Текст книги "Добыча"

Сзади раздается звон металла, вспыхивают искры.

Это Сисси.

В руках у нее пара кинжалов. Один висел на поясе. Другой – секретный – находился в ботинке. Она крутит кинжалы между пальцами, но не для того, чтобы покрасоваться. Это ясно по ее лицу. Сисси разберется с каждым, кто встанет у нее на пути. Она заставит каждого, кто не уступит ей дорогу, сожалеть об этом до конца жизни.

Крагмэн ее недооценивает. Он неожиданно бросается к Сисси.

Она прыгает, подняв правую руку над головой, и резко опускает ее в тот момент, когда Крагмэн оказывается рядом. Но в тот момент, когда я ожидаю мерзкого звука ножа, входящего в жирную плоть, раздается глухой удар.

Сисси разбила Крагмэну череп рукоятью кинжала.

Крагмэн покачивается и закатывает глаза так, что видны одни белки. Потом его веки закрываются, и он обрушивается на платформу. Его тело дергается из стороны в сторону, он стонет.

Теперь, когда с их лидером покончено, старейшины быстро теряют энтузиазм.

Мы с Сисси идем к лестнице. Девушки смотрят на нас с ужасом, но в глазах у некоторых я замечаю своего рода восторг.

– Он сам нарвался, – говорит им Сисси.

Один из старейшин с тощим лицом, усеянным оспинами, как скорлупа арахиса, обращается к нам:

– Вы допустили ошибку. Смертельную ошибку. Вы увидите. Смертельную.

Старейшины начинают смеяться. Сначала они издают короткие смешки, а потом начинают гоготать в голос. От этого звука у меня мороз по коже.

– Не останавливайся, – я говорю Сисси. – Только не останавливайся.

Мы возвращаемся на деревенскую площадь. На улицах никого, ни души не видно. Ставни и двери наглухо закрыты. Эхо мужского смеха на платформе звучит у нас в ушах, преследует до моего дома.

32

Мы ждем рассвета, расположившись вокруг уложенных сумок, готовые броситься наружу при первых лучах солнца. Сисси, Эпаф и я разработали план: пойдем вдоль железнодорожных путей. Пешком. Путь займет несколько недель, если не месяцев, но, во всяком случае, так мы будем свободны, а не заперты в вагоне, как в ловушке. Еду сможем добывать в лесу. Когда мы окажемся вблизи пункта назначения, то поймем, стоит ли идти дальше. Этот план хорош тем, что мы сможем сами решать свою судьбу.

Сисси хочет отправиться немедленно, но я отговариваю ее. В лесу будет так темно, что мы не сможем увидеть опасность. Лучше дождаться рассвета. Кроме того, мы не сможем пересечь мост до того момента, как он опустится завтра. Лучше пока посидеть в тепле, сохранить энергию. Поспать, если получится.

Собравшись у очага, мы все смотрим на огонь в камине. Бен просит пить. Сисси с Эпафом берут кувшин, спускаются к ручью и приносят достаточно воды для всех. По их словам, там никого нет, все тихо. Ночь сгущается. Темнота полна угроз. Во всей деревне нет света: ни одной вспышки зеленого, ни намека на дрожащее пламя свечи. Ночной воздух пропитан напряжением.

Усталость постепенно захватывает нас, заставляя уснуть. Мы решаем дежурить по часу. Я, все еще возбужденный после драки на станции, вызываюсь стоять вахту первым. Мне кажется, я еще много часов не усну. Дом затих. Я слышу тихий храп. Мое дыхание туманом оседает на стекле, потом исчезает – для того чтобы через несколько секунд вновь появиться, как легкий призрак.

Я слышу нарастающие звуки песни. Сначала мне кажется, что это кто-то из ребят наверху, но пение становится сильнее, я начинаю разбирать слова и понимаю, что оно доносится снаружи. Я наклоняюсь вперед, силюсь рассмотреть что-то через окно, но на улице непроглядная тьма, ничего не видно. Я приоткрываю окно, и голос слышится яснее. Здесь, в Миссии, пением никого не удивишь, однако в этот раз оно отличается от того, что я слышал раньше.

