Текст книги "Добыча"

26

Вернувшись в дом, я не теряю времени и укладываю Сисси на диван. Она тут же сворачивается клубком. Руки у нее дрожат, посиневшие губы бормочут что-то непонятное. Я поднимаю с пола одеяло и плотно закутываю ее, уложив обожженную руку поверх одеяла. Этого более чем недостаточно – все ее тело дрожит от холода, проникшего в кости. Я быстро, не вставая с колен, перемещаюсь к камину. Угольки еще тлеют, так что через несколько минут я разжигаю неплохое пламя.

Она все еще дрожит. Из раны сочится желтая влага, кожа вокруг нехорошего красного цвета.

– Ох, Сисси, – шепчу я сквозь стиснутые зубы и отодвигаю ее влажные волосы с виска. До этого момента я никогда не думал, что можно одновременно испытывать и нежность, и ярость.

Мальчики приходят всего через несколько минут, я слышу их шаги по лестнице. Они одновременно бросаются в дверь, бледные, растрепанные, мокрые.

– Как она? – спрашивает Джейкоб.

Они собрались вокруг дивана и гладят Сисси по волосам, не совсем понимая, что делать. Дэвид задыхается от ужаса, когда видит ожог. Бен начинает плакать.

– Принеси мокрое полотенце, – говорит Бену Эпаф, чтобы отвлечь его, – надо охладить рану.

Бен бежит в ванную.

Эпаф откидывает одеяло и зло смотрит на меня:

– Ты идиот! У нее же одежда мокрая насквозь. Неудивительно, что она никак не согреется.

– А что мне было делать? Раздеть ее?

Эпаф не отвечает. Он переключается на младших. Тычет пальцем в комод, и Джейкоб вскакивает на ноги, доставая оттуда сухую одежду. Дэвид уносит полотенце обратно в ванную.

– И носки ей на ноги наденьте, – произносит Эпаф, когда мальчики начинают расстегивать и снимать с нее промокшую одежду. Мы с ним выходим в коридор, закрывая дверь за собой. Он потирает шею.

– Они подсыпали снотворного в еду, – говорю я. – От этого мы с Сисси вырубились. Тогда-то они ее и забрали.

Он кивает. Я ожидаю злобы, обвинений, но он говорит неожиданно мягко.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Все нормально, – отвечаю я.

Эпаф кивает, пересекает коридор и прислоняется к противоположной стене. Он запрокидывает голову и закрывает глаза.

– Они хотели обыскать ее, – говорю я. – Она отказалась. Хотели устроить личный досмотр.

Эпаф резко открывает глаза:

– Что?

– Они хотели снять с нее всю одежду. Осмотреть ее кожу.

Он моргает:

– Зачем?

– Они считают, что Источник – это код, или уравнение, или формула. Какая-то татуировка у нас на коже. Какой-то текст.

– Что? – спрашивает он одними губами, а потом поворачивается ко мне: – Но почему только ее? Почему не тебя, не меня, не других мальчиков.

– Нас уже осмотрели. Меня – пока я болел. А вас, наверное, пока вы мылись в бане.

Эпаф задумывается, его глаза расширяются от осознания.

– Они приказали девушкам нас вымыть. И вытереть. Каждый дюйм.

– И вы не стали протестовать? Или жаловаться?

Он краснеет и опускает глаза:

– Нет. А на что там было жаловаться? Мы решили, что это такое гостеприимство.

Я злюсь на него из-за ответа, но ничего не говорю. Вместо этого я открываю шторы в коридоре. Там нет никакого движения, кроме темных стен дождя.

– Да, вам совершенно запудрили мозги, – наконец говорю я. – Ты же ни о чем не догадывался, верно? Даже не подозревал, что с этим местом что-то не так.

Он складывает руки на груди:

– Я знал про клейма. Это не то, что ты думаешь. К этому надо просто привыкнуть. Как и к другим их… странностям. Эти странности – как пивная пена. Надо просто сквозь них пробраться, чтобы добраться до главного и хорошего.

