Текст книги "Компиляция. Введение в патологическую антропологию"

«Ларри!» – просыпаясь, думал Тим – «Точно! Надо искать Ларри! Он наверняка в теме! Как же я раньше не додумался?!»

Тим пошарил по карманам и нашел пару мелких монет. На звонок должно было хватить. Добравшись до первой попавшейся телефонной будки, Тим снял трубку и набрал номер Ларри. Телефон Ларри не отвечал. Тим повесил трубку, выждал четверть часа и повторил набор. Тот же результат. Те же безнадежно долгие гудки. Тим подождал еще полчаса. На сей раз Ларри оказался недоступен.

«Дьявол!» – выругался Тим – «Хоть бы автоответчик установил, что ли!» Но автоответчика у Ларри не было. Вероятно, у него были на то свои резоны. Серьезные резоны.

«Ладно, – решил Тим – Буду так искать!»

Тим знал несколько мест, где Ларри время от времени появлялся. Тим понимал, что из них нужно выбрать только одно. Лотерея, черт ее дери! Повезет – не повезет. Недолго поразмыслив, Тим принял решение отправиться к ночному заведению «Одноглазая Луна». Во-первых, оно было ближе всего, во-вторых, Тим хорошо знал местность, прилегающую к «Луне» и мог где-нибудь спрятаться. Так, чтобы и Ларри не упустить, и себя не обнаружить.

По пути он заскочил в продуктовый магазинчик Карима, добродушного иранца, который иногда предоставлял ему небольшой продовольственный кредит. Как раз накануне всей этой чехарды Тим закрыл свой долг и теперь мог рассчитывать на новое вспомоществование. Карим не отказал. Тим взял упаковку крекеров, пару банок консервированных сосисок, три яблока, большую бутыль с водой и пачку сигарет. По крайней мере, голодный обморок ему в ближайшей исторической перспективе не грозил.

– Эй, – окрикнул его Карим, когда Тим уже был в двух шагах от выхода – Возьми вот. Подарок.

Тим обернулся к нему. Карим держал в руках обойму из шести пивных жестянок.

– У меня его много. Продать не успею, пропадет… – пояснил Карим.

– Спасибо тебе, бро! – поблагодарил Тим, приняв пиво и отправив его в пакет, к прочей снеди – Ты хороший человек. Извини, если не скоро смогу рассчитаться…

«Если вообще рассчитаюсь…» – добавил он про себя с грустью.

– Иншаллах, рассчитаешься! – ответил Карим – А нет, значит и на то Его воля.

– Да, наверное, – согласился Тим, попрощался и вышел.

Ларри объявился в «Луне» вечером второго дня. Припарковал у входа свой пижонский «Порш», неторопливо вылез из машины и, даже не удосужившись ее закрыть, вальяжно проследовал внутрь заведения, мимоходом что-то сунув в карман дюжему охраннику, почтительно распахнувшему перед ним двери. Улучив момент, когда охранник по надобности покинул свой пост, Тим прошмыгнул к «Поршу» и залег на заднем сидении.

Ларри вернулся через час. Сев в машину, он не стал сразу заводить двигатель. Задумчиво почесал переносицу, достал сотовый, кому-то позвонил, обменялся с собеседником парой коротких фраз, дал отбой, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул и принялся насвистывать Рэя Чарльза. «Hit the road, Jack!….. No more…»

Тут-то Тим и продемонстрировал свое присутствие, выпрямившись у Ларри за спиной и положив руку ему на плечо. Ощущение некоторой киношности происходящего посетило его в эту секунду. «Ну и ладно, сойдет!», мысленно махнул он рукой.

– Привет, Ларри! – шепотом сказал он.

От неожиданности Ларри подскочил на своем сиденье и крепко приложился о низкий потолок «Порша».

– Ублюдок, мать твою! – заорал он – Какого черта ты здесь делаешь?! Живо выметайся!

«Ага, прямо-таки щаз-з!» – промелькнула в голове Тима издевательская мыслишка. Но прежде, чем она возникла, правая рука Тима очутилась на горле Ларри и крепко сжала его.

– Тише, Ларри, тише! – спокойно и размеренно выговорил он – Ты же меня знаешь! Это я, Тим. Я тебе зла не причиню. Мне только узнать кое-что надо. Очень надо, Ларри. Так надо, что никуда я отсюда не выметусь! Ты понял меня?

