Текст книги "Пленник Зенды. Месть Руперта (сборник)"

Месть Руперта
(Из воспоминаний Фрица фон Тарленхайма)

Глава I
Прощание королевы

еловек, немало поживший на этом свете, понимает, что любое событие, порой даже самое незначительное, со временем может иметь серьезные последствия. Не было никакой уверенности, что со смертью герцога Штрельзауского и восстановлением на троне короля Рудольфа закончатся все беды, порожденные дерзким заговором Черного Майкла. Ставки были высокими, борьба упорной, и накал страстей посеял семена вражды. Но справедливость все же восторжествовала, и Майкл, так жаждавший короны, заплатил жизнью за все свои преступления. Глава заговора был мертв, принцесса стала женой его кузена, тайна надежно сохранена, и мистер Рассендилл больше никогда не появится в Руритании. Разве это не означало завершение всех проблем? Об этом-то я и говорил моему другу, коменданту Зенды, у постели маршала Штракенца. Старый маршал, чья жизнь была уже на закате, тот, кто всегда поддерживал нас и давал дельные советы, сейчас лишь молча кивал. В старости и болезни мечтают лишь о покое.

– Вы большой оптимист, дружище Фриц, – потянув себя за седой ус и вынув изо рта черную сигару, молвил полковник Запт. – Но разве Руперт фон Гентцау мертв? Что-то я об этом не слыхал.

Сказано верно и вполне в духе старины Запта! Но Руперт в одиночку вряд ли сможет нарушить наш покой. Чудом удрав из королевства, он не осмеливался ступать на его земли. Скитаясь туда-сюда по Европе, Руперт добывал деньги посредством своего изворотливого ума или просто флиртуя с дамами. И тем не менее мы знали, что он не оставил попыток добиться разрешения вернуться и вступить во владения поместьем, унаследованным им после смерти дяди. Главным посредником, через которого Руперту хватало наглости обращаться к королю, был его родственник, граф фон Люцау-Ришенхайм – молодой человек, занимающий высокое положение, обладающий крупным состоянием и всецело преданный Руперту. Граф очень старался. Признавая тяжкие преступления Руперта, он выдвигал в его пользу аргументы молодости и сильное влияния герцога Майкла, обещая в многозначительных выражениях, выдающих знакомый тон Руперта, его будущую верность и благоразумие. «Заплатите назначенную мною цену, и я буду держать язык за зубами», – казалось, произносил голос Руперта, прорываясь сквозь вежливую улыбку его кузена. Но, как и следовало ожидать, король и его советники, хорошо знавшие, что за человек граф фон Гентцау, не были склонны прислушиваться к просьбам его посланника. Мы держали под контролем все источники доходов Руперта и, насколько возможно, следили за его передвижениями, твердо решив, что он никогда не должен возвращаться в Руританию. Возможно, мы могли бы добиться его экстрадиции и повесить за совершенные им преступления. Но в наши дни любой мерзавец, заслуживающий быть вздернутым на ближайшем дереве, имеет право на то, что именуют справедливым судом. Мы опасались, что если Руперт попадет в лапы нашей полиции и предстанет перед судом в Штрельзау, то секрет, который мы так тщательно охраняли, станет предметом сплетен для всего города, а заодно и для всей Европы.

