Текст книги "Невеста для сердцееда"

Она тут же одернула себя: недостойно допускать подобные мысли, но в душе торжествовала. Теперь не имело значения, что она не станет звездой высшего света. Осознание того, что она сумела произвести впечатление на мужчину, совершенно, казалось бы, невосприимчивого к женским чарам, стало для нее источником личной тайной радости, чем-то, что она могла приберечь для себя, чтобы позже обдумать в спокойной обстановке.

Ричард может сколько угодно думать, что она лишена качеств, требуемых для выживания в замысловатом высшем свете, на деле у нее только что состоялась интимная встреча с известным распутником, и ей удалось выйти, так сказать, сухой из воды. Если, конечно, не принимать в расчет дрожащие ноги.

Более того, ей даже удалось оказать на него малозначительное, но все же воздействие. Она отлично понимала, что не сумела бы произвести неизгладимого впечатления на такого жесткого человека. Но на один краткий момент, тот самый, когда с его губ сорвался обличающий его стон, ей определенно удалось пробить брешь в стене цинизма, за которой он прятался, точно за кольчугой.

Когда тетушка решила, что пришло время возвращаться домой, Генриетта предприняла отважную попытку идти до экипажа текучей походкой. Осуществить это на деле оказалось совсем непросто, так как ей едва удавалось сдерживать хихиканье. Чем усерднее Генриетта пыталась воплотить в жизнь указания лорда Дебена думать о талии, тем более глупой казалась ей мысль о том, что кто-то может счесть ее сиреной-соблазнительницей.

Она по-прежнему оставалась незамысловатой, практичной и похожей на сорванца мисс Гибсон. Вероятность того, что ей удастся вскружить голову какому-то ничего не подозревающему мужчине одним лишь покачиванием бедер, показалась абсурдной, едва удавалось сдерживаться, чтобы не расхохотаться во весь голос.

Наряжаясь для выхода в свет на следующий вечер, Генриетта размышляла о проблеме общения с распутником, он забил ей голову вопиющими понятиями, от которых невероятно трудно избавиться.

Весь следующий день, совершая покупки и нанося визиты вежливости вместе с тетушкой и кузиной, Генриетта исподтишка наблюдала за тем, как мужчины смотрят на женщин. Осознание того, насколько прав лорд Дебен, поразило ее до глубины души. Многие мужчины пялились на мягкое место женщин, особенно если чувствовали, что сумеют остаться безнаказанными.

Стоя перед зеркалом, Генриетта изогнулась, чтобы посмотреть на собственный зад. Прежде она никогда не уделяла этому внимания, полагаясь на горничную, которая должна была следить за чистотой платья и правильностью шнуровки. Теперь же ей казалось, что она слишком долго пренебрегала важной частью своей внешности, которой даже тетушка не придавала значения.

Лорд Дебен сказал, что ее мягкое место «милое». Она натянула материал платья, обрисовав худосочные изгибы и пытаясь понять, почему он выбрал именно такое определение. Ее зад вовсе не был большим. Возможно, именно на это он и пытался намекнуть.

Генриетта восприняла его слова как комплимент, но теперь ее одолели сомнения. Мужчины, за которыми она сегодня тайком наблюдала, похоже, больше всего ценили задницы, раскачивающиеся из стороны в сторону, точно затянутый шелком бланманже[10]10
  Желеобразный десерт, обычно подаваемый в креманке.


[Закрыть], а не тощие и поджарые.

«Нет, – со вздохом подумала она, отпуская складки платья и глядя на то, как они струятся по фигуре, – нечего и надеяться на то, что мой зад посчитают милым. Граф использовал это слово скорее для описания, а не для того, чтобы сделать комплимент».

Генриетта стала пристально всматриваться в свое отражение в зеркале, повернувшись к нему лицом. Ее приподнятое настроение улетучилось. Она-то считала, что с тех пор, как тетушка помогла ей определиться с цветами одежды и стилем, который ей подходит, она должна выглядеть…

Она раздраженно отвернулась от зеркала. Не сумела даже Ричарда ввести в заблуждение своим лондонским гардеробом. Пусть даже удалось произвести мимолетное впечатление на лорда Дебена, это вовсе не означало, что она вдруг сделается привлекательной. Она вовсе не красавица и никогда ею не будет.