Ларри обеими руками вцепился в клешню Тима, пытаясь разжать ее хватку, но Тим держал крепко. Горло Ларри трепыхалось под его пальцами, словно выловленный на мормышку угорь в руке удачливого рыболова.

– Идиот… – выхрипел Ларри, отчаявшись освободиться и опустив руки – Задушишь…

– Прости, Ларри! – спохватился Тим, но руку с Ларриной шее не убрал, только слегка ослабил, чтобы Ларри мог дышать и говорить – Всего один вопрос: кому я встал поперек кадыка?

– Этого еще не хватало! – прошипел Ларри – И так всякая дрянь в последнее время творится, теперь ты еще со своим геморроем! Слушай, парень, давай краями разойдемся? Ты меня не видел, я тебя не знаю? В твоих же интересах! Может, на пару дней дольше проживешь.

– Ларри, Ларри, Ларри! – укоризненно покачал головой Тим – Я же предельно ясно выразился! Не узнаю – не уйду.

– Ладно, намекну. От Лекаря Бенджи ветер дует. Знаешь такого?

Тим удивленно присвистнул. Лекарь Бенджи. Таинственный хозяин темной стороны города. Человек, о котором говорили только шепотом. О котором ходили мрачные легенды, одна фантастичнее другой. Вот оно что…

– Я так мыслю, Ларри, больше ты мне ничего не скажешь, даже если знаешь…

– Умнеешь на глазах! – съязвил Ларри – Теперь отцепишься?

– Потерпи еще чуть-чуть. Что ты там о дряни говорил?

– Это к тебе уже отношения не имеет. В общем, позавчера средь бела дня порезали Пигмея Вилли. Не просто порезали, а выпотрошили, словно свинью. Ума не приложу, кто такое мог сотворить… В тот же день какой-то камикадзе на «Сесне» в хлам разнес полицейский участок. Как раз накануне большой облавы. Может, и совпадение, не знаю, но копам теперь не до этого.

– Про самолет я в курсе, сам видел… Напрягись еще немного, Ларри. Как Лекаря найти?

– Ты совсем рехнулся?! Понятия не имею!!! А вон тех ребят можешь спросить! – и Ларри ткнул пальцем в боковое стекло.

Тим посмотрел туда, куда указывал Ларри. Двое крепких парней в строгих темных костюмах быстро приближались к «Поршу».

– Черт, Ларри! Как ты умудрился меня сдать?!

– Я бы на твоем месте просто бежал.

Тим выпустил Ларрино горло и пулей вылетел из машины. Он бросился наутек со скоростью кенийского спринтера, но далеко убежать ему не удалось. Что-то тяжелое ударило его между лопаток и повалило на землю.

«Меня подстрелили!» – подумал Тим – «И сейчас я сдохну.» Но ошибся. Было, конечно, очень больно, однако ранение оказалось не проникающим.

«Резиновая пуля» – догадался Тим – «Что ж так кисло-то?»

Тим попытался подняться, но один из подоспевших парней придавил его к тротуару ногой в дорогом лаковом ботинке.

– Не рыпайся, гаденыш! – ласково приказал он. Его голос показался Тиму знакомым. «Тик-так, Тим!». А-а…

Парень между тем выудил из кармана пиджака переговорное устройство, нажал на нем единственную клавишу и поднес его ко рту.

– Мы его взяли, Джейк! – доложил он – Да, живой, как и приказано. Куда его? Понял. Повторяю… – и парень четко проговорил адрес, полученный только что с того конца линии.

«Ну вот – подумал Тим почти с облегчением – Скоро все закончится.

Немного жаль, что вот так, но что уж теперь…»

Но тут случилось неожиданное. Сначала Тим почувствовал, что его никто больше не удерживает. А через миг рядом с ним упало безжизненное тело. Лицом к лицу с Тимом. Если бы можно было так сказать. Лица, как такового, у парня не было. Маленькая коварная разрывная сволочь вошла парню в затылок, оставив в нем идеально правильное круглое отверстие и совершенно похабным образом разворотила лицевую часть его черепа. Где там что было – нос, глаза, губы – не разобрать. Сплошное месиво из мелко нашинкованного кровавого мяса.