Во-первых, поет один голос. Он кажется одиноким и каким-то голым по сравнению с обычными хорами. Но это не все. Пение полно грусти и тоски, так не похожих на обычную жизнерадостность Миссии, и в словах нет привычного сахарного оптимизма.

 
Господь наш, Владыка сил,
Защити и сохрани меня этой ночью.
Господь наш, Владыка сил,
Этой ночью и каждой за ней.
 

Мое дыхание, затуманивающее стекло, учащается. Я знаю эту песню. Это колыбельная, которую мне пела мать. Голос, конечно, совсем не похож. Голос моей матери – единственное, что я о ней помню. – был плавным и мелодичным, а этот дребезжит, как стальная цепь. Но мелодия точно та же. Даже слова, хоть я их и не помню, встают на свое место, как потерянный ключ в давно забытый замок.

Спустя несколько секунд я выбегаю на улицу, в холодный ночной воздух. Пение прекращается, но я успеваю заметить едва различимую серую фигуру, растворяющуюся в ночи. Я бегу следом.

Это должен быть мужчина – местные девушки с их ножками-лотосами не могут двигаться и вполовину так быстро.

– Эй, ты! – кричу я. – Погоди!

Человек не оглядывается, не замедляет бега; вместо этого он только разгоняется и ныряет за дом. К тому моменту, как я туда подбегаю, его нигде не видно. Вокруг нет ничего, кроме тихих домов и темноты. Наконец я вижу – тонкая фигура движется через луг к крепостной стене. Белые волосы хорошо различимы и в темноте.

Теперь я понимаю, кто это.

– Клэр! – кричу я.

Она бежит дальше. Теперь я тоже продираюсь сквозь жесткую траву, стараясь не отставать. Спустя несколько минут она оказывается у стены и растворяется во тьме, как камень, брошенный в темное озеро. Она там, и в то же время ее там нет.

Добежав до стены, я касаюсь холодной темной стали. Совершенно гладкой. Никаких неровностей, выдающих наличие двери. Потом я вижу следы – маленькие серебряные пятна в ночной росе, идущие вдоль стены к угловой башне. Я бегу туда, нахожу дверь, открываю ее и оказываюсь внутри. Ботинки стучат вверху на винтовой лестнице.

– Подожди, Клэр! – кричу я, и голос возвращается многократным эхом, застигая меня врасплох.

Я поднимаюсь, грохоча по металлическим ступеням. В комнате ее нет. Дверь, ведущая на стену, открыта. Выйдя наружу, я вижу Клэр примерно посреди стены. Она смотрит на залитые лунным светом хребты и ждет меня.

Клэр не оборачивается, пока я не оказываюсь в нескольких метрах от нее. Продолжает ждать. От ее ровного и спокойного дыхания поднимаются облачка пара. Наконец она поворачивается ко мне. Глаза у нее блестят, в них стоят слезы.

– Я знала, что это ты, – говорит она. – Ты точно такой, как твой отец рассказывал.

33

– Что? – переспрашиваю я, заикаясь. В моей голове проносится тысяча мыслей. Я на подкашивающихся ногах делаю шаг к ней.

– Как только я тебя увидела, – говорит Клэр с грустной улыбкой, – поняла, что это ты. Его сын.

– Он рассказывал обо мне?

– Я знала, что это не могут быть другие мальчики – они слишком маленькие. А старший из них выглядел как-то не так. Но не ты. У тебя в крови та же самая решимость. А в глазах то же выражение – грустное и яростное одновременно.

– Клэр! О чем ты? – я хватаю ее за локоть. – Откуда ты столько всего знаешь? – Она пугается, и я ослабляю хватку.

– Вы принесли Источник? – спрашивает она. – Я расскажу все, обещаю, но сначала скажи: вы принесли Источник?

Я отпускаю ее руку:

– Не знаю. Не уверен. Но расскажи мне, что здесь происходит. Объясни мне все.