По крайней мере сегодня на званом вечере у Люттервортов нет никого, на кого ей хотелось бы произвести впечатление. Люттерворты не осмелятся пригласить такого человека, как Дебен, в свой дом, каким бы роскошным он ни был.

В любом случае нечего и рассчитывать произвести впечатление на мужчину вроде него. Генриетта отдавала себе отчет в том, что, стоя перед зеркалом, думала именно о нем. Она достаточно умна, чтобы понимать: любая подобная попытка с ее стороны лишь позабавит его.

Все же она воздержалась от размышлений на тему, почему его смех ее волновал.

Вместо этого решила радоваться хотя бы тому, что проведет целый вечер без графа. Хотя ей никак не удавалось выбросить его из головы, по крайней мере не нужно будет общаться с ним лично и испытывать на себе обаяние его личности.

Не помогло даже то, что она жестко приказала себе выбросить его из головы. Стоило только заметить диван среди роскошной обстановки дома Люттервортов, как эпизод, произошедший прошлым вечером, тут же всплыл в ее памяти так отчетливо, что ноги стали ватными, внутри все сжалось, и походка сама собой сделалась текучей.

Тут она услышала обращенные к ней слова:

– Отлично, мисс Гибсон. Вы уже освоили походку.

– Лорд Дебен!

Генриетта не могла поверить, что он стоит перед ней в тот самый момент, когда она вспоминает невероятные ощущения, испытанные ею, когда он покусывал шею.

Она с трудом верила своим ушам, его первые слова оказались словами учителя, обращенными к ученице.

– Ч-что вы здесь делаете?

– Разыскиваю вас, разумеется, – произнес он, насмешливо вскидывая бровь.

Генриетта почувствовала, что ее лицо залилось жарким румянцем. Как будто он застал ее за чем-то предосудительным!

– Нет-нет, я имела в виду… Ну, я и подумать не могла, говоря вам, что буду сегодня у Люттервортов, что они и вам пришлют приглашение.

– А отчего бы им меня не пригласить?

– Потому что нельзя запросто пригласить в свой дом аристократа, когда сделал состояние на соленьях и маринадах.

– Не стоит вам порочить репутацию мистера Люттерворта, – угрюмо отозвался лорд Дебен. – Он не совершал грубой ошибки, отправив мне приглашение.

– Хотите сказать, что… просто пришли сюда?

Он приложил руку к сердцу.

– Увы, боюсь, мне дела нет до правил поведения, поэтому я беззастенчиво воспользовался своим статусом как паролем, чтобы попасть сюда. Видите ли, в какую бы дверь ни постучался граф, ему рады практически везде.

К этому времени Генриетта умудрилась раскрыть онемевшими пальцами веер, но, сколь бы усердно им ни обмахивалась, смогла добиться лишь того, что сердце переместилось из груди в другую часть тела. Отчего она ощутила еще большее смущение.

К ним подошел мужчина, лицо которого показалось ей смутно знакомым.

– Прошу прощения, мисс Гибсон, но вы обещали мне первый танец.

Он выжидающе протянул ей руку.

Но стоило Генриетте сделать шаг ему навстречу, как лорд Дебен перехватил ее руку и положил себе на локоть. Его лицо, еще мгновение назад казавшееся таким расслабленным, вдруг превратилось в холодную жесткую маску.

– Боюсь, вы ошибаетесь. Первый танец мисс Гибсон танцует со мной.

Возражения застыли на губах у молодого человека. Бросив прощальный взгляд на Генриетту, незадачливый партнер по танцам развернулся и зашагал прочь.

– Видите ли, – сказала Генриетта, – думаю, я обещала ему первый танец. А вот с вами ни о чем на этот вечер не договаривалась. Я не надеялась увидеть вас в течение нескольких дней.

– На каком бы посещаемом вами приеме я ни оказался, – холодно ответил он, – вы должны уделить мне время, когда бы я этого ни пожелал.