Тима стошнило. Вывернув желудок, он стал потихоньку отползать от трупа. Он прополз около шести ярдов прежде, чем осмелился приподнять голову и оглядеться по сторонам. Второй парень лежал на спине рядом с «Поршем» и смешно дергал конечностями. По его груди расползалось багровое пятно.

Повинуясь безотчетному импульсу, Тим встал на четвереньки и припустил к умирающему. Парень был в сознании. Когда Тим склонился над ним, он нашел в себе силы ухватить Тима за ворот рубахи и притянуть к себе.

– Городские стрелки… – проклокотал парень – Они… есть… – и умер.

«Господи Боже!» – это было все, что только Тим мог сказать. Без конца продолжая взывать к богу, он поднялся на ноги. Пошатываясь, сделал шаг к «Поршу», уперся руками в его крышу и заглянул в салон. На водительском кресле сидел Джон До. Табличка, которую он, по своему обычаю, держал в руках, гласила: «Йе-ху-у!».

Тим в голос расхохотался.

«Йе-ху-у!!!» – завопил он и побежал прочь. Но теперь он знал, куда бежит. Адрес Лекаря запомнился ему хорошо.

Рабочий дневник

Основное правило Абсолютной Игры – это отсутствие заранее оговоренных правил. Абсолютная Игра начинается сама по себе, помимо волевого сговора ее участников, вовлечение которых в Игру также не зависит от их желания или нежелания играть. Первая и главная задача участника Абсолютной Игры – это осознать себя таковым. Единственная значимая его цель – стать Абсолютным Игроком. Статус Абсолютного Игрока предполагает обладание набором волшебных опций, позволяющих формировать сюжетные и пейзажные линии для тех областей Игры, где он оказывается в силу тех или иных причин, устанавливать модели поведения для прочих участников, не достигших его уровня и многое другое.

Абсолютный Игрок – это тот, кто играет теми, которыми играют. Вольно или невольно. Плохо или хорошо. Грязно или благородно. Абсолютного Игрока это не волнует, поскольку его собственные методы давно вышли за рамки категориальных определений. Однако, несмотря на свое привилегированное положение, Абсолютный Игрок ограничен в своих действиях гораздо жестче, чем его живые игрушки. Так же, как и они, Абсолютный Игрок не в силах ни выйти из игры, ни положить ей конец. На такие действия способна лишь сама Абсолютная Игра. Она одновременно играет теми, которые играют теми, которыми играют и сама собой. Или сама с собой. Ирония состояния Абсолютного Игрока заключается в том, что он понимает, в какой чудовищной бессмысленной неопределенности ему приходится существовать и насколько бесполезны как и дарованные ему призрачные свободы, так и любые поступки, которые он совершает, реализуя их. В Абсолютной Игре нет понятия выигрыша и проигрыша. Тем не менее, постоянную готовность Абсолютного Игрока к тому, что все может закончиться в каждую секунду, сочетанную со способностью сохранять при этом здравый рассудок и деятельную позицию, можно рассматривать в качестве Высшего Достижения. Своего рода победы. При всем при этом, Абсолютная Игра – штука захватывающая. Но до тех пор, пока ты не вытянул свой сраный счастливый билет и не оказался в нее вовлечен, тебе приходится довольствоваться играми попроще и поскучней.

Коренное население североамериканского континента оказалось загнанным в тесные резервации не столько по причине тотального геноцида со стороны пионеров Дикого Запада и не потому, что охотно меняло тучные и плодородные земли свои на дешевые разноцветные стекляшки, сколько из-за страсти коренных американцев к азартным играм и отсутствия иммунитета к изощренному коварству белого человека. Да, конечно, загнать красножопого за можай было излюбленным развлечением хорошо вооруженного отчаянного сброда, из которого, собственно говоря, и состояли голодные и жадные орды первопоселенцев. Да, индейцы порой продавали свои угодия по смехотворным ценам. Да, они отвечали бледнолицым коварством на коварство, но, увы, всего лишь наивным и бесхитростным коварством внезапно нападающего из засады ночного хищника.

