Текст книги "Добыча"

37

Я прихожу в сознание от грубых настойчивых толчков, ритмично сотрясающих мою грудь. За ними следует небытие: я проваливаюсь обратно, в серую муть.

Потом бархатные губы касаются моих – свежие и сладкие, как утренняя роса. Прикосновение, сначала мягкое, становится сильнее, а затем – почти стальным. В мой рот врывается воздух и скользит вниз по трахее. Обжигающий поток кислорода заливает мой мозг ярким белым светом. Я задыхаюсь, вонючая вода льется у меня изо рта, тепловатая, отвратительная, как будто она гнила внутри меня много лет. Я глотаю воздух, кислород приносит с собой ясность сознания.

– Повернись на бок, – говорит Сисси. – Пусть вся вода выйдет.

Жидкость брызжет из меня; оказывается, я способен вместить гораздо больше, чем думал. Она выходит с такой силой, что кажется, будто я выплевываю печень, желудок, почки. Я лежу на боку, слишком обессиленный, чтобы двигаться. Спустя минуту Сисси помогает мне сесть. Она задирает мою рубашку, ощупывает пальцами тело, проходя кончиками пальцев по груди, по впадинам между мышцами на прессе.

– Сисси? – говорю я дрожащим голосом. С губ стекает вода.

– Эта тварь тебя поцарапала? Порезала? Укусила? Она добралась до тебя?

– Я не знаю.

– Она до тебя добралась, Джин?! Скажи мне! – В глазах у нее бурлит тревога.

Неожиданно мне становится страшно. Новая опасность заставляет остатки тумана покинуть мой разум. Сисси права. Если кого-то из нас хотя бы поцарапали, мы скоро начнем обращаться. Эти чудовищные симптомы всегда проявляются сразу, хотя сам процесс может занять несколько часов. Она встревоженно смотрит на меня, мокрые волосы прилипли к фарфорово-бледному лицу, вода стекает по щекам, как капли пота.

Мы встаем, она стягивает с меня рубашку, я расстегиваю пуговицы ее блузки, вдавленные в кожу. В гаснущем зеленом сиянии мы рассматриваем друг друга. Мои пальцы скользят по ее мягкой коже в поисках царапин, порезов проколов. Она проводит по моей правой ноге, к щиколотке. Вздрагивает.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Джин, – говорит она приглушенным от ужаса голосом. – Твои штаны разорваны в клочья.

Она задирает разорванную ткань – это две самые долгие секунды в моей жизни. Сисси в ужасе приоткрывает рот. Она смотрит на длинные царапины на моей щиколотке. По большей части это белые следы от ногтей. Но среди них есть одна длинная кровавая борозда – там, где когти закатника прорвали кожу и открыли путь слюне. Наши глаза встречаются. Я отталкиваю ее.

– Уходи! – кричу я. – Беги, Сисси!

Но она не двигается, только смотрит на меня. Так пристально, будто взглядом пытается ввести в мои вены лекарство.

– Сисси! Тебе нужно уйти. Прежде чем я обращусь!

– Джин! Но ты же…

– Что?

– Ты обращаешься? По-моему, нет.

Ее вопрос оглушает меня. Я охватываю грудь, как будто ответ скрывается там. Но она права. Я не испытываю ни одного из симптомов обращения, которые отец вбил мне в голову много лет назад. Никакой дрожи, никакого ощущения, что мои внутренние органы рвутся на части. Моя кожа не горит огнем.

– Ты говорил, что эти симптомы всегда появляются максимум через минуту. Но прошло уже больше минуты, а с тобой все вроде в порядке, – она осматривает меня, встает, подходит к переднему ряду сидений.

Старейшин нет, они убежали, но осталось несколько химических фонарей. Сисси берет один из них, ломает его.

Вспыхивает зеленый свет.

Я не дергаюсь, не щурюсь. Я даже не моргаю. Свет не причиняет мне никакой боли. Наоборот: это самый красивый свет, который я когда-либо видел. Мир вокруг теряет четкость очертаний, и я понимаю, что плачу.

Звук ломаемого пластика, жидкость льется мне на лицо.

– Эй, – говорю я, – без этого можно было бы обойтись! – Яркие светящиеся точки покрывают мое лицо и одежду.

– Прости, – отвечает Сисси, подавляя счастливую улыбку. – Я хотела убедиться.