Она смотрит на темные луга, спускающиеся вниз в темную пропасть. То тут, то там виднеются большие валуна.

– У нас мало времени, – говорит она. – За нами следили. За тобой следили. Вы действительно разозлили старейшин там, на станции.

– Переживут.

– Поверь мне, вряд ли.

– Успокойся, хорошо? Никто за нами не следил. Перестань придумывать…

– Никто не следил за мной. Я пробиралась тихо, как мышка. Но за тобой кто-то пошел. Ты двигаешься с бесшумностью лавины.

Она указывает в сторону домов:

– Посмотри. Видишь, там стоят двое? А теперь идут сюда.

Она права. Я вижу две серые фигуры. Они медленно идут в стороне от дороги, опустив головы. Идут по нашим следам.

– Тогда рассказывай быстрее, – я тороплю ее.

Она говорит, не делая пауз, рассуждает логично, речь течет, как отрепетированная.

– Он сказал, что его сын обязательно отзовется на эту песню и это позволит рассеять сомнения. Он был прав, – она улыбается. – Я повторяла ее каждый день про себя, чтобы не забыть.

– Почему так долго? Я уже пару дней на ногах.

– Я пробовала, поверь мне. Но не могла же я забраться на крышу и петь. Слова не соответствуют местным понятиям, старейшины бы этого так не оставили. Нет, мне надо было дождаться удобного времени.

– Сегодня.

– Не лучший вариант, учитывая, насколько все на взводе из-за событий на станции. Но, учитывая, что завтра ты едешь в Цивилизацию, у меня не было выбора.

Я смотрю на луг. Двое мужчин склонились над землей, изучая следы. Они направляются к стене.

– Быстрее, – тороплю я. – Расскажи мне все.

Она делает глубокий вдох:

– Миссию построили много десятилетий назад.

– Давай самое важное. Представим, что мы уже пять минут говорим. Скажи, что тут происходит.

Она качает головой:

– Все не так просто. Мне надо рассказать тебе о…

Я нервно выдыхаю:

– Быстрее. Пожалуйста.

Она вздыхает:

– Скажи, что ты уже знаешь, начнем с этого.

– Мой отец стал тут затворником, – поспешно говорю я. – Он, судя по всему, бредил лекарством для закатников – Источником. В итоге его пришлось поселить в тот домик, где ты нас нашла. Там он покончил с собой.

Она не отвечает, глядя вниз на приближающиеся фигуры, а потом хватает за руки, ведет в комнату в башне и закрывает дверь. Все заливает чернотой. Я слышу треск ломающегося пластика, еще раз. Комнату освещает зеленое сияние.

– Значительная часть того, что ты сейчас сказал, – правда, – говорит Клэр, протягивая мне химический фонарь. – Твоему отцу оказалось трудно заново вписаться в общество Миссии. Он говорил, что все изменилось в худшую сторону, обвинял Крагмэна в том, что тот устроил… – она вспоминает слово, – «тоталитарную диктатуру». Старейшины не знали, что с ним делать. Одни думали, что он, как рак, для морали деревни, и хотели отправить его в Цивилизацию. Другие считали, что он еще представляет ценность и может однажды пригодиться. Так что они пришли к компромиссу. Он мог остаться, но не в самой деревне. Они позволили ему остаться в лесном домике.

– Одному?

Она кивает.

– Они сделали меня посыльной. Я приходила к нему два раза в неделю с лекарствами и продуктами. Поэтому мне и не стали бинтовать ноги, позволив им вырасти, как у мужчины, чтобы я могла пройти много миль, подняться по тросу. Сначала я ненавидела эту задачу, в основном из-за того, что ноги у меня выросли такими большими и уродливыми. Остальные девушки дразнили меня безжалостно. Ноги-как-у-мужика, ноги-как-у-мужика, – она кривится. – Однако затем мне понравилось это одиночество в походе. А потом и его компания. Сначала он предлагал мне только стакан воды. Потом что-нибудь перекусить. В конце концов мы стали обедать вместе. За несколько месяцев мы достаточно сблизились. Он рассказывал мне о жене, о детях. О тебе. О своей работе…

– Что он говорил? – мой голос раздается неожиданно громко.