– Они заклеймили железом Сисси, Эпаф. Это не та странность, с которой я когда-либо смогу смириться. Это не пена.

Под ногами Эпафа скрипят половицы. Он молча переминается с ноги на ногу. За дверью мальчики, переговариваясь шепотом, заканчивают переодевать Сисси.

В конце концов Эпаф прекращает затянувшуюся паузу и задает вопрос:

– Как думаешь, что делать дальше? Нам грозит опасность? Нам придется уйти?

Я пожимаю плечами:

– Это я тут должен задавать вопросы. Это я валялся больной без сознания. Ты должен был изучить деревню лучше меня. Но ты был занят: дружил со старейшинами, учился не обращать внимания на «пену». Ты ничего об этом месте не знаешь.

Он уходит в дальний конец коридора, возвращается:

– Это несправедливо.

– Я тебе объясню, что такое несправедливо. Оставить Сисси там, на ферме, – вот, что было несправедливо. А вы это сделали. Вы оставили ее, дезертировали. Она привела вас в эту деревню, провела через пустыню, через горы, защищала вас от закатников день за днем. А что сделали вы? Как только вы сюда пришли, почуяли запах этого места, вы бросили ее, как мешок с картошкой. Вы тут же разбежались, принялись развлекаться с…

– Довольно!

– …местными девушками, ни на минуту не вспоминая о Сисси.

– Сисси может сама за себя постоять! Ее не надо держать за ручку…

– Не в том дело! Я не о том, чтобы везде ходить вместе, я о…

– Я сказал, довольно! Еще ты мне не рассказывал, что такое верность.

Теперь на его лице явственно читается гнев. Он бьет себя по бедру стиснутым кулаком. Его плечи напрягаются от вины и злости на себя.

– Ты оставил ее одну, – говорю я мягче. – Ты не должен был так поступать. Младшие, да, я понимаю, как это все их захватило, они потеряли головы. Но не ты. Ты должен был лучше держать себя в руках. И ты не должен был никогда оставлять Сисси, так чтобы ей пришлось защищаться одной, Эпаф. О чем ты думал, когда шел развлекаться со всеми этими девушками? Ты хотел, чтобы она ревновала, верно? – говорю я громче, обвиняя его.

Его губы вытягиваются в тонкую линию. Он опять принимается мерить коридор небольшими, нервными шагами, глядя в пол. Наконец шаги становятся медленными, задумчивыми. Он прижимается спиной к стене и бьет по ней ногой. Каблук ударяется о дерево с громким стуком.

– Я делал это не для того, чтобы заставить ее ревновать, – тихо произносит Эпаф наконец. – Я проводил время с местными девушками и заигрывал с ними не для того, чтобы она ревновала. Я бы не стал вести себя так… по-детски.

– Тогда зачем ты это делал?

Его глаза заволакивает туманом, и он опускает взгляд.

– Я хотел доказать себе, что мне и без нее неплохо. Что она мне не нужна. Что с другими девушками я ее забуду, – он фыркает. – И поначалу мне казалось, что так и будет. Все это женское внимание вскружило мне голову, понимаешь. Но я ошибался, – он рассматривает свои руки и зло выдыхает носом. – Ты прав, мне никогда не следовало ее оставлять. Я действительно облажался, – он поднимает глаза и смотрит на меня спокойным и уверенным, полным решимости взглядом. – Но я могу исправиться. И исправлюсь.

Я быстро киваю, не отрывая взгляда. Понадобилось больше недели, но мы с Эпафом наконец смогли поговорить.

– Что-то здесь тебя напугало, – говорит он. И продолжает, злясь на себя: – Что я упустил?

– Я кое-что узнал сегодня. Кое-какие вещи, которые тебе определенно нужно знать, – я указываю в сторону комнаты. – Но давай зайдем. Я хочу, чтобы ребята тоже это услышали.

Движение. За окном группа серых фигур пробирается к нам сквозь дождь.

– Постой, – говорю я. – Кто-то идет.

