Текст книги "Добыча"

43

Ярко-рыжие волосы окутывают ее белоснежное тело, как огненное покрывало. Глаза, сверкающие зеленым, пронзают меня. Она идет к нам, медленно. На четвереньках.

Сисси хватает меня за руку, тянет за собой. Но я не двигаюсь. Слишком поздно.

– Беги, – шепчу я ей.

– Нет. – Она остается рядом со мной, не отпускает руку.

– Беги.

– Нет, – она крепче сжимает мою кисть.

Пепельный Июнь бежит к нам, ее лопатки выступают из спины при каждом шаге. Она выглядит расслабленной, как гепард в зоопарке, лениво прогуливающийся по клетке жаркой летней ночью, но в ее глазах горит желание. Небольшая сумка крепко привязана к ее спине.

В тридцати метрах от нас она шипит, отталкивается ногами и превращается в комок мышц и направленной энергии. Она выбрасывает вперед руки, хватается за землю и толкает свое длинное стройное тело вверх и вперед. Она смотрит мне в глаза с одержимостью и отчаянием.

– Это я! – кричу я. – Это я!

Ни следа узнавания. Скорость не уменьшается. Она несется ко мне, растягивая губы и ощеривая клыки.

Сисси инстинктивно тянется за кинжалом. Но уже слишком поздно. Пепельный Июнь бежит к нам, ее руки и ноги двигаются так быстро, что их почти не видно. Еще десять прыжков, и она вцепится мне в горло.

– Пепельный Июнь! – кричу я.

В ее глазах появляется что-то, похожее на узнавание. Она резко дергает головой. Наши глаза опять встречаются, и в них мелькает намек на внутренний конфликт. Она останавливается. Изо рта свисают студенистые нити слюны, почти касаясь мостовой. Она склоняет голову набок, хмурится.

– Это я, Джин! – говорю я.

Она рассматривает мое лицо, будто пытается понять, где меня видела. Что-то мелькает в ее глазах, смягчает взгляд. Губы дрожат. Она начинает вспоминать.

– Пепельный Июнь. – Несмотря на страх, в моем голосе нежность. И раскаяние.

В ее горле рокочет низкий рык. Она отталкивается от земли, но не бросается на меня. Неожиданно в ее глазах мелькает какой-то свет, она вздрагивает. И вспоминает меня. Смутившись, она вытирает нити слюны.

– Джин? – шепчет она. Голос совсем девичий и застенчивый.

Я вздрагиваю. Контраст между ее телом чудовища и нежным голосом, произносящим мое имя, огромен. Едва ли не больше, чем я могу выдержать. Я отвожу глаза. Она поднимается, встает на ноги, как будто пытается снова стать человеком. Она сражается с собой: каждая клетка ее тела хочет броситься на меня с яростью гепарда. Я вижу это в слюне, капающей с ее ощеренных клыков, в подрагивающих мускулах ее бедер. Она снова вытирает рот. И в этот момент ее взгляд что-то привлекает.

Моя рука. И в ней рука Сисси. Пепельный Июнь прослеживает взглядом руку Сисси, и, когда она смотрит на Сисси, такое впечатление, что она ее только что заметила.

Неожиданно Пепельный Июнь опять падает на четвереньки. Ее тело напрягается, глаза заполняет ярость. Она трясет головой – нити слюны запутываются в волосах, – припадает к земле и дрожит от нарастающей энергии, поддаваясь животным инстинктам. А потом бросается на Сисси.

Летит, как с силой брошенное копье. Тонкие, но мощные мышцы выступают на руках, движение волной проходит по бедрам. Она прыгает.

На Сисси.