С белым же коварством все обстояло куда, как забавней. Пионеры, хоть и были редкостными головорезами и мародерами, все же являлись представителями цивилизации высокого уровня развития. Цивилизации, выработавшей ряд лукавых институтов, вроде светского и религиозного законодательств, основанных на бисексуальной морали. Морали-проститутке, способной принять, как норму, любую гнусность, если она совершена сравнительно честно. Мерилом честности при этом служит как раз таки закон. Без которого ни одна двуногая мразь жить не может. Если какую-то часть общества не устраивает закон государственный, она уходит в андеграунд, где изобретает собственные внутренние правила, которые ничем принципиально не отличаются от закона, отвергнутого ими. Извращенная честность отношений и неумытая чистота сделок – два предопределенных стремления каждого цивилизованного индивидуума.

Стремясь придать своей людоедской территориальной экспансии видимость правомерности, белый человек обучил индейцев азартным играм и те в скором времени благополучно просрали за игорными столами куда больше своих исконных земель, чем было отжато у них силой.

Уже пятый час длится покерная сессия. За столом осталось трое игроков. Святоша Рэнди, шериф пока еще небольшого городка. Три сотни жителей или около того. Через несколько десятков лет городок разрастется и станет одним из крупнейших на Западе. Рэнди – отличный шериф. В его городе – тишь да гладь. Лихие люди со стороны не очень-то любят совать нос в его владения. На городской площади, в самом ее центре, вкопан высоченный столб. Он изготовлен из ствола секвойи, гигантского дерева, произрастающего еще дальше на запад. Над тем, чтобы его воздвигнуть, трудилось практически все взрослое население. Рэнди называет его «Столп Фемиды». На этом столбе казнят преступников. Рэнди сам придумал это наказание и очень гордится своим детищем. Оно – универсально. Не важно, спиздил ли ты соседскую индюшку или обнес почтовый дилижанс – если ты попался, то добро пожаловать на столб. Сначала тебя, раздев до гола, засунут в полуразложившуюся тушу буйвола. Подержат в ней ровно столько, чтобы ты не задохнулся от вони и не выблевал вконец свои внутренности. Ровно столько, чтобы твоя кожа хорошенько пропиталась неуничтожимым запахом падали. Потом тебя, связанного и с кляпом во рту, с помощью подъемного блока возденут к вершине столба, где и зафиксируют. Не пройдет и десяти минут, как к столбу слетятся привлеченные запахом стервятники. Они не дадут тебе умереть долгой и мучительной смертью от обезвоживания и солнечных ожогов. Твоя смерть будет относительно скорой. Но все же мучительной. Стервятники склюют тебя заживо. Впрочем, стоящий у подножия столба Рэнди будет время от времени вынимать свой револьвер и выстрелом в воздух отпугивать птиц. Чтобы, так сказать, продлить тебе удовольствие. Ты провисишь на столбе до тех пор, пока от тебя не останется лишь ослепительно белый скелет, идеально очищенный от плоти умелыми клювами. И пока ты будешь висеть на столбе, Рэнди будет стоять у его основания, вслух читать псалмы и молиться о спасении твоей грешной души. «И если я пойду долиной смертной тени…»

Франтоватый юноша Стив, недавно приехавший в город. Его отец владеет судоходной компанией на восточном побережье. Стиву сам бог велел вести жизнь богатого наследника, напичканную веселием и развлечениями. Пока отец еще в силе и не особо настаивает на том, чтобы отпрыск учился ведению бизнеса. Однако Стиву такое божье веление – как серп по яйцам. Будучи от природы слаб здоровьем и тих нравом, он мечтает стать настоящим мужчиной. Смело глядеть в лицо врагу, дерзко бросать вызов судьбе, играючи перешагивать границы человеческих возможностей. Понятное дело, такие здесь не приживаются. Быстро ломаются, навсегда выбрасывают из головы все это романтическое дерьмо и убираются восвояси. Рэнди видал таких не раз. Относился к ним с неизменным презрением. Но этот парнишка чем-то ему приглянулся. Теплится где-то в глубине его глаз дьявольский живой огонек. Парень-то упрям, думает Рэнди. Этот не уедет… Но и не выживет… Силенки не те… А жаль… К счастью для себя, Рэнди ошибается насчет Стива. Юноша окрепнет, возмужает и осядет в этом городе. Через несколько лет Черный Хесус, мексиканский бандит-одиночка, подкараулит Рэнди в двадцати милях от города и всадит пулю сорок пятого калибра ему в позвоночник. Черный Хесус был конченным отморозком, но и трусливым тоже. Сделав единственный выстрел и увидев, что Рэнди упал с коня, он не рискнул приблизиться к нему и добить, понадеявшись, что дело докончат койоты.

