что зрение и слух служат разуму и мудрости. Прочие же внешние чувства при одинаковом развитии их оттеснили бы свет и наслаждение мудрости, заменив их наслаждениями удовольствий, относящихся к телу и его различным наклонностям, а эти наслаждения чем более преобладают, тем более затемняют и ослабляют разум, как это и делается нередко на земле, где люди бывают тем тяжелее и тупее относительно истин духовных, чем более предаются чувственным наслаждениям. О том, что и внутренние чувства ангелов, относящиеся к мышлению и наклонностям их, несравненно тоньше и совершеннее, чем были у них в мире, говорится в главе о мудрости небесных ангелов, §§ 265–275.

Между состоянием жителей преисподней и их состоянием на земле разница также велика: в какой мере внешние и внутренние чувства небесных ангелов совершенны и превосходны, в такой же мере чувства эти тупы и грубы в аду, но об этом будет говориться ниже.

462^bis. Я также на деле убедился, что человек уносит с собой в ту жизнь всю память свою. Много замечательного в этом роде видел я и слышал и передам кое-что по порядку. Были духи, которые отпирались от мирских преступлений своих и непотребств:

чтобы не сочли их невинными, все было открыто, и все дела и поступки эти выбраны были из памяти их и оценены по порядку – от младенчества и до конца земной жизни их; они относились большею частью к прелюбодеяниям и блуду. Были и лукавые обманщики и воры: лукавство и воровство их прочтено было по делам, частью никому в мире, кроме них самих, неизвестным. Этим вынуждено было полное сознание, потому что дела их являлись как бы в полном свете, со всеми помыслами, целями, удовольствиями и опасениями, какие были в то время на душе у преступников. Были и продажные судьи, торговавшие правдой: дознание сделано было и над ними, по розыску в их же памяти, с оценкой всех деяний их с первого дня поступления их в должность и до последнего. Все мелочные обстоятельства каждого случая, по количеству и по качеству, время, помыслы и замыслы – все это вместе вызывалось из памяти, и сотни событий как бы снова наяву совершались. Изумительно, что некоторым даже читались вслух, и от строки до строки, записки их, в коих они сами некогда записывали свои деяния. Ту т были и рушители женской чистоты и непорочности. Призванные к такому суду, они уличены были из разоблаченной памяти своей с проявлением всех обстоятельств каждого случая; даже самые лица девиц и женщин, о коих шла речь, как бы присутствовали видимо; равно местность, речи и помыслы – все это внезапно представлялось глазам.

Некоторые явления нередко длились по целым часам. Тут был один клеветник, который считал нипочем злословить о других; я слышал, как насчитывались по порядку все осуждения и богохульства его, точными словами его с поименованием лиц, о коих и даже при коих они были сказаны. Все это проявлялось, как бы в то же время совершаясь в лицах, хотя все клеветы и наговоры эти заботливо скрываемы были виновным. Был другой, завладевший через лукавые происки наследством родного; его уличили и осудили, причем, на диво мне, письма и записки их были прочитаны вслух, без пропуска единого слова. Он же незадолго до смерти своей тайно отравил соседа. Это обнаружено было таким образом: судимый стал копать под собою яму, из коей, как из могилы, восстал человек, взывая к нему: «Что ты сделал со мною?» Тогда все объяснилось: как убийца, дружески беседуя с ним, поднес ему отраву, что и как замышлял наперед, что случилось после и проч. Засим он осужден был в ад. Одним словом, все злодеяния, преступления, кражи, лукавства, мошенничества обнаруживаются и оглашаются из самой памяти злого человека; нет никакой возможности отпираться, потому что все улики налицо, все обстоятельства каждого случая. По случаю разбора и пересмотра ангелами памяти одного духа я услышал или узнал все, что только бывало у него в мыслях в течение целого месяца, день за днем, безошибочно и в том же порядке, как это происходило в прошлые дни. Из примеров этих должно убедиться, что человек уносит с собою полную память свою и что нет такой тайны в мире, которая бы не огласилась по смерти, и притом всенародно, по словам Господа: «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы. Посему, что вы сказали в темноте, то услышится во свете; и что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях» (Лк 12:2,3).

463. Разоблачая деяния человека по смерти, ангелы, коим поручено дознание это, рассматривают лицо его и все тело, начиная с пальцев обеих рук, и далее все части тела. Когда же я дивился этому, то мне было объяснено, что все, относящееся к мысли и воле человека, отпечатано в мозгу, как в источнике этих начал, вследствие чего это отпечатывается и во всем теле, потому что мышление и хотение переносятся от источника своего ко всем частям тела, пребывая там в последних, т. е. в крайних плотских пределах. Посему что отпечатано в памяти вследствие воли и помыслов ее, отпечатано не только в мозгу, но и во всем человеке, пребывая в нем всюду в порядке, согласном порядку частей тела. Из этого следует, что человек в общности своей таков, каков он по воле и исходящим из нее помыслам своим; злой человек есть свое же олицетворенное зло, а добрый человек – свое добро. Из этого можно понять, что разумеется под книгой жизни человека, о коей говорится в Слове, а именно – что все дела и мысли человека отпечатаны во всем составе тела его и что они, будучи вызваны из памяти его, являются как бы прочитанные по книге, а при рассмотрении духа при небесном свете – как бы изображаемые в лицах. Прибавлю к этому еще нечто замечательное о загробной памяти, убедившее меня, что не только общие предметы, но и самые частные, однажды вошедшие в память, остаются там навеки: я видел исписанные книги, как здесь, и мне дано было знать, что они взяты из памяти писателей и что в книгах этих, противу сочинений, писанных на земле, не пропущено ни одного слова.

Таким образом, из памяти каждого могут извлекаться все дела и мысли, до последних мелочей, давно забытых им на земле. И причину этого мне объяснили: у человека память двоякая – внешняя и внутренняя. Первая свойственна ему как человеку природному, вторая – как духовному. Все, что человек мыслил, хотел, говорил, делал, даже что слышал и видел, неизгладимо отпечатывается во внутренней памяти его. Неизгладимо же оно оттого, что в то же время усваивается духом и телом его, как объяснено было выше. Таким образом, дух образуется по мыслям и делам воли своей. Знаю, что все это покажется крайне странным (парадоксом) и едва ли найдет в людях веру, тем не менее это истина. Итак, не думайте, чтобы какие-либо мысли и тайные дела человека могли оставаться скрытными по смерти его; все тогда до самых мелочей видно, как при ясном свете.