Она поднимает руку, стирает с моего лица несколько светящихся капель, осторожно проводя пальцем по скуле и задерживаясь на одно мгновение.

– Джин, – шепчет она. – Ты действительно – Источник. Она тебя оцарапала, ты должен был обратиться. Но посмотри на себя. – Ее глаза пораженно сверкают.

Все, что я могу, лишившись дара речи, – посмотреть на нее в ответ. Закатница была вся перемазана своей слюной. И руки, и когти были покрыты ею, когда тварь бросилась в колодец за мной. Но, возможно, к тому моменту, когда она меня оцарапала, вода смыла слюну.

– Я не знаю, Сисси.

– Это действительно правда, – шепчет она, как будто не слыша. – Ты – Источник.

Я неуверенно качаю головой:

– Может быть, ее слюну смыло к тому моменту, как она меня оцарапала. То есть в колодце же много воды. Если она поцарапала меня, когда с ее когтей смыло всю слюну до мельчайших капелек, тогда бы я не заразился. Может быть, поэтому я не обращаюсь. Может быть, объяснение в этом. Но она продолжает удивленно смотреть на меня.

– Мне нужно тебя осмотреть, – быстро говорю я. – Повернись.

Она так и поступает, медленно подставляя влажную гладкую кожу спины зеленому свету. Я легко провожу пальцами по выступающим лопаткам, по ложбинке вдоль позвоночника. Ее спина гладкая и изгибается, как внутренняя поверхность раковины. Я кладу ладонь между ее лопаток и останавливаюсь, чувствуя, как что-то в ней меняется. Она дышит быстрее, глубже. Сисси поворачивает голову, наблюдая за мной краешком глаза через плечо.

– С тобой все в порядке, – тихо говорю я. – Никаких царапин. – Я поднимаю ее блузку, и она одевается. – Слушай, ты вдохнула в меня воздух. Откуда ты знала, что делать?

– Ученый научил нас, – отвечает она. – Он всегда боялся, что мы утонем в том пруду в Куполе. – Она умолкает, смотрит на двери.

Сквозь щели просачивается утренний свет.

– Там, снаружи, небезопасно, – говорит она. – Теперь нигде не безопасно.

– Они были здесь. Старейшины. Смотрели, как мы будем умирать.

Сисси кивает:

– Я тоже их видела. Но почему они это сделали? Зачем им нас убивать? Я думала, что приказ от Цивилизации должен был защитить нас… от смерти.

Я поднимаю рубашку, выжимаю ее.

– На платформе мы слишком далеко зашли. Да еще на виду у всей деревни. Мы применили к старейшинам насилие, пусть даже и защищаясь. Они не могли этого так оставить. Не после того, как это увидели все девушки. Они должны были нас примерно наказать. И черт с ним, с приказом.

– Надо найти ребят. – Сисси быстро застегивает блузку. – А потом бежать в лес, как можно дальше отсюда. Не ждать, пока мост опустится. Сейчас.

Я кладу ладонь ей на руку:

– Мне надо кое-что тебе рассказать. Это важно.

Я повторяю ей все, что услышал от Клэр. Говорю быстро, чувствуя, что нам срочно нужно вернуться в дом, к ребятам.

– К востоку отсюда? – ошарашенно переспрашивает Сисси. – Ученый еще жив?

– Да, это непросто вот так осознать и переварить, я понимаю. Но нам в любом случае сейчас надо бежать. Переварить и осознать можно потом. А сейчас мы уйдем, спустимся с гор и пойдем вдоль реки на восток.

Но Сисси больше не слушает. И не смотрит на меня. Ее взгляд прикован к чему-то рядом со стеной стеклянной камеры. Бледнея, она указывает на колодец. Закатница – вниз лицом и не двигаясь – всплыла на поверхность безжизненной массой. Ее черные волосы расходятся лучами от головы, как трещины от дырки в стекле. Я протащил ее через перемычку внизу в вертикальную шахту. И она медленно и безжизненно всплыла на поверхность.

Сисси делает шаг к ней.

– Она мертва, Сисси.

– Надо убедиться, – говорит она и наклоняется.

Закатница – с полными воды легкими – оказывается слишком тяжелой. Сисси бросает ее на краю бассейна, и та лежит, как больной распухший язык, высунутый из квадратного рта.

Ногой я переворачиваю голову закатницы набок. Глаза закрыты, рот распахнут, как открытая рана.