– Что?

– Обо мне, что он говорил обо мне? – слова неуклюже срываются с моего языка, опережая друг друга, как бревна, катящиеся вниз.

– Что ты когда-нибудь сюда придешь. Он был уверен в этом.

Я переминаюсь с ноги на ногу:

– А еще что-нибудь?

Она раздраженно поднимает руку:

– Перестань перебивать! Мне надо рассказать все по порядку, а то я забуду что-нибудь важное.

– Нет. Перейди к этому. Скажи, что он говорил обо мне.

Она набирает полные легкие воздуха:

– Ну ладно.

Снаружи слышатся голоса. Все еще довольно далеко, но они приближаются.

– Он сказал, что у тебя есть какая-то миссия. Определенная судьба.

– У меня?

– Что у тебя есть предназначение, призвание. Что твоя жизнь значит больше, чем ты можешь себе представить. – Она опускает капюшон. – Почему ты так на меня смотришь?

– Я не понимаю, о чем ты. Отец никогда не говорил мне ничего подобного. Что за миссия?

– Я должна постепенно тебя к этому подготовить.

– В последнее время приходится обходиться без подготовки.

Она делает шаг ко мне, смотрит прямо в глаза:

– Не удивляйся и не пугайся того, что я сейчас тебе скажу.

– Так в чем моя миссия, Клэр?

– Ты не должен садиться в этот поезд, Джин, – она сверлит меня взглядом. – Ни завтра, ни послезавтра. Никогда. Ты должен отправиться в другое место.

Я пытаюсь понять хоть что-то по ее лицу:

– Что? Куда?

– К твоему отцу, Джин. Он жив.

34

Ее слова ударяют меня, как оплеуха. Колени подгибаются.

– Он жив? Где он? – слышу я свой голос. Мои собственные слова, теряющиеся в водовороте мыслей, как будто произносит кто-то другой в сотне миль от меня.

Она готовится что-то сказать, но потом качает головой.

– Нет времени, – тихо произносит она, как будто говорит сама с собой. – Иди сюда. – Она проходит к другой стороне комнаты, отодвигает в сторону несколько пустых коробок и ящиков, открывая небольшую дверцу.

– Не может быть, – заикаюсь я. – Только не говори, что он там.

– Разумеется, нет, – отвечает она, – не говори глупостей. – Она открывает дверь.

Спустя мгновение я слышу хруст пластика и комнату освещает зеленый свет. Я вижу длинный коридор, дальний конец его теряется в темноте. На стенах, как огромные приколотые булавками бабочки, висят большие устройства, похожие на воздушных змеев-переростков с большими крыльями.

– Мы в стене, – говорит Клэр.

– Что это?

– Это называется дельтаплан.

Я касаюсь ткани на крыле ближайшего дельтаплана. Это синтетический пластиковый материал.

– Вначале, – говорит Клэр, – когда Миссия относилась к своим обязанностям заставы серьезно, люди вылетали на дельтапланах для изучения окрестностей. Всегда под прикрытием дневного света. Они присматривали за закатниками. Проверяли, остаются ли те в городе, не пытаются ли исследовать пустыню или путешествовать по ней.

Я смотрю на дюжины дельтапланов на стенах.

– Почему все прекратилось?

– Старейшины стали слишком толстыми и тяжелыми, чтобы летать. А остальным они запретили после того, как несколько девушек – по слухам – улетели и больше не вернулись. Больше никто не может на них летать: старейшины слишком разжирели, а девушки не могут разбежаться из-за ног. Не то чтобы кого-то это беспокоило. Никто и не помнит о них.

Я иду в другой конец коридора, освещая стены химическим фонарем. Прямоугольник зеленого света выхватывает из темноты все новые и новые покрытые пылью дельтапланы.

– Ими еще можно пользоваться?

Она ухмыляется.