– Как это своевольно с вашей стороны. К тому же как мне очаровывать мужчин, если вы их всех распугаете своим жестоким взглядом?

– Неужели он был жестоким? – удивился Дебен и пожал плечами. – Проявление ревности с моей стороны лишь подстегнет любопытство ваших потенциальных кавалеров, – пояснил он. – Ведь я никогда прежде никого не ревновал.

Вот уж точно нет. Он был известен тем, что невероятно быстро терял интерес к завоеванным им женщинам. Дебен тем временем схватил с подноса проходящего мимо официанта бокал шампанского и передал ей. Она решила про себя, что все вокруг сочтут ее большой диковинкой, если лорд Дебен умудрится хоть пару недель демонстрировать к ней неиссякаемый интерес.

– А теперь давайте-ка присядем на эти удобные стулья в нише и обсудим ваши успехи, притворяясь при этом, что наблюдаем за танцующими.

Заиграла музыка, и пары, образовавшиеся для исполнения первого танца, стали сходиться. Джентльмены кланялись дамам, а те, в свою очередь, приседали перед ними в реверансе. Генриетта опустилась на стул, на который указал ей лорд Дебен. Он сел на соседний.

– Что ж, очень хорошо, – произнесла она, делая глоток шампанского и глядя на танцующих.

Она не осмеливалась смотреть на Дебена, сидя столь близко к нему, особенно после того, что случилось прошлой ночью. Не осмеливалась и потому, что, стоило ему материализоваться перед ней, как она снова испытала те же ощущения, что были, когда он ласкал ее. Ноги едва держали ее, как тогда, а ведь он всего лишь сказал «мисс Гибсон» своим бархатистым голосом.

– Могу я поинтересоваться, о чем вы думали, когда встретили меня сейчас столь виноватым взглядом?

– Я была… я дум… – Она яростно покачала головой. – Нет, я н-не м-могу об этом говорить.

С улыбкой лорд Дебен взял у нее из рук веер и стал обмахивать ее пылающие щеки.

– Об этом я уже догадался. Точно такой же вид у вас был вчера вечером, когда мы с вами расстались.

Тут Генриетту пронзила ужасная мысль.

– Не хотите же вы сказать, что другие люди, всего лишь взглянув на меня, тут же догадаются о том, что мы делали с вами вчера за закрытыми дверями? Кто-нибудь видел, как мы с вами ходили в ту комнату? Я д-думала…

– Не беспокойтесь. У меня большой опыт по части ухищрений и заметания следов. Люди могут заподозрить нас лишь в легком флирте, но ни в чем большем, уверяю вас.

«Ни в чем большем», потому что в качестве своих любовниц лорд Дебен предпочитал видеть только самых прекрасных и утонченных женщин. Он не растрачивал время на нескладных и ничем не примечательных дебютанток. Генриетта с ужасом осознала, что, увидев ее порхающей по комнате с мечтательным выражением на лице, все вокруг решат, что она без оглядки влюбилась в Дебена. И станут сочувствовать ей.

Вернее, именно так все и подумали бы, если бы он не последовал за ней на этот непривлекательный прием, не имея приглашения и создавая впечатление, что она самая привлекательная особа из всех присутствующих на вечере.

Он все продумал.

– Благодарю вас, милорд, – произнесла Генриетта, искренне радуясь тому, что он внушил всем, будто не может и дня прожить без нее. Ей придется научиться справляться с трепетом в груди, дрожью в ногах и румянцем.

Дебен небрежно пожал плечами:

– Наша задача в том и заключается, чтобы заставить всех как можно больше говорить о нас. Прошлой ночью вы положили этому хорошее начало, когда подошли ко мне, осмелившись прервать то, что прочие полагали серьезной дискуссией. А я не осадил вас, как обычно поступаю с теми, кто ведет себя дерзко, улыбнулся, взял вас под руку и увел прочь. Прилюдно выказал свое расположение, что должно было значительно подогреть интерес к нам.

– Но в таком случае… – она нахмурилась, – вам вовсе незачем было давать мне урок поцелуев.