Она издает стон.

Мы с Сисси отпрыгиваем назад.

Лицо закатницы испускает тонкие струйки дыма. Она начинает поскуливать, пальцы ее дрожат. Это свет химического фонаря. Недостаточно яркий, чтобы убить, но достаточный, чтобы медленно поджаривать.

– Надо ее прикончить. Уничтожить. Я вытащу ее на солнце.

– Сисси, давай не будем рисковать. И тратить время.

– Я не смогу спокойно спать, зная, что где-то в горах есть закатник.

– Сисси, – быстро и настойчиво говорю я. – Это слишком опасно. Она может ожить.

Но Сисси не обращает внимания. Вместо этого она наклоняется и подхватывает закатницу под мышки, вытаскивает из бассейна и волоком тащит к двери. Закатница мокрая и слишком тяжелая, Сисси роняет ее через несколько шагов. Снова тихий стон.

Я поднимаю закатницу с пола, перекидываю через плечо, голова бьется мне о лопатку, клыки оказываются неприятно близко. Стараясь не упускать клыков из виду, я разворачиваю ее, пока она не оказывается прижатой к моей груди. Лицо оказывается неожиданно хрупким, с длинными черными ресницами, резко выделяющимися на фоне бледной кожи. От ее кожи поднимается дым, запах горящей плоти резко бьет мне в нос.

Мы стоим у двери, вдоль краев которой внутрь просачивается солнечный свет.

– Она может прийти в себя. От боли. Осторожнее. Следи за ртом, за зубами.

Сисси встает вплотную ко мне.

– Я держу ее руки, – говорю я. – Ты следи за ртом и клыками.

– Поняла, – отвечает она.

Я крепче прижимаю закатницу к груди и бегу к двойным дверям. Двери от удара распахиваются и с грохотом бьются о наружную стену. Солнечный свет ослепляет нас, мы врезаемся в него, как в твердую преграду. Но мы не останавливаемся и продолжаем бежать, даже когда закатница начинает биться у меня в руках и ее кожа загорается от солнечного света. Мы бежим как можно дальше от Дома Пустоши, от его тьмы, в которой закатница может попробовать найти убежище.

Свет раннего утра заставляет закатницу издать леденящий вопль. Она щелкает челюстями – такой звук, будто трескается мрамор. Я спотыкаюсь. Не знаю обо что – о камень или о собственные ноги от страха, – но неожиданно я лечу. И падаю на землю, сбивая с ног Сисси и ударяясь так, что из моих легких вышибает весь воздух. Я сворачиваюсь клубком, даже не сознавая толком, что закатница вырвалась.

– Джин!

Оскаленные клыки мелькают перед лицом, тень подвижного тела неуловимым глазу движением проносится надо мной.

Я вскакиваю на ноги через долю секунды и бегу за ней. Закатница движется быстро, но у нее нет сил после того, как она едва не утонула, к тому же солнечный свет оглушает ее. Она быстро теряет скорость, спотыкается – ее ноги становятся мягкими, как сливочное масло на сковороде, кости превращаются в студень. Ее тело быстро оплывает, теряя узнаваемые черты – мышцы и скелет сгорают.

Я прыгаю на нее, опрокидываю на землю. Сопротивляться она уже не может. От моего удара ее волочет по земле, сдирающей клочки кожи и жира. Мы останавливаемся. Я прижимаю ее голову к земле, удерживая подальше медленно двигающиеся челюсти. Мои руки проваливаются в ее распадающийся череп, ставший мягким, как вареное яйцо.

Она окончательно теряет силы. У нее не остается ни мышц, чтобы двигаться, ни желания жить или есть. Ее грудная клетка поднимается и опускается слабо, как у больного кролика. Она тает. Только густые черные волосы остаются неповрежденными солнцем. С ней все кончено.

Но она шепчет, пытается что-то сказать.

Сисси опускается на колени рядом со мной. Закатница продолжает таять, нам под ноги течет желтая жидкость. Воздух наполнен едким запахом.

– Следи за клыками! – предупреждает Сисси.

– Все нормально, она готова.

Закатница неожиданно широко раскрывает рот, как будто зевает, демонстрируя ряд острых зубов. Ее челюсть трясется, вибрирует. Наконец она издает едва слышный звук.

– Проссс… – она шепчет, пытаясь выговорить слово.