Отрывает Сисси от меня, бросает на землю и падает сверху. Меня она тоже сбивает с ног. К тому моменту, как я поднимаюсь, Пепельный Июнь уже прижала Сисси к земле и припала ртом к ее шее, запустив зубы так глубоко, что видны лишь измазанные красным десны. Она безразлично смотрит на меня, продолжая сосать кровь. Сисси безуспешно пытается вывернуться и пнуть, но ее руки прижаты, а силы заканчиваются. Она только тщетно извивается на земле. Огненные волосы накрывают тело Сисси, как пальцы, утверждая свою власть над ней.

– НЕТ! – кричу я, кидаясь вперед со всей силой, которая во мне осталась.

Она отбрасывает меня. Я чувствую, как когти проходят по щеке, но не чувствую боли. Больно будет потом. Я лечу над землей, которая беспорядочно вращается подо мной. Удар вышибает из моих легких весь воздух. Я неуверенно встаю, снова падаю. Ползу к Сисси.

Пепельный Июнь смотрит на что-то за моим плечом.

Из тени дома появился еще один закатник. Он нацеливается на меня. В его глазах застыла жажда. Он пригибается и крадется вперед, как краб, его ноги и руки впиваются в землю, как клешни.

Пепельный Июнь отрывается от шеи Сисси, с ее подбородка капает кровь. Она рычит на другого закатника. Тот за долю секунды превращается из краба в пуму. И бежит вперед.

На меня.

Когда он проносится мимо потерявшей сознание Сисси, Пепельный Июнь выбрасывает руку и хватает его за длинные волосы. Я слышу, как эти волосы рвутся, закатник падает на землю. Пепельный Июнь прыгает к нему, прежде чем тот успевает встать на ноги. Сев над ним на корточки, она наклоняется, пока едва не упирается носом в лицо соперника. Она скалится, демонстрируя длинные и острые, как бритва, зубы. Второй закатник скалится в ответ. Его брови сдвинуты от ярости. И страха.

Она отстраняется, чтобы не столкнуться с ним зубами, а потом одним плавным мощным движением бросает его через площадь. Его голова и плечи влетают в окно дома, ноги врезаются в стену. Руки бессильно подергиваются, наполовину свисая из окна. Пепельный Июнь поворачивается ко мне. Ее грудь тяжело поднимается и опускается, изумрудные глаза смотрят ясно и зло, но взгляд становится мягче, в нем виден вопрос и какая-то тоска. Привязанная к спине сумка наполовину разорвана, в дыре видна обложка книги.

Я делаю шаг назад.

Неожиданно второй закатник, из тела которого торчат осколки стекла, сбивает ее с ног. Они падают единым клубком из когтей и клыков, шипя и царапая друг друга.

За эти несколько секунд я успеваю подбежать к Сисси. Ее глаза закрыты, она что-то бормочет. Я беру ее на руки, бросаюсь бежать. Не обращая внимания на звуки борьбы у меня за спиной. Не обращая внимания на усталость в ногах, не обращая внимания даже на то, что поезд уже начинает трогаться. Не обращая внимания на топот ног сзади, на то, что орда с крепостной стены догоняет меня. И в первую очередь, не обращая внимания на исходящий от Сисси жар, на пот, текущий по ее лицу, на ее бледность. На то, что она обращается. Прямо у меня в руках она обращается.

Я выкрикиваю звуки, которые много лет ждали своего часа во мне. Сдавленный, булькающий крик боли. Он льется из меня водопадом ярости и значит больше, чем слезы, текущие по моему лицу.

Земля под моими ногами становится мягче и качается. Я не могу найти твердого участка, не могу найти опоры. И тут я падаю, потому что у меня нет больше сил, потому что я не могу бежать дальше, потому что бег выжал меня до конца. Я падаю на траву. Довольно. Довольно. Я укладываю пышущую жаром голову Сисси себе на грудь, смотрю на звезды над головой. Чувствую, как дрожит подо мной земля. Слышу, как они приближаются. Уже близко. Топот ног, истерические вопли.

Меня хватают за руки, за ноги, разрывают на части.

Нет, не на части. Они поднимают меня на ноги, подхватывают под мышки.