Дебен лениво улыбнулся:

– Вы предпочли бы, чтобы я этого не делал?

Щеки Генриетты, и без того уже красные, еще сильнее залились румянцем. Она бросила на него взволнованный взгляд, нашла спасение в глотке шампанского, тем самым выиграв немного времени на обдумывание ответа.

Дебен тихонько засмеялся:

– Думаю, нет. И я об этом не жалею. – Подавшись вперед, он прошептал ей на ушко: – Вы такая сладкая, мисс Гибсон. С нетерпением жду момента, когда смогу снова отведать вас на вкус.

Генриетта поперхнулась и закашлялась. Граф тут же достал откуда-то безукоризненно белый шелковый носовой платок и протянул ей, чтобы она могла по крайней мере прикрыть рот и подбородок, пока кашель не утихнет.

– Мы на несколько ночей отсрочим этот момент, – продолжил он, когда она успокоилась. – Несколько последующих встреч я буду ухаживать за вами исключительно у всех на виду.

– Вот как? То есть я хотела сказать – разумеется! – Она промокнула платочком несколько капель шампанского, попавших на колени. – Нам вообще не стоит больше уединяться. Я и подумать не могла, что между нами может произойти что-то столь шокирующее, лорд Дебен, я…

Он приложил палец к ее губам:

– Не беспокойтесь, малышка. В ближайшее время я намерен заниматься с вами любовью исключительно посредством слов. Уединяться за закрытыми дверями для этого не потребуется.

Глава 8

– Заниматься со мной любовью? Посредством слов? Не уверена, что понимаю вас.

Генриетта бросила на него опасливый взгляд, а Дебен тем временем намотал на палец прядь ее волос.

– Я могу, например, сказать, как нравятся мне ваши волосы, – произнес он соблазнительным голосом, прежде чем позволил локону снова упасть ей на шею.

Тут Генриетту осенило. Его тон в сочетании с этим жестом произвел на нее ничуть не менее возбуждающее действие, чем оказало бы скольжение пальца по шее.

– И это, между прочим, правда. Я никогда не делаю комплиментов, если не имею в виду того, о чем говорю. Вам об этом известно, не так ли, моя сладкая?

– Н-неужели?

Она действительно узнала об этом после их ужасной совместной прогулки в парке. Он сообщил тогда, что находит ее нос слишком большим, и поэтому она не может считаться красавицей. И ведь это правда. Ему вообще не следовало об этом упоминать.

– А теперь чем вы рассержены?

– Не знаю, – солгала она, не желая признавать, что ее до сих пор мучают последствия его радикальной честности. – В моих волосах абсолютно ничего особенного. Они просто русые.

– Но они вьются от природы, стимулируя фантазию мужчины, провоцируют воображение, что, проснувшись поутру, первое, что он увидит, будут рассыпанные по подушке волосы.

Генриетта густо покраснела и запротестовала:

– Вы не можете знать, от природы ли вьются мои волосы или нет. И уж точно не в состоянии вообразить, как они выглядят с утра.

– Напротив. К концу вечера искусственно завитые волосы распрямляются, а в комнате с повышенной влажностью это происходит еще быстрее. Но в ту ночь на террасе, когда мы с вами познакомились, ваша шевелюра просто фонтанировала энергией.

– Хотите сказать, мои волосы были в полном беспорядке.

Дебен отклонился назад, положил одну руку на спинку стула Генриетты и, склонив голову набок, принялся внимательно рассматривать ее.

– Зачем вам нужно обязательно истолковать комплимент так, чтобы он звучал как критика? Вам следует научиться принимать похвалу как должное, а не ерзать на стуле, будто я сказал вам что-то непристойное.

Значит, его слова следовало воспринять как похвалу?

– Полагаю, я просто не привыкла к комплиментам, – нехотя призналась она.

– Я ни за что не поверю, что ни один мужчина не расточал красивых слов в адрес ваших волос с их восхитительной природной энергией и буйной жизнеспособностью.

Что ж, так-то лучше.