Мы с Сисси с ужасом и недоумением переглядываемся.

– Просс-просс… – едва слышно бормочет закатница.

Я подношу ухо к ее рту.

– Нет, Джин, это ловушка.

– Все хорошо, – шепчу я, но обращаюсь не к Сисси. К закатнице. – Все хорошо. Все закончилось, – я наклоняюсь и подношу ухо вплотную к ее губам.

Она делает последний вдох, распахивая глаза, как будто пытается втянуть воздух и ими. Тут я замечаю ее левую руку, вернее, то, что от нее осталось – пять шрамов от клеймения, быстро тающих на солнце. Наконец она произносит последнее слово. Я наклоняюсь к ней.

– Прости, – говорит она.

И закрывает глаза. Мы молчим. Я кладу руку на ее черные волосы и, сначала неуверенно, глажу шелковистые пряди. Я глажу мокрые волосы до тех пор, пока девушка не замолкает, до тех пор, пока она не умирает, до тех пор, пока от нее не остается ничего, кроме волос.

38

Мы бежим по деревне. Началось утро, и девушки выходят на улицу. Мы с Сисси оставляем затею пройти незамеченными и бежим прямо по главной улице. Девушки поворачиваются взглянуть на нас, крутят головами, когда мы пробегаем мимо.

Мы тихо заходим в мой дом и прислушиваемся к тишине, вглядываясь в пустоту столовой. Стараясь пропускать скрипучие ступеньки, мы поднимаемся по лестнице. Дверь спальни слегка приоткрыта, и я осторожно заглядываю внутрь. Все мальчики лежат на кровати, запястьями привязанные к ее столбикам. Только Дэвид замечает меня. Он удивленно распахивает глаза. Я подношу палец к губам. Отчаянно моргая, он указывает подбородком в невидимый от двери угол комнаты.

Они оставили одного часового.

Внушительного, но, что важнее, спящего. Рядом с ним, у ножки стула, лежит пустая бутылка вина. Его рот широко открыт, в горле клокочет храп. Они явно не ожидали сопротивления или того, что кто-то придет ребятам на подмогу. Сисси скользит в комнату позади меня и принимается резать веревки. Ребята, с широко раскрытыми удивленными глазами, не издают ни звука. Я стою перед старейшиной, держа в руках пустую бутылку. При первых же признаках пробуждения я ударю его по голове.

Спустя минуту все ребята свободны. Сумки, которые мы сложили заранее, всё еще лежат у двери, и мы хватаем их, осторожно выходя из комнаты и закрывая дверь за собой, оставляя пьяного старейшину спокойно спать.

Выбравшись наружу, мы быстро бежим по дороге. Теперь у нас есть преимущество. На открытом пространстве мы легко сможем скрыться от них, с их животами и ножками-лотосами. Наш побег не проходит незамеченным. Мы пробегаем мимо групп девушек, которые стоят и глазеют на нас. Мы покидаем мощеную улицу и движемся в часть деревни, предназначенную для стирки. Девушки полощут белье на мостках у реки, они бросают свое занятие и провожают нас глазами. Я вижу, как одна из них встает, делая пару торопливых шагов за нами. Это девушка с веснушками. Она поднимает руку и знаком просит нас остановиться. Но времени нет, мы пробегаем мимо, пересекаем реку и скрываемся в лесу. Теперь между нами будто сотня миль. Они нас не поймают.

Мы не останавливаемся еще пятнадцать минут. Бурлящий ручей служит хорошим поводом остановиться: мы наполняем фляги, радуясь возможности перевести дух. Сисси осматривает голову Бена в том месте, где его ударил старейшина. Виднеется небольшая шишка, но в остальном не заметно, чтобы ему это повредило. У Эпафа синяки и царапины на руках и лице. Он говорит, что тоже успел их неплохо разукрасить, прежде чем его захватили. Внезапно он хватается за живот и неуверенными шагами уходит за дерево. Мы слышим звуки рвоты, потом сухой кашель. Когда он возвращается, дыхание у него кислое, лицо бледное. Он опускается на колени у ручья, плещет водой себе в лицо.

– Лучше? – спрашивает Сисси.

– Голова еще мутная. От этого супа, который они заставили меня съесть, угрожая другим ребятам. Сказали, что вернут тебя, если я его съем, – он кривится, качает головой. – Но я только потерял сознание, и все. Холодная вода помогает. И пробежка тоже, – он поднимается. – Правда, слишком быстро. Дайте передохнуть.