Запт был прав. Считавшийся сейчас беспомощным, Руперт не отказался от борьбы. Он верил, что его час настанет, и готовился к этому изо дня в день. Руперт строил планы против нас, точно так же как и мы планировали защиту от него. Мы наблюдали за ним, а он не выпускал из виду нас. Влияние Руперта на Люцау-Ришенхайма заметно возросло после того, как кузен нанес ему визит в Париже. С этого момента молодой граф начал помогать своему бедному родственнику. Благодаря «небольшой» финансовой поддержке, Руперту удалось создать шпионскую сеть, сообщавшую ему обо всех наших действиях и положении дел при дворе. Он знал куда больше, чем кто-либо за пределами королевского окружения, о мерах, предпринимаемых с целью управления Руританией, а также о планах, диктуемых политикой королевства. Более того, ему были известны все детали, касающиеся здоровья короля, хотя они и держались в строжайшем секрете. Если бы сведения Руперта исчерпывались только этим, они причиняли бы раздражение и беспокойство, но едва ли серьезный вред. Но благодаря осведомленности о том, что происходило во время пребывания на троне мистера Рассендилла, он подобрался к тайне, которую успешно удалось скрыть даже от самого короля. В этом Руперт усмотрел шанс, который он давно ожидал. Не знаю, что влияло на него сильнее – желание восстановить свое положение в королевстве или злоба, питаемая к мистеру Рассендиллу. Руперт жаждал власти и денег, но он также и жаждал мести. Несомненно, оба эти мотива влияли на него параллельно, и он с радостью обнаружил, что в руки к нему попало обоюдоострое оружие. Одним острием Руперт надеялся расчистить себе дорогу, а другим – ранить ненавистного ему человека, причинив вред женщине, которую тот любил. Иными словами, граф фон Гентцау, догадавшись о взаимных чувствах королевы и Рудольфа Рассендилла, дал задание своим шпионам и вскоре узнал о моих ежегодных встречах с мистером Рассендиллом. Исходя из фактов, Руперт легко смог предположить, в чем заключается моя миссия. Этого ему пока было вполне достаточно. Его голова и руки теперь были заняты обращением этих знаний себе на пользу. Угрызения совести никогда не тревожили Руперта фон Гентцау.

Минуло уже три года со времен свадьбы, наполнившей радостью всю Руританию и ставшей в глазах народа свидетельством окончательной победы над Черным Майклом и остальными заговорщиками. В течение трех лет Флавия была нашей королевой. Сам я уже приближаюсь к возрасту, когда человек смотрит на жизнь глазами, не замутненными туманом страстей. Дни моих романтических переживаний давно миновали, и тем не менее больше всего на свете я благодарен Всемогущему Богу за тот дар любви, которым он наделил мою жену. В бурю ее любовь служила мне якорем, в ясные дни – звездой. Мы – обычные люди и всегда вольны следовать зову наших сердец. Наша свобода не для принцев. Те, что стоят высоко, должны платить столь же высокую цену за свое положение и богатство. Я, конечно, знал, какое бремя легло на хрупкие плечи королевы Флавии, но полностью понять ее тяжкий удел могла бы только женщина. Даже теперь глаза моей жены наполняются слезами, когда мы говорим об этом.

И дело было не только в том, что Флавия никогда не любила короля, а всем сердцем любила другого мужчину. Здоровье короля, подорванное ужасами и тяготами его заключения в замке Зенды, вскоре совсем ослабло. Конечно, как всякий монарх, он ездил на охоту и даже в какой-то мере пытался сам держать бразды правления. Но со дня своего освобождения он стал мрачным инвалидом, совсем не похожим на того веселого и жизнелюбивого принца, которого злодеи Майкла схватили в охотничьем домике. И это не все. Со временем благодарность и восхищение, поначалу испытываемые им к мистеру Рассендиллу, начали сходить на нет. Король все чаще стал размышлять о том, что происходило во время его пленения, ощущая не только страх перед Рупертом Гентцау, заставившим его страдать, но и безумную ревность к мистеру Рассендиллу. Рудольф разыгрывал из себя героя, покуда король лежал беспомощный, его двойник совершал великие подвиги, а народ приписал их несчастному пленнику; и теперь лавры Рудольфа венчают хмурое чело монарха. Королю хватало благородства возмущаться присвоенной славой, но не было сил стойко переносить ее. Ненавистное сравнение с Рудольфом не давало ему покоя. Запт без обиняков говорил королю, что Рудольф сделал то и это, как удачно он проводил ту или иную политику, устранив такую-то проблему. Королю не оставалось ничего другого, как следовать по пути, проложенному для него Рудольфом. Имя мистера Рассендилла редко слетало с губ королевы, но если она говорила о нем, то так, как говорят о великом умершем, способном даже тенью своего имени посрамить всех живых. Я не верю, что король догадывался о чувствах, которые его супруга старательно скрывала, но ему становилось не по себе, когда имя Рудольфа упоминал Запт или я, а из уст королевы он и вовсе не мог его слышать. Я видел, как король терял самообладание при одном звуке этого имени.

Терзаемый ревностью государь постоянно требовал от королевы доказательств любви. Как правило, она повиновалась из жалости и чувства долга, но, будучи всего лишь человеком и женщиной с темпераментом, порой невольно проявляла холодность, которую фантазия больного мужа превращала в непростительное оскорбление. Таким образом, супруги все сильнее отдалялись друг от друга: король был одинок в своих недугах и подозрениях, а королева – в горестях и воспоминаниях. У них не было ребенка, который мог бы перебросить мост над пропастью между ними, и хотя Флавия оставалась королевой и супругой короля, она становилась для него почти чужой.