Зря надеялся. Рэнди мало кому нравился. Его боялись, но не любили. Единственным, кто отправился на его поиски, оказался Стив. И Стив нашел его. Успел. Притащил, полумертвого, к городскому коновалу, с равным успехом пользовавшему как скотину, так и ее хозяев. Доктор широкого профиля извлечет пулю из спины Рэнди, а Стив потом целый месяц будет его самолично выхаживать. Рэнди поправится полностью. Еще через десять лет Рэнди умрет от апоплексии, а Стив займет его место.

Сидящий Медведь, военный вождь племени кайова. В былые времена он был грозой Техаса. Вырезал бледнолицых десятками. Грабил поезда и обозы. Его выследили и пленили. Хотели было линчевать, но, на его счастье, вовремя подсуетились влиятельные говнюки из движения за мирное сосуществование. Медведя приговорили к пожизненному, но каким-то чудом освободили через три года. Медведь, конечно, не оставил прежних своих привычек, но стал действовать осторожнее, чужими руками, внешне сохраняя лояльность к белой власти.

Сейчас вождю уже почти нечего ставить. У Стива игра тоже идет не лучшим образом. Карта у него дрянь. Он сбрасывается. У Медведя – полный дом. Он уверен, что эта раздача точно будет его. Он внутренне ликует, словно ребенок, представляя, как славно надерет Святоше задницу, но ни одна мышца его каменного лица не выдает этой радости. А Рэнди все продолжает поднимать. Последний доллар вождя уплывает в банк.

– Ну что, вождь, – вдруг предлагает Святоша Рэнди – Может, сыграем в большую игру? Если выиграешь, я отдам тебе этот город. Весь, с потрохами. Если проиграешь, уберешься отсюда вместе со своим племенем на север. Все, что было твоим, станет нашим.

Сидящий Медведь чуть ли не с жалостью смотрит на Рэнди, медленно кивает и вскрывает карты.

– Фул хауз! – ахает Святоша Рэнди – Хорошая карта, вождь! На самом деле, хорошая… Ты ведь и вправду мог выиграть… Сожалею, дружище, но мне повезло больше!

Фантастика! Пиковый флеш-рояль.

Сидящий Медведь бледнеет. Этого не может скрыть даже природная смуглость. Он встает и выходит, не проронив ни слова.

– Простите, шериф, – говорит Стив – Я ничего такого не хочу сказать, но, по-моему, валет пик был в моей руке…

– Все верно, – соглашается Рэнди – Был. Но городу необходимо развитие, малыш! Когда-нибудь ты это поймешь. Пойдем-ка лучше выпьем.

Основное правило Абсолютной Игры, прообраза всех игр на свете – это отсутствие заранее оговоренных правил. Абсолютная апология жульничества – ее суть…

Шон – дальний потомок Сидячего Медведя. В отличии от своего предка он не питает иллюзий на счет того, что игра должна быть честной. Шон – блестящий игрок и непревзойденный шулер. Если понадобится, в его колоде окажется десять тузов и столько же джокеров. Шон зарабатывает игрой на жизнь. Он не наглеет и всегда выигрывает именно столько, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Ни одно казино до сих пор не внесло его в черный список. Всякий раз, уходя с очередным выигрышем, Шон вспоминает о Сидящем Медведе. «Ну что ж, дед, – думает он – Мне вряд ли удастся вернуть нашему народу то, что ты проиграл, но я все-таки сделал этих сукиных детей!»

Шон живет вместе с Лечей, Лорой и другими членами сообщества, приютившего Джил. Сейчас он рассказывает Джил историю Сидящего Медведя. Джил слушает…

Не худшее из допущений.

До скорого.