Мы ждем. Я использую время, чтобы пересказать им услышанное от Клэр: о Миссии, об отце, о необходимости идти на восток. Они мрачно кивают, слушая меня, и бросают осторожные взгляды в сторону Миссии. Только Джейкоб не согласен.

Он медленно поднимает сумку, снова роняет ее на землю:

– В общем, теперь мы сами по себе.

Сисси поворачивается к нему:

– У нас получится, Джейкоб. Если мы будем держаться вместе, то выживем.

Он пинает небольшой камушек, сбрасывая его в ручей:

– Значит, мы просто пойдем вдоль реки.

– Пока не дойдем до Земли Молока и Меда.

– И сколько нам туда идти? Несколько дней? Недель? Месяцев? Год?

– Я не знаю, Джейкоб.

Он нервно дергает лицом.

– В чем дело, Джейкоб? – спрашивает Эпаф.

– Почему бы нам не пойти на запад? – он смотрит на всех нас. – Туда, где Цивилизация. Пойдем вдоль железной дороги. Во всяком случае, мы знаем, что там есть конец пути. Что там есть свет в конце тоннеля. Место, где есть коровы, куры, еда и все прочее. И люди. И Цивилизация.

– Но нам надо не туда, – говорю я. – Это не Земля Молока и Меда, Плодов и Солнца.

– Кто это сказал? – спрашивает Джейкоб. – Та странная девушка? Может быть, она ошибается. Может быть, она врет? Почему ты ей веришь?

– А ты бы предпочел поверить старейшинам? Извини, но разве это не те старейшины, которые только что пытались убить нас с Сисси. И разве не те, которые связали вас и хотели силой посадить в поезд?

Джейкоб краснеет, но от стыда, а не от злости. Я чувствую укол раскаяния за то, что накричал на него.

– Я просто хочу добраться до Земли Обетованной, – говорит он, мрачно глядя под ноги. – Туда, куда Ученый обещал нас отвести. И все.

Я отвечаю, на этот раз тише:

– Она на востоке, Джейкоб. Я отведу вас туда.

Он поднимает на меня мокрые от слез глаза и едва заметно кивает – ничего особенного, но я чувствую, что этим движением он доверяет мне что-то ценное и хрупкое.

– Хорошо, – говорит Сисси, – теперь пойдем дальше. Я хочу попасть в тот домик до заката.

Теперь мы снова бежим через лес, к поднимающемуся над горами солнцу, на восток.

Путь оказывается нелегким. Спустя несколько минут мы переходим на быстрый шаг, вспомнив о юном возрасте и коротких ножках Бена. Он старается изо всех сил: волосы под зимней шапкой промокли от пота, щеки раскраснелись от усилий.

Постепенно лес, мягкая земля в котором усыпана сосновыми иголками, уступает место пустой бесплодной земле. Последние деревья остаются у нас за спиной, и наши ботинки стучат по твердой скале. Солнце отражается от слегка волнистой гранитной поверхности, простирающейся на мили вперед. Яркий блеск слепит глаза.

Мы делаем еще один привал на краю крутого склона. Вниз ведет лестница из стальных тросов, один в один как та, по которой мы взбирались несколько дней назад. Это страшный, головокружительный спуск, и Сисси хочет, чтобы мы как следует отдохнули, прежде чем спускаться вниз. Мы сидим на жестком камне, оперевшись на рюкзаки. Над гранитными волнами, завывая в расщелинах, дует жестокий ветер.

Сисси копается в рюкзаке, достает бинокль. Отсюда можно смотреть почти во все стороны. Она изучает раскинувшуюся под нами, как смятое покрывало, землю. Слева серебряной нитью сверкает на солнце река Нид. Сисси смотрит на восток. Если она надеется разглядеть на горизонте что-то, похожее на Землю Обетованную, она нам об этом не говорит.

– Можно мне посмотреть? – спрашивает Эпаф.

Сисси не обращает на него внимания, смотрит налево.

– Далеко еще? – спрашивает Бен.

Отвечает ему Эпаф:

– Я бы сказал, что мы на середине пути. Еще часа четыре или около того. Эй, Сисси, ты не дашь мне посмотреть в этот бинокль?