Королева прожила эти три года хуже, чем во вдовстве. Лишь раз в год она посылала три слова человеку, которого на самом деле любила, и получала три слова в ответ. Но однажды силы покинули ее. Произошла нелицеприятная сцена, когда король, сварливо распекая жену из-за какой-то мелочи – повод ускользнул из моей памяти, – употребил в присутствии других слова, которые она не могла бы вынести с достоинством даже наедине. Мы с Заптом были там, и маленькие глазки полковника гневно сверкали. Я слышал, как он пробормотал: «С удовольствием заткнул бы ему глотку!» Капризы короля были уже чересчур даже для его верного слуги.

Этот эпизод, о котором я больше не буду упоминать, случился за день или два до того, как я должен был отправиться на встречу с мистером Рассендиллом. На сей раз нам предстояло увидеться в Винтенберге, так как год назад меня узнали в Дрездене, и Винтенберг, будучи маленьким городком, куда редко наведываются случайные посетители, казался безопаснее других. Хорошо помню, как через несколько часов после разговора с королем королева позвала меня в свою комнату. Она стояла у стола, на котором была коробка, где, как я хорошо знал, находились алая роза и письмо. Без предисловий королева приступила к своему поручению.

– Я должна была написать ему! – воскликнула она. – Фриц, друг мой, доставьте это письмо и привезите ответ. Я знаю, что не права, но я так истосковалась. Это в последний раз. Я должна проститься и получить его прощальный привет. Сделайте это для меня, Фриц!

По ее покрасневшему лицу катились слезы. Я склонил голову и поцеловал ей руку.

– С Божьей помощью я благополучно доставлю письмо и ответ.

– И расскажете мне, как он выглядит. Посмотрите на него внимательно, Фриц. Кажется ли он здоровым и счастливым? Заставьте его губы улыбаться, а глаза блестеть. Когда будете говорить обо мне, убедитесь, что он все еще любит меня… Но не говорите ему, что я просила вас об этом. Он бы огорчился, если бы я сомневалась в его любви. Я не сомневаюсь, но все-таки запомните, как он выглядит, когда вы будете говорить обо мне, ладно, Фриц? Вот письмо.

Королева поцеловала конверт и вручила мне. Потом она добавила тысячу предупреждений о том, как я должен везти послание и вернуться с ответом, избегая малейшего риска, напомнив, что моя жена Хельга любит меня так же сильно, как королева могла бы любить своего супруга, будь небеса к ней чуть добрее.

– Почти так же сильно, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы.

Королева не верила, что какая-нибудь женщина способна на такую же сильную любовь, как она.

Покинув королеву, я пошел готовиться к поездке. Обычно я брал с собой только одного слугу, причем каждый раз другого. Никто из них не знал, что я встречался с мистером Рассендиллом, – они считали, что я езжу по личным делам, поскольку именно под этим предлогом я просил у короля отпуск. На сей раз я решил взять молодого швейцарца, который поступил ко мне в услужение всего несколько недель назад. Его звали Бауэр – он казался глуповатым, но честным парнем.

У Бауэра были отличные рекомендации, и я без колебаний нанял его. Сейчас я выбрал его в спутники главным образом потому, что он иностранец и, следовательно, едва ли по возвращении будет сплетничать с другими слугами. Я не претендую на звание мудреца, поэтому признаюсь, что с раздражением вспоминаю, как этот толстый, простодушный на вид парень обвел меня вокруг пальца. Руперт знал, что год назад я встречался с мистером Рассендиллом в Дрездене. Его шпионы следили за всем происходящим в Штрельзау. Снабдив Бауэра подобающими рекомендациями, Руперт подослал его ко мне в надежде узнать что-нибудь полезное. Едва ли граф фон Гентцау рассчитывал, что я возьму швейцарца с собой в Винтенберг – это была случайная удача, которая порой сопутствует умным заговорщикам.