Джил

Если серьезно разобраться, то дар настоящей, добротной ненависти встречается ничуть не чаще, чем дар настоящей любви. Кого бы или что бы и с каким бы пылом ты не ненавидел, все это не имеет ни малейшего отношения к истинной ненависти. Скорее, это косвенные приметы происходящего в тебе гнойно-нарывного процесса, а именно страстной, томной и по-щенячьи слюнявой приязни к собственной никудышной персоне. Процесс этот чаще всего необратим. Результаты его приятными не назовешь. Рано или поздно твой гнойник переродится в неоперабельное злокачественное новообразование и в кратчайшие сроки тебя доконает. Не ссы, дружище, выход есть! Выход тяжелый, болезненный, но уж если ты хочешь выжить и слепить из себя хоть что-то путное, придется им воспользоваться. Прежде всего следует осознать и узаконить свое нынешнее положение. Ты – это частица полуоформленной смердящей массы, выпавшей из прямой кишки мироздания. Проще говоря – говно. Исходное и окончательное. Следовательно, любить себя как-то не за что. Хотя именно за отсутствие каких бы то ни было достоинств говно себя и любит. Но ведь ты не такой, правда? Тебя же удручает тот факт, что для определения твоей сути годятся только термины скатологии, да? Это уже достижение. Перестань ненавидеть то, что вовне. Тех, кто вовне. Они невиновны. Их отношение к тебе нормально. Измени вектор ненависти на противоположный. Проникнись брезгливостью к своему внутреннему дерьму. К самому себе. Не переживай, это совсем не обяжет тебя возлюбить внешний мир. Этого не требуется, и, по совести, не очень-то он того заслуживает. Говна в нем тоже немало.

Теперь до истинной ненависти остается всего один шаг. И один соблазн. Оставить все, как есть. Сесть на жопу и начать скулить. Мол, какое я дерьмо и как я самому себе противен. Как все безысходно, и что не одному кондитеру в мире не удавалось вымутить из дерьма шоколадный батончик. Если чуешь, что подобного соблазна тебе не одолеть, пойди сразу удавись. Истинной ненависть становится не тогда, когда ты осознал себя дерьмом, а тогда, когда ты начал с ним что-то делать.

Поверь на слово, предложенный выше метод работает изумительно. Алгоритм прост, теории – минимум. Но без подвоха и здесь не обошлось. Путь к истинной ненависти долог, утомителен и тернист. Великое искушение сопровождает тебя на всем его протяжении. Плюнуть на все, остановиться, прилечь на обочине, забить косячок, заблудиться в наркотических грезах и тихонечко сгнить. Или вернуться назад, сколько бы ты уже не прошел. Даже если тебе остается всего полшага до цели, дать задний ход кажется и простым, и разумным, и, чего там греха таить, приятным вариантом. Такова, сука, великая магнетическая сила любви.

Впрочем, случаются исключения. Некоторым удается пройти этот путь почти мгновенно. Все, что им для этого требуется – лишь удачное стечение обстоятельств.

Джил повезло. Ей потребовалось всего-то пара дней, проведенных среди обычных, вроде, людей, обитающих в необычном месте. Они называли себя Обществом, хотя все, что их на самом деле объединяло – лишь общая крыша над головой, общее хозяйство и общее нежелание указывать ближнему своему, как ему, недотепе и выродку, следует жить. Ну, и выслушивать от ближнего аналогичные рекомендации так же. Каждый занимался каким-то своим делом, но никто ни в чьи дела носа не совал. Впрочем, страшных тайн из занятий своих никто не делал, поскольку в основном эти занятия были вполне безобидны.

Лора была помешана на растениях. Имела диплом флориста. Выполняла частные заказы по цветочному дизайну. Калеб мастерил всякие странные штуковины, что-то среднее между скульптурами и механизмами неясного предназначения, производящими бестолковую работу. Наверно, это все-таки были произведения искусства, потому что их с радостью выставляли в своих витринах авангардные арт-салоны. Ну, и так далее. Разве что Шон выпадал из общего пацифистского контекста, но только вне стен коммуны. Среди всех ее обитателей он казался Джил самым добродушным.

А вот Леча стоял ото всех особняком. Джил чувствовала, что он находится здесь не по предрасположению к такому образу жизни, а как будто по некому долгу. Джил спросила его об этом напрямую.

– Может быть, так оно и есть, – ответил Леча, немного подумав – Конечно, ни я им, ни они мне ничем не обязаны. Как ты заметила, народ у нас здесь слегка чокнутый. Незлобливый и, по большому счету, беззащитный. Следовательно, им нужен кто-то, способный решать всякие неприятные проблемы, с которыми им самим не справиться. А такие проблемы не могут не возникать. Мы же, все-таки, не в стране Оз живем. Я с проблемами справляться умею, потому я и здесь.