– Джин! Вставай! Вставай!

Надо мной нависают лица Дэвида и Джейкоба. Они уже поднимают Сисси, унося ее. Еще шаги. Это Эпаф, он закидывает мою руку себе на плечо:

– Джин, ты должен мне помочь, я не могу тащить тебя один. Беги, черт бы тебя побрал! Поезд отъезжает!

Я бегу. Так быстро, как только могу, но я измучен. Я едва взбираюсь по ступенькам на платформу, половину которой поезд уже проехал. Дэвид с Джейкобом запрыгивают в ближайший вагон, кладут Сисси на пол. Поезд набирает скорость. Нам с Эпафом придется бежать. Сзади раздается вопль ярости. Я оглядываюсь. Там примерно дюжина закатников, они обогнали всю стаю и схватят нас через несколько секунд.

Джейкоб выпрыгивает из вагона, бежит к нам. Он закидывает вторую мою руку себе на плечо, помогая Эпафу тащить меня.

– Давай, Джин, давай, помоги нам.

– Бросайте меня, – говорю я. – Нет времени.

Я прав, и они это знают, мы не догоним поезд. Только не с таким балластом на плечах. Закатники схватят нас раньше.

Джейкоб неожиданно отпускает меня, бежит вперед.

– Бегите, не останавливайтесь, прыгайте в поезд! – кричит он.

Он наклоняется, поднимает шланг. Когда мы пробегаем мимо, он запускает генератор; тот оживает, начинает жужжать. Из шланга бьет мощная струя воды.

Закатники поднимаются на платформу, Джейкоб направляет шланг на них. Струя врезается в обезображенные тела. Их плоть – расплавленная и ставшая мягкой на солнце – в считаные секунды слетает с костей мокрыми кусками. Даже скелеты не остаются целыми – вода ломает кости, осколки взлетают в воздух. Закатники исчезают облаком костей и плоти. Джейкоб роняет шланг, несется за нами.

И спотыкается о другой шланг, падая на платформу.

Трое закатников взлетают по лестнице. Доля секунды, и они кидаются на Джейкоба.

– НЕТ! – кричит Эпаф, бросая меня.

Он перескакивает через большой контейнер, хватает шланг, но три закатника уже склонились над Джейкобом, запустив клыки в его шею и бедро. Их веки подрагивают от наслаждения. Эпаф включает воду. Спустя пару мгновений закатники оказываются смытыми. Эпаф подбегает к Джейкобу, поднимает его на плечо, не останавливаясь посмотреть на раны. Я успел собрать силы и по дороге отбрасываю шланги. Он догоняет меня, и мы вместе бежим на поезд.

Я чувствую волны жара, исходящие от Джейкоба. Даже не глядя, я понимаю, что он обращается, и быстро. Его укусили три закатника сразу, так что превращение не будет долгим.

– Давайте! Поезд уезжает! – кричит Дэвид, высунувшись из последнего вагона.

Страх наполняет нас с Эпафом адреналином. Мы несемся вперед с удвоенной скоростью. Когда мы добегаем до двери, Дэвид протягивает руку и втаскивает внутрь сначала Эпафа с Джейкобом, а потом меня. Мы падаем на пол. Сисси лежит рядом с нами, все еще без сознания, в окружении группы девушек. Одна из них – с веснушками – смотрит на меня, потом бросает взгляд на преследующих нас закатников.

– Нет, нет, нет! – бормочет Джейкоб.

Он начинает дрожать, на коже выступают капли пота. Я смотрю на его прокушенную шею. Там не просто две аккуратные дырочки, там целое созвездие отметин от клыков. Он обращается. С невероятной скоростью.

И Джейкоб тоже это знает. Он испуганно глядит на Эпафа.

– Все будет в порядке! – говорит тот, гладя Джейкоба по волосам. – Все будет хорошо!

Снаружи доносятся вопли закатников, бегущих к поезду. Он постепенно набирает скорость, но двери все еще открыты.