– Вы находите мои волосы восхитительными?

Генриетта тут же пожалела о том, что произнесла это вслух, но была просто не в состоянии сдержаться. Наконец-то, наконец-то Дебен сказал хоть что-то позитивное о ее внешности!

– Видите ли, прежде никто мне ничего подобного не говорил.

Она нахмурилась, чувствуя себя обделенной наслаждением от осознания, что ему действительно нравятся ее волосы.

– В Мач-Уэйкеринге все мужчины явно слепы?

Генриетта бросила на него робкий взгляд и увидела застывшее на его лице озадаченное выражение. Что, в свою очередь, озадачило ее саму.

– Что вы имеете в виду?

– Как вам вообще удалось достичь такого возраста, не разбив мимоходом дюжины сердец поклонников?

Он полагает, что она должна была разбивать сердца поклонников? Это обстоятельство ее в высшей степени позабавило.

– Ну… – протянула она, всерьез задумавшись о том, что, возможно, с ней и вправду все в порядке. – Я полагаю… – Теперь она задумалась всерьез. – Я прежде мало общалась с мужчинами. По крайней мере с теми, кто не состоит со мной в родственных отношениях. За исключением школьных приятелей моих братьев или друзей-ученых отца. Все они обращались со мной либо как с сестрой, либо как с любимой племянницей.

Так продолжалось до того вечера, когда Ричард неожиданно поцеловал ее, что явилось полной неожиданностью, принимая во внимание его поведение в дальнейшем. Генриетта с ненавистью подумала о том, что не видела его с того приема, на котором он познакомился с мисс Уэверли.

– Но должна же быть какая-то общественная жизнь в Мач-Уэйкеринге? Вы наверняка водите знакомство с самыми лучшими семьями графства? И посещаете местные увеселительные мероприятия?

– Мы ходили обедать с друзьями и принимали участие в неформальных развлечениях. Но на увеселительных мероприятиях я ни разу не была.

– Отчего же? Неужели ваш отец так уж строг?

– Напротив, он очень милый, – с улыбкой возразила Генриетта. – Дело в том, что я так и не научилась танцевать. Поэтому было бы бесполезно присутствовать на танцах, ведь мне пришлось бы сидеть в сторонке, сгорая от желания двигаться под звуки музыки и понимая, что я не умею.

– Но сейчас же вы танцуете.

– О да. Тетушка Ледбеттер наняла для меня учителя танцев, как только я стала жить в ее доме. Хотя уверена, если бы я пожелала, папа сам договорился о том, чтобы я брала уроки. Просто мне не хотелось заставлять его думать, будто я жажду столь легкомысленного времяпрепровождения. Он же ученый как-никак.

Дебен согласно кивнул.

– Папа понимал значимость обедов в компании интересных людей и стимулирующих мышление бесед. Как и приглашения разных людей – ученых, исследователей, изобретателей – к нам в дом на ужин или даже пожить некоторое время. Наши домашние торжества всегда были очень веселыми, уверяю вас. Иногда, когда людей, чьи теории шли вразрез друг с другом, по оплошности сажали рядом за обеденным столом, случались взрывы темперамента. А временами, – она улыбнулась, – происходили и самые настоящие взрывы то в одном флигеле, то в другом, когда у нас гостили ученые-любители проводить эксперименты. Но никто никогда даже не заикался о том, что хочет потанцевать. Это считалось чересчур фривольным.

– Ученые и исследователи, – презрительно повторил Дебен. – Могу представить, какая это отличная компания для молодой девушки.

– Но они все очень интересные люди, – возразила Генриетта.

– Однако они не замечали вас и не делали комплиментов.

– Те из них, кто молоды, чтобы считаться… э-э-э… подходящими, обычно были с головой погружены в свои излюбленные теории и ничего вокруг не замечали. Да я и сама не захотела бы, чтобы кто-либо из них обращал на меня внимание. – Генриетта наморщила носик, когда мысленно представила себе вереницу неряшливых и эгоцентричных гениев, встречавшихся ей на протяжении многих лет. – К тому же я была слишком занята тем, что исполняла роль хозяйки дома. Следила за порядком, мне было не до танцев. Вы себе даже не представляете, как ученые-экспериментаторы могут досаждать слугам, особенно если некому выслушивать их жалобы.