– Только поэтому? – спросила Джил.

– Ну, разумеется, не только, – улыбнулся Леча – Нравятся они мне, каждый по-своему. То, как они живут – это совсем не мое. Но на данный момент выбор у меня не велик. Наверняка настанет время, когда все изменится, но пока оно не настало, я буду с ними.

– А как ты вообще сюда попал?

– Долгая история. И неинтересная… – Леча слегка нахмурился и покачал головой, словно разгоняя болезненные воспоминания. – Как-нибудь потом…

Джил настаивать не стала.

Хотя в обществе ей было уютно, она понимала, что остаться совсем она не сможет. У нее никогда не было далеко идущих планов на жизнь, она не представляла, чем хотела бы заниматься, но с Обществом ей было не по пути. Джил постоянно вспоминала свой сон. Серую долину с исчезающими следами. Бездонную реку с белоглазой рыбой. Свой страх утонуть в этой реке. Джил смотрела на своих временных соседей и видела, что их существование тоже по-своему бессмысленно. Но им, по крайней мере, не было страшно. Они были кем-то. Они знали себя и знали, как хотят провести отпущенные им дни. А Джил никем не была и ничего не знала. Ничего, кроме того, что она никогда себя не любила. Это знание пришло к ней внезапно и само собой. Просто Джил вдруг подумала: «Боже мой, а ведь я себе безразлична… Я – пустая. Но ведь пустоты не бывает! Что-то должно заполнять ее?». В точку. Любить себя Джил было не за что. Слишком мало хорошего сделала она для себя.

Оставалась ненависть.

«Но если так, – размышляла Джил – то зачем мне вообще жить?»

«Потому, что хочешь!» – ответил ей внутренний голос.

«Но как жить, ненавидя себя? Что за радость от такой жизни?»

«Никакой. В том-то и фокус. Можно подумать, прежде ее было завались!»

«Верно, все лучше, чем раньше. Вот только долго ли мне жить?»

«Да какая, к черту, разница? Выживешь – чудно, а нет, так о ком жалеть? О том, кого ненавидишь?»

Джил не нашлась с ответом. А потом ей стало ясно, что ответ лежит на поверхности. Если не получается жить с достоинством, всегда можно достойно умереть. И возможность эта дорогого стоит. Осознав это, Джил ощутила в себе разительную перемену. Она перестала бояться. Все ее прежние невзгоды, все дикие необъяснимые события последних дней представлялись ей теперь сущими пустяками в свете открывшейся ей немудреной истины. Ее внутренняя крыса оказалась надежно заперта в тесной клетке, которую Джил чувствовала под своим солнечным сплетением. Крыса была еще жива. Она отчаянно металась в своей западне, набрасывалась на толстые прутья, пыталась их перегрызть, но – тщетно. А Джил была спокойна. Словно и не ее страх, не часть ее самой сейчас агонизировал. Джил улыбалась. Но потом она услышала в себе невнятный шепот. С ней говорил инстинкт. «Не убивай до конца! Нельзя!» – так истолковала Джил его призыв.

«Хорошо, – решила она – Попробуем!»

«Не бузи, пушистик! – приказала Джил крысе – Ты мне, возможно, еще пригодишься. Когда-нибудь. А теперь – спать!»

Крыса подчинилась беспрекословно.

К вечеру четвертого дня Джил поняла, что готова уйти.

– Я ухожу. – сообщила она Лече.

– Что ж, в добрый путь, – ответил он – Что будешь делать со своим воздыхателем?

– Не важно. Я его больше не боюсь. То есть, не то, чтобы не боюсь. Я тут поняла кое-что. Все мои страхи – они не снаружи, они внутри меня. Я боюсь не кого-то или чего-то, а боюсь за себя. Дорожить можно чем-нибудь стоящим, а я – дешевка. Поэтому пусть он или они делают, что хотят. Мне теперь без разницы…

– И что, позволишь им себя убить? – усмехнувшись, процитировал Леча ее собственный вопрос, который Джил задала при первой их беседе.

– Ну уж нет! – уверенно ответила Джил – Постараюсь выкрутиться. Дешевкам тоже жить охота!