– Где Бен? – кричит Дэвид, оглядываясь.

Джейкоб вздрагивает, пленка пота покрывает его ледяное тело.

– Сколько еще? – кричу я девушке с веснушками. – Когда двери закроются?

– Скоро, – отвечает она. – Думаю, мы почти достигли критической скорости.

В этот момент раздается щелчок, и двери начинают закрываться.

Джейкоб поворачивается на звук. На его бледном лице появляется жуткое выражение.

– Я обращаюсь, – говорит он, глядя на закрывающиеся двери.

Он понимает то, что мы все еще не успели до конца понять. Если дверь будет заперта, а он обратится внутри, все в вагоне будут мертвы.

Джейкоб вскакивает на ноги. Спустя мгновение я понимаю, что он собирается сделать. Я выбрасываю руку, чтобы остановить его, прижать к полу, но застываю. Пока я колеблюсь, он успевает сделать три шага и выпрыгнуть из закрывающейся двери. Все. Дверь защелкивается.

– НЕТ! – кричит Дэвид, подлетает к двери и пытается ее открыть. Но она заперта. И не откроется, пока мы не доберемся до пункта назначения.

– ДЖЕЙКОБ! – кричит он. – Джейкоб, Джейкоб!

Джейкоб поднялся на ноги, его лицо искажено ужасом. Он там один. Совсем один, в первый раз в жизни. Он не может этого выдержать и бежит за поездом, надеясь побыть с нами еще хоть несколько секунд. Дэвид протягивает руку между балок, на мгновение Джейкоб догоняет нас и хватает его за руку. Его волосы прыгают вверх-вниз, глаза полны слез. А ведь ему снились карусели с лошадками, лягушками и летающими дельфинами. Он кажется таким маленьким. Он один, и мы ничего не можем с этим поделать.

Поезд набирает скорость, и Джейкоб уже не способен за ним угнаться. Его рука начинает отделяться от руки Дэвида.

– Джейкоб!

Руки разделились.

И все равно он бежит так быстро, как только может, бешено размахивая руками, перебирая ногами так, что их не видно. Он не хочет оставаться один, не хочет отставать от нас в ночи, не хочет терять из виду единственную семью, которую знает. Но поезд едет все быстрее.

Он спотыкается и падает. Я едва могу смотреть. Он кажется маленьким бледным камнем на темном берегу. Сзади налетает волна и поглощает его.

Металлические балки вагона начинают вибрировать. Не сильно, больше похоже на идущий по ним гул. Он усиливается, и балки начинают дрожать под рукой, будто оживая. А потом это оказываются не только балки. Весь поезд качает из стороны в сторону.

Ночь наполняет ритмичный стук, будто скачет тысяча лошадей. Но нас настигают не лошади. Тела лошадей не светятся белым сиянием. Лошади не шипят, не истекают слюной, не вопят и не завывают, их глаза не сверкают из темноты, как сотни чудовищных лун.

Раздается крик. Закатник запрыгнул на крышу вагона и застиг маленькую девочку, прижимавшуюся к балкам, врасплох. Он выдернул ее наружу – более или менее целой, хотя с вывернутыми суставами и переломанными костями, и свернулся вокруг нее на земле, заглушив ее крики.

– Отойдите от стен! – кричу я.

Девушка с веснушками начинает отбрасывать остальных на середину вагона. Неожиданно закатник вылетает из темноты, прижимается к стенке вагона, с ловкостью обезьяны цепляясь за балку. Он тянется внутрь, рассекая рукой воздух.

– Пригнитесь, ложитесь на пол! – кричит девушка с веснушками.

Спустя мгновение закатник запрыгивает на крышу. Мы пригибаемся, прижимаемся к полу, когда его рука протягивается к нам сверху, словно ядовитая лоза. Он злобно шипит, роняя капли слюны. Я бросаюсь к Сисси, которая все еще лежит без сознания, прикрываю ее укусы от капающей слюны, убираю ее ноги и руки так, чтобы закатники не дотянулись. Кожа у нее ледяная, руки конвульсивно дергаются.