– Вы исполняли роль хозяйки в доме отца?

Генриетта кивнула:

– Разумеется.

– И с какого возраста?

– Мама умерла, когда мне было двенадцать лет. Через какое-то время, когда папа стал приходить в себя и снова захотел развлекаться, я приняла на себя обязанности хозяйки дома.

– То есть в двенадцать лет на ваши плечи была возложена роль, которая больше пристала взрослой женщине?

– Не понимаю, что вас так рассердило. Ну кто еще стал бы заботиться о семье, а? Некоторое время папа пребывал в полнейшей прострации, и, если бы я не напоминала ему, что нужно есть и мыться, не знаю, что было бы. К тому же нужно было позаботиться о Гэмфри с Горасом. Кто-то же должен был это делать.

– А кто заботился о вас?

– Я в няньке не нуждалась и была вполне довольна… – Генриетта оборвала себя на полуслове, и на ее лице появилось подавленное выражение. – Ах… Ах, видите ли, мне кажется, что именно осознание собственной нужности помогло мне справиться с собственным горем. В любом случае, – произнесла она, пожав плечами, – не стоит думать, что я оказалась в ситуации, которую терпеть не могла. И никто не запрещал мне ничего, что я действительно хотела делать. Я могла бы ходить на танцы и тому подобные увеселения, брать уроки танцев, стоило мне только пожелать. Знаете, едва я лишь заговорила о том, что хочу провести сезон в Лондоне, как папа немедленно это для меня устроил.

Генриетта не собиралась выдавать умозаключения о том, что, если бы отец подошел к делу более тщательно, она, возможно, не стала бы жить в семье, глава которой занимался коммерцией.

– Но все же вам пришлось напомнить ему о том, чтобы он устроил все для вас.

Генриетта вздернула подбородок.

– Я не жалуюсь. Ну а раз не жалуюсь, значит, у вас нет повода представлять дело так, будто меня ущемляли в правах или лишали мужского внимания.

– Но вас и в самом деле ущемили в праве на образование! – с некоторым раздражением воскликнул Дебен. – Сдается мне, ваше детство закончилось, когда умерла ваша матушка. Вместо того чтобы учиться манерам юной леди, вас заставили выполнять монотонную работу по дому. Помнится, вы говорили, что ваши младшие братья ходят в школу, а старшие получили профессиональные навыки, так ведь? Почему же никто не проследил, чтобы и вы получили должное образование? Боже всемогущий, ваши братья ведут общественную жизнь, отчего же они не обратили внимание на отсутствие у вас талантов?

Он считает, что она лишена талантов?

– Все совсем не так.

– Увы, именно так. Но по крайней мере теперь я понимаю, почему вы столь решительно стоите на стороне своей посредственной в социальном плане тетушки. Она стала первым в вашей жизни человеком, который отнесся к вам с заботой и участием, вместо того чтобы принимать вас как должное.

– Вы дали слишком суровую оценку моему прошлому, – возмутилась Генриетта.

Она была потрясена его словами и считала их несправедливыми. Отец немедленно отложил свои дела и занялся организацией ее поездки. Все для того, чтобы она могла повеселиться. И Губерт, старший брат, тоже помог, чем смог, хотя и находился далеко от Лондона.

Не его вина, что дружеское расположение к ней Джулии Твининг было, мягко говоря, довольно прохладным. И не Губерт виноват в том, что Ричард счел свою миссию выполненной, зайдя ненадолго в дом к родственникам, у которых она остановилась, и сочтя их вполне респектабельными, вернулся к развлечениям, ни разу больше не оглянувшись назад.

– Вы хоть представляете, каким поразительным человеком являетесь?

– Что?

Генриетта посмотрела на него с раздражением. Как только она начинала думать, что в ней есть что-то такое, что ему нравится, волосы например, как он тут же лишал ее всякого удовольствия, принимаясь критиковать. На этот раз порицание пало на воспитание, вернее, на отсутствие такового, из-за чего теперь, как он выразился, «у нее отсутствуют таланты».