Это оказываются три местные девушки. Они приносят лекарства и повязки. Опустившись на колени вокруг все еще лежащей без сознания Сисси, они делают свое дело с быстротой и эффективностью, которые можно объяснить только опытом. Они накладывают на обожженную кожу мазь с резким запахом, спустя несколько минут стирают ее и накладывают другую – желтоватую – более тонким слоем. Вокруг ожога, но не поверх его, они накладывают повязку.

– Меняйте мазь каждый час, – говорит главная девушка. У нее суровые глаза, пухлые щечки и волосы, собранные в две косички. Она встает, собираясь уходить, остальные следуют ее примеру, половицы скрипят под их весом.

Другая девушка, с высоким, нервным голосом, говорит:

– Старейшины хотят передать вам свое неудовольствие. То, что вы забрали эту девушку из больницы – серьезное нарушение Правил. Тем не менее Великий старейшина Крагмэн решил, что дальнейшего наказания не требуется. Сегодня вечером правосудие достаточно проявило себя. Виновным воздано по справедливости, порядок восстановлен, – последнюю фразу она произносит, как молитву.

– Тем не менее, – говорит третья девушка с худым плоским лицом, – старейшины передают вам свое желание, чтобы все вы вернулись на место своего ночлега. Правила, касающиеся ночлега, сегодня должны выполняться со всей строгостью. Мы отведем мальчиков в их дом и отнесем девушку на ферму.

Ребята переглядываются.

– Нет, – отвечает Эпаф, – этого не будет. Мы останемся вместе. С этого момента мы всегда будем вместе.

– Старейшины настаивают.

– Я тоже, – говорит Эпаф.

Девушки, не привыкшие спорить с мужчинами лицом к лицу, сдаются легко и быстро. Одна из них оправляет платье.

– Знаю, что вы думаете, – говорит она. – Вы думаете: «То, что сегодня случилось с нашей подругой – это ужасная вещь».

– А что, это не так? – интересуюсь я.

Девушка закатывает рукав. У нее на внутренней стороне предплечья три шрама.

– Когда-то я тоже была дикой и недисциплинированной. Я не понимала, что мое непослушание, как рак, разъедает Миссию изнутри, нарушает ее гармонию. Но я повзрослела. И могу вам сказать честно, когда я научилась ставить нужды Миссии превыше своих, я обрела покой и радость, которые, заблуждаясь, искала в других местах. Сейчас я счастливее, чем когда-либо надеялась стать. Особенно зная, что однажды я смогу достичь самой высшей радости – вернуться в Цивилизацию.

Она замечает у меня в глазах недоверие.

– Старейшины учат нас – я убедилась на своем опыте, – что жизнь и успех Миссии зависят от того, как хорошо мы все вписываемся в ее гармонию. Именно поэтому любое нарушение Правил, каким бы незначительным оно ни казалось, нужно срочно пресекать, и, к сожалению, в некоторых случаях жесткими мерами. Но это спокойное, чудесное место. Вам нужно отучиться искать чертей за каждым кустом. Их там нет.

– У тебя три шрама, – говорю я, указывая на ее руку. – Что бывает с теми, кто получает пять?

Она не отвечает, просто опускает рукав. Ее левая бровь слегка дергается.

– Нам пора уходить, – говорит она.

Девушки забирают корзинки с лекарствами и ковыляют прочь. Я слышу их неуверенные шаги в коридоре. Странно, но одна осталась в комнате. Она стоит неподвижно, это девушка с двумя косичками. Неожиданно она резко поворачивается и смотрит на меня.

– Будь очень осторожен, – быстро шепчет девушка. Ее брови соединились в одну линию, ей страшно.

– Что? – переспрашивает Эпаф. Слишком громко.

Удаляющиеся шаги в коридоре останавливаются. А потом слышатся вновь, но теперь усиливаются, приближаясь. Они возвращаются. И быстро. Как кулаки, барабанящие в дверь, все громче и громче.

– Что происходит? – шепчу я. Но уже поздно, она слышит приближение остальных и быстро успокаивается.

– Тогда вы позволите хотя бы принести вам еды? – громко спрашивает она. Остальные девушки стоят у двери и озадаченно на нее смотрят.