– Далеко на них не улетишь. Они почти все пришли в негодность. Исправных по большей части давно нет: их сожгли много лет назад, – она замечает, что я хмурюсь. – Их сожгли на огромном костре по приказу старейшин. Думаю, в этом коридоре их ремонтировали и об этих дельтапланах попросту забыли.

Я иду назад и натыкаюсь на большой дельтаплан у двери. У него особенно большой размах крыльев, и сделан он из яркого материала.

– Этот выглядит новым, – говорю я.

Клэр кивает:

– Относительно. Только насчет его я точно уверена, что он летает.

– Мой отец?

Она нежно проводит пальцем вдоль крыльев:

– Он его сделал. Это была учебная модель. Рассчитанная на двоих. Мы летали на нем с твоим отцом. Он научил меня.

– Он много летал?

– Да. Естественно, в тайне, по ночам. Старейшины бы никогда этого не позволили. Когда его изгнали в тот лесной домик, он сумел освободиться от их внимания и летал свободнее. Он держал еще один дельтаплан в доме.

Я киваю, вспоминая виденный на стене дома аппарат:

– А куда он летал?

– Много куда. Куда-то. Я не знаю.

Теперь я провожу рукой по крылу дельтаплана. Мне приходит в голову одна мысль.

– Мой отец сбежал на дельтаплане, – говорю я, чувствуя, как меня охватывает азарт. – Старейшины не могли допустить, чтобы обстоятельства его побега стали известны жителям деревни, и они выдумали историю о самоубийстве. Я прав, верно?

Клэр кивает.

– Так куда он отправился?

Она качает головой:

– Я не могу сказать, если ты кое-чего не сделаешь.

– Что ты имеешь в виду?

Она складывает руки на груди:

– Я не могу сказать тебе, где он и как до него добраться, если ты не покажешь Источник.

– Ты шутишь? Мне нечего тебе показать. Только досужие размышления и дикие теории. А теперь скажи, где мой отец.

– Он заставил меня поклясться ничего тебе не говорить, пока ты не покажешь Источник. Потому что это твоя миссия, Джин. Принести Источник своему отцу.

Я фыркаю со злостью:

– Ладно, как хочешь. Ты смотришь прямо на Источник.

Несколько секунд она недоумевающе рассматривает меня с головы до ног и обратно.

– Где… – она умолкает, качает головой, натягивает шапку. – Ты просто тратишь мое время. Если ты собираешься просто шутить по этому поводу, тогда…

– Нет! Я серьезно.

– Не может быть…

– Клэр, я говорю тебе то, что знаю, – я умоляюще складываю руки. – Послушай, я уверен, отец сказал тебе, что Источник имеет отношение к буквам или коду, или чему-то в этом роде. Он так говорил, верно?

Она недоверчиво смотрит на меня.

– Мое имя, – говорю я, – так очевидно, что никто этого не замечает. Это как раз тот намек, который мой отец мог оставить у всех на виду. Такой очевидный и в то же время невидимый.

– Перестань!

– Нет, я серьезно. Оно в моих генах. Это я. Я – Источник!

Она пристально рассматривает меня, мою шею, мою грудь, мои руки. Я слышу, как она шепотом произносит: «Источник». И ее бледное лицо становится еще бледнее.

– А теперь скажи мне, – говорю я, – где мой отец?

В ее глазах явно мелькает раздражение.

– Я должна рассказать тебе только в том случае, если буду абсолютно уверена, что Источник у тебя. А я не уверена. Но времени нет.

– Понимаю. Так где он?

– На востоке.

– На востоке? Но к востоку отсюда ничего нет. – Я смотрю на молчаливый ряд дельтапланов на стенах, на эту странную, похожую на лесного эльфа девушку с белоснежными волосами, стоящую передо мной. – Знаешь что? Почему я вообще должен тебе верить? Ты говоришь что-то бессмысленное. Откуда мне знать, что ты все это не выдумала?

– Твой отец говорил, что ты можешь не поверить, поэтому велел кое-что тебе показать, – она подходит к небольшому деревянному ящику, стоящему в углу в тени, и поднимает его крышку.