Но она его будто не слышит, полностью поглощенная процессом. Указательным пальцем она слегка подкручивает фокус. Ее лоб над биноклем хмурится все сильнее. Неожиданно Сисси выпрямляется, напрягшись.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

Она раскрывает рот, так что он сравнивается по ширине с окулярами, убирает бинокль и смотрит вдаль, будто видит что-то страшное и не верит своим глазам.

Сисси поднимается на ноги. Мы тоже. Я думаю, что она могла увидеть группу старейшин, поднимающихся вслед за нами. Но бинокль был направлен в другую сторону, на землю далеко внизу.

– Не может быть, – тихо произносит она. Ее голос уносится ветром, превращаясь в испуганный шепот.

Эпаф забирает бинокль у нее из рук. Сначала он ничего не видит. Но потом его брови взлетают, как запущенные в небо воздушные змеи. Он отшатывается назад, едва не роняя бинокль.

– Что там? – спрашивает Дэвид, глядя в ту же сторону.

Эпаф мотает головой, как будто хочет прочистить ее:

– Я не знаю… Этого не может быть.

– Что там?

– Мне просто померещилось, это…

– Лодки, – говорит Сисси. – Плывут по реке.

Я хватаю бинокль. Не сразу получается найти реку и, даже обнаружив ее, я поначалу вижу только блеск воды. Река кажется узкой извилистой полосой, состоящей из солнечных зайчиков. Трудно что-то разобрать, и я начинаю думать, что Эпафу с Сисси действительно померещилось.

А потом я вижу.

Круглый, похожий на купол корабль, от металлической обшивки которого отражается тусклый свет. Он кружится и подпрыгивает на стремнине, отданный на волю волн. От него отходят веревки, похожие на ноги насекомого. На конце каждой веревки что-то висит. Я приближаю изображение.

Это утонувшие лошади, безжизненные тела которых корабль тянет за собой, как висельников. Видимо, они тянули корабль днем, когда закатники прятались внутрь. Их по три с каждой стороны, видимо, они не давали течению прибить корабль к берегу. Когда течение ускорилось, им пришлось перейти в галоп, потом в карьер, а когда они выбились из сил, то упали, и течением их затянуло в реку.

– Что это? – спрашивает Бен, его голос будто доносится из невероятной дали.

Я слегка поворачиваюсь. Это не единственная лодка на реке. Все они накрыты металлическими куполами, все тащат за собой утонувших лошадей.

– Там закатник? – снова спрашивает Бен высоким, на грани истерики, голосом. Я дрожащими пальцами настраиваю фокус и вижу еще лодки. Целый флот, плывущий к нам по реке. Течение несет их к пещере в горах. К нам. Я опускаю бинокль.

Бен смотрит на меня.

– Это они, да? Группа охотников? – его голос пронзительно звенит.

Я качаю головой:

– Не группа. Армия.

Сисси наклоняется, обхватывает руками колени, как будто ее ударили под дых.

– Помните нападение на реке? С абордажными крюками? Я тогда сказала, что они становятся умнее и сильнее, – она качает головой. – Но я даже не представляла насколько.

– Но как это возможно? – спрашивает Эпаф. – Как они смогли так быстро построить лодки? – он поворачивается ко мне, будто у меня есть ответ.

– Может быть, они… я не знаю.

– Такой большой флот… его нельзя построить за несколько дней, – говорит Эпаф, – на это требуются месяцы, годы. Ты жил с ними. Разве ты слышал о том, что они строят лодки?

– Нет, ни слова.

– Давайте сосредоточимся на том, что делать сейчас, – произносит Сисси, стараясь говорить твердо. – Мы знаем, что закатники в паре часов от пещеры. Водопад многих убьет, я думаю, но значительная часть выживет. В пещере темно. Те, кто выживут, смогут прятаться до заката.

– А что потом? – спрашивает Бен.

– А потом они нас сожрут, – говорит Дэвид. Он выглядит совсем маленьким, его тонкие руки дрожат.

– Нет, – говорю я. – Не сожрут.

Они все поворачиваются ко мне.

– Посмотрите на этот ветер. Он дует с запада на восток.

– И что это значит? – спрашивает Бен.

– Это значит, что они сначала учуют Миссию, если мы продолжим идти на восток и оставаться с подветренной стороны. В Миссии несколько сот человек. Нас всего шестеро. Миссия – это целый вулкан запахов, а мы только струйка дыма. Если мы будем поддерживать расстояние между нами и Миссией, оставаться с подветренной стороны, с нами все будет в порядке. Мы выживем. И дойдем до Земли Обетованной.