Леча, прищурив глаза, посмотрел на нее долгим взглядом. Теперь перед ним была уже совсем не та девушка, которую он защитил от бродяг несколько дней назад. Леча разбирался в людях. Она по прежнему была слаба. И телом, и духом. Но у ее духа сейчас были все перспективы окрепнуть. «Да укрепит тебя Всевышний на пути твоем!» – мысленно пожелал он ей.

– Понадобится действенная помощь, ты знаешь, где меня найти! – предложил он.

– Спасибо, Леча! Если бы я знала, в чем именно она может понадобиться! Но, думаю, вскоре я это выясню. Или оно само выяснится.

– Куда направишься?

– Сначала на работу зайду. Сегодня как раз моя смена. А там – как пойдет…

Попрощавшись с Обществом, Джил вышла на улицу. Солнце еще не зашло. Оно висело в сиреневом вечернем небе, задевая краем крыши небоскребов, огромное и красное. На него можно было смотреть, не жмурясь.

«Красивое…» – подумала Джил – «Почему я раньше не замечала?»

– Эй, телка! – услышала она грубый окрик – А ну-ка, дуй сюда!

Джил обернулась. А-а, ну да… Старые знакомые. Джил ухмыльнулась, изобразила средним пальцем фаллический символ и показала его бродягам.

– Еще есть вопросы?!-крикнула она. Не дожидаясь ответа, повернулась к ним спиной и, не спеша, пошла своей дорогой. Догонять ее никто не стал.

Когда Джил добралась до «Одноглазой Луны», веселье там было в полном разгаре. Не в самом заведении, конечно, а на улице перед входом. Движение было перекрыто. С одной стороны его перекрывала полицейская машина, а с другой – реанимобиль «неотложки». Машины уныло перемигивались между собой проблесковыми маячками, словно жалуясь друг другу на свою собачью работенку. Рядом с шикарным красным «Поршем», который, как помнила Джил, принадлежал одному из завсегдатаев «Луны», лежал труп. Вокруг него суетился полицейский фотограф, выбирая наилучший ракурс для снимка. Джил неожиданно вспомнила, как однажды ей довелось побывать на выставке, где были представлены фотографии, выуженные из архивов полицейского управления Лос-Анджелеса. На выставку ее затащил один из мимолетных кавалеров, который подцепил ее как-то на автобусной остановке. Странный был парень. Не похожий ни на одного из тех, кто обычно проявлял к ней интерес. Рот у него не закрывался ни на секунду. Он непрерывно нес какую-то ахинею о высоком искусстве, о космическом предназначении творческого начала и прочее в том же духе. Даже ночью, неумело и наспех пользуя Джил, он умудрялся пространно рассуждать о игре светотени на полотнах импрессионистов. А на следующий день парень потащил ее на ту самую выставку. Фотографии относились к 30-м годам двадцатого века, эпохе Великой Депрессии и сухого закона. Черно-белые снимки, запечатлевшие для истории места преступлений, допросы, несчастные случаи, последствия гангстерских разборок, лица злодеев, их жертв и разгребающих все это дерьмо блюстителей общественного порядка. Вот разгромленный в ходе полицейской облавы склад подпольных бутлегеров. Вот портрет женщины, демонстрирующей телесные повреждения, нанесенные ей уличным грабителем. Черты лица у нее тонкие и правильные. В наклоне головы и изгибе руки, придерживающей приспущенную с плеча блузу, сквозит невыразимое трепетное изящество. Фотограф явно хотел сравниться с мастерами Возрождения. Вот еще одна женщина. Ей повезло меньше. Вместе с кошельком какой-то гаденыш забрал у нее и саму жизнь. Она покоится на больничной каталке. Она уже побывала на приеме у патологоанатома, она выпотрошена и зашита. Стежки т-образного шва, идущего от низа живота до солнечного сплетения и вдоль подреберий, крупные и грубые. Но очень фактурные и выразительные. Вот еще забавная картинка: железнодорожный пейзаж, десяток расходящихся веером рельсовых путей. На переднем плане – обезглавленное тело. Подвыпившего чудака, уснувшего на путях, переехал поезд. Голова отсутствует. Предположительно, ее утащила бродячая собака. В отдалении стоит группа детективов. Они курят и о чем-то весело беседуют. Комментарий под снимком: «Инспекторы Ричардс, Симпсон и Клейн осматривают место трагедии. Потерпевший – Джон До (личность не установлена по сей день)»