На стену вагона приземляется еще один закатник, и еще один, сотрясая вагон, как птичью клетку. Они продолжают бросаться на нас, один за другим, пока их бледные тела не покрывают весь вагон. Прозрачное покрывало кожи кажется картинкой из ада. Кое-где из этого сплошного покрова выглядывает, как сосок на брюхе собаки, лицо закатника – шипящее, щелкающее зубами, пожирающее нас вытаращенными глазами.

Поезд едет дальше, несется к мосту.

Подо мной Сисси что-то бормочет. Пытается что-то сказать. Глаза у нее все еще закрыты. Как будто она молится, как будто произносит последний псалом. Надо мной. Теперь я чувствую боль в щеке. Там, где Пепельный Июнь оцарапала меня, пустила мне кровь. Когтями, перепачканными в собственной слюне.

Поезд, грохоча, мчит вперед, закатники издают свои странные вопли, и единственное, что я могу сейчас делать, это осторожно убирать выбившиеся пряди волос Сисси ей за уши.

Звук поезда меняется. Мы едем через мост. Чух-чух, чух-чух – стучит поезд под нами. А потом мы пересекаем ущелье и катимся вниз по высокому склону, набирая хорошую скорость.

Я смотрю назад сквозь просветы между висящими на вагоне закатниками. На другой стороне огромная стая их пытается протолкнуться на мост. Многие срываются вниз, в ущелье.

Мы едем дальше, набирая скорость, пока не доезжаем до поворота. И мост, и Миссия окончательно исчезают.

44

Путь через ночь кажется бесконечным. Мы прижимаемся друг к другу – сперва стараясь держаться подальше от закатников, которые не отступаются, продолжая держаться за стенки вагона, а потом греясь друг о друга на пронизывающем холоде. Мы расставляем вокруг себя ящики, образуя небольшой барьер. Никто не спит, да никто бы и не смог заснуть, когда с потолка капает смертельно опасная слюна и со всех сторон слышатся крики злобы и отчаяния.

Сисси вся горит и обливается потом. Спазмы то и дело сотрясают ее тело. Она медленно обращается. Я не понимаю, почему процесс идет так медленно, но через день или два все будет кончено. Мы не можем позволить ей обратиться здесь. Когда изменения зайдут слишком далеко, нам придется сделать то, о чем страшно даже подумать. Нам придется передвинуть ее к стене вагона, где до нее доберутся закатники и сделают то, на что мы неспособны. Никто об этом не говорит, но это довлеет над всеми нами. Особенно над Эпафом. Он не спал всю ночь – сидел рядом с Сисси и гладил ее волосы. Его лицо осунулось от горя и беспокойства. Другой рукой он обнимает Дэвида.

Время от времени во мраке ночи я наклоняюсь к ней. Она просто горит. Я вынимаю кинжал из ножен. Эпаф выходит из забытья и вздрагивает при виде кинжала. Он смотрит на меня, думая, что я собираюсь убить ее из милосердия.

– Не надо, – говорит он, – может быть, еще…

– Это не то, что ты думаешь, – отвечаю я, прижимаю кинжал к ладони и режу.

Начинает течь кровь, заливая мою руку. Закатники на стенах впадают в бешенство. Я приоткрываю губы Сисси и роняю ей в рот несколько капель крови.

– Если это правда. Если я Источник. Если я лекарство. Тогда моя кровь может помочь.

Но Эпаф, поглощенный горем, только качает головой.

– Это последнее средство, – говорю я. – Нам нечего терять.

Он даже не смотрит на меня.

– Джин, – говорит Эпаф, указывая на царапину на моей щеке, в том месте, где меня ранила Пепельный Июнь, – ты тоже обращаешься.