– Они погонятся за нами.

Я качаю головой:

– Они обожрутся человеческой плотью в Миссии, и их обоняние притуплено запахами, они не учуют нас в дюжине миль от себя.

Я смотрю на реку. Даже без бинокля я вижу черные точки на ней.

– Но нам надо идти. Сейчас такое время, когда медлить нельзя.

Я хватаю рюкзак, закидываю его на спину и подхожу к лестнице, остальные следуют за мной. Эпаф вызывается лезть первым и берет рюкзак Бена.

– Не смотрите вниз, – говорю я младшим. – Сосредоточьтесь на ступенях прямо перед собой. Медленно и уверенно. Ясно?

Эпаф берется за поручни, ставит ногу на верхнюю ступеньку и останавливается.

– Сисси? – окликает он.

Она не сдвинулась с места. По лицу видно, что внутри нее идет какая-то борьба.

– Ну же, Сисси, – кричу я, – надо спешить.

Ее лицо разглаживается, битва внутри завершилась. Она смотрит на меня уверенным взглядом, но сквозь пелену слез.

– Эй! – кричу я. – Пойдем!

– Это не так просто, – говорит она.

– Что не так просто?

– Убежать.

– Что?

– Нам надо вернуться.

– В Миссию? Ты с ума сошла?

– Нам надо предупредить их о лодках.

Я подхожу к ней.

– Если мы вернемся, мы умрем. Если пойдем дальше, останемся жить, – говорю я. – Вот так. Уйдем сейчас, доберемся до Земли Обетованной. Увидим моего отца. Проще не бывает.

– Я возвращаюсь в Миссию.

Я смотрю на нее:

– Но зачем, Сисси? Они и так покойники. Даже если мы предупредим их, далеко ли девушки уйдут на их ножках?

– Я не могу так поступить, Джин. Я не могу просто уйти и оставить их на съедение.

Я поворачиваюсь к Эпафу:

– Может быть, ты сможешь ее убедить?

Но он только смотрит на Сисси неуверенными, сомневающимися глазами.

– Ох, Эпаф, только не это!

Сисси смотрит в сторону реки:

– Ученый говорил, что мы никогда не бросаем своих. Если мы просто уйдем, зная то, что знаем, – предадим все, чему он нас учил.

Я зло указываю пальцем на восток:

– Ученый хочет, чтобы мы шли на восток. Ученый хочет, чтобы мы пришли в страну Молока и Меда, Плодов и Солнца. Он ждет нас там. Мы пойдем на восток. Этого хочет Ученый! Не надо рассказывать мне, чего тебе кажется!

Сисси спокойно отвечает на мои гневные слова:

– Если мы уйдем, их кровь будет на наших руках. Кровь девушек. Кровь младенцев. Я не смогу с этим жить.

– Перестань, Сисси, они сами виноваты.

– Нет! – почти кричит она. – Нет, это мы виноваты! Разве ты не понимаешь? – она заглядывает мне в глаза. – Это из-за нас они в опасности. Если бы мы не пришли сюда, лодки бы за нами не последовали. Если бы не мы, закатники никогда бы не узнали о Миссии.

Ветер свистит над гранитными валами. Он бросает ей в лицо пряди волос, но она их не отбрасывает.

– Я возвращаюсь, – говорит Сисси. – Это единственное, что я могу сделать. Я расскажу им о закатниках, я постараюсь убедить их всех сесть в поезд, уехать немедленно. Это будет нелегко, но я справлюсь.

– Ты с ума сошла? Сисси, мы не знаем, куда идет поезд.

– Именно потому. Может, он ведет к спасению. Но если на него не сесть, их однозначно ждет верная смерть, – голос у нее твердый, как сталь. Она приняла решение. – Их жизни и так были не слишком счастливыми. Я не оставлю их на растерзание закатникам, если могу что-то сделать. Я не смогу жить с мыслью, что их предала.

Я не свожу с нее глаз:

– Сисси, не делай этого.

Она не обращает на меня внимания, поворачивается к остальным:

– Вы все идите с Джином. Помогите ему найти Ученого. Не волнуйтесь обо мне.

– Нет, – Эпаф зажмуривается, затем открывает глаза. Бледнея, он делает шаг к Сисси: – Я с тобой Сисси. Это наш долг.