– Нет, – отвечаю я. – Только не после этой истории с супом.

Девушка ковыляет прочь, ее косички забавно подпрыгивают.

Они топают вниз по лестнице. Входная дверь открывается и закрывается. Они ушли.

27

– Вот в каком месте мы оказались, – говорю я. Голос у меня хриплый и грубый после длинного рассказа. – Надо решить, что делать. Садиться в поезд или нет.

Последний час я повторял им все, что Крагмэн в своем кабинете рассказал нам с Сисси. О мире, об истории закатников, об Ученом. И об Источнике. Время от времени я делал паузы, чтобы дать им переварить информацию: подбрасывал дрова в огонь или осматривал руку Сисси. Мне, впрочем, тоже требовались перерывы. Я – едва не ввязавшись в драку в кабинете Крагмэна, наглотавшись снотворного и разыскивая Сисси, – не успел толком все осмыслить. Когда я делюсь с ними своими соображениями по поводу Цивилизации – что она вместо Земли Обетованной может оказаться дворцом Правителя, – голос меня подводит и мне приходится стиснуть кулаки, чтобы скрыть дрожание рук.

Эпаф обнимает Бена, который вот-вот заплачет. Все молча сидят на ковре между камином и диваном, на котором лежит Сисси, и, нахмурясь, смотрят перед собой. Я накладываю свежую мазь на ожог. Сисси дышит глубже, более ритмично. На лбу у нее почти нет пота. Действие снотворного, которое ей подсыпали, прекращается. Теперь она может прийти в себя в любую минуту.

На улице закат – скрытый за темной стеной облаков и дождя, – перешел в ночь.

– Но мы же не знаем, верно? – говорит Джейкоб. – Точно-то мы не знаем, да? Цивилизация может оказаться Землей Обетованной, поезд может отвезти нас в рай.

– Помнишь, что сказала девушка с косичками? – возражаю я. – Она предупредила нас, чтобы мы были осторожны.

– А другая девушка? – Джейкоб не успокаивается. – Она сказала, что нам надо перестать искать врагов повсюду. Может быть, это место – действительно ворота в рай.

Сисси стонет от боли. Глаза у нее все еще закрыты.

– Посмотри, что эти люди сделали с Сисси, – говорю я. – Как можно верить тому, что они говорят?

Джейкоб встает, подходит к окну.

– Слушай. Вчера мне приснился сон. Приснилась эта Цивилизация. – Он молчит, собирается с мыслями. Но потом вновь начинает говорить, и его щеки слегка розовеют: – Это было так реально. Я видел открытые стадионы, полные людей. Они смотрели спортивные соревнования при свете дня, как во всех этих книжках, которые мы читали. Видел рынки, где торговали самыми разными товарами. Концерты на траве. Городские кварталы, полные ресторанов со столиками на улице, где человеки сидели и ели… салаты. И парки развлечений с парадами людей в разных костюмах, магическими замками и аттракционами. Карусели со смеющимися детьми, лодки, поющие марионетки, о которых рассказывал Ученый. Мы не можем не поехать туда.

– Ну, Джейкоб, это только сон. Мы не можем принимать решение, основываясь на чем-то таком приторно-нереальном, – мягко упрекает его Эпаф.

– Это ничуть не хуже, чем ваши догадки, – Джейкоб проводит рукой по волосам. – Я пытаюсь просто сказать, что нам ничего не известно. Во всяком случае, наверняка.

Мы молчим. Я бросаю в камин еще одно полено, и все мы смотрим на огонь, будто ответ где-то там, в пляшущих языках пламени.

– Но одно мы знаем наверняка, – это высоким голосом произносит Бен. Он сидит, обняв согнутые ноги, уперев подбородок в колени. Улыбаясь, Бен поднимает голову: – Источник. Мы знаем, что это.

Все поворачиваются к нему.

– То есть кто это, – говорит он. Он поднимает руку, вытягивает палец и показывает прямо на меня: – Ты – Источник. Это же так очевидно.

– Я? С чего ты взял? – мне хочется огрызнуться, но почему-то не получается.