Явившись к королю за разрешением на отпуск, я застал его сидящим нахохлившись в кресле у камина. День был не холодный, но сырость зендской темницы, казалось, навечно застряла у него в костях. Моя просьба тотчас рассердила государя, и он стал придирчиво расспрашивать меня о причине моей поездки. Я, по возможности, постарался удовлетворить королевское любопытство, но не мог справиться с его дурным настроением. Стыдясь своей недавней вспышки и желая оправдаться перед самим собой, он проворчал:

– Дела! Дела! Любое личное дело – хорошенький предлог для того, чтобы попросту покинуть меня! Существует ли король, которому служат так же скверно? Зачем вам понадобилось вызволять меня из Зенды? Никому я не нужен, никому вообще не интересно, жив я или мертв.

Я заверил его, что постараюсь вернуться как можно скорее.

– Да уж, постарайтесь, – отозвался он. – Я хочу, чтобы кто-нибудь присматривал за мной. Кто знает, что может предпринять против меня этот негодяй Руперт? А я не могу себя защитить – ведь я не Рудольф Рассендилл!

Король еще долго донимал меня своими жалобами. Я стоял молча, ожидая, пока он соизволит меня отпустить. Хорошо, что государь не подозревал о моей настоящей цели. Если бы я даже просто упомянул имя мистера Рассендилла, король тотчас же запретил бы мне ехать. Он и ранее выражал недовольство, узнав, что я поддерживаю связь с Рудольфом. Увы, до такой степени ревность вытеснила благодарность! Узнай он даже о том, что я везу, и то вряд ли бы ему удалось еще сильнее возненавидеть своего спасителя. Очевидно, подобные чувства были достаточно естественны, но их проявление от этого не становилось приятнее.

Уйдя от короля, я отыскал коменданта Зенды. Он знал о моей тайной миссии. Сидя рядом с ним, я говорил о письме и размышлял о том, как бы побыстрее известить его об успешном исполнении поручения королевы. В тот день у полковника Запта тоже было плохое настроение, поскольку и ему досталось от короля. Терпение старого служаки было на исходе.

– Если мы не перережем друг другу горло, то, вероятно, окажемся в Зенде к тому времени, когда вы доберетесь до Винтенберга, – сказал он. – Двор отправляется туда завтра, и я пробуду там столько, сколько захочется королю.

Помолчав, Запт добавил:

– В случае опасности уничтожьте письмо.

Я кивнул.

– И уничтожьте себя вместе с ним, если другого выхода не останется, – мрачно улыбнувшись, продолжал он. – Один Бог знает, зачем королеве так нужно послать это дурацкое письмо. Лучше бы уж она поручила его доставку мне.

Я знал, что излишние сантименты вызовут у Запта лишь насмешку, поэтому не обратил внимания на слова, которыми он подытожил наше прощание, ограничившись лишь ответом на последнюю фразу.

– Нет, уж лучше вы оставайтесь здесь. Если я потеряю письмо – хотя это едва ли возможно, – вы сможете не допустить, чтобы оно попало к королю.

– Я могу только попытаться, – усмехнулся Запт. – Но так рисковать ради какого-то письма! Ей-богу, оно не стоит мира в нашем королевстве.

– К сожалению, – вздохнул я, – это единственное, что может доставить посыльный.

– Тогда отправляйтесь, – проворчал полковник. – Передайте от меня Рассендиллу, что он отлично справился со своей задачей. Но попросите его все же сделать кое-что еще. Пусть он попрощается и раз и навсегда покончит с этим. Господи, ну неужели он собирается всю жизнь думать о женщине, которую никогда не увидит?

– А что еще ему остается? – спросил я. – Разве он не разрешил нашу проблему?

– Пожалуй, – кисло ответил Запт. – По крайней мере он вернул нам нашего доброго короля.

Разочарование полковника было вызвано тем, что все наши усилия обеспечили Руритании отнюдь не лучшего правителя. Запт верно служил королю, но ему хотелось, чтобы его хозяин был настоящим мужчиной.

– Да, боюсь, что парень полностью завершил здесь свою работу, – молвил полковник, когда я пожал ему руку. Внезапно его глаза блеснули. – А может быть, и нет. Кто знает?