Когда Клэр вновь ко мне поворачивается, в руке у нее небольшая модель самолета. Моя грудная клетка сжимается, стискивая легкие. Я узнаю самолет. Тот самый, с дистанционным управлением, который мой отец запустил с крыши небоскреба в городе закатников. Самолет меньше, чем я запомнил, его блестящее покрытие потускнело и покрылось царапинами и выщербинами, но, когда я присматриваюсь к нему, я не могу отрицать очевидного. Это определенно тот самый самолет.

– Он сказал, что запрограммировал его полететь в определенное место, – говорит Клэр. – Он точно знал, где самолет приземлится. А несколько лет спустя, вернувшись в Миссию, он нашел его. Помятый, начавший ржаветь, запутавшийся в ветвях, но не более чем в ста метрах от места, где он должен был приземлиться.

Я кручу самолет в руках. Его починили, подкрасили, покрыли лаком, и когда я переворачиваю его, то вижу на нижней стороне крыльев надпись. Тем самым наклонным почерком, который я изучил по дневнику моего отца. Всего пять слов.

– Следуй за рекой на восток, – шепчу я.

– Тебе надо на восток, – тихо шепчет Клэр. – Мы полетим на восток. На дельтаплане. Вдвоем, – она опускает глаза со странным виноватым выражением на лице. – Следуя вдоль реки. Она проходит через горы насквозь и выходит с другой стороны. И дальше на восток.

– Там ничего нет. Там бесплодная, пустая земля.

– Там твой отец. В месте, которое он описывал, как Землю Меда и Молока, Плодов и Солнца.

Вместо ответа я еще раз переворачиваю самолет, касаюсь его холодного металла.

– Это твое предназначение, Джин, – так мне сказал твой отец. Вся твоя жизнь вела тебя к тому, чтобы понести на восток Источник. Больше ничто не имеет значения. Ты был рожден, чтобы сделать это. Чтобы исполнить свою миссию.

Снаружи раздаются голоса. Все ближе к нам, практически на стене.

Она торопливо говорит:

– Нам надо отправиться сегодня. Но не прямо сейчас, не со старейшинами, преследующими нас по пятам. Кроме того, мне нужно вернуться к себе и взять сумку с припасами. Путешествие займет несколько дней. Встретимся здесь через час.

– А мои друзья? Я не могу вот так их оставить.

Она колеблется, ее глаза затуманивает то же виноватое выражение, что и минуту назад.

– Разве что только Сисси… – начинает говорить Клэр, но тут же нервно качает головой: – Нет, на дельтаплане есть место только для нас с тобой. – В ее глазах появляется странный блеск вины и понимания, что она делает что-то не то.

– Нам надо взять с собой остальных, – я качаю головой. – О чем я? У меня слишком много вопросов…

– У нас будет время обсудить их по дороге, – она тянет меня к двери, оставляя гаснущие химические фонари в комнате с дельтапланами. В темноте она загораживает дверь ящиками и коробками и подходит к узкому окну.

– Они идут, – поворачивается Клэр ко мне. – Я вылезу в это окно и переберусь через стену. Ты слишком большой, ты сквозь окно не протиснешься. Беги вниз и встреть их. Скажи, что ты просто осматривался, – она накидывает капюшон на голову. – Мы улетаем сегодня. Будь здесь через час. Не рассказывай никому. Хорошо?

– Нет. Не хорошо.

Но она меня будто не слышит. Она ставит ногу на подоконник, останавливается:

– Твой отец мне кое-что рассказывал. Иногда он летал в город закатников. Это занимало целый день. Но он все равно хотел на тебя посмотреть. Пусть даже сверху, с неба.

Я хватаю ее за руку:

– Но почему ты осталась? Если там, на востоке, действительно Земля Меда и Молока, почему ты сама до сих пор не улетела?

Она отбрасывает мою руку и протискивается в окно, пока не выбирается из него наполовину.

– Потому что твой отец попросил меня остаться. И дождаться тебя, – она смотрит мне в глаза. – Он был хорошим человеком. Я бы сделала для него все.

Спустя мгновение она оказывается снаружи и бежит вдоль крепостной стены.