По моему телу идут мурашки. Все смотрят на меня с тем же выражением, что и несколько дней назад. Когда они перевернули каменную табличку и прочитали на ней…

– Не позволяйте Джину умереть, – говорит Бен.

– Не позволяйте Джину умереть, – медленно и задумчиво повторяет Джейкоб, как будто пытаясь почувствовать каждую букву. Он поднимает глаза, смотрит мне в лицо, и его глаза расширяются от удивления. – Бен прав. Источник не вещь, а человек. Это ты. Ты должен быть Источником.

Рядом со мной, в камине, потрескивают дрова.

– Да, – говорит Эпаф, закусывая губу. – В этом есть смысл. То есть я говорю, мы искали его везде. В вещах, в одежде. Пролистали дневник Ученого. Но так ничего и не нашли. Если бы Источник был какой-то из наших вещей, мы бы давно об этом знали.

Он смотрит на Сисси, лежащую на диване:

– Ты сказал, старейшины считают, что Источник – это какой-то код. Буквы. Возможно, вытатуированные у нас на коже. Но что, если эти буквы не на коже, а…

– В имени. В твоем имени, – говорит Бен, глядя на меня.

Джин. Ген[2]2
  Написание имени главного героя по-английски – Gene. (Прим. ред.)


[Закрыть].

– Что, если начало спрятано в твоих генах? – спрашивает Бен. – Это же генетика. Все эти ДНК и прочее, о чем нам рассказывал Ученый.

Они смотрят так, будто у меня неожиданно выросло пять голов.

– Не, – качаю я головой, – не может быть, чтобы это было так просто. – Я хмурюсь и замечаю свое отражение в окне. – Или может?

– Джин, – Эпаф медленно встает на ноги, – твой отец когда-нибудь об этом говорил?

– О чем? – спрашиваю я.

– Он когда-нибудь говорил, почему тебя зовут Джин? Если он шутит или смеется надо мной, то ни по голосу, ни по твердому взгляду этого не скажешь.

– Погоди, – говорю я, – ты думаешь, что я Источник потому, что это у меня в генах? Ты думаешь, что лекарство для закатников содержится в моем генетическом коде?

Их большие глаза и разинутые рты вполне отвечают на мой вопрос.

– Да ладно вам, – фыркаю я. – Это смешно! Ребята, имя – это просто имя! Звук. У него нет какого-то особенного значения! – я смотрю на Эпафа. – Хочешь сказать, Эпаф значит что-то особенное? Или Бен? Или Джейкоб?

– На самом деле, – говорит Эпаф, и на его лице отражается понимание, – да. Все наши имена означают что-то особенное. Ученый сказал, что назвал нас из-за какой-то свойственной каждому черты. Бена назвали в честь сказочной часовой башни, «Биг-Бена», потому что у него были толстенькие ручки и ножки, когда он был маленьким. Джейкоба назвали в честь персонажа из Библии, потому что он слегка прихрамывает. А Сисси он назвал «Сис» – «Сестренкой», чтобы Бен помнил, что они брат и сестра. Мы начали звать ее Сисси, потому что так было удобнее. Звучало лучше. Меня он назвал Эпафом…

– Ладно, ладно, я понял, – говорю я. – Он дал вам прикольные имена. Я рад за вас. Но я вас уверяю, он никогда ничего подобного про мое имя не говорил. Это всегда было просто имя. Без каких-то там особых значений.

Они, как будто не услышав моих слов, улыбаются и смотрят на меня огромными потрясенными глазами.

– Все это время, – говорит Джейкоб, чуть не плача от потрясения, – прямо у нас под носом. Источник. Лекарство для закатников, спасение человечества. Этот чертов Источник.

Мне неудобно вот так стоять перед ними, хочется как-то отвлечь их, избавиться от непрошеных выводов.

Кожаная обивка дивана скрипит.

– Оказывается, даже вы, болваны, не безнадежны.

Это сказала Сисси. Мы все поворачиваемся к ней. Она открыла глаза и положила голову на подлокотник дивана.