Он прав. Он видит то, что я сам пытался отрицать – бледность моей кожи, блеск пота на лице и то, что моя дрожь вызвана не ледяным ветром, но чем-то страшным в глубине меня – начинающимися конвульсиями.

– Ты не Источник, – говорит он, опускаясь на пол и закрывая глаза. – Ты не лекарство.

Начинается рассвет. Закатники неохотно спрыгивают с вагона, многие из них пытаются еще раз просунуть внутрь руку в надежде застать кого-нибудь врасплох. Остаются немногие. Потом, взвыв в последний раз, спрыгивают и они, ища укрытия в густом лесу. Теперь, когда закатники ушли, вагон открыт всем ветрам.

Остался лишь один, но только потому, что у него нет выбора. Он прыгнул в вагон головой вперед и застрял между двумя балками. Он так и не смог освободиться, даже вывихнув плечи и сломав челюсть в нескольких местах.

Встает солнце, и вопли этого закатника оглушают нас. Наконец его плоть размягчается на солнце, как масло, и он с мокрым шлепком падает на рельсы, словно наполненный гноем мешок. Поезд переезжает его. Желтая жидкость обволакивает колеса и взлетает в небо, оседая на нас каплями, как густой желтый дождь.

Наступает утро, и лучи солнца избавляют нас от ужасов ночи. Все молчат, мы сидим, прижавшись друг к другу, несмотря на то, что закатников больше нет и нас согревают теплые солнечные лучи.

Одна из девушек поднимает бледное лицо к небу, щурясь от солнца. Шок и испуг читаются во всем ее теле – в сжатых до белизны кулакам, в подтянутых к подбородку коленях. Но в глазах виден слабый отблеск надежды и предвкушения. Цивилизация, светятся ее глаза, Цивилизация. Она переводит взгляд на меня, секунду или две смотрит. На лицо ей падают тени балок.

Вероятно, мне следует открыть ей правду. Пересказать то, что мы услышали от Крагмэна. Но даже сейчас, когда разум затуманен лихорадкой, я начинаю сомневаться в этой правде. Что-то не сходится. Я молчу, просто отвожу взгляд и опускаю голову. Солнечный свет – как кислота для открытых глаз. Его лучи проходят через кожу, через кости, обжигают где-то в костном мозге нервные окончания, о существовании которых я и не подозревал. Эпаф прав. Я обращаюсь. Меня трясет. Я дрожу.

45

После полудня мы решаем открыть ящики. Внутри много одежды, которая особо и не нужна на теплой равнине, бумаги, канцелярские принадлежности, лекарства. Криками облегчения мы приветствуем ящик консервированных персиков. Тринадцать банок – удачное совпадение, нас в вагоне как раз столько. Сейчас. К ночи может стать на два человека меньше. Девушка с веснушками раздает банки. Подумав немного, она ставит одну рядом с Сисси, все еще лежащей без сознания. Она предупреждает, чтобы мы не ели всё сразу. Неизвестно, сколько продлится путешествие. Вполне возможно, что несколько дней.

Эпаф пишет на каждой банке имя. По его словам, это хороший способ познакомиться. Он пытается быть смелым, пытается быть сильным. Пишет на банке Сисси ее имя. Он отказывается принять очевидное, через несколько часов ему придется совершить то, о чем он пока не может и подумать. Вначале с ней, потом со мной. Он пишет мое имя на банке, как будто пытаясь противостоять судьбе.

Я смотрю на банки, стоящие рядом. Мое имя, имя Сисси, оба написанные печатными буквами. Как два могильных камня.

Ночь. Я вздрагиваю и просыпаюсь, чувствуя, как холод пустынной ночи пронизывает меня до костей. Даже лунный свет режет мне глаза. Я почти обратился. По вагону гуляет ветер, принося с собой запах дыма. Я сажусь, поднимаю глаза. Дым поднимается от трубы локомотива; видимо, двигатель автоматически включился, когда закончился спуск. Судя по всему, мы будем ехать с этой скоростью до самого дворца, не сбавляя хода. Все здесь происходит автоматически.