– Нет во мне ничего поразительного, – резко ответила она. Разве он сам только что не заявил о том же?

– Но это действительно так. Я бы пошел еще дальше и сказал, что вы настоящее сокровище. Немного найдется женщин, готовых безропотно взвалить на свои плечи заботу о семье. И еще меньше тех, кто оказался вырванным из детства столь грубым образом, но при этом не питает ненависти ко всему белому свету.

– Ненависти? Что вы имеете в виду? Для ненависти нет причин.

Он решил, что она сокровище?

Дебен печально улыбнулся:

– Существует множество женщин, озлобленных на жизнь по гораздо менее значительным причинам.

– Они, должно быть, очень глупы. Лучше радоваться подаркам судьбы, чем плакать из-за ее несправедливого обращения.

Пусть ее нос великоват и она лишена многих талантов, обычно свойственных леди, он все же нашел ее волосы роскошными, а теперь еще и добавил, что восхищается некоторыми ее личными качествами.

– А судьба оказалась очень щедрой на подарки, – продолжила она, словно просто высказала вслух то, о чем думала. – Я здорова, всегда жила в хорошем доме и наслаждалась гораздо большей свободой, чем располагают многие девушка в Лондоне.

Удивительно, но стоило Генриетте произнести эти слова, как ощущение тяжести, которое она испытывала со времени бала у мисс Твининг, наконец-то слетело с ее плеч, точно мокрый от дождя плащ, который сбрасывают, войдя в помещение. Она наслаждалась жизнью в городе, хотя и совсем по-иному, нежели чем ожидала. Во многом благодаря мужчине, сидящему рядом с ней.

Она бросила на него взгляд украдкой и обнаружила, что можно не прятаться, ибо он рассеянно смотрел вдаль.

– Как бы мне хотелось, – будто бы очнувшись от сна, заговорил он, – чтобы мои сестры прочли хоть страничку из вашей книги жизни. Будучи маленькими, они постоянно жаловались мне по малейшему поводу, а сейчас, да позволено мне будет сделать такое замечание, все свои воображаемые жалобы адресуют мужьям.

– У вас есть замужние сестры?

Дебен кивнул:

– Две. А третья будет дебютировать в свете в следующем году.

Он задумался о том, не стоит ли попросить Гасси пригласить мисс Гибсон на один из своих экстравагантных приемов, которые она непременно даст в этом сезоне. С тех пор как она стала женой лорда Карлеона, их пути довольно часто пересекались, и она никогда не выказывала по отношению к нему неприкрытой враждебности, как другие братья и сестры.

– Возможно, с одной из них вам предстоит встретиться в скором будущем, – произнес он.

– Ах нет. В этом нет необходимости. Я вовсе не ожидаю, что вы станете привлекать членов своей семьи к нашему… к этому… – Покраснев, она замолчала. – Я вполне довольна приглашениями, которые получаю. В Лондоне такое разнообразие развлечений! Балы, театры, выставки и много чего еще. Честно признаться, я провожу время гораздо веселее, чем могла вообразить.

И совсем по-другому. Хотя левая рука лорда Дебена и забирала немедленно то, что давала правая, осознание того, что он находил в ней заслуживающие похвалы черты, очень воодушевляло. Возможно, он понимал ее так хорошо именно потому, что не стеснялся указывать на ее недостатки.

– Вам нравятся мои волосы?

Генриетта потрогала локон, которым он поигрывал ранее.

– О да. А еще ваш рот.

Он посмотрел на ее губы, прикрыв веки, и покачал головой.

– Не сегодня. И уж точно не здесь. Но скоро.

Генриетта почувствовала, что ей нечем дышать. Они снова заговорили о поцелуях!

– Скажите-ка мне, – Дебен придвинулся ближе к девушке, – могу ли я надеяться на встречу с вами в театре завтра вечером?

– Да, можете. Разумеется, можете. Я же вам говорила, дядя Ледбеттер держит там ложу.