– Может быть, мне стоит почаще терять сознание, – говорит она, пытаясь улыбнуться. – Уходить с горизонта, так сказать. Судя по всему, это вынуждает вас думать самостоятельно. И делать неплохие выводы.

– Это был я, Сисси! – кричит Бен и бросается к ней. – Я первый об этом подумал.

Она целует его в щеку:

– Конечно, это был ты. Ты же мой брат, верно?

Бен гордо показывает на меня:

– А он – Источник.

28

Сисси встает, и всего через несколько минут ее жестоко тошнит в таз. Она вытирает рот от остатков рвоты и говорит, что ей лучше теперь, когда эта дрянь покинула организм. Запах отвратительный, и я выношу таз на улицу. Вернувшись, я застаю жаркий спор в разгаре.

– Мы должны сесть в поезд, – говорит Джейкоб, одной рукой держась за локоть другой. – Я уверен, Ученый именно за этим привел нас в Миссию. Это место – вроде зала ожидания, где мы должны будем сесть на поезд в рай. Ладно, это странный зал ожидания, тут я с вами соглашусь. Он полон странных Правил, и правят им железной рукой. Это я понимаю. Но все равно это зал ожидания, – он тяжело вздыхает. – Через неделю мы будем есть в каких-то шикарных местах, нас поселят в роскоши и сделают героями, и мы будем смеяться над этими глупыми подозрениями. Тогда надо будет праздновать, а не думать, что же все-таки Ученый имел в виду. Он привел нас сюда, чтобы мы сели на поезд. Разве это не очевидно?

– Если так, почему он сам не сел на поезд? – возражает Эпаф.

– Он ждал нас, Джина – Источник. Наверное, он хотел сесть на поезд с нами и сам привезти нас в Цивилизацию, – Джейкоб раздраженно взмахивает руками. – Он бы в гробу перевернулся, если бы нас слышал.

– Как раз об этом был мой второй вопрос. Он в гробу. Если он ждал нас, почему покончил с собой? – спрашивает Эпаф.

Джейкоб нервно сглатывает.

– Не знаю, – отвечает он дрожащим голосом. – Может, он ждал, что мы вернемся намного раньше. На много месяцев и даже лет раньше. Когда мы не появились, возможно, он решил, что подвел нас и больше не заслуживает права вернуться в Цивилизацию. Но сейчас мы можем почтить его память, отправившись туда, куда он мечтал однажды нас отвести: в Цивилизацию.

Повисает тяжелое молчание.

– Не знаю, Джейкоб, – тихо говорит Сисси. – Прости меня, но что-то в этой истории с Цивилизацией не так. И в истории с самоубийством Ученого тоже. Думаю, лучше всего мы почтим его память, оставаясь настороже и думая головой. Нам надо узнать больше, прежде чем мы сядем в поезд.

– Как много времени это займет? Неделю? Месяц? Год? – Джейкоб смотрит на ожог на руке Сисси. – Мы не можем оставаться здесь бесконечно.

Сисси замечает его взгляд и убирает руку.

– Здесь у нас есть еда и крыша над головой, – говорит она. – Эта отметина, которую они сегодня мне поставили, ничего не значит. Просто царапина. Даже не больно, – она ободряюще улыбается ему. – Здесь с нами все будет хорошо.

Джейкоб смотрит в пол. В его глазах стоят слезы.

– Ты меня знаешь, Сисси, – голос у него дрожит. – Я никогда не буду оспаривать твое решение. Если ты говоришь, что тебе нужно больше времени, чтобы все выяснить, я тебе верю. Но постарайся выяснить это побыстрее, хорошо? И пообещай, что мы не останемся тут ни на день дольше, чем нужно.

Она подходит к нему и прижимает его голову к своей груди. Его напряжение тут же спадает, он обнимает Сисси за талию и вздрагивает, из-под его зажмуренных век льются слезы.

– Ни на секунду дольше, хорошо, парень? Ты первый узнаешь, что мы уезжаем. Ну, не надо плакать. Ты уже слишком большой для этого.

Джейкоб кивает, вытирает слезы.

– Дурак ты, вот что, – говорит Сисси, ероша его волосы.