Как и мое обращение.

Дрожь сотрясает все тело. Сердце бешено стучит, рубашка пропитана липким холодным потом. Я обращаюсь медленно, и от того процесс становится еще более мучительным. Между балками в вагон проникает лунный свет, тени изгибаются, пересекая наши тела. Время от времени девушки кричат во сне. Я сажусь, чувствуя, как похрустывают мои суставы. Рядом со мной, вздрагивая и бормоча во сне, лежит Дэвид. Я укрываю его одеялом. Он положил руку на пустоту рядом с собой – на место, где должен был спать Джейкоб.

Поезд, стуча колесами, едет сквозь бесконечную пустошь. В ногах у меня лежит Сисси, ее голова покоится на коленях у Эпафа. Кинжалы поблескивают на ее поясе, манят меня. Я отстегиваю один, достаю из ножен. Пора.

Эпаф этого не сделает. Но я могу. И должен. Сначала ее, потом себя.

Я прикладываю кинжал к ее шее. Клинок погружается в мягкую плоть. Я вижу, как прямо над ним бьется жилка. Но бьется она ровно и спокойно, не стучит, как в лихорадке.

Я хмурюсь, касаюсь ее кожи. Она сухая. И теплая.

Я кладу руку поверх ее сердца, оно бьется ровно и медленно.

Она не обращается.

Я смотрю на ее спокойное, расслабленное лицо, не понимая, что происходит. Сквозь решетчатые стены вагона дует ветер, касаясь моей горячей кожи, и я вздрагиваю:

– Сисси?

Ее глаза чуть приоткрываются. Она приходит в себя. Руки выскальзывают из-под одеяла, задевая банки с персиками у ее головы. Ее и мою, стоящие бок о бок.

Я думаю, что кое-что вижу, и сердце начинает стучать громче и быстрее.

А затем я слышу голос моего отца, очень ясно, несмотря на все прошедшие годы: «Ты смотришь, но не видишь. Иногда ответ под самым твоим носом».

Сисси просыпается. Облизывает потрескавшиеся губы сухим белым языком. Она открывает глаза. Веки больше не подрагивают в лихорадке. Нет, они двигаются спокойно и уверенно.

Через несколько секунд она придет в себя, сядет, посмотрит на меня.

Через несколько секунд. А пока мой взгляд падает на стоящие бок о бок банки. На имена, которые написал Эпаф.

Джин. Сисси.

Не совсем. Ее имя слишком длинное, так что видно только первые три буквы, оставшиеся скрывает изгиб банки.

Сис.

Имя, которое дал ей Ученый.

Неожиданно я вспоминаю о дельтаплане. Он был всегда предназначен для нас обоих. Я думаю о Крагмэне, о том, что он настаивал, будто Источник – это какой-то код. Об Эпафе, который говорил, что отец всегда давал имена с каким-то особым значением. О моей крови, проникшей в нее.

Я смотрю на имена и чувствую себя слепым, который неожиданно прозрел.

Джин. Сис.

Джин. Сис.

Генезис[3]3
  Gene (Джин) и Sis (Сисси, Сис) – genesis (англ.: зарождение, начало, источник). (Прим. ред.)


[Закрыть].

Она открывает глаза. Глаза, в которые я никогда не смогу заглянуть так же, как прежде.

Она смотрит на меня. Не щурится, не моргает от лунного света, льющегося ей прямо на лицо. Наверное, она думает, что я так смотрю от радости, от удивления, от счастья, что она жива.

Но дело только в том, что я наконец понимаю. Понимаю правду, которая была на виду все это время. Прямо у меня под носом.

Генезис. Начало.

Источник.

Не я. Не она. Мы оба.

Вдвоем – мы лекарство.