– Да, припоминаю. Но кто знает, ведь со времени нашего разговора об этом вы получили столько захватывающих приглашений, что тетушка могла предпочесть званый вечер у Арлингтонов или вечеринку у Ленсборо.

Генриетта отрицательно покачала головой. Когда он смотрел на ее губы таким взглядом, ей было невероятно трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы формулировать осмысленные высказывания.

– Ах!

Он снова взирал на ее рот тем взглядом, каким, по его словам, она должна смотреть на рот мужчины, намекая на то, о чем думает.

– Это очень действенное оружие, – произнес Дебен, ничуть не сомневаясь в своих умениях. – Ну и практическая демонстрация взгляда, каким вам следует смотреть на мужчин.

Тут его страстный взгляд погас.

– Полезный урок, – с некоторым замешательством добавил он.

Внезапно его лицо сделалась жестким.

– Думаю, пока заканчивать. Вы взволнованы нашими прилюдными занятиями любовью, это, несомненно, породит слухи.

Генриетта ощутила себя сдувшимся шариком. На мгновение позабыла, что лорд Дебен всего лишь притворяется, и вообразила, что разговаривает с другом.

Такой человек, как он, никогда не сможет стать ее настоящим другом.

Она принудила себя улыбнуться и даже с наигранным интересом осмотрелась вокруг, когда он, поклонившись, оставил ее. Она старательно отводила взгляд, отказываясь, будто восторженный щенок, наблюдать за тем, как он удаляется. Пальцы непроизвольно сжали его носовой платок. Решив, что никто на нее не смотрит, она поспешно спрятала его в ридикюль. Только после этого, решительно сжав губы, поднялась и направилась через толпу разыскивать тетушку и кузину.

На следующий вечер, как только они оказались в ложе, Генриетта стала обозревать зал в надежде заметить лорда Дебена. Оказалось, он стоит в одиночестве в ложе напротив их собственной и с презрением рассматривает собравшуюся внизу толпу. Лучшей позиции, чтобы заметить ее, если, конечно, он этого хотел, нельзя было и придумать. Опускаясь в кресло, Генриетта гадала, не случилось ли это уже. Она вообразила, как он заранее, посредством каких-то своих способов, выяснил, где они будут сидеть, чтобы занять место напротив и весь вечер смотреть на нее, не вытягивая при этом шею.

Во время их встречи она постарается сохранять такое же хладнокровие, как и он сам, не станет бросать на него взоры украдкой, чтобы узнать, смотрит ли он на нее, или, возможно, пожелает наклоном головы или иным способом показать, что узнал ее.

Но тщетно. Одного осознания, что граф в театре и во время первого антракта наверняка зайдет к ним в ложу, было достаточно, чтобы она не могла больше ни о чем думать. Чем упорнее старалась избегать смотреть на него, тем острее чувствовала его присутствие. Хотя глаза ее были прикованы к сцене, не могла сосредоточиться на пьесе, поэтому, когда люди, сидящие с ней в ложе, разражались смехом, она не могла понять, происходило ли это из-за смешной игры актеров, или потому, что мистер Криммер высмеивает представление.

Даже когда лорд Дебен пришел, Генриетта не осмелилась смотреть прямо на него, лишь украдкой бросала взгляды. Он поприветствовал дядю и обменялся с ним несколькими репликами о представлении. Генриетта тем временем рассматривала его ботинки, затем – шейный платок дядюшки, который подскакивал и опускался, когда тот говорил. Затем ее взгляд переместился на тетушку, которая благоговейно взирала на Дебена. Одновременно Генриетта отметила широкие плечи графа и то, как его волосы завиваются над воротником фрака.

Он взял ее за руку, из чего Генриетта заключила, что тетушка разрешила ему прогуляться с ней по вестибюлю за ложами.

– Мисс Гибсон.

Наконец она осмелилась посмотреть ему в лицо. Он улыбнулся ей.

– Могу ли я поинтересоваться, о чем это вы так глубоко задумались? Был бы я более впечатлительным человеком, решил бы, что вы и вовсе меня не замечаете.