Надеюсь, вы не полагаете, что муж должен считаться подкаблучником, если перед дальней поездкой ему захочется спокойно пообедать наедине со своей супругой. Во всяком случае, мне этого очень хотелось, и я был весьма раздосадован, обнаружив, что Антон фон Штрофцин, кузен моей жены Хельги, явился разделить нашу трапезу. С обычным легкомыслием он болтал на всевозможные темы, которые служили источниками сплетен в Штрельзау. Ходили слухи, что король болен, что королева сердита из-за предстоящей поездки в Зенду, что архиепископ намерен выступить с проповедью против платьев с декольте, что канцлера собираются уволить за то, что его дочь выходит замуж, и так далее. Я слушал вполуха, но вот одна из последних «новостей» привлекла мое внимание.

– В клубе держат пари, – сказал Антон, – что Руперту фон Гентцау разрешат вернуться. Ты слышал что-нибудь об этом, Фриц?

Незачем говорить, что если бы даже я что-то и знал, то не поделился бы этим с Антоном. Но предполагаемая мера настолько расходилась с желаниями короля, что я без труда опроверг это известие с уверенным видом. Антон слушал меня, наморщив лоб.

– Конечно, ты обязан так говорить, – усмехнулся он. – Я знаю только то, что Ришенхайм намекнул на это полковнику день или два тому назад.

– Ришенхайм верит в то, на что надеется, – сказал я.

– А куда он уехал? – возбужденно воскликнул Антон. – Почему он внезапно покинул Штрельзау? Наверняка он отправился на встречу с Рупертом и, держу пари на что хочешь, везет ему какое-то предложение. Похоже, дорогой мой Фриц, ты не все знаешь.

Это была истинная правда, и я охотно согласился:

– Я даже не знал, что граф уехал, а тем более почему.

– Вот видишь! – И Антон добавил покровительственным тоном: – Ты должен слушать в оба уха, мой мальчик, и тогда будешь стоить того, что платит тебе король.

– Надеюсь, не меньше, – ответил я, – ибо он не платит мне ничего.

Действительно, в это время я не занимал никакой должности, кроме почетного поста камергера ее величества. Мои советы король выслушивал неофициально.

Антон удалился, уверенный, что обошел меня на несколько очков. Вполне возможно, что граф Люцау-Ришенхайм поехал встречаться со своим кузеном, но также возможно, что это вовсе и не входило в его планы. В любом случае, меня это не касалось. У меня было куда более неотложное дело. Выбросив эту историю из головы, я велел дворецкому передать Бауэру, чтобы он вышел с моим багажом и привел мою карету к дверям. После ухода нашего гостя Хельга занялась сбором разных мелочей, которые могут пригодиться в моем путешествии, а потом вышла попрощаться. Я заметил, что она волнуется, несмотря на ее старания это скрыть. Хельге не нравились мои поездки – она воображала всякие опасности, которые мне казались попросту невероятными. Я не поддался ее настроению и, поцеловав, сказал, чтобы она ожидала меня всего-то через несколько дней. Я не стал говорить ей о новой, куда более опасной ноше, которую мне поручили доставить, хотя знал, что Хельга пользуется полным доверием королевы.

– Передавай от меня привет королю Рудольфу, настоящему королю Рудольфу, – сказала она. – Хотя, как я понимаю, ты везешь ему то, что интересует его куда больше, чем мое послание.

– Я вовсе не хочу, чтобы он слишком тобой интересовался, – сказал я.

Хельга взяла меня за руки и посмотрела мне в глаза:

– И это ты называешь дружбой, мой милый Фриц? Ты обожаешь мистера Рассендилла и считаешь, что я тоже стала бы его обожать, если бы он меня об этом попросил. Но это не так. Я достаточно глупа, чтобы иметь собственного, моего единственного кумира.

Даже моя скромность не позволила мне усомниться в том, кто этот кумир. Внезапно Хельга притянула меня к себе и прошептала на ухо:

– Заставь его написать ей любовное послание, Фриц. Это ее хоть как-то утешит. Ведь ее кумир не может быть с нею рядом, в отличие от моего.

– Постараюсь, – ответил я. – Храни тебя Бог, дорогая моя.

Конечно, Рудольф ответит на письмо Флавии, и я поклялся доставить ей этот ответ. Я отправился в путь в бодром настроении, держа в кармане пиджака маленькую коробочку и прощальное письмо королевы. Как сказал полковник Запт, в случае надобности я должен уничтожить то и другое, а заодно и себя самого. Служба королеве Флавии не допускает, чтобы что-либо делалось лишь наполовину.