– И я, – говорит Дэвид, утирая слезы. – Пойдем обратно, в Миссию.

– И я, – присоединяется к ним Джейкоб, – я тоже с вами.

Теперь Бен подбегает к Сисси, крепко хватает ее за талию. Она ерошит его волосы, торчащие из-под шапки, и смотрит на меня.

Я отвожу взгляд. Дует ветер, и, хоть он не сильнее прошлых порывов, он проходит сквозь меня, будто во мне ничего не осталось. Я пинаю камень, и он срывается со скалы.

– Вы этого хотите, да? Чтобы за вами гнались, охотились? Всю жизнь быть добычей? Родиться добычей и добычей же умереть? – я смотрю на них. – Это наш шанс стать чем-то большим, чем добыча. Но вместо этого вы выбираете возвращение. Как сбежавшее животное, которое возвращается прямо в клетку.

Все молчат. Точки на реке увеличиваются в размере.

– Мы могли бы быть свободны! – голос срывается. Я выбрасываю руку в сторону горизонта на востоке: – Вот куда нам надо идти. На восток. Туда, где мой отец.

У меня неожиданно кружится голова. Земля будто уходит из-под ног. Я наклоняюсь, жду, пока мир вокруг перестанет кружиться.

– Не делайте этого, ребята, – говорю я, и мой голос, дрожащий на ветру, будто утратил всю силу и превратился в шепот, – не оставляйте меня одного.

Они молчат несколько секунд. Молчат и не двигаются. Только их волосы, которые треплет ветер, нарушают неподвижность. Потом Дэвид делает шаг ко мне. Один маленький шаг, но он как будто покрывает расстояние между нами.

– Идем с нами, Джин, – говорит он, – пожалуйста? – От его последнего слова что-то словно ломается у меня внутри.

Я поворачиваю голову, смотрю на восток. На пустые бесплодные земли.

– Джин, – теперь говорит Джейкоб, – пойдем с нами. Ты теперь один из нас. Ты с нами. Ты идеально вписался. Мы семья. Мы не дадим тебе уйти.

Никто никогда не просил меня остаться. Я молчу, чувствуя, как пустоту внутри меня, которая была всегда, заполняет тепло. Я снова поворачиваюсь к ним. Бен смотрит на меня с надеждой. Он замечает по моему лицу, что я принял решение, и улыбается. Он тянет Сисси за руку:

– Он идет! Он идет с нами!

Эпаф кивает мне, его глаза теплеют.

– Надо идти, – говорит он. – До Миссии не близко. Ты иди вперед, я пойду последним. Как ты на это смотришь?

Я уже вижу, как делаю шаг и оказываюсь среди них. Я почти чувствую, как они похлопывают меня по спине, смотрят на меня горящими глазами, как мое тело наполняется энергией, когда я веду их обратно в Миссию.

Но я не двигаюсь. Я прикован к этому месту. Снова я смотрю на восток. Как будто множество рук тянут меня одновременно в противоположные стороны.

– Я пойду за Джином! – говорит Джейкоб, поднимая рюкзак.

Но я не двигаюсь.

Наконец Сисси, долго хранившая молчание, говорит. Но, в отличие от других, в ее голосе нет ни радости, ни возбуждения.

– Джин, – вот все, что она произносит.

Только мое имя, и очень тихо. Ее голос полон непереносимой скорби, тяжестью падающей на мои плечи. Она качает головой, и это едва заметное движение значит больше тысяч слов. Мальчики поворачиваются к ней, ничего не понимая.

– Сисси? – спрашивает Бен. – В чем дело?

– Джин не пойдет с нами, – отвечает она, не сводя с меня глаз.

– Что? Что ты имеешь в виду?

Она спокойно отвечает:

– Ему нужно идти на восток. Этот путь определил для него Ученый.

– Нет, – Дэвид едва говорит от волнения. – Он один из нас, он останется с нами…

– Он – Источник. У него другой путь.

– Сисси, – говорит Бен, – но он же хочет идти с нами и…

– Не позволяйте Джину умереть, – говорит Сисси. – Джин – Источник. Он лекарство. Он должен остаться в живых. Ему нужно на восток. Нет ничего важнее этого.

Младшие мальчики бледнеют, но их глаза и дрожащие губы свидетельствуют о том, что они понимают